Яркий Миг

Глава 2. Клиника Доктора Киннера

Мистрейд – большой и шумный город. Самый большой и самый шумный на всем Адверсе, пожалуй. Столица Конгломерата днём и ночью пребывает в движении и никогда не спит. Мистрейд называют городом театров, и с этим не поспоришь, ведь здесь их насчитывается не одна сотня: классические театры, оперные, театры теней и театры кукол, электрические и механические театры, а так же биологические театры Годвинов, и самые современные, стремительно набирающие большую популярность театры движущихся картинок. Когда-то мы с Тессой задались безумной целью посетить их все, но сдались на третьем десятке. Засилье театралов и просто ценителей искусств, или тех кто себя таковыми считают, представляет собой вычурное светское общество Мистрейда, которое с тошнотворным упоением смакует один скандал за другим, обсуждая их на бесчисленных приёмах, встречах, балах, и за закрытыми дверьми мужских и женских клубов для избранных. А за их признание тем временем борются друг с другом не на жизнь а на смерть начинающие художники, поэты, музыканты и прочие творцы без гроша в кармане, зато с ворохом надежд, амбиций и идей, а так же портные мастерские и рестораны, ведь быть замеченным и одобренным кем-то из законодателей столичной моды – абсолютный, хоть порой и совсем краткий успех. Но кроме того Мистрейд является ещё и городом большой политики, ведь именно здесь стоит, видная с любой части столицы, башня из белого камня, именуемая дворцом единства, в котором заседает правящий Конгломератом совет девяти старших кланов. У каждого из этих кланов, а так же у десятков более мелких, в Мистрейде имеется своя резиденция, так что здесь, в какую сторону не пойди, довольно скоро упрёшься в ворота, на которых будет красоваться чей-то родовой герб. Сохраняя видимость общности и работы на благо страны, все эти кланы ведут в Мистрейде теневую войну, шпионят и плетут друг против друга интриги. И в каждом новом громком газетном заголовке, скандале, законопроекте, мероприятии или крупном происшествии, только слепой или глупец не разглядит отголоски их баталий. Кто-то, наверное, скажет: «Ну грызутся между собой, да и Бездна с ними!». Вот только в Мистрейде каждый, будь то уличный художник, работяга с завода или полицейский, может случайным образом оказаться втянут в их игру, что, как вы понимаете, ничем хорошим для него не закончится.

Если вы не готовы к хамству, безразличию, а так же к вечной суете и спешке, царящих в Мистрейде, то вам не стоит и соваться в столицу. Коли есть деньги, езжайте лучше в Драгос и вкусите истинно райской жизни. Или отправляйтесь в Азур, если хотите оказаться поближе к самым передовым и экспериментальным достижениям современной машинерии, а может и самому приложить руку к неумолимо набирающему силу техническому прогрессу. Ну а если хотите спокойствия, то определенно вам понравится Кронес, туманные улочки которого и неспешность его жителей навевают мысли о великом и вечном. В Конгломерате множество прекрасных городов, и каждый из них отвечает требованиям определенных людей, каждый по-своему прекрасен. Даже Мерката, погрязшая в крови и преступности, может приглянуться тем, кто считает, что законные дела не для них. И только Мистрейд полон противоречий. Политика здесь соседствует с искусством, наука живет через улицу от многочисленного и неустанно бранящегося религиозного семейства Адверса, беззаконие здоровается за руку с армией, а свободное предпринимательство заходит на чай к безработице. Всё вперемешку и вывернуто наизнанку, а люди живут друг у друга на головах.

Как много раз я мечтал покинуть этот город. Как много раз мы заводили разговор об этом с Тессой. Она была не против переезда, всегда соглашалась с моими порывами продать нашу квартирку на улице Милана Бонзо и умчаться прочь, куда-нибудь к морю или к подножью Грозового хребта. Мы мечтали построить домик подальше от широких трактов и железнодорожных путей, подальше от шума и суеты крупных городов. Я бы смог спокойно продолжать писать книги, а она свои песни - ведь для творчества не имеет значение, где ты находишься. Там мы наконец смогли бы завести детей: двоих, а может, и троих. И лишь иногда, всей семьёй, выбирались бы в цивилизацию. Однако, этим планам не суждено было свершиться. На протяжении тех семи лет, что мы с Тессой пробыли вместе, я регулярно заводил об этом разговор, но дальше слов дело так и не пошло. Нам вечно что-то мешало, какие-то проблемы и заботы всё вставали на пути. И казалось, что вот-вот мы всё закончим, этим летом или осенью, ну, в крайнем случае, зимой, и уедем. Но мы так и не покинули нашу квартирку на улице проклятого Милана Бонзо, остались в ней до самой смерти Тессы. Я продолжаю жить там и по сей день, уже не тешась мыслями о переезде в глушь. В нём, как и во всем остальном в моей жизни, не было больше смысла без Тессы.

