Глава 7. Церковь Властителя Циклов

Церковь Властителя Циклов зародилась давно, на заре нашей цивилизации, а может, и еще раньше, на обломках предыдущей, или в тот самый момент, когда одна цивилизация сменила другую, – теперь уже никто точно не скажет. Но с уверенностью можно утверждать, что среди множества прочих религий и философских доктрин нашего времени, Церковь Властителя Циклов лидирует в количестве прихожан и своем распространении. И хоть официально законы Конгломерата не выделяют какую-то одну религию как основную, старшие кланы в большинстве своем импонируют именно Церкви Властителя Циклов. И не только они. Приверженцы этой религии есть почти в любом социальном классе, сословии и сфере деятельности, от крестьян в забытых богом деревеньках Селении до мореплавателей, бороздящих просторы океана, от путешественников, ищущих богатства и славы в опаленной солнцем Леонии, до закаленных в бесчисленных боях с варварами военных, стерегущих наши северные границы. Почему? Мне ответ неизвестен, как неизвестен он был и Тессе, несмотря на то, что её отцом являлся клирик церкви, да не какой-нибудь там сельский пастырь, а самый что ни на есть глава центрального собора Мистрейда. Главный храм в главном городе нашего государства. Выше этого поста в церковной иерархии может быть только место рядом с первосвященником в Суверенной Земле, куда он, впрочем, никогда не стремился, всегда желая, по его собственным словам, быть ближе к народу. И он действительно был ближе, народ любил его, слушал его, вверял ему свои сокровенные тайны и принимал за истину его речи. Леонард Марбэт обладал исключительной харизмой, а также талантами психолога и оратора. Тем удивительнее для меня становился тот факт, что, сумев завоевать столь преданную любовь народа, он не смог обратить в веру свою единственную дочь. Не то, чтобы Тесса была ярым противником этой религии или склонялась к какой-то иной вере. Нет. Как она сама любила говорить, она просто никогда не искала Бога и не нуждалась в нем. Как не нуждался и я. И в этот ранний, предрассветный час я направлялся в центральный собор Мистрейда отнюдь не за божьей помощью, а за помощью человеческой.

Мрачный собор царил на площади объединения, грозно возвышаясь над всеми прочими зданиями в округе. В Мистрейде множество высотных зданий, и с каждым годом их становиться все больше, но центр города стараются сохранить неизменным, и постепенно к нему уже приживается название – Старый город. Среди ровной линии крыш этого Старого города возвышаться над прочими дозволено лишь трем зданиям: башне Единства – центральному дому правительства Конгломерата, ее младшему брату – мэрии Мистрейда и центральному собору Церкви Властителя Циклов.

Обращенный своим фасадом к западу, собор специально был построен таким образом, чтобы от рассвета до полудня солнце поднималось из-за его шпилей, отбрасывающих тени на площадь, добавляя величественности. После полудня здание освещалось постепенно клонящимся к закату солнцем, лучи которого искрились в витражах и придавали серому камню красноватый оттенок за счет того, что при постройке собора были искусно применены тонкие вставки из красного камня, добываемого в горах Саббата. Ночью же, как и в пасмурные дни, когда прямые лучи солнца не попадали на здание, оно казалось практически черным, что также выглядело весьма эффектно и даже в какой-то мере пугающе. Таким образом получалось, что собор оказывался в выгодном положении в любое время суток и при любой погоде.

Украдкой выглянув из переулка, словно вор, я быстро оглядел площадь с противоположного собору края и убедился, что в этот ранний час она совершенно пуста. Тогда я ступил на нее и быстрым шагом направился к Дому веры. Благо, что собор, как и любой храм Церкви Властителя Циклов, был открыт для прихожан круглосуточно, и каждый желающий мог получить в нем совет и помощь в любое время дня и ночи. Сегодня мне это было как нельзя кстати.

И все же незамеченным пересечь площадь мне не удалось. Едва обогнув фонтан, в центре которого красовался памятник героям войны за объединение кланов, последовавшим за Винсентом Римом (его статуя была установлена на соседней площади, возле входа в башню Единства) в светлое будущее, я увидел двух констеблей в темно-синей форме, в тот же момент выруливших из-за поворота на площадь. Конечно же, они обратили на меня внимание, не могли не обратить. Один из них как раз собирался прикурить сигарету, зажатую в губах, и даже зажег для этого спичку, но увидев меня, замер, позволяя слабому огоньку потухнуть в его руках. Я не был удивлен их реакцией. Ведь разве мог не вызывать подозрений мужчина в потрепанной и мятой одежде, со странным белым существом на плече, который, нервно озираясь по сторонам, быстро, да что уж там говорить, почти бегом, пересекает безлюдную площадь в предрассветных сумерках? И это всего спустя какие-то десять-пятнадцать минут после прогремевшей в городе серии выстрелов, эхо которых, ручаюсь, добралось и сюда.

