Я не закрыла за ним дверь на балкон. Я слышала, как его крылья ударили по воздуху, в последний раз вдохнула его присутствие и осознала, что только что предала самого дорого мне человека.
Я стояла, обнажённая не телом, а душой, и смотрела, как за балконной рамой Гессен исчезает в метели — не уходит, а растворяется, будто его и не было. Только следы на заснеженном балкончике, да холод, врывающийся в комнату, как наказание.
Да, я заслужила наказание. Заслужила!
И я позволяла холодному колючему ветру наказывать меня жгучей болью.
Снежинки касались моих щёк, плеч, шеи — и жгли, как раскалённые иглы. Мне было холодно, но я терпела. Потому что не должна была поддаваться, не должна была отвечать на поцелуй, не должна была позволять себя обнимать… Но я сломалась. Просто сломалась. И теперь я чувствую себя ужасно.
А завтра… завтра мне нужно смотреть в глаза сестре.
Той, что верит в счастье и любовь.
Той, что мечтает о нём.
Той, что выбрала мне платье, а не себе — потому что я достойна быть красивой, даже если мир считает меня сумасшедшей. Той, которая готова была защищать меня…
От этой мысли я зарыдала, оседая на пол.
— Прости меня, Витта… — прошептала я, и слёзы упали на пол, смешиваясь со снегом, вносимым ветром. — Прости за эту слабость. Прости, что позволила себе хотя бы на миг… забыть, кто я. Что я — не твоя соперница. Что я — твоя сестра. Твоя защитница. А не женщина, которая мечтает похитить твоё счастье. Я не заслужила быть твоей сестрой… Не заслужила твоей доброты… Всё, что я заслужила, — это твоё холодное молчание, презрение и… и…
Я сжала пальцы в кулаки. Ногти впились в ладони — не от боли, а от попытки вцепиться в реальность.
Я знала, почему у Витты не было женихов. Почему бабушка каталась с Виттой по всем балам и званым вечерам в надежде найти хоть кого-нибудь, кто позарится на ее приданое. И если бы не генерал, она бы повторила мою судьбу. А он… он спас ее. Спас ее от таких, как барон Раумбаль, жадных, алчных, бессердечных калькуляторов на ножках, которые признаются в любви, мысленно считая будущие деньги.
Сейчас я ненавидела Димера сильнее, чем когда-либо. Он пустил слух, что я сошла с ума. Что в моей голове — хаос, а в крови — безумие. И этим погубил не только мою репутацию, но и репутацию сестры. Потому что кто захочет жениться, зная, что в этой семье уже был один безумец? Кому охота иметь наследников, склонных к безумным припадкам?
Безумие в высшем обществе хуже проказы. Никто не хочет запятнать свой род истеричными криками и хохотом в ночном поместье, припадками во время бала всем на посмешище, тихим испуганным шёпотом слуг: «Хозяин опять не в себе!».
И сейчас, когда судьба улыбнулась ей, я… я… целовалась с её женихом. И это самое страшное преступление, которое я могла бы совершить.