Выйдя за кованные, черные ворота западного кладбища Мистрейда, я тут же оказался на оживленной улице. Словно эти массивные ворота были порталом между двумя различными мирами. С той стороны лежала страна мертвых, где царили тишина, спокойствие и скорбь, а здесь, с этой стороны, простирался мир живых, и в нём начинался новый день. Громко цокая копытами по камню, услужливые лошади везли в повозках, колясках, каретах и кэбах спешащих по своим неотложным делам жителей Мистрейда. Через улицу, прямо напротив кладбищенских ворот, только начала свою работу цветочная мастерская «Тетушки Розы», на двери которой была прибита табличка, заманивающая покупателей очень низкими ценами на ритуальные венки, корзинки и букеты. Дальше по улице располагались ателье, маленькая табачная лавка и кондитерский магазинчик, из которого доносился чарующий сладковатый аромат свежей выпечки и сладостей. Мимо всего этого бежал мальчик в тоненькой серой курточке и с толстой сумкой на ремне, из которой торчали свернутые газеты. Одной газетой в руках он размахивал и кричал:

– Столичный вестник! Столичный вестник! Узнайте о пожаре в особняке Стриксов! Столичный вестник! Не пропустите! Тина Годвин посетила Мистрейд и дала эксклюзивное интервью нашей редакции! Столичный вестник! Купите газету и узнайте, когда же Вильгельм Цингулат продемонстрирует свой новейший летательный аппарат! Столичный вестник!

Парнишка практически столкнулся с высоким мужчиной в сером клетчатом пальто. Тот остановил мальчика, быстро протянул ему несколько монет и, получив взамен газету, скрылся в табачной лавке. Парнишка побежал дальше, продолжая громко выкрикивать заголовки сегодняшнего выпуска «Столичного Вестника», главной и, возможно, самой лживой газеты Мистрейда.

Мимо меня, хихикая и о чём-то шумно перешептываясь, пробежала толпа студенток в белых юбочках и синих пиджачках, словно стайка потревоженных птиц. Держа в руках широкие папки и тубусы, они спешили на занятия в художественную школу искусств имени благодетеля Ришара, что располагалась за углом, и не обратили на меня никакого внимания. Равно, как и все прочие прохожие на этой улице. Поглощенные своими собственными проблема и раздумьями, они не замечали покинувшего кладбище человека, бережно несущего на руках что-то (или кого-то) завёрнутое в пальто. Так уж заведено в этом чудном городе. Если произошло что-то значимое, то люди прочитают об этом в газете за завтраком, во время обеда или после ужина. А если ничего важного не происходит, то и тратить на это время совершенно не стоит. Куда важнее подумать о собственных заботах. Я не осуждаю и не виню жителей Мистрейда – не подумайте, сам за годы жизни в этом городе изрядно очерствел и стал невнимателен. Но иногда становится действительно смешно наблюдать за тем, как горожане попадают в самые нелепые ситуации лишь по причине собственной незаинтересованности окружающим миром и отсутствия какого-либо желания элементарно смотреть по сторонам.

Выйдя на дорогу, я громко свистнул и поднял вверх правую руку. Один из кэбов тут же свернул в мою сторону и, резко сбросив скорость, остановился. Лошадь фыркала, недовольная такой резкой сменой курса.

– Янтарная улица, 25, – громко провозгласил я, поднимая глаза на кучера.

– Два сильверена, сэр, – ответил мне бородатый мужчина в черном цилиндре.

Я протянул ему три и добавил:

– У меня мало времени.

– Понял вас, сэр, – кивнул он.

Я забрался в кэб, и тот тут же дёрнулся с места. Кучер действительно меня понял и погнал вперёд, не жалея лошадь. Таким темпом дорога должна была занять минут пятнадцать, может, даже десять, если повезёт.

