Яркий Миг

Глава 24. Танец

Я проснулся, задыхаясь от своей боли и от осознания, что все мне приснившееся давно прошло, что Тессы больше нет.

«Умерла! Умерла! Умерла!» – кричал мой разум. И я сжался, зажмурился, стиснул зубы, борясь с этой болью, но она была сильнее. Как ее вообще возможно выдержать? Как можно пересилить такую боль? Нет от нее ни лекарств, ни старинных методик. Нет в целом мире никого, кто смог бы от этой боли спасти.

Или все же есть?

Сквозь эту тьму, сквозь могильный холод, укрывший меня своим покрывалом скорби, я ощутил теплое прикосновение. Это был Яркий. Он лег рядом, прижался ко мне, и тем самым ненавязчиво напомнил, что я не одинок.

Не знаю, сколько мы так лежали. Десть минут? Час? Это оцепенение не было сном, как не было и бодрствованием, оно было пустотой, более всего похожей на забвение усопших, апатией, часто приходящей ко мне следом за болью. Ее развеял стук в дверь. Легкий, осторожный. Я открыл глаза.

На мир уже спустилась ночь, и комната тонула во мраке. Только сквозь маленькое круглое окошко – скорее иллюминатор – сюда проникал призрачный свет, позволяющий мне различить очертания мебели в этой маленькой каюте. Глаза Яркого сверкнули в темноте. Он сел на кровати и посмотрел на меня.

Стук раздался снова.

– Секунду, – ответил я гостю, скидывая с себя оковы тяжких сновидений и поднимаясь.

Оглядывая комнату, я заметил ее. Тессу. Она стояла у окна. Мой прекрасный призрак. Теперь одетая в то самое сиреневое платье, в котором была на нашей свадьбе, она смотрела на меня из темноты.

– Я больше так не могу, – почти беззвучно прошептал я и, не дожидаясь ее ответа, не желая его слышать, направился к двери.

Перед сном я снял только куртку, завалившись на кровать в брюках и рубашке, так что одеваться мне не потребовалось.

Я открыл дверь и увидел на пороге Нику. Она подняла на меня виноватый взгляд.

– Прости, Клиф, – проговорила она. – Я тебя разбудила?

– Нет. Я просто… лежал.

– Не спится, да?

– Немного поспал, но… – я хотел было сказать, что видел не самый приятный сон, но передумал. – А ты почему не спишь?

– Я тоже подремала, но долго спать не могла. Со мной такое часто бывает, когда увлекаюсь работой, так что можно назвать это моей профессиональной бессонницей. Пока не напишу статью, сплю по два-три часа в день, зато потом могу проспать сутки к ряду.

– Мне это знакомо.

– Не хотела тебя беспокоить, но тут у Зака одной совершенно нечем заняться. Вот и решила проверить – вдруг ты не спишь.

– И чем бы мы могли заняться тут вдвоем? – спросил я шутливо.

– О, для двоих тут как раз можно найти развлечения. Бильярд, музыка, и… – Ника подняла руку, в которой держала бутылку, наполненную ярко-зеленой жидкостью. – Ты когда-нибудь пробовал зеленую фею? Нашла у Зака в шкафчике. Если тебе не по душе, можем поискать там что-нибудь еще.

– А он не будет против?

– Думаешь, он их считает?

– Ну, если так, – я оглянулся к окну на силуэт Тессы. – Я с радостью составлю тебе компанию. Зеленая фея сойдет.

– Отлично, – просияла Ника.

Яркий выбежал из комнаты, и я закрыл за собой дверь, больше не оборачиваясь.

Заглянув на минутку в ванную комнату и смыв со своего лица остатки сна и скорби, я следом за Никой вышел в главный зал, где днем мы вели разговор с Заккари Виджем. Единственными источниками света здесь теперь были две лампы в белых плафонах, висящих на стенах, но полумрак делал этот помещение только уютнее.

– А капитан скоро вернется? – спросил я Нику.

