Фактор роста

Глава 7 Личинка хищника

Начало мая 1941 г. Мурманская область. Аэродром города Полярный.

Ведущий лётчик-испытатель ОКБ-3 капитан Константин Ильич Дьяконов сидел в кабине своей «Стрекозы» и с сожалением размышлял о бренности бытия. В данном конкретном случае под бренностью понималась необходимость в самом скором времени покинуть быстро остывающую кабину и почти километр топать до тепла и еды. Конечно, совсем рядом стояла хибара, гордо именуемая вертолётный ангар, только вот температура там мало отличалась от температуры окружающей среды. А температура воздуха в Полярном, между прочим, в мае примерно 4 градуса по Цельсию, вода, кстати, ненамного холоднее 2–3 градуса, а что вы хотите, город находится на 69-м градусе северной широты. Для топлива, аккумуляторов и прочих редукторов это может и хорошо, а вот для теплокровного организма капитана Дьяконова не очень.

Но бытие оно такое, как палка, о двух концах. Если есть что-то плохое, то обязательно будет и хорошее. Вот взять, например, командировку в Полярный. Так ведь в мае приехали, а могли, скажем, в феврале. Полёт вот совсем простенький, прилетел в заданный квадрат, обнаружил подводную лодку в надводном положение, скинул на неё пакет с краской. А всё почему? Никак флотские не могут поверить, что с вертолёта можно, приноровившись, гранату в верхний рубочный люк закинуть. Знают, видели. Но поверить не могут.

В общем задание для курсанта первогодка, если бы не одно но. Его «Стрекоза», по сути, первый рабочий прототип аппарата вертикального взлёта. И вероятность не штатной ситуации, скажем так, несколько больше, чем даже при испытании новых моделей истребителей. Хоть и перебирают машину почти по винтикам каждые два дня, а над морем без сопровождения гидросамолёта и эсминца летать не моги. Этим условием и объясняется необходимость вскорости покинуть пока ещё тёплую кабину. К полудню ветер посвежел и волнение в Кольском заливе увеличилось до 3–4 баллов. Вроде бы мелочь, но «гидрик» уже на такую волну не сядет, а значит нужно менять полётное задание. Хотя если здраво рассудить, все окрестности Кольского залива, это безлюдная вечная мерзлота, озера да болота, садится аварийно в этой местности ненамного безопасней чем на воду.

По-хорошему, надо бы с годочек поиспытывать вертолёты или в Подмосковье рядом с институтом, или в Казани при заводе[21]. И тепло, и материальная база под рукой. Но с этими геликоптерами с самого начала всё было очень странно. Уж капитан Дьяконов знает, он начал работать с профессором Юрьевым ещё с начала 30-х годов. Был рядом, когда Черёмухин поднял «ЦАГИ-1ЭА» более чем на полукилометровую высоту[22].

Вообще, лётчик-испытатель — это тот человек, который видит и знает всю конструкторскую кухню изнутри. Можно сказать, нет у самолёта, в данном случае у вертолёта, человека ближе, чем лётчик-испытатель. Когда всё это началось? Пожалуй, в начале 1940 года, вскоре после завершения Зимней войны. Пришёл тогда к ним в ОКБ странный человек. Сильно хромающий на одну ногу, с тростью и коричневым кожаным чемоданчиком. По выправке военный, но в цивильном мешковатом костюме и легкомысленной светлой шляпе. Первый раз Дьяконов только мельком его увидел, что, впрочем, не помешало сразу понять, перед ним человек серьёзный. Без сомнения, командир, раненный на только что отгремевшей войне.

После разговора с этим «раненым» Борис Николаевич и Иван Павлович вышли из лаборатории, мягко говоря, со странным выражением лица. Как будто каждый узнал о крупном выигрыше по облигациям внутреннего займа и одновременно неизбежном приезде любимой тёщи ближайшим поездом.

— Веришь?

— Хотелось бы.

— А если нет?

— У нас есть выбор?

— Сжечь!

— Толку? Ты разве забудешь?

— М-да. Значит будем работать.

