Глава 49

Сестра вздохнула, но подчинилась — лёгким шагом, как птица, взмыла и исчезла за дверью.

И тогда в зале стало тихо. Слишком тихо.

Слишком… пусто.

Я сделала вид, что рассматриваю бокалы.

Он — будто изучал ленты. “Это фамильная реликвия или можно выкинуть?” — послышался голос генерала, а я невольно посмотрела на вазу, которую принесли со второго этажа. “О, нет, что вы! Это — любимая ваза госпожи!” — слышались голоса слуг.

“Понятно!” — мрачный голос генерала заставил меня усмехнуться.

Мы оба лгали.

Нам было плевать на бокалы. На ленты. На цветы. На вазы. На помолвку. На весь этот проклятый дом.

Мы просто боролись.

С собой.

С памятью.

С тем, что осталось между нами после той ночи, когда его губы сожгли мою совесть.

Я избегала его целый час. Даже когда принесли обед, я все еще продолжала его избегать. Мне казалось, что так будет легче всем.

Не смотрела. Не дышала, когда он проходил мимо. Делала шаг в сторону, как только чувствовала, как его запах — дым, полынь, сталь — врывается в лёгкие, будто яд, будто лекарство.

Нашла десяток причин перейти в другую часть зала: «бант кривой», «розы не той высоты», «свечи слишком яркие».

Всё, лишь бы не оказаться рядом.

Всё, лишь бы не услышать его дыхание.

Всё, лишь бы не вспомнить, как его палец касался моего языка, а шёпот обжигал шею: «Ты моя».

Но даже сейчас — даже в этом напряжённом молчании — я чувствовала его.

Как будто он стоял не в трёх шагах, а внутри меня.

В каждой клетке. В каждом учащённом вздохе. В каждой капле пота под корсетом.

Наконец, я не выдержала.

Отдала последние распоряжения и направилась к своей комнате.

— Мадам, — послышался голос Хораса, который остановил меня перед дверью. — Госпожа выразила свое неудовольствие вами и вашим поведением.

Я напряглась. Неужели бабушке стало что-то известно? Но как? Она почувствовала? Увидела? Заметила?

Сердце заходилось в панике, а я боялась, что старая карга уже обо всем в курсе. Может, она даже послала кого-то из слуг подслушивать, что происходит в комнате. И ей об этом доложили!

Несколько секунд мне понадобилось, чтобы взять себя в руки и спросить холодным голосом:

— А чем именно я провинилась перед бабушкой? — спросила я.

— Вы дурно влияете на вашу сестру! — произнес дворецкий. — Вы оказываете на нее дурное влияние, поэтому госпожа попросила ограничить ваше общение. Она не хочет, чтобы ваша сестра перед браком понахваталась от вас всяких вольнодумств! С этого момента бабушка лично займется просвещением вашей сестры в плане брачной жизни. И мне приказано следить за тем, чтобы ваши разговоры с мисс Виттой не происходили наедине.

Он поклонился и направился по коридору, а я открыла дверь комнаты и вошла. Дожили!

Помолвка завтра.

Эта мысль должна была утешать. Напоминать: это конец. Конец борьбе. Конец лжи. Конец этой мучительной близости, которая разрывает душу пополам.

Но вместо облегчения — боль.

Раздирающая. Острая. Глубокая, как рана, в которую снова и снова тычут пальцем.

Потому что завтра он станет её официальным женихом. А это значит, что пойдет обратный отсчет.

А я… Я навсегда останусь тенью.

Тенью, что целовалась в темноте.

Тенью, что желала невозможного.

Ужин мне принесли прямо в комнату, как вдруг во время ужина послышался настойчивый стук в дверь.

— Мадам! — послышался испуганный голос Хораса. — Ваша сестра…

Загрузка...