«Спокойно, Клиф, спокойно», – говорил я себе, усердно стараясь управлять своими ногами, не давая им перейти на бег.

Констебли не сводили с меня глаз, и, обнаружив это, я постарался не смотреть на них, дабы ненароком не встретиться взглядами, что могло бы вызвать нежелательную реакцию с их стороны, такую например, как требование остановиться, которое ни при каких условиях я выполнить в данный момент не смог бы.

«Спокойно, Клиф. Ты почти у цели. Вот уже лестница».

Я стал быстро подниматься по гранитным ступеням под пристальным взглядом констеблей. Вход в собор – две массивные створки двери высотой не менее пяти хвостов, обитые сталью – был окружен декоративными колоннами и покоился в углублении под арочным сводом, над которым красовалась ветвистая спираль, являющая собой символ данной веры и демонстрирующая цикличностью бытия. Путь к дверям я преодолел в гробовой тишине. На площади были звуки – шум фонтана, например, и стук каблуков моих ботинок о ступени, но я словно не слышал их, сосредоточившись лишь на том, чтобы не пропустить одного конкретного звука – голоса констебля, который меня окликнет. Что я собирался делать, если это случиться? Бежать в собор со всех ног, надеясь, что эти бравые ребята не успеют открыть по мне огонь.

Однако, никто меня не окликнули, я, следовательно, не побежал, и мне в спину не прозвучало ни единого выстрела. Я просто преодолел эту чертову лестницу, никогда еще не кажущуюся мне такой длинной, и быстро шагнул в приоткрытые двери, оставляя недоуменных констеблей на площади.

«Едва ли они последуют за мной в собор», – решил я, и на сердце слегка полегчало от этой мысли. Однако, поселилась в нем и некая уверенность в том, что встреча с ними мне еще аукнется в самом ближайшем будущем.

В главном зале церкви пахло ладаном и воском. Здесь царила тишина настолько гнетущая, что любая старушка-библиотекарь могла бы лишиться чувств от счастья.

Окна в главном зале располагались лишь на втором уровне, который огибал зал длинным балконом. На первом же источниками света служили скопления свечей. Первым, на что бросался взгляд вошедшего, была огромная спираль, установленная в противоположном конце зала, инкрустированная драгоценными камнями: изумрудами, сапфирами, рубинами и множеством других, названия которых я не знал. На витках спирали, шириной с три или даже четыре моих запястья, были выбиты имена каждого верховного клирика, когда-либо управлявшего этим собором, а ныне почившего. Прямо перед спиралью возвышалась кафедра, с которой читались молитвы и велись службы. Слева от кафедры был установлен орган, самый большой во всем Адверсе, этим, а также своим необычным звучанием, заслуживший себе место в десятке главных достопримечательностей Мистрейда.

Почти от самой двери и вплотную до кафедры тянулись два ряда длинных деревянных скамей для прихожан. Можно было пройти между ними, продвигаясь ровно по центру помещения и любуясь его широким сводом, расписанным историей сражения Властителя Циклов с демоническими бестиями – порождениями бездны, стремящимися разрушить устоявшийся порядок и ввергнуть Вселенную в первородный Хаос. Также имелась возможность обойти зал справа или слева вдоль стены, пройдя за колоннами, поддерживающими балкон верхнего яруса. Каждая из колонн была уникальна, изображая лик и символизируя дела конкретного клирика, который оставил след в истории церкви и внес значительный вклад в ее развитие.

Я пошел справа. Зал был абсолютно пуст, и оттого казался каким-то зловещим, а звук моих шагов был в этой тишине подобен грому. Однако, уже на подходе к кафедре, прямо за которой располагалась дверь, ведущая во внутренние помещения собора, мне навстречу вышел низкого роста и тучного телосложения клирик, пухлощекий и гладковыбритый, отчего его голова казалась почти идеально ровным шаром. На вид ему нельзя было дать больше двадцати лет. Он был облачен в простые черные одежды, без каких-либо нашивок, и это означало, что молодой клирик находился на самой низшей ступени в церковной иерархии.

– Доброго утра, – произнес клирик со свойственной его профессии сдержанностью и легкой доброжелательностью, отразившейся едва уловимой улыбкой на его круглом лице. Однако, глаза его внимательно и недобро разглядывали Яркого на моем плече, который в свою очередь с интересом уставился на святошу.