Теперь по прошествии года Дьяконов стал хоть примерно понимать о чём тогда так непонятно говорили конструкторы. Готовый проект геликоптера с двумя расположенными поперечно винтами выбросили в корзину, зато стахановскими темпами начали с ноля строить машину по одновинтовой схеме. Как в сказке из ниоткуда появились помещения, фонды и сотрудники. В третье ОКБ вдруг перевели около десятка молодых конструкторов с других направлений. Появились жутко дефицитные чертёжники и неразговорчивый куратор из органов. Как сказал Борис Николаевич Юрьев: «Для баланса».

Для баланса, так для баланса. Самое интересное тут даже не то, как все забегали. Это то понятно, товарищ Сталин зелёный свет дал. Самое интересное, хелихоптер этот, если можно так сказать, строить начали параллельно со всех сторон. Не дожидаясь чертежей, полномасштабный макет вертолёта изготовили просто по каким-то эскизным рисункам. Взяли максимальное количество узлов и агрегатов от «Омеги» и без какого-либо согласования всё это начали перекомпоновывать, пытаясь втиснуть в новую машину. Разумеется, детали вертолёта — это не детский конструктор, но даже часть прошлых решений позволила сильно сэкономить время. И главное, уже были чертежи сердца машины — винтомоторной группы, хотя конечно, пришлось многое подгонять и переделывать. Сразу, опять никого не спрашивая, изготовили десять корпусов, обшитые фанерой проволочные каркасы и начали их безбожно потрошить, пробуя различные варианты компоновки.

Место им выделили на химкинском аэродроме МАГОН[23], называемом иногда ещё «Захарково» по названию ближайшей, надо сказать, достаточно большой деревни. Аэродром использовался, в частности, лётчиками Полярной авиации, а на берегу Химкинского водохранилища, напротив Северного речного порта ещё с 1937 года была организована испытательная база гидросамолетов. Вот, наверное, и их сунули сюда, а не в Тушино, полагая, что на фоне гидросамолётов вертолёт лучше затеряется.

Фото взято из статьи Льва Тюрина «Забытый аэродром Захарково». https://tushinec.ru/article/zabytyy-aerodrom-zakharkovo

Неожиданно быстро прототип поднялся в воздух. Вернее даже, скелет прототипа, этакая деревянная цистерна с винтом. Далее, оставшийся к тому времени за главного, Иван Павлович Братухин снова никого не спрашивая, ставит три импортных мотора на кое-как слепленные каркасы будущих машин и начинает их интенсивно гонять.

Тогда-то Дьяконов и познакомился с «хромым командиром». При очередной посадке на высоте в пару метров чихнул двигатель и вертолёт плюхнулся вниз, от удара об землю лопнуло колесо и погнулась стойка. Приехавший на место аварии Братухин оказался не один, вслед за ним из машины вылезли куратор и «хромой».

Познакомились, гость представился капитаном Петровым, не уточняя ни должность, ни что-либо ещё. Дьяконов тогда удивился, но виду не подал, справедливо рассудив, что это у куратора голова болеть должна. Если, конечно, они вообще не из одного ведомства. Иван Павлович пожаловался, что колёса ломаются часто, да и не только колёса. Только позавчера один из пилотов-испытателей при посадке сильно побил машину. Но вот покрышки самая острая проблема, чуть жёсткая посадка лопаются.

Затем заговорили про прошлые аварии. Дьяконов прикрыл глаза, вспоминая очень интересную концовку разговора.

— Я, понимаю, что это неизбежно, особенно если так форсировать испытания, — интонация Ивана Павловича не оставляла сомнений, в том, кого он считает виновником спешки, — гоним ведь как на пожар.

— Сроки — это не моя прихоть, они обусловлены объективными факторами, — резко ответил капитан.

— Но год — это не реально.

— Иван Павлович, я не жду от вас истребитель вертикального взлёта. Скорость — сто, высота — тысяча, полезная нагрузка — двести. Это разве много? При таких нагрузках фюзеляж можно вообще делать фанерным.

— Кроме фюзеляжа, к сожалению, ещё есть двигатель, трансмиссия, органы управления, пушки. Я уже не говорю про бронирование.

— Какие пушки⁈ Иван Павлович, сделайте мне морской наблюдатель и, если получится эвакуатор. Потом уже будем думать про вооружение и бронирование. Тогда и более мощные моторы, надеюсь, подоспеют и у вас уже опыт будет. Вот тогда сделаете штурмовик, а сейчас морской наблюдатель. Простой и неубиваемый как дерево.