Я положил зверька на мягкое сидение рядом с собой и развернул пальто, желая проверить состояние моего подопечного. Я серьёзно опасался, что обнаружу мёртвое животное. Но зверь был жив, дышал всё так же тяжело и прерывисто, но, главное, дышал и не выражал никаких признаков свечения или нагрева. Это меня немного успокоило, вселило надежду на позитивный финал моего маленького приключения.

Расслабившись, я вновь почувствовал, как сильно болит рука. Спина болела тоже, и ещё несколько ушибленных частей тела, но всё это не шло ни в какое сравнение с болью от ожога. Пока я нёс зверька и был увлечён его спасением, эта боль отступила на задний план, но вернулась, как только я дал себе возможность перевести дух.

Я внимательно осмотрел ожог. Он был очень странной формы: узкий, с удивительно ровными краями, этот след брал начало на тыльной стороне моей ладони и дважды обвивая предплечье, заканчивался на внутренней стороне руки, почти у самого изгиба локтя. Мне сразу вспомнились те световые ленты, которые взвились над зверьком за миг до атаки. Одна из них, похоже, обернулась вокруг моей руки, словно кусок ткани, и навсегда оставила на ней эту отметину. Бездна, как же было больно!

Понимая, что никаким образом сейчас мне не удастся нейтрализовать эту боль, я попытался отвлечься от неё снова. До прибытия к доктору Киннеру оставались считанные минуты, эта мысль утешала. Я откинулся на сиденье и устремил свой взгляд в окно.

Кэб провёз меня по краю рыночной площади, где вовсю кипела работа: производилась выкладка и разгрузка товара, собирались последние латки, между которыми уже сновали покупатели. Мы промчались мимо всего секунд за пятнадцать, но вонь рынка, в которой смешивались запахи свежих и уже подгнивших овощей, пряностей и скота, не покидала меня ещё минуту или полторы, пока мы не выехали на улицу Мясников, где её перебили запах крови и зловоние смерти.

Далее кучер повёз меня через лабиринт улиц фабричного района Мистрейда. Он здесь, может, и не такой большой, как в Кроме, Римусе или Веноне, и всё же не составит труда заблудиться среди этих длинных зданий из красного кирпича, над черепичными крышами которых ввысь вздымаются широкие трубы, исторгающие в небо клубы угольно-чёрного дыма. Но мой возница явно знал своё дело и, стрелою промчавшись сквозь этот мрачных район, где изредка встречались лишь небольшие группы работяг в поношенных серых костюмах и с грязными руками, мы снова выехали на оживленные улицы Мистрейда, устремившись теперь к центру города.

По мере приближения к сердцу столицы Конгломерата, улицы становились всё чище, дома – всё богаче и красивее, вывески над цирюльнями, ресторанами и магазинами – всё ярче, а люди всё чопорнее. Так продолжалось бы и дальше, до самого центра, где от помпезности и роскоши у неподготовленного деревенского жителя начинало слепить глаза, но кэб свернул на Янтарную улицу и, проехав ещё хвостов пятьдесят остановился. (Здесь и далее имеется в виду лисий хвост — мера длинны принятая в Селении, ещё во времена правления клана Сит, помешанного на лисах. 1 хвост = 60см.)

Аккуратно подняв на руки животное, я сошёл на мостовую и, обернувшись, кивнул кучеру в знак благодарности.

– Хорошего дня, сэр, – слегка поклонился тот в ответ, прикоснувшись кончиками пальцев к полям своего цилиндра, а затем, хлестнув лошадь поводьями, покатил дальше по улице.

Двустворчатые, высокие двери серо-жёлтого здания передо мной были распахнуты настежь. Гравировка на серебряной табличке рядом со входом сообщала, что это ветеринарная клиника доктора Альфреда Киннера для домашних животных, и информировала, что часы приема с девяти утра до девяти вечера. Но всё это мне было уже давно известно. Я водил в эту клинику на прививки своего пса Грома - громадную волхоринскую гончую с угольно чёрной шерстью и янтарными глазами. Когда Гром сломал лапу, именно доктор Киннер вернул ему возможность ходить, а позже, когда Грому было двенадцать, именно Альфред Киннер сообщил мне с неподдельным сочувствием, что у моего пса отказывают почки и сделать с этим ничего нельзя.

– Старость… – сказал он и положил мне руку на плечо. – Я сочувствую, Клиф. Похоже, что его время пришло.