– Мне нужно увидеть старшего клирика Марбэта, – выпалил я быстро и нервно оглянулся назад, проверяя, не решили ли констебли все же заглянуть в собор.

Клирик ничуть не поменялся в лице и никак не отреагировал на мое возбужденное состояние. Они здесь, должно быть, привыкли к чудилам.

– Старший клирик еще отдыхает, – пояснил он. – Возможно, я смогу вам…

– Не сможете, – отрезал я. – Мне нужно видеть именно Леонарда Марбэта. Дело срочное, – сказав это, я подумал о том, что уже во второй раз за последние сутки требую срочной встречи с человеком, отрывая его от всех прочих занятий, за что ощутил острый укол совести.

– Передайте ему, что пришел Клиффорд Марбэт.

Священник не смог скрыть своего удивления, услышав мою фамилию.

Когда мы с Тессой поженились, именно я взял её фамилию, и тому были свои причины. Во-первых, там, откуда я родом, фамилий нет вовсе, а имена звучат совсем иначеа. В действительности меня зовут не Клиффорд, этот псевдоним я сам себе придумал уезжая в Селению, а фамилию всегда выдумывал новую, если необходимо было ее назвать. Мне не хотелось акцентировать внимание на своем происхождении, тем более когда в гору пошла писательская карьера. Селениане очень предвзятый народ, им не чужды двойные стандарты, а так же любовь к навешиванию ярлыков и придумыванию стереотипов. И сколько бы не говорили они о равенстве и братстве народов Адверса, все равно, себя они будут считать первыми и лучшими во всем. Так что мое происхождение могло сильно повредить творческому росту сочинителя. Я мог, конечно, взять фамилию отца, селенианина, но в силу некоторых обстоятельств это было бы крайне неразумно, не говоря уже о том, что мне не слишком хотелось иметь что-то общее со своим родителем. В итоге, когда я раздумывал над псевдонимом, на кануне публикации своего первого романа, Тесса сама предложила взять ее фамилию. Тогда, вопрос о свадьбе нами не поднимался еще ни разу, но после моего согласия оказался сам собой решен. Так что, можно считать, что это она мне сделала предложение, а не наоборот.

Должно быть, молодой священнослужитель знал, что у старшего клирика умерла дочь, но навряд ли был осведомлен о том, что его зять носит ту же фамилию. И в данный момент я буквально видел, как старательно он пытается вспомнить, есть ли у старшего клирика Марбэта сын или, может быть, племянник. Священнослужители связаны уставными взаимоотношениями подчас даже более жесткими, чем военные, и выбрав неправильное обращение или неверный подход, можно было навлечь на свою голову суровое наказание.

– Мистер Марбэт, присядьте здесь, пожалуйста, – наконец сказал клирик, указывая на скамью за моей спиной. – Я сообщу старшему клирику о вашем визите.

– Конечно, – кивнул я, не желая больше напоминать о срочности или настаивать на чем-либо еще.

Я покорно присел на край лавки, а молодой клирик удалился в глубину собора, оставив меня наедине со своими мыслями и переживаниями. Яркий решил было слезть с моего плеча и пуститься в путешествие по залу, его любопытство побеждало даже усталость, но я остановил его.

– Не стоит, мой друг, поверь, – сообщил я ему. – Здесь тебе не слишком будут рады.

Церковь Властителя Циклов относилась к произведениям с неприязнью и даже агрессией, как и к древним артефактам. Так что кем бы ни был Яркий, он вряд ли сможет сыскать любовь в этих стенах.

Клирик вернулся довольно скоро.

– Пройдемте со мной, мистер Мабэт, – вновь улыбнулся он, приглашая следовать за ним.

И я последовал.

Мы прошли в ту самую дверь, за кафедрой, и оказались совсем в ином мире. Здесь помпезность и пафос сменялись практичностью и простотой. Собор служил домом для нескольких десятков клириков, а им ни к чему была роскошь.

Я сразу понял, куда именно меня ведут. Мы направлялись в столовую старшего клирика собора, расположенную на втором этажа. Там Леонард Марбэт обычно принимал гостей любого рода, будь то высокородный представитель одного из старших кланов, заглянувший к нему на аудиенцию по личному или семейному делу, или собственная дочь с мужем. Не то чтобы мы часто навещали отца Тессы, но делали это регулярно, три-четыре раза в год, и всегда в одном и том же месте.