— Легко вам говорить, Пётр Сергеевич, неубиваемый. У нас и без всякого моря люди бьются. Из трёх штатных лётчиков сейчас вот один только в строю.

— А поставьте полозья, — предложил капитан Петров.

— С ними взлетать труднее, да и другие недостатки есть.

— У вас же не вчерашние курсанты, взлетят. Смотрите, Иван Павлович, что я предлагаю. Сейчас же аэродинамика для вас не самое главное?

— Нет конечно. Мы тут ещё с компоновкой не определились, двигатель, бывает, подводит. Да сами видите.

— Вот. Поставьте полозья, только стойки не обычной высоты, а метра два и не очень прочные. А между полозьями наварите в трёх плоскостях металлические прутья, выйдет что-то типа клеток-кубиков из тонкого металла.

— Какие ещё кубики, — пренебрежительно начал фразу конструктор, но не договорив замер.

— Позвольте… позвольте, товарищи, — Иван Павлович вытащил блокнот и начал в нём размашисто что-то чертить.

Закончив делать пометки, Братухин с удивлением посмотрел на капитана Петрова.

— Запланированное разрушение конструкции как демпфер. Очень любопытно. Вы думаете, так делают за границей?

— Думаю, не делают. Думаю, в вертолётостроение мы должны стать первыми.

— Нужно всё хорошенечко обсчитать, аэродинамика здорово ухудшится. Увеличится масса. Но идея интересная, да что там, революционная идея. Для улучшения аэродинамики конструкцию можно будет обшить, да хоть перкалем. Лишний груз не беда, будем учитывать, как полезный. На серийные машины конечно всё это ставить глупо, а вот сейчас это может сохранить нам здоровье пилотов и целостность деталей. Что скажешь, Константин?

— Машина будет по-другому вести себя в воздухе, но думаю приноровиться можно, если польза будет. Жёсткие посадки, конечно, бывают очень неприятными. Но вы уверены, Иван Павлович, что железки выдержат удар?

— Наоборот! Понимаешь, Костя, весь секрет как раз в том, чтобы они не выдерживали, а сминались. Энергия столкновения уйдёт на деформацию этих кубиков. По крайней мере в теории должно быть так. Ещё есть вопросы, товарищи? — конструктор несколько раз непроизвольно похлопал себя по пиджаку, порываясь достать блокнот.

— Одно предложение, Иван Павлович, раз уж затронули проблему безопасности. Предлагаю в конструкцию кабины вписать прочный каркас, а пилота ремнями зафиксировать в кресле. Так чтобы если даже вертолёт перевернулся, пилот остался бы висеть на этих ремнях, пусть даже и вниз головой, а каркас не позволил бы обшивке его раздавить. Я могу принести вам рисунки, как я вижу решение этой проблемы.

— А время? Насколько это усложнит конструкцию?

— Ну Иван Палыч, кто из нас конструктор, — улыбнулся капитан, — сообразите уж что-то простенькое, навроде каркаса вокруг пилота. И к креслу несколько ремней, что б обхватывали живот, грудь. Не думаю, что это очень сложно, зато сильно повышаются шансы выжить в аварии.

— Возможно. А почему для авиации так не делают?

— Вопрос на рассмотрении. Но вертолёты в отличие от самолётов, у нас пока, можно сказать, штучный товар. А пилоты вообще на вес золота. Моё мнение, нужно пойти на небольшое усложнение конструкции.

— Что я могу сказать, Пётр Сергеевич, нужно считать, нужно пробовать.

— Раз нужно, считайте и пробуйте. Кровь из носа, вертолёт должен быть готов к лету следующего года.

Потом Иван Павлович, конечно же, пожаловался на нехватку времени, капитан ему, разумеется, что-то возразил, но каждый спешил по своим делам и высокие договаривающиеся стороны быстренько закруглили разговор.

Демпферы, придумают же такое. Об само слово язык сломать можно. Дьяконова передёрнуло от воспоминаний. Нет сами демпферы ему ничего плохого не сделали. Наоборот, один раз жизнь спасли и ещё один уберегли самое малое от переломов. Но если уж начал вспоминать, то нужно делать это по порядку.