Мне было сложно смириться с этим, сложно поверить, что я теряю столь близкого и дорогого друга. Доктор Киннер был рядом, говорил со мной, пока мы сидели возле спящего Грома. Тесса тоже была там. И когда Киннер уверял, что лучшим вариантом будет усыпить собаку, тем самым облегчив его страдания, именно она сказала: «Да». Она сказала это за меня, потому что я не смог, но был ей искренне благодарен за стойкость и поддержку.

Примерно через год после этого не стало и самой Тессы. Таким образом ушли из мира все самые близкие и дорогие мне существа, все, кому я мог доверять. Но если бы кому-то мне и пришлось довериться вновь, здесь, в Мистрейде, этим человеком, без сомнений, стал бы доктор Киннер. Альтруист, человек любящий и знающий своё дело, Альфред Киннер вызывал во мне самые положительные эмоции, что большая редкость, уж поверьте. С нашей с ним последней встречи прошло много времени, и всё же, я был уверен, что он не изменился и не забыл меня.

Сразу при входе меня встретила улыбающаяся светловолосая девчушка, лет двенадцати на вид.

– Доброе утро, сэр! – провозгласила она так звонко, что у меня заложило уши, а чуть дальше по коридору маленькая белая собачка, сидевшая на руках у своей пожилой хозяйки, истошно залаяла.

– Добро пожаловать в клинику доктора Киннера! – продолжала голосить девчонка. – Вы хотите записаться на приём?! У вас осмотр?! Прививки?!

Пока я соображал, ошарашенный таким бурным приветствием, а дама пыталась угомонить свою собачку, кидая в сторону девочки испепеляющие взгляды, она заговорила снова:

– Кто там у вас?! – Она приподнялась на цыпочках, пытаясь разглядеть, что за зверя я принес, завернутого в пальто. – Кошечка?!

– Нет, – отрезал я. – Мне нужен доктор Киннер.

– У него сейчас пациент. Давайте я пока запишу вас и вашего друга…

– Это срочно, – настоял я твердо. – Вопрос жизни и смерти.

Девчонка воззрилась на меня удивленно и, видимо, прочла в моих глазах абсолютную серьезность, потому что выражение её круглого, покрытого веснушками личика наполнилось детским страхом.

– Поторопись, – опередил я девочку, когда та снова открыла рот, чтобы задать очередной вопрос. – Сообщи доктору Киннеру, что пришёл Клиффорд Марбэт, и что у меня на руках серьёзно раненое животное.

Когда она снова приподнялась на цыпочках, чтобы заглянуть мне на руки – удивительное любопытство вперемешку с несказанной наглостью, дозволенной только детям – я рявкнул:

– Ну же! Торопись! А не то зверь умрёт по твоей вине!

Только успокоившаяся собачка вновь залаяла на руках женщины, а девчонка подскочила как ужаленная. Моя угроза сработала. Девочка бесспорно любила животных раз работала в этой клинике, и узнать, что какой-нибудь милый пушистый зверёк умер по её вине, стало бы для этой юной особы сущим кошмаром.

– Конечно, сэр, сию минуту, – заявила она и бросилась по коридору вглубь здания, громко стуча по паркетному полу своими черными туфельками.

Я быстро пошел за ней следом. Ждать в холле времени не было. Женщина с собачкой на руках, по-видимому, ожидающая своей очереди на приём к доктору, проводила меня грозным, преисполненным недовольства взглядом.

Девочка свернула в одну из дверей, пробежала через комнату с большим письменным столом – приёмным кабинетом доктора и, остановившись у другой двери, приоткрыла её и вновь заголосила:

– Доктор Киннер! Доктор Киннер!

– Что такое, Аннет? – услышал я усталый голос доктора.

– К вам там какой-то мужчина, – то, что я последовал за ней, девочка даже не заметила. – Говорит, что срочно. Вопрос жизни и смерти.

– Какой мужчина?

Я и не надеялся, что она запомнит моё имя.

– Высокий! – произнесла девчонка в замешательстве. – Принёс раненого…

В этот момент я подошёл к двери и, мягко отстранив Аннет, заглянул внутрь.

– Клиффорд Марбэт, – произнёс я, и доктор Киннер тут же поднял глаза.

В этой комнате ничего не изменилось со времён, когда усыпили Грома. Хирургический стол стоял по центру помещения, а вокруг громоздились столики с медицинскими принадлежностями и инструментами, и запирающиеся на ключ белые шкафчики с медикаментами.