Когда я вошел, Леонард Марбэт уже ждал меня. На иное я и не рассчитывал. Он был разбужен всего пять или десять минут назад, но уже успел облачиться в гладко выглаженную белую рубашку и черные брюки (когда клирики церкви не в зале, они могут одеваться неформально) и ждал меня, излучая свежесть и бодрость, пожалуй, он выглядел куда лучше меня в тот момент. Леонард Марбэт был высоким пожилым мужчиной, с вытянутым худым лицом, зелеными глазами, которые унаследовала от него дочь, и ничуть не поредевшими, несмотря на его почтенный возраст, пепельными волосами, коротко подстриженными, но все равно вьющимися у него на голове мелким бесом.

– Рад видеть тебя, Клиффорд, – поприветствовал он меня своим басистым раскатистым голосом, вставая из-за стола и протягивая мне руку. – Ох, милосердие! Что за тварь ты с собой принес?

Яркий в ответ на эти слова Леонарда громко фыркнул.

– Спасибо, что приняли меня в столь ранний час, Леонард, – поблагодарил я его, крепко пожимая руку.

– Ты вроде сказал, что дело срочное.

– Именно так.

– Тогда, как же я мог отказать? Присядь, – он указал на стул напротив своего. – Ты выглядишь так, словно угодил в неприятности.

– Все так и есть, – я принял его предложение и сел.

Яркий спрыгнул с моего плеча, и я едва успел поймать его, не давая опуститься всеми четырьмя лапами на стол. Зверек с непониманием взглянул на меня.

– На стол нельзя, – сообщил я ему устало и опустил на пол.

– Надеюсь, это не один из тех отвратительных гомункулов?

– Если честно, я не знаю. Поверьте, Леонард, не будь моя ситуация столь бедственной, я бы не посмел появиться с ним в стенах собора.

– Верю. Ибо, не будь твоя ситуация действительно бедственной, ты бы и сам здесь не появился.

Я лишь кивнул в ответ и опустил глаза, а Леонард Марбэт беззлобно ухмыльнулся.

– Однако не думай, что я позволю бродить этому существу, где вздумается, сколь бы бедственно ни было твое положение.

Я оглянулся на Яркого, который прошагав к камину у дальней стены, внимательно рассматривал огонь, вальяжно пожирающий несколько палений.

– Он не уйдет далеко, обещаю.

– Хорошо. Ты голоден? Я распорядился, чтобы подали завтрак на двоих.

– Если честно, я не слишком хочу есть.

– И все же поесть тебе стоит.

– Возможно.

– Рассказывай же, что привело тебя сюда. Держу пари, что не поиски Бога.

– Отнюдь. Мне нужно место, в котором я мог бы перевести дух, собраться с мыслями и решить, что делать дальше.

– Проще говоря, тебе нужно убежище?

– Именно так.

– Значит, за тобой кто-то гонится?

– Да.

– Ты что-то натворил?

– Ничего противозаконного. Однако вскоре, я думаю, что мои преследователи обставят все так, словно я преступник и вор.

– И что же ты украл?

– Я ничего не крал. Я просто нашел и забрал себе то, что принадлежит клану Стрикс.

Двери открылись, и в комнату вошла юная девушка, неся на широком деревянном подносе две жестяные миски, наполненные кашей, здесь же лежало по ломтику белого хлеба, стояли два стакана и графин с водой. Опустив поднос на край стола, девушка поставила одну тарелку перед Леонардом, другую – передо мной.

– Благодарю, – проговорил я, но девушка словно и не заметила этого. Она наполнила оба стакана водой, после чего поставила их рядом с мисками, а графин – между нами.

– Спасибо, Анжелика, – поблагодарил ее Леонард. – Можешь быть свободна. Сегодня вечером у тебя будет дополнительный час личного времени.

Девушка быстро откланялась, так и не подняв на нас глаз, и покинула помещение.

Почуяв запах еды, Яркий вернулся ко мне и, бесцеремонно запрыгнув на колени, стал принюхиваться к каше, от которой поднимался пар. Я взглянул на Леонрада, как бы спрашивая разрешения, он лишь пожал плечами.

– Кажется, его наша кухня привлекает больше, чем тебя. Должно быть, он еще не успел вкусить богатой и изысканной жизни.

Я дал Яркому кусочек хлеба, и тот, схватив его обеими лапами, словно бельчонок, стал жадно поглощать пищу.

«Да ты сильно проголодался, малыш», – подумал я, сделав вывод, что этот голод является следствием недавнего сражения, в котором Яркий принимал активное участие, и теперь зверьку необходимо восполнить силы после использования своих невероятных способностей.