«Кубики», как неофициально стали называть систему амортизации удара, всё-таки приняли. Долго спорили, выбирая размер ячеек, диаметр металлического прутка, марку стали. Но в итоге договорились и даже присобачили два ряда пружин посередине. Многие отнеслись к идее скептически, чего греха таить, и сам Дьяконов по началу опасался подниматься в воздух на раздутом чуть ли не вдвое аппарате. Тогда товарищ Братухин приказал поднять вертолёт повыше и шмякнуть его об землю. Повыше, из-за отсутствия подходящего крана не получилось, но с высоты трёх метров машина долбанулась и, к удивлению многих, падение пережила практически без критических поломок.

Первый раз авария случилась из-за поломки системы подачи топлива. Дьяконов уже отработал программу и заходил на посадку. Вот на ста метрах двигатель внезапно просто отключился. Потом выяснилось, что в шланг топливопровода каким-то чудесным образом попал болт. Не растерялся, да и страха особого не было, посадку при помощи авторотации отрабатывали. Правда высота паскудная и скорости маловато. Но как говорится, глаза боятся, а руки делают. Уменьшаю шаг винта до минимума и ожидаемо валюсь вниз. Страшновато, регулирую шаг, а сам впиваюсь глазами в землю, прозеваю момент, разобьюсь в лепёшку. Метрах на семи одной рукой рву ручку «шага» на себя, второй, одновременно отжимаю ручку управления от себя, стараясь компенсировать увеличивающийся угол тангажа. Вертолёт вздрагивает и почти замирает в нескольких метрах от земли. И достаточно мягко плюхается «животом» на полосу. Увы посадка с кабрированием не идёт на пользу хвостовой балке, которая после соприкосновения с поверхностью сминается, как картонная.

Сам, как ни странно, абсолютно цел, ни ушибов, ни единой царапины. И машина, не считая хвоста, можно сказать, не пострадала. А вот «кубики» и пружинки раскатало просто в блин. Ну так судьба у них такая. Зато все узнали, сто метров при минимальной горизонтальной скорости для авторотации маловато.

А вот второй случай, там без этой системы безопасности с каркасом и ремнями, пристёгивающими пилота к креслу точно, не выжил бы. Ни в жизнь! Только оторвался от земли. Начал высоту набирать. Десять метров, двадцать, тридцать. И вдруг машину начало закручивать влево. Опять, только потом он узнал, что полетел редуктор рулевого винта. А тогда секунда и уже падаю, да ещё горизонт крутится и прыгает как бешеный. Рефлекторно хватаю управление, пытаюсь что-то сделать. Да только какой толк? Пару мгновений и вертолёт боком врезается в деревья, лопается стекло. Потом кусок чего-то мелькнувшего на периферии зрения бьёт меня в голову, рассекая лётный шлем, и наступает темнота.

Как оказалось мне несколько раз дико повезло. Совпало, так сказать, несколько факторов. Первое это то, что вертолёт врезался в деревья, причём не сверху вниз, а под углом. Сучья мгновенно вспороли перкаль и застряли в ячейках «кубиках». Некоторые ветки сломались, а вот некоторые не поддались. Живое дерево поднатужилось и отшвырнуло мёртвый металл от себя. И во второй раз повезло, отскочил вертолёт не строго вниз, а под достаточно острым углом уже к земле. Демпферы, уже изодранные ударом о крону деревьев, конечно же мгновенно смялись, не выдержав удара, но задачу свою выполнили, успев сместить вектор приложения сил. Вертолёт завалился на бок и переворачиваясь, покатился по траве дальше, теряя скорость. Теперь демпферами служили узлы и агрегаты самого геликоптера. Когда куча металлолома остановилась, обрезиненный каркас с лопнувшей в нескольких местах сваркой был ободран и деформирован, но свою главную миссию — не дать обломкам машины раздавить пилота, он выполнил. Третье чудо, траектория движения двигателя ушла чуть в сторону. Прокатись двигатель по кабине никакой каркас не спас бы. А ремни не дали самому вертолётчику выпасть из кресла.

Осматривающий его чуть позже пожилой доктор, смотрел на Константина, как на выходца с того света и, если только не пытался его крестить. Что, впрочем, не помешало ему вполне профессионально диагностировать перелом двух рёбер и зашить рассечённую от лба и чуть ли не до затылка голову.