– Думаю, что нет, – она подошла к столику у стены, на котором стоял фонограф.

– Думаешь?

– Если Заккари Видж повел некую молодую вдовушку на светский вечер, то бьюсь об заклад, что после приема они уединятся в каком-нибудь укромном месте, и он будет петь ей дифирамбы до самого рассвета. Полагаю, ты понял, о чем я толкую.

Я подошел к окну. Вид на город отсюда с приходом ночи стал еще более завораживающим, сказочным. Сверху, на чистом небосводе сияли звезды, а под ними лежал Драгос. Город светился желтым, теплым светом тысяч свечей и фонарей, оттесняя ночной мрак, и только река пролегала через этот океан света черной, извилистой тропой.

– Какую музыку предпочитаешь? – спросила Ника, открыв небольшой шкафчик и изучая цилиндры с записями.

Мне снова вспомнилась Тесса и ее музыка. Я быстро отогнал эти воспоминания.

– Положусь на твой вкус.

– Постараюсь не разочаровать. Хм… Сколько же тут прекрасных произведений. Зак собрал действительно впечатляющую коллекцию. Жаль только, что не из большой любви к искусству.

– А для чего же тогда?

– Чтобы производить впечатление, конечно. Это образ, Клиф. Его игра.

– Он так и на тебя произвел впечатление? Музыкой?

Я побоялся, что мой вопрос окажется слишком бестактным, но Ника ответила без тени стеснения:

– Да, и музыкой в том числе. И чтобы раскусить его игру, у меня ушло полгода. Зак очень талантливый актер, этого у него не отнять. И все же я смогла узреть истину. А узрев, сразу сбежала.

– Он, кажется, все еще неравнодушен к тебе.

– Это все тоже игра, Клиф, поверь мне. Он неравнодушен только к себе самому. Ну, может, еще к своему фамильяру. В остальном же, ты видишь и слышишь только то, что он хочет, чтобы ты видел и слышал.

Мне нечего было на это сказать. Снова вспомнились его слова о Тессе. Если верить Нике, то выходило, что он знал, что причиняет мне боль, и намеренно играл со мной.

«Вот ведь засранец!»

– Нашла, – наконец провозгласила Ника, вытащив один цилиндр из шкафа. – Думаю, вот эта отлично подойдет

Она поставила цилиндр в аппарат, подвела к нему иглу, раздалось мягкое шипение, и комната стала наполняться музыкой. Вначале заиграла скрипка, но к ней вскоре присоединился оркестр, в своем мощном, торжественном вступлении открывая перед слушателем дверь в трагическую историю города мертвых.

– Уильям Вильет? – спросил я оборачиваясь.

– Он самый, – улыбнулась Ника. – Падение Амбриджтона. Прекрасная опера. Всегда хотела послушать ее вживую.

– Я слушал.

– Правда?

Я кивнул.

– В театре имени Римара. В Мистрейде. Очень впечатляет.

– Могу себе представить.

Ника поставила на стол между двумя креслами два бокала и бутылку горькой настойки с изображенной на этикетке миловидной зеленокожей девушкой, в короткой юбочке, с крылышками за спиной и верхом на пушечном ядре.

– Признаюсь честно, я пила такое лишь раз.

– Нужен сахар, – сказал я. – А еще немного воды, чайная ложка и свеча.

– О, да тут эксперт, – ухмыльнулась Ника. – Сейчас все будет.

Я сел в кресло, а Яркий устроился у моих ног, глядя на город, стелящийся под нами сверкающим ковром. На столе стояла ваза с гроздьями зеленого винограда, персиками и грушами. Я взял персик, и только в этот момент понял, что ничего не ел со вчерашнего ужина в доме Мориса. Общая нервозность всего происходящего не способствовала аппетиту, и все же персик показался мне невероятно вкусным. Яркому я спустил две крупные грозди винограда.

Ника поочередно поставила на стол вазочку с кубиками сахара, кувшин с водой, свечу, положила коробок спичек и чайную ложку.