– Если ты не собираешься есть, Клиф, то прошу, рассказывай, в какие неприятности ты влез.

И я рассказал. Рассказал всё без утайки. Не видел смысла лгать Леонарду Марбэту, этот человек слишком хорошо чуял ложь.

Я начал рассказ с того, как повстречал Яркого на кладбище прошлым утром, но, когда дошел до второй встречи с Никой Томас и ее рассказа о Вилорде Стриксе, в комнату вошел тот самый клирик, который встретил меня в соборе.

– В чем дело? – нахмурился Леонард, до того внимательно слушающий мой рассказ, не перебив ни разу.

– Там констебли, ваше святейшество. С ними гвардейцы. Просят вас.

– Вот за мной и пришли, – заключил я подавленно.

Леонард поднялся и, вытерев салфеткой губы, сказал.

– Не будем же заставлять их ждать.

Он обошел стол и, уходя, бросил мне через плечо:

– Побудь пока здесь, Клиффорд.

Однако, я следовать его наказу не собирался. Как только клирики удалились, я опустил тарелку с остывшей кашей на пол, и Яркий жадно на нее набросился.

– Посиди-ка здесь, дружок. Никуда не уходи, ты понял?

Несмотря на то, что Яркий казался всецело поглощенным пищей, я был уверен, что он услышал и понял меня.

Я довольно хорошо знал внутреннее устройства этого собора и помнил, что, выйдя из обеденной комнаты верховного клирика, можно было пройти прямо по коридору, мимо лестницы, и оказаться на балконе, выходящем в главный зал. Туда-то я и отправился.

– Спасибо, что уделили нам время, ваше святейшество, – услышал я голос Теодора Стрикса, когда подобрался к двери, ведущей на балкон.

Я аккуратно приоткрыл ее, но выходить не стал, а вместо этого опустился на пол и, прислонившись спиной к стене, стал слушать разговор.

– Я всегда готов оказать помощь любому вошедшему в эти двери, будь то высокопоставленный чиновник или просто уличный бродяга. Так чем же я вам могу служить, господа?

– Боюсь, что я принес вам довольно мрачные известия. Ваш бывший зять, Клиффорд Марбэт, объявлен в розыск. Он обвиняется в краже имущества особой ценности у клана Стрикс.

– Говорите, он – вор? – спокойно переспросил Леонард.

– Не только вор, но и убийца. Когда мы обличили его в преступлении и застали врасплох, мистер Марбэт убил двоих гвардейцев и еще двое получили в ходе перестрелки серьезные увечья, после чего он скрылся.

«Убил?» – не поверил я своим ушам. – «Кого это я убил?»

Все, с кем я или Яркий вступали в бой, получали серьезные увечья, бесспорно, но оставались живы, и в этом я был уверен. Но тут мне пришла в голову шокирующая, однако логичная мысль, что Теодор сам мог добить пару гвардейцев, получивших наиболее обширные травмы, чтобы получить еще более веский повод найти меня, очернив перед всем миром.

«Вот сукин сын!»

– Как странно, – все так же спокойно проговорил Леонард. – Клиффорд никогда не казался мне умелым бойцом, а уж тем более хладнокровным убийцей.

– Это уже не существенно, господин Марбэт. Я озвучиваю вам сухие факты. Мистер Клиффорд Марбэт похитил у нашего клана крайне ценную вещь и оказал вооруженное сопротивление аресту.

«Аресту, как же», – безрадостно ухмыльнулся я.

– Какую же ценность он похитил?

– Это не столь существенно.

– Действительно? Вы уже дважды повторили эти слова. Что же тогда, по вашему мнению, мистер Стрикс, существенно?

– Тот факт, что Клиффорд Марбэт зашел в двери этого собора менее часа назад.

– Клиффорд? Нет, вы, должно быть, ошиблись. Я уже очень давно его не встречал.

– Двое констеблей видели его на площади и лично наблюдали за тем, как он поднялся по ступеням и скрылся в соборе. Ошибки быть не может.

– Не хочу ставить под сомнение слова многоуважаемых констеблей, однако, если бы Клиффорд Марбэт вошел в мой собор, поверьте, мне бы стало об этом тотчас известно.

– Когда вы с ним виделись в последний раз?

– Вы допрашиваете меня, мистер Стрикс?

– Просто уточняю. Пытаюсь разобраться в ситуации, так сказать. Возможно, кто-то оказал Клиффорду Марбэту помощь в этом соборе без вашего ведома?

– Исключено.

– Вы уверены?

– А вы ставите под сомнения мои слова? Или мою честность?