Смотреть на обломки вертолёта, и немного на самого выжившего лётчика приезжал сам товарищ Смушкевич. Пинал хромовым сапогом обшивку, пытался расшатать прутья каркаса, цокал языком трогая «кубики». Молчал и, наверное, много думал о чём-то своём, генеральском. Так не поговорив даже с конструкторами молча и уехал. Дела.

После убытия генерал-лейтенанта Смушкевича аварии каким-то странным образом практически прекратились. То ли инженеры наконец-то смогли правильно впихнуть все детали, то ли тот, кто сверху присматривал за вертолётчиками, решил, что с них хватит. Но факт остаётся фактом после того крушения, авиакатастроф больше не было. Были ЧП и даже аварии, но уже можно было с уверенностью сказать вертолёту быть. Два оставшихся лётчика-испытателя приложили максимум усилий, но так и не смогли вывести машину из строя.

В начале марта 41-го Братухин огорошил: «Делаем нормальную машину без „кубиков“, но с каркасом и ремнями. Такой проект утвердил лично, товарищ Сталин! Через две недели приедет смотреть машину!» За две недели, конечно, не управились. Управились за три и ещё неделю Иван Павлович каким-то чудом смог выбить на облёт машины.

С самого утра началась суета, мало того, что аэродром приехали представители НКВД, так ещё товарищ Братухин со своим замом товарищем Милем весь мозг мне склевали, объясняя всю важность предстоящей демонстрации. Так что приезд высоких гостей я встретил с нескрываемым облегчением. Кроме самого товарища Сталина были нарком внутренних дел товарищ Берия, генерал армии Жуков, начальник авиации товарищ Смушкевич и наш странный, уже повышенный в звании до майора, Петров. Были конечно ещё и полковники и даже генералы. Но видно было, что они при ком-то, как до Революции говорили, свитские. А вот майор сам по себе, да и судя по отношению к нему других командиров, шпал у Петрова было поболее двух, а может и не шпал вовсе.

Да и не нашего ума это дело. Что же товарищ Дьяконов совсем дурной не понимает? К тому времени практически все наши уже поняли, что американцы сделали или вот-вот сделают свой геликоптер. А наша разведка кой-чего сумела выведать. Не всё конечно, но внешний вид и компоновку основных узлов точно. Осознание того, что вертолёт точно полетит, но буржуи впереди, ой как подстёгивает весь коллектив от товарищей конструкторов до последнего чертёжника. Да и мы испытатели, разве по-другому думаем? Пусть наш аппарат будет похож на американский, но он должен стать и станет лучше. И в серию они его тоже, я так понимаю, ещё не запустили.

Так что к вертолёту ну и ко мне соответственно подошли, от нас — товарищи Братухин и Миль, а с товарищем Сталиным — Берия, Жуков, Смушкевич и Петров. Наверное, от Иосифа Виссарионовича не укрылось волнение пилота. Подошёл, поздоровался. Доброжелательно расспросил состою ли в партии, каков стаж лётной работы, что думаю о летательных аппаратах вертикального взлёта.

«Не волнуйтесь, товарищ пилот, — говорит, — мы не ждём от вас фигур высшего пилотажа, просто покажите потенциал машины. Мне уже доложили, что это не самолёт. Вот и покажите, что этот аппарат может такого чего не могут самолёты». Ну, а что он? Раз просят показать, показал, всё что мог и ещё немножко выжал из винтокрылого друга. Потом Иван Павлович рассказал, что больше всего Вождя восхитил полёт вперёд хвостом, да ещё с набором высоты.

В общем отлетал, сажусь практически впритирку к товарищам, докладываю всё честь по чести. Пилот такой-то показательный полёт исполнил, разрешите получить замечания. Сам рад, конечно, еле улыбку сдерживаю, чувствую, что всё хорошо получилось и комиссия улыбается и Михаил Леонтьевич Миль мне тихонечко большой палец показывает.

И тут товарищ Сталин, хитро так прищуривается и спрашивает:

— А можете, товарищ Дьяконов, вот прям здесь метра на полтора над землёй зависнуть?

— Могу, — говорю, — товарищ Сталин. Дело не хитрое.