– О! Властитель, это ты, Клиф?! – воскликнул доктор, сразу меня узнав.

Как и его операционная, доктор тоже почти не изменился. На меня смотрел всё тот же добрый и слегка утомленный взгляд карих глаз из-под круглых очков в тонкой оправе. У этого низкорослого, круглолицего мужчины разве что немного прибавилось в животе и поубавилось волос на голове, но во всём остальном это был всё тот же Альфред Киннер, которого я помнил.

Перед ним на столе лежал крупный пёс с длинной рыжевато-бурой шерстью. Он спал под действием лекарств, пока доктор и молодая, пухленькая медсестра перевязывали его переднюю лапу.

– У меня срочное дело, доктор! – заявил я, не тратя время на приветствие.

– Животное может умереть! – поддержала меня девочка.

– Аннет, пожалуйста, возвращайся в холл, – попросил её Киннер.

– Там леди Нил с Пирсом ждут приема. Она говорит, что Пирс чихает.

– Скажи, что её скоро примут, – доктор направился ко мне.

Аннет, снова застучав туфельками, скрылась за дверью в коридор.

– Так много энтузиазма, – доктор закатил глаза. – Дай, Властитель, сил, чтобы справиться с этими волонтёрами. Но тем, кто постарше, приходится слишком много платить за такую плёвую работу.

Он подошел вплотную и взглянул на свёрток у меня на руках:

– Кого ты мне принёс, Клиф?

– Лучше наедине, – сказал я доктору и, когда тот удивлённо поднял на меня глаза, добавил. – Тебе будет интересно. Но это срочно.

– Хорошо, – неуверенно кивнул Киннер.

Обернувшись к медсестре, он спросил:

– Нелли, ты тут закончишь без меня перевязку?

– Да, конечно, доктор, – отозвалась девушка.

– Я скоро вернусь, и мы отнесём его в клетку. А пока, как закончишь здесь, прими леди Нил и узнай, что там опять приключилась с Пирсом.

– Хорошо, доктор, – так же услужливо проговорила медсестра.

– Ужасно непутевый пёс, – беззлобно проворчал доктор Киннер, проходя мимо меня. – Пойдём Клиф.

Я прошёл за ним в кабинет, находящийся чуть дальше по коридору. Это была ещё одна приёмная палата.

– Проходи, – пригласил он, отперев ключами дверь и распахнув её.

Войдя, я положил зверя на стол в центре комнаты, а Киннер прошёл к окну и раздвинул плотные шторы, впуская в помещение дневной свет.

Обернувшись, доктор ахнул, увидев, кого я ему принес. Зверь тяжело и часто дышал.

– Властитель! Кто это, Клиф?

– Не имею понятия, – сказал я, закрыв дверь в комнату.

Доктор подошёл к столу и склонился над существом.

– Это – не произведение? – спросил он, следуя по моему собственному пути предположений.

Я не ответил, и через несколько секунд он сам нашёл ответ:

– Нет, не вижу ни одной метки мастера, – бормотал Киннер, осматривая его лапы, шею и все прочие места, куда Годвинские мастера биоинженерии обязаны ставить клейма, нечто вроде своей росписи. – Что это за рана?

– Не знаю, – ответил я, – Нашёл его на дереве, уже в таком состоянии, потом мы оба...

– Это же пулевое! – перебил меня Киннер, поднимая глаза.

– Пулевое? – поразился я. – Ты уверен?

– Уж поверь, пулевое ранение я ни с чем не спутаю, – заверил он, вновь возвращая взгляд к ране.

– Выходит кто-то на него охотился? – спросил я непонятно кого.

– Ты мне скажи.

Но мне то как раз сказать на сей счёт было нечего. Киннер правда объяснений и не ждал, а вынув стетоскоп, торчащий в нагрудном кармане его халата, принялся прослушивать его грудную клетку через прибор.

– Ритм сердца нормальные, – приговаривал он. – И в лёгких хрипов нет. Пуля, похоже не задела жизненно важных органов, но она ещё внутри, и если мы не хотим чтобы он умер, нужно срочно провести операцию.

Доктор отложил стетоскоп и воззрился на меня с немым вопросом: хочу ли я, чтобы это существо жило.

– Я заплачу сколько скажешь, — сказал я вместо ответа, который был и так ясен.

– Деньги обсудим потом. Но, что это за странное странное животное? Клиф, я никак не могу понять… – Доктор задумчиво оглядывал зверя. – Не могу понять… Ты только взгляни на его морду. А это что… Это рога? Взгляни, Клиф, это же маленькие рожки!

Я подался вперед и действительно увидел их – два маленьких черных рога, торчащих на лбу зверя. Я не заметил их вначале, потому что они скрывались под густой шерстью между ушами. Да и сама эта шерсть, при ближайшем рассмотрении, выглядела как волосы и даже цветом была немного темнее остального покрова.

Киннер аккуратно продолжил осмотр методом пальпации. Медленно прощупывая лапы зверя, он продолжал приговаривать про себя:

– Властитель всемогущий, это же пальцы. Один, два… четыре пальца. Как странно… очень странно…

– Будь осторожен, – сказал я. – Он может атаковать.

Доктор вопросительно глянул на меня, и я продемонстрировал ему ожог на руке.

– Клиф! Во имя Властителя, что случилось?!

– Это он, – я кивнул в сторону животного.

– Он? Как?!

Я лишь пожал плечами, и когда доктор направился ко мне, возразил:

– Сначала закончи с ним. Я потерплю.

Киннер кивнул и пошёл звать медсестру, чтобы провести срочную операцию. Ожог всё еще невыносимо болел, но мне действительно вначале хотелось, чтобы моему странном найдёнышу помогли и его состоянию больше ничего не угрожало, а уж потом можно будет подумать о собственных травмах.

Пока доктор Киннер проводил операцию, я сидел на стуле, возле кабинета, прихлёбывая принесённый Аннет чай. Спустя минут сорок, дверь открылась, Натали вышла, неся в руках миску с окровавленными бинтами и медицинскими инструментами, а Киннер позвал меня.

Белый зверёк всё так же лежал на столе. Теперь его задняя левая лапа и живот были плотно перевязаны бинтами.

– Где ты его нашел, Клиф?! - серьёзно спросил доктор Киннер, моя руки в умывальнике, стоящем в углу кабинета, и не спуская с меня взгляда поверх очков.

– На кладбище, – ответил я. – А в чём дело?

– Эта пуля, - Киннер указал на миску возле хирургического стола, в которой лежал вытянутый кусочек свинца. - Она не из охотничьего ружья. Револьверный патрон, на сколько я могу судить.

– Револьверный? - тупо переспросил я, не зная, что ещё сказать. Всё становилось ещё более странным. Песня Тессы, этот чудной зверь и его способность атаковать светом, а теперь ещё и выходит, что кто-то стрелял по нему из револьвера. Нет, такое оружие не редкость, многие владеют им для самозащиты, не говоря уж о военных и полисменах, но кому же понадобилось стрелять в это маленькое создание?

«Разве что он не так безобиден как мне кажется?» - подумал я. - «Может он очень агрессивен, и не будь ранен, прикончил бы меня там, на дереве. Тот кто стрелял, знал это и пытался его убить, чтобы не причинил никому вреда».

От этой мысли становилось не по себе. С трудом верилось, что это маленькое создание с очень умными и выразительными глазами, может быть смертельно опасно, и всё же, такое было вполне допустимо, и если это правда, то принеся его к доктору, я мог подвергнуть опасности многих людей.

– Ранение совсем свежее, - продолжил Киннер, вытирая полотенцем руки. – Я бы сказал, что стреляли не более четырёх-пяти часов назад. Нет ни нагноения, ни воспаления, ни заражения, что удивительно. Видимо очень сильная иммунная система и хорошие регенеративные способности. Рану я обработал и зашил, так что он будет в порядке.

– Скоро проснётся?

– Я вколол ему дозу анестетика, исходя из размеров и веса. Если брать в расчёт кошку с теми же параметрами, то он должен проспать ещё часа два-три.

– Угу... - кивнул я, думая, что же дальше делать.

– Давай-ка теперь займемся тобой, - сказал Киннер, подходя.

Я не стал спорить.

Он обработал мой ожог, вколол обезболивающего, от которого в глазах всё поплыло и немного закружилась голова, и принялся перевязывать руку.

– Расскажи подробнее, как это вышло? – попросил он.

– Это зверь испускает какой–то свет, – попытался объяснить, понимая, что доктору мои слова будут ещё менее понятны, чем мне, хотя бы видевшему феномен воочию.

– Свет? – нахмурился Киннер. – Ты уверен?

– Абсолютно.

– Очень странно.

– Ты можешь сказать мне, кто это?

– Не могу, к сожалению. У него имеются черты приматов, но он явно не один из них. Строение тела скорее кошачье, хотя… – доктор покачал головой. – Нет, не кошачье, но похожее. Властитель! Клиф, я честно понятия не имею, кого ты мне притащил.

Доктор закончил мою перевязку и поднялся.

– Ты оставишь его мне на обследование? Мне бы очень хотелось продолжить его смотр прямо сейчас, но скоро здесь будут пациенты, сегодня назначено две операции, я просто не смогу посвятить ему всё свое время. Но ближе к вечеру я бы с большой охотой им занялся.

Я тоже поднялся, и немного поколебавшись, ответил:

– Хорошо, доктор. Только будь с ним очень осторожен. И не сажай в клетку с другими зверями.

– Если он действительно может делать такое! – Доктор кивнул на мою перевязанную руку. – То я помещу его внизу, отдельно от остальных. У меня есть клетка с усиленными, калёными прутьями. Много лет не использовал, давно хотел продать. Хорошо, что не сподобился.

– Договорились. Я приду вечером.

Строго говоря, я тоже не мог потратить весь день на изучение этого животного и размышления о его странном происхождении. В час дня я был приглашен на встречу романистов и читателей в букинистическую лавку Риты Каранкет – один из самых больших и престижных литературных магазинов города. Уже не раз бывая на таких мероприятиях прежде, я очень живо себе представлял, какая же мука ждёт меня впереди, и всё же никак не мог отказаться от этого приглашения и всецело посвятить себя тому, что казалось куда более увлекательным, пусть и опасным.

Забрав потрепанное пальто, я повесил его на левую руку и в сопровождении доктора вышел из кабинета обратно в коридор.

– Как твои дела, Клиф? – спросил Киннер осторожно. – Мы давно не виделись.

Я совершенно не хотел об этом говорить, не хотел рассказывать ни ему, ни кому бы то ни было ещё, о своих тоскливых серых буднях, о своём творческом кризисе, о своих проблемах с алкоголем и муках одиночества, давящего на меня тяжелыми сводами моей маленькой квартирки на улице Милана Бонзо. Квартирки, которую я стал искренне ненавидеть за последние три года.

– Всё хорошо, – ответил я, только из уважения к доктору. – Нет причин для беспокойства.

Альфред Киннер лишь кивнул, не глядя на меня, и по всему было понятно, что он мне ни капельки не поверил.

– Может быть, раз уж ты придёшь сегодня вечером, то и отужинаешь с нами? – предложил Киннер. – Петти приготовит лимонный пирог, который мне одному никак не осилить, уж поверь.

Я знал, что сулит это приглашение. Доктор попытается разговорить меня, узнать, как в действительности обстоят мои дела и чем я живу теперь, после смерти супруги. И сколь искренними бы ни были побуждения Киннера, я не хотел всего этого, не хотел разговоров, не хотел обсуждений и утешений, не хотел, чтобы меня жалели. Меня не за что жалеть.

– Сожалею, доктор, но у меня были некоторые планы на этот вечер.

– Понимаю, – сказал Киннер так, словно распознал мою лож и простил меня за неё. – И всё же я не забираю назад своё приглашение. Если твои дела вдруг отменятся, Клиф, нам с Петти будет крайне приятно разделить с тобой этот ужин.

– Спасибо, доктор. До вечера.

Я развернулся и быстрым шагом пошёл к выходу из клиники, искренне надеясь, что оставить здесь найденного мной зверя было хорошей идей. Мне бы очень не хотелось вернуться и узнать, что кто-то пострадал при контакте с животным, а ведь такое более чем вероятно, и ожог на моей руке тому доказательство. Но что мне оставалось? Взять его домой? Сдать в полицию? Или бросить там, на кладбище? Я понятия не имел, как было бы лучше поступить в такой ситуации, потому сделал то единственное, что считал верным. Утешала мысль, что доктор Киннер предупрежден, и я очень надеялся, что он отнесётся к моим предостережениям со всей серьезность и примет меры предосторожности. Я точно решил, что вернусь в клинику вечером, как только смогу, чтобы принять участие в дальнейшей судьбе животного. Мне это казалось очень важным, и вместе с тем было крайне интересно всё же выяснить, кто такой этот странный зверек, на что он действительно способен, как оказался на том старом дубе и при чём тут моя почившая супруга. Ответы на все эти вопросы ждали меня впереди.