– Я просто рассчитываю на ваше содействие в поимке опасного преступника.

– Вот что я скажу вам, мистер Стрикс. Я последний, к кому Клиффорд Марбэт станет обращаться за помощью. Мы никогда не были с ним близки, а после смерти моей дочери и вовсе перестали поддерживать какие-либо контакты. Клиффорд не большой сторонник церкви, и даже в прежние времена его не часто можно было встретить на пороге моего собора, а теперь и вовсе, как мне кажется, он отвернулся от веры.

– И все же, ваше святейшество, могли бы мы осмотреть собор?

– Этот зал общий, осматривайтесь сколько хотите.

– Нас интересует не этот зал, а внутренние помещения.

– Туда, я боюсь, вам вход воспрещен.

– Вы понимаете, насколько подозрительно выглядит ваш отказ?

– Не вижу в нем ничего подозрительного. Внутренние помещения собора предназначены только для его служителей. Там мы живем, едим, стираем свою одежду. Наша частная жизнь не для глаз простых прихожан.

– Мы не простые прихожане. Мы – представители власти, – я различил в голосе Теодора Стрикса легкое раздражение. Все же он не был абсолютно лишен эмоций.

– Вы лишь представитель гвардии одного из кланов.

– Этот джентльмен – старший констебль Джон Мердок, как вы, должно быть, уже заметили.

– Мы знакомы. Старший констебль, у вас имеется какая-либо официальная бумага, позволяющая осмотреть внутренние помещения нашего собора?

– Нет, ваше святейшество, – раздался тихий, скованный неловкостью голос старшего констебля.

– Вот как. Тогда, боюсь, я вынужден отказать вам.

– Бумага – лишь вопрос времени, вы же понимаете, – с глухой яростью проговорил Теодор. – Мы получим ее. И не окажется ли тогда под угрозой ваша репутация, если вскроется, что вы оказывали помощь опасному преступнику?

– Вы хотите выдвинуть мне какие-то обвинения, мистер Стрикс? Или попусту сотрясаете воздух?

– Я хочу решить всё миром, вот и всё.

– Тогда приходите с официальным документом, и я позволю вам осмотреть все подсобные и жилые помещения собора. Но до тех пор вам дозволено разглядывать лишь этот зал. Таков закон, господа. Уверен, что старший констебль Мердок со мной согласится.

Констебль пробурчал что-то невнятное.

– Что же, будь, по-вашему, – отчеканил Теодор Стрикс, и я услышал гулкий стук его быстро удаляющихся шагов.

Я буквально ощутил его пылающую ярость. Он не мог поступить с Леонардом так же, как поступил со мной – просто убрать со своего пути и действовать. И ему оставалось лишь упиваться своей бессильно злобой.

Я быстро вернулся в обеденный зал, где меня ожидал Яркий, удобно устроившись возле дочиста вылизанной тарелки на полу. Не прошло и минуты, как в дверь вошел Леонард.

– Ты все слышал, Клиффорд? – спросил он спокойно, возвращаясь на свое место.

– Да, – кивнул я. – И не знаю, как мне выразить благодарность за вашу помощь.

– Просто закончи свой рассказ.

И пока я продолжал излагать Леонарду свою историю, Яркий запрыгнув мне на колени, свернулся калачиком и уснул, преисполненный такого умиротворения, словно и не было никакой битвы этой ночью, словно за нами не гонятся гвардейцы и профессиональный убийца.

«Вот бы и мне научиться так же легко отбрасывать свои проблемы и засыпать с таким умиротворением», – подумал я тогда с легкой завистью.

– Значит, ты считаешь себя теперь ответственным за это существо? – уточнил Леонард, когда я закончил.

– Это может показаться странным, но да, я так считаю.

– Многое мне кажется странным в твоей истории, Клиффорд, но только не это. Однако, клан Стрикс очень влиятелен, достать официальную бумагу им действительно не составит труда. Это займет пару дней, может, даже меньше. И как только в эти двери войдут представители закона, я не смогу им препятствовать, ты это понимаешь?

– Конечно. Я не планировал оставаться здесь надолго. Мне просто нужно было передохнуть и решить, что делать дальше.

– И что же ты решил?

– Мне нужно отправить письмо в Виолент. Там живет человек, который, я надеюсь, сможет пролить свет на происхождение Яркого. А эта информация, в свою очередь, может подсказать, что нам делать дальше. Но следует предупредить его о моем приезде.

– Значит, тебе нужна почта, которую нельзя отследить?

– У вас ведь была голубятня?

– Теперь у нас есть кое-что получше. Я распоряжусь, чтобы тебе принесли перо и бумагу. Когда письмо будет готово, попросишь Нормана сопроводить тебя к птицам. Тебе также выделят келью, где вы оба сможете отдохнуть.

– Спасибо, Леонард.

Старший клирик поднялся из-за стола.

– Еще увидимся, Клиффорд, – сказал он и покинул столовую.

Очень скоро мне принесли перо, чернила и несколько белоснежных листов бумаги.

Я быстро набросал короткое письмо, в котором просил своего знакомого, Мориса Картера, дождаться моего прибытия в Виолент, не верить газетам, в которых очень скоро может появиться информация о том, что я – преступник и вор. Просил написать и направить с той же птицей ответ с подтверждением получения моего письма.

Норман, которым оказался тот самый, встретивший меня клирик, ожидал в дверях и, когда я сообщил, что все готово, повел сквозь глубины собора в птичник, расположенный под самой крышей. И это оказался совсем не обычный птичник. Строго говоря, и не птичник вовсе. На длинных стальных жердочках восседали двенадцать механических сов, блестя в лучах восходящего солнца своим золотым оперением.

Как только мы вошли, три птицы, словно очнулись от спячки, открыли свои большие глаза, в которых красовались гладко отшлифованные аметисты, и повернули к нам головы. Остальные совы остались неподвижными.

– Ничего себе, – я присвистнул. – Кода это церковь успела обзавестись такой прелестью?

– В прошлом году, – пояснил Норман, забирая у меня письмо. – Верховный клирик считает, что мы должны идти в ногу со временем.

Поражаться цене этих птичек я решил молча.

Клирик подошел к ближайшей сове и дал ей конверт. Птица плавно протянула к нему лапу и аккуратно забрала письмо, сжав его своими коготками.

– Скажите ей адрес и имя получателя, – попросил Норман, отступая в сторону.

Когда подошел к сове, Яркий, вновь удобно устроившийся на моем плече, напрягся, глухо зарычал и даже немного заискрился.

– Спокойно, дружище, – проговорил я, почесав пальцами ему за ухом. – Эта птичка не причинит нам вреда.

Полушепотом я продиктовал сове все необходимые данные. Птица тут же прижала письмо к телу и, сорвавшись со своей жерди, закружила у нас над головами. Яркий выгнул спину и снова зарычал, внимательно следя за ней глазами, готовый отразить любую атаку неведомой зверушки. Но, вопреки его ожиданиям, сова вдруг стремительно выпорхнула в распахнутое окно, из которого открывался чудесный вид на город. Мы с Ярким продолжали смотреть вслед удаляющейся птице, пока она не превратилась в маленькую черную точку, мчащуюся над вереницей крыш, ослепительно сияющих в солнечном свете.

– Как быстро долетит до Виолента эта птаха?

– За три часа доберется, – буднично ответил Норман.

Его слова внушали восхищение. Но механическая почтовая сова превосходила живую птицу не только в скорости, ей также не нужна была ни еда, ни отдых, не были помехой погодные условия, и сохранность письма возрастала в несколько десятков раз. Неудивительно, что творения Рейнов с каждым годом пользуются все большей популярностью. Их механические куклы составляют значительную конкуренцию произведениям Годвинов. У тех, конечно, есть ряд преимуществ, таких, например, как отсутствие ограничений в размере, что позволяет вам заказать любого монстра, на которого хватит денег и которого способны прокормить. Куклы Рейнов же похожи по своему устройству на часы: скопление винтиков и шестеренок, соединенных неким аналогом нервной системы. Механизм приводится в движение таинственной искрой, которую в них зажигают хентийские мастера, даруя жизнь и слабое самосознание, достаточное лишь для выполнения простых указаний. Но этой искры не хватает на больших и сложных механоидов, даже почтовые птички при активном использовании проживут не более года. И все же, как показывает практика, люди склонны больше доверять механизмам, нежели живым существам, пусть и созданным искусственным путем. Органика, как ни крути, менее предсказуема, чем механика, строго подчиненная законам логики, и если химера может, хоть и редко, сойти с ума и стать опасной для собственного хозяина, с такими прецедентами история знакома, то механоиды не подали пока что ни единого повода для беспокойства. В итоге Годвинам и Рейнам приходится сосуществовать на рынке вместе и постоянно совершенствовать свои творения. Ну, а мир от их соперничества оказывается только в выигрыше, ведь нет ничего столь же стремительно двигающего прогресс вперед, как борьба за первенство.

Вслед за Норманом я вновь спустился на нижние этажи собора. Клирик молча проводил меня в выделенную мне келью и оставил там одного.

Я шагнул в маленькую, тесную комнату и огляделся, подивившись такому разительному контрасту. Там, наверху, под крышей этого самого здания сидела дюжина невероятно дорогостоящих механических птиц. А здесь, внизу, на серых стенах узкой кельи виднелись трещины, на потолке красовались темные разводы. Из мебели здесь присутствовали только маленький письменный столик, деревянный стул, кровать, которая жалобно заскрипела, как только я на нее опустился, и массивный сундук, спрятанный под ней, в котором житель этой комнаты должен был хранить свои скудные пожитки. Все выглядело крайне аскетично. Но не мне было осуждать чей-то выбор и установленные порядки. Если люди принимают такие правила игры, значит, они имеют право на существование, а мне лично и без того хватало, о чем подумать.

«Ты всегда нравился моему отцу», – услышал я голос Тессы.

Она снова оказалась рядом, совсем как живая, настоящая, села подле меня на край кровати. И мне вместо того, чтобы пугаться этого, неожиданно сильно захотелось взять ее за руку, снова ощутить тепло и нежность ее прикосновения, зарыться лицом в ее волосы. Но я не стал даже пытаться, ведь, несмотря на то, что видел ее рядом, понимал, что на самом деле там никого нет. Тесса была лишь плодом моего воображения, призраком памяти, приходящим ко мне из темноты прошлого, чтобы говорить все то, что я уже и так знаю, чтобы озвучивать мои собственные мысли. В подобном заключении я нисколько не сомневался, но несмотря на это, ответил ей:

– Очень странно, что я ему нравился, ведь всегда был далек от религии и никогда не стремился обрести веру.

Яркий поднял голову и с интересом посмотрел на меня, а затем на то место, где сидела моя супруга, словно увидел ее призрак, который мне, без сомнения, всего лишь чудился. Тесса тоже обратила на зверька внимание. Она опустилась на одно колено и аккуратно провела рукой по спине Яркого. Он определено это почувствовал, мне показалось, что немного напрягся, но позволил Тессе это сделать, продолжая внимательно изучать ту, которой здесь быть не должно и не может. И, возможно, я придал бы этому больше значения, не будь моя голова в тот момент забита совершенно другими проблемами.

«Я тоже была далека», – сказал Тесса, снова садясь на кровать. – «И мама. Но он никогда не упускал возможности привести к вере заблудших».

Я качнулся вправо и уронил голову на подушку, затем перекатился на спину и только после этого распрямил ноги, вытягивая их так, чтобы они даже мимолетно не коснулись призрака Тессы. А потом закинул руки за голову и уставился в серый потолок.

– Заблудшие, – повторил я вслух сказанное моей мертвой женой слово. Оно как нельзя лучше сейчас подходило к нам с Ярким. Заблудшие, не знающие, куда дальше идти и от чего конкретно убегать. Заблудшие, которым нет места даже в этом доме веры, где, казалось, бы рады всем.

«Помнишь, как мы встретились с тобой?» – Тесса откинулась назад и положила голову мне на колени.

– Конечно, помню.

Яркий запрыгнул на кровать и, аккуратно перебравшись через меня, устроился под боком, между мной и стеной, положив голову мне на живот. Может быть он решил, что мне плохо, ощутил мое метущееся, надрывное душевное состояние, и попытался помочь единственным возможным способом – просто быть рядом, напоминая, что я не один. Может, это было и не так вовсе, но мне все равно стало немного легче и спокойнее, ощущая мерное дыхание этого теплого мехового комочка у себя под боком. Я чувствовал его в отличие от призрачного прикосновения Тессы, голова которой лежала у меня на коленях, но я этого совершенно не ощущал. Видел ее, мог представить или вспомнить как это могло бы быть, но не ощущал. Сумасшествие какое-то, правда? Самому себе в тот момент мне оставалось лишь с горечью и страхом признать, что мое психическое состояние уже перешло границу, называемую нормой, и начало спускаться вниз по ступеням безумия. Что стало тому катализатором: неожиданно перевернувшая мою жизнь встреча с Ярким или три года одиночества и скорби, что наконец принесли свои плоды? Может, и то, и другое. Не все ли равно?

«Вот бы вернуться в то время, правда, милый?» – продолжала говорить Тесса, как ни в чем не бывало. – «Вот бы снова все это пережить. Вот бы начать все с самого начала».

Я закрыл глаза, и картинки воспоминаний непрошеными гостями ворвались в мое сознание, унося прочь от реальности в далекое прошлое, в котором всё только начиналось...

Загрузка...