— Хорошо. Тогда, сможете скинуть нам оттуда лестницу? Товарищ Братухин говорил, что она входит в комплект оборудования.

— С этим сложнее, товарищ Сталин. По идее эвакуацией должен заниматься второй член экипажа, мне из кабины это будет сделать очень проблематично.

— А если сейчас заранее её выкинуть за борт? Она помешает вам взлететь и зависнуть?

— Нисколько.

— Тогда давайте так и сделаем.

Взлетел, завис. Жду, что-то пока не лезут, лишних 60 кг с одного бока я бы сразу почувствовал. Вдруг смотрю майор Петров выбежал вперёд, чтоб я его увидеть смог. Постучал себя по голове и приседает, руками показывает, ниже, мол. Тут меня самого, как молотом по голове припечатало, ёщкин кот, я же без демпферов. Значит висю не на полуторах, а на трёх с половиной метрах. Аха стал на майора смотреть и потихонечку вниз. Встал руки над головой скрестил, хватит значит. Думаю, ну сейчас Иван Павлович ко мне залезет, а может быть и Михаил Леонтьевич. Точно, залезли двое. Не оборачиваясь, кричу: «Поднимаюсь!»

— Поднимайтесь, товарищ Дьяконов.

Мать моя женщина! Товарищ Сталин на борту! Думаю, тут то Иван Павлович и пожалел, что не сделал сплошную перегородку между кабиной пилота и пассажирским отсеком. Сунул Иосиф Виссарионович голову ко мне и начал указания давать. Вверх! Вниз! Задом наперёд. И как-то так раззадорил он меня, что согласился я немного полихачить. Опустил нос аппарата пониже и метрах на пяти вдоль Химкинского водохранилища из Москвы и порысил. Иосиф Виссарионович хотел вообще в Кремль, так товарищ Братухин его еле отговорил, секретность мол. Не зря видать нам куратор все уши прожужжал насчёт этой секретности.

Представляю, как всполошились оставленные на аэродроме. Стоило нам только чуть-чуть отлететь ожила рация. «Водоём», то бишь штаб, спрашивал «Стрекозу», то есть меня, куда это мы намылились. Ну а я чё. Хорошо, когда тебе указания сам товарищ Сталин даёт. «Ищем место для рыбалки» — отвечаю. «Водоём» аж замолчал от услышанного, чувствую рация сейчас взорвется матюками. Ан нет, сдержался. «Стрекоза, ты там давай этого того, без всякого этого, чтобы мне. Помни кого везёшь». Понял «Водоём», — отвечаю с самой серьёзной интонацией на какую только способен, — лететь будем без всякого того этого. Там аж поперхнулся кто-то. А не надо мне под руку говорить. У самого нервы скачут от осознания, какой пассажир за спиной.

Вообще хрен бы я так по радио мог себе позволить шутить, отвлекаясь от управления, если б у нас не стояла идеально отрегулированная и заэкранированная рация. Да и лётные шлемофоны у нас испытателей индивидуальной конструкции с прочной металлической каской и закреплённым на проволоке у рта микрофоном. Одеваешь шлемофон, втыкаешь шнур в разъём, щёлкаешь тумблером и всё, разговаривай сколько хочешь. Один минус болтать можно только с «Водоёмом».

Проскочили Глубокую выемку[24], вышли к Клязьминскому водохранилищу. И что-то мне совсем поплохело, смотрю впереди то там, то там кораблики мелькают. Думаю, летим как раз на такой высоте, чтоб в пароход впечататься. Или чайка попадётся, они птицы наглые. Хоть и иду на семидесяти в час, а из-за высоты хрен что успею сделать. Нет уж, думаю, дорогие товарищи, вы, как хотите, а я домой.

Поворачиваю голову сколько могу вбок и кричу, топливо заканчивается, идём на базу. Против топлива тут даже авторитет товарища Сталина не поможет. Да и накушались они уже впечатлений. В общем вернулись без приключений, только поднялся я на триста метров, всё ж безопаснее. И конечно вертолётный разворот Иосифа Виссарионовича впечатлил, самолёты так не умеют.

