Эхо Танорга

Прода 7.06

Сам отец, к слову, за эти годы не изменился ни капли: моложавая подтянутая фигура, идеальный костюм-тройка, сшитый на заказ и подчёркивающий достоинства владельца, аристократически правильный для Цварга сливовый оттенок кожи, витые чёрные рога и — его личная гордость — роскошная толстая коса до пояса. Даже по лицу сложно было определить возраст сенатора Леграна, хотя, впрочем, цварги вообще живут чуть дольше таноржцев.

— Рад тебя видеть, сын, снова дома, — поздоровался Пьер, смягчив голос настолько, насколько мог. — И рад тому, что ты жив.

— Твоими стараниями, — не смог не съязвить я, вспомнив о выписке дока. Отец настаивал на сохранении воспалённых корней резонаторов, когда это угрожало моей жизни.

Пьер нахмурился, явно поймав осуждение в моём голосе, но в этот момент вошла прислуга и принялась сервировать стол для чайной церемонии. Сенатор Легран настолько сильно не любил, как говорится, выпускать кислород в открытый космос, что замолчал. Мама тут же перехватила инициативу и начала рассказывать об изменениях в доме и саду, какие соседи теперь живут в коттеджном посёлке, затем стала расспрашивать, как мне жилось на Танорге, как я смог устроиться на работу. Всё это время я слушал и кивал, отвечал практически автоматически, рассматривая обстановку.

Внешне многое изменилось — я помнил этот мебельный гарнитур, но у него изменилась обивка, камин переоблицевали свежим камнем, чуть светлее, чем раньше, паркет тоже явно перестелили. За гигантскими окнами в пол на фоне восхитительных пиков гор начинали распускаться розы. Но если раньше это были кусты, то теперь мама явно полюбила штамбовые розы — молоденькие деревья со стволами, куда прививаются цветы. Я одновременно и узнавал дом, и нет. Узнавал — потому что прожил здесь двадцать лет и знал фактически каждый уголок, не узнавал — потому что чувствовал себя чужим. Не в том смысле, что мне здесь не рады. Отнюдь. В том глубоком смысле, что раньше я здесь жил, переживал, бегал на свалки, разбивал коленки, рвал одежду, ходил на множество скучнейших курсов по этикету, ссорился с отцом и боялся его наказаний. Боялся его неодобрения и гневных окриков, что я не достоин рода Легран, а сейчас… Сейчас мне было всё равно.

Больше всего на свете меня волновали мысли о Мирославе, о том, всю ли верхушку синдиката удалось переловить к этому моменту и что сделает Елисей Варфоломеевич с Олафом, когда узнает, что тот собственноручно посадил меня в машину к похитителю. Нет, на Лоурена я подавать в суд, конечно же, не стану, он поступил так по распоряжению отца, но факты — упрямая вещь. Хороший полицейский должен чувствовать настрой окружающих людей и быть внимательным, а уж не заметить, что водитель цварг, а не человек, — это и вовсе надо было не смотреть на водительское место.

Понятия не имею, сколько мы так сидели и чинно пили чай. Я машинально беззвучно поставил чашку на блюдце двумя руками, повернул ручку вбок для идеальной симметрии и плавно наклонился, когда прислуга подошла забрать посуду. По губам отца пробежала довольная ухмылка, а я вдруг поймал себя на мысли, что мне всё равно. Столько лет я пытался добиться его одобрения, а сейчас, когда продемонстрировал идеальный этикет, мне вообще по орбите, что он обо мне думает. В том Мире, где я живу, всем абсолютно по барабану, как я пью из кружки и куда её ставлю. Главное, чтобы не на документы. В остальном — вычурные жесты могут даже напрячь окружающих и быть вредными, если речь идёт о работе под прикрытием.

— Красивые, да? — Мама перехватила мой взгляд на штамбовые розы. — Это последний искусственно выведенный сорт, даже укрывать на зиму еловыми ветками не нужно, представляешь?

Я покачал головой.

— Извини, мам. Мне это неинтересно.

— Не будь грубым с матерью, — внезапно влез в разговор нахмурившийся отец.

Всё это время его взгляд осуждающе то и дело спускался на мои оголённые предплечья и расстёгнутую рубашку, но он сдерживался. Даже не представляю как.

Я хмыкнул.

— Это не грубость. Я просто сказал правду. Цветы меня не интересуют.

— И что же тебя интересует? — внезапно жёстко спросил отец. При этом он поднял подбородок выше и сжал руки в кулаки. На высоком лбу и около рта образовались глубокие заломы.

Раньше я его боялся такого… Мне было мучительно стыдно его разочаровывать, и эта интонация уже служила наказанием. А сейчас я чувствовал в себе предельную холодность и спокойствие.

— Танорг?! Эта планетка необразованного быдла, где все ходят в чём мать родила, — кивок на мои закатанные рукава, — предаются безудержному сексу и живут как дикие, без малейшего понятия о дисциплине и уважении старших?! — Его голос задрожал от презрения.

— Милый, не надо так… — начала побледневшая Эвелина.

— Что не надо? Называть всё своими именами? — Он грозно посмотрел на неё. — Ты ещё попробуй сказать, что Танорг не является оплотом разврата. Насколько мне известно, семьдесят три процента девушек при достижении двадцати одного года ставят себе противозачаточные имплантаты. Семьдесят три! А многие мужчины и того проще — делают вазектомию! — Последнее слово он произнёс с таким отвращением, будто кто-то его принуждал к этому.

Для Пьера Леграна сам факт того, что на какой-то планете всё в порядке с рождаемостью населения и люди заводят детей не потому, что «надо» или «долг перед вымирающей расой», а потому что хотят, уже был оскорбительным. Пьер Легран всю жизнь в первую очередь являлся сенатором, а уже потом мужем и отцом. Как член Аппарата Управления Планетой любой Мир, он воспринимал через призму его законов. На Цварге дела обстояли плохо с рождаемостью, и он стимулировал её как мог. Танорг с их квотами, ограничивающими появление детей, вызывал в нём ревность и зависть. Вот такая вот профдеформация.

Я внезапно внутренне развеселился.

— Да, отец. Мне интересна безопасность Танорга, так как я служу в полиции, но в последние годы всё моё внимание было отдано Веге.

— Веге?!! — Пьер побледнел, а я продолжил:

— Да, в одном из дел я внедрялся в низы преступной группировки и, представляешь, даже спал на улице на картонке, играя роль бездомного. А последней задачей от руководства было проникновение в наркокартель через кибер-игру. Месяцами напролёт я играл как среднестатистический таноржец или вегианец, пытаясь напасть на след торговцев наркотиками. Кстати, очень удачно получилось. Благодаря мне и одной девушке СПТ удалось прекратить стремительно разворачивающуюся гражданскую войну на спутнике.

— Нашёл чем гордиться! — Пьер потряс головой так, словно ему сказали что-то омерзительное и он пытается это сбросить с себя. — Лучшие свои годы гробишь на безопасность, или как это у вас называется, отсталого мира…

— Пьер! — не выдержала Эви, но цварг лишь прикрыл глаза.

— Если люди не понимают норм приличий, не соблюдают этикет и ведут себя как макаки в период гона — то это отсталый мир! И ты меня не переубедишь! — рявкнул он, сжимая трость с драгоценным набалдашником до побелевших костяшек пальцев. — Что касается тебя, Ал, я понял, что умолять тебя сменить профессию на приличную — бесполезно, но хотя бы о себе ты мог позаботиться?! Ты представляешь, как мы с твоей матерью нервничали, когда узнали, что ты в тяжелейшем положении? Ты обязан нам жизнью. Как тебе в голову пришло подставляться под удары?!

— Отец, во-первых, мне уже тридцать, и я сам могу решать, чем мне заниматься по жизни. Во-вторых, уверяю, я не подставлялся специально. И всё было бы хорошо, если бы твой помощник не вколол мне седативное…

— Вот, опять перекладывание ответственности! Ален, ты утверждаешь, что взрослый, а ведёшь себя как безалаберный ребёнок! Сбрасываешь всё на моего помощника! А кто рисковал жизнью? А кто схватил сотрясение мозга?! Глупый мальчишка!

— Да это ты чуть не убил меня, запретив доку вырезать корни резонаторов!

— Но ты же выжил!

— Вот именно. Я выжил!

— Мальчики! Пьер! Ален! Хватит! — закричала мама, вскакивая с дивана. — Ну разве мы здесь собрались для того, чтобы ссориться? Да что с вами такое?!

Она чуть не плакала, судорожно сминая руками шёлковую бирюзовую юбку. Внезапно я поймал себя на том, что тоже стою и сжимаю кулаки, чувствуя бушующую злость и обиду на отца. Я всегда был для него «недо». «Недоцваргом», «недосыном», которого можно представить обществу, теперь вот «недовзрослый». Да, я действительно рисковал жизнью, профессия у меня такая, я полицейский, но я ведь справился! Я смог! И я ехал в клинику на тот момент, когда Лоурен начал действовать. Отец же даже в этой ситуации считал меня виноватым. Я разжал кулаки, внезапно понимая, что устал разочаровывать Пьера Леграна. Устал пытаться донести, что достоин его внимания. Это открытие ослепило как взрыв сверхновой. Я шумно выдохнул:

— Пап, я всё понял. Ты мной недоволен, впрочем, как и всегда. У меня действительно больше нет ни сил, ни желания ссориться. Давай ты мне расскажешь, зачем похитил, мы разрешим ситуацию и я уеду по своим делам?

— Похитил? — тихо ахнула мама. Судя по всему, она была не в курсе подробностей жёстких методов мужа. Тот бросил на неё цепкий взгляд, она замолчала.

Отец неожиданно разжал пальцы на трости и покрутил её перед собой, кивая каким-то своим мыслям.

— А вот это деловой подход, Ален. Уважаю. — И, не делая больше расшаркиваний, он вывалил на меня суть своих требований: — Мы с Эви год от года не молодеем. К сожалению, Вселенная наградила меня лишь одним сыном — тобой. Я долго думал над этой ситуацией, консультировался со специалистами в генной инженерии и пришёл к выводу, что у твоих детей есть высокая вероятность родиться цваргами, если матерью будет чистокровная цваргиня. Ты же не против завести семью и детей?

— Допустим.

Я мысленно фыркнул. Всем известно, что девочек на Цварге рождается две-три на десяток мальчиков, итого на каждую девушку детородного возраста приходится нехилый такой «конкурс». Цваргини могут выбирать из десятков мужчин — постарше, помладше… всех, кого одобряет Планетарная Лаборатория. Если в двадцать один год я это не очень хорошо осознавал, то сейчас практически расслабился. Чтобы отец нашёл цваргиню, согласную пойти за меня замуж, звёзды должны выстроиться в форме космического крейсера. Вероятность стремится к нулю. Мне даже внезапно весело стало. Неужели весь этот сыр-бор с моим похищением затеивался, чтобы уговорить меня сходить на несколько свиданий с цваргинями, чьи анкеты[1] одобрены отцом?

— Я рад, что ты не споришь хотя бы по этому вопросу, — кивнул Пьер. — Итак, найти подходящую девушку было очень сложно. Но такая нашлась. Семья Шовен, очень молодая и бедная ветвь. Так сложилось, что их бизнес прогорел… впрочем, неважно. Зато Вселенная подарила Винсенту и Клотильде Шовен аж двух дочерей, что огромная редкость для Цварга. Злые языки поговаривают, что бабка Винсента была эльтонийкой, но я заплатил куда надо и проверил медицинские карты. Там всё чисто. Лея — младшая из дочерей — твоя ровесница, и она училась с тобой в одном колледже. Возможно, ты её помнишь. Лея очень заинтересована в браке с тобой.

[1] На Цварге существует Планетарная Лаборатория, которая аккумулирует все анкеты молодых людей и девушек, достигших возраста совершеннолетия, анализирует биологический материал и дает рекомендации по проценту совместимости пар. Подробнее в других книгах цикла ФОМ.