Назад долетели без приключений. Высадил товарища Сталина в том же месте, где и на борт принял, правда на этот раз хоть не по верёвочной лестнице. Самому жуть как интересно, о чём говорить будут, поэтому выбираюсь из кабины и стараясь не волноваться иду за товарищем Братухиным. Нужно же и о полёте доложить и замечания получить.

Вроде бы не гонят. Товарищ Сталин доволен, а остальные или считают, что так и надо или ждут его решения.

— Хорошая машина, — нарушает молчание Иосиф Виссарионович, — очень нужная и народному хозяйству Советского Союза и Красной Армии. Когда товарищ Петров докладывал нам о сверхманёвренности будущего летательного аппарата, я признаться немного сомневался, что это будет настолько эффективно. Сейчас я сам убедился в правоте товарища майора.

Давайте, товарищи конструкторы подготовьте списки наиболее отличившихся. А материально поощрим всех. Работы над вертолётом нужно активизировать. С моторами вопрос решим.

— Товарищ Сталин, да как активизировать то! И так товарищ Петров загонял нас, работаем считай, что круглосуточно. Многие сотрудники домой ночевать не ходят!

— Вот их и отметьте в первую очередь. Вертолёт нужен, как воздух. Уже есть заявки и от флота, и от геологов и вот от товарища Смушкевича.

— Верно. Мы считаем, вертолёт будет не заменим в качестве технички-эвакуатора. Сейчас ведь как, сядет лётчик где-то на вынужденную и добирается до своего аэродрома несколько суток. А потом техники туда столько же пиликают. Вот бы нам машину с грузоподъемностью тонны полторы, — подтвердил заявку Яков Владимирович.

— Всё дело только в моторах. Такой вертолёт уже сейчас реально спроектировать. По сути, это будет просто увеличенная модель того аппарата, который вы видите перед собой, — ответил товарищ Братухин, — я даже больше скажу, будут моторы мы сделаем вертолёт способный целиком поднять истребитель и унести его на аэродром.

— Это как же, Иван Павлович? — решил полюбопытствовать товарищ Берия.

— Да всё просто, сделаем стойки шасси высотой метра три и разнесём их в стороны, а под брюхом установим кран. Конечно, дело это не простое, но вполне реальное. Можно сказать, просто сложная инженерная задача, никакой фантастики.

— Боюсь, эту просто инженерную задачу решать придётся лет пять не меньше, — чуть усмехнулся майор Петров.

— Может и пять, а может и больше. Задача предстоит грандиозная, — миролюбиво согласился конструктор.

— Хорошо, будем считать, полигонные испытания вертолёт прошёл. Готовьте машину к эксплуатационным. Товарищ Берия, нужно подобрать суровые условия, чтобы в кратчайшие сроки выявить недостатки машины, сами знаете времени у нас мало.

— Подумаем, Иосиф Виссарионович.

— Товарищ Сталин, товарищ Берия, а может быть Северный флот? Пусть поучатся подлодки гонять? — влез с «шикарным» предложением майор Петров…

Капитан Дьяконов поёжился. Судя по остывшему поту, начавшему неприятно холодить спину, пора выбираться. Да… какую свинью подложил им майор Петров вертолётчики поняли не сразу. Вначале легкомысленно думали — подумаешь Мурманск. Как же, Полярный не хочешь? Расстояние между этими городами, по прямой меньше 30 километров, и минимум сто лет разницы в развитии инфраструктуры. Вот самого бы этого майора Петрова, или кто он там на самом деле, засунуть в консервную банку да поставить на ветерок на берегу «тёплого» майского Баренцева моря.

Что за чёрт⁈ Отвлекая Дьяконова от привычного, можно даже сказать, ритуального брюзжания, чтоб судьба не дай бог не подумала, что у него всё слишком хорошо, к нему вырастая на глазах приближались две тёмных точки. Через несколько минут стало ясно что к нему сломя голову бегут, во-первых, прикомандированный флотом летнаб лейтенант Владимир Лернер, а во-вторых, комэск 2-й эскадрильи 72-го смешанного авиаполк ВВС СФ, молдаванин по национальности старший лейтенант Ион Ботнару.

«Тёплый ангар и макароны по-флотски отменяется» — пятой точкой почувствовал капитан Дьяконов, непроизвольно кладя руки на ручки «шаг-газ» и «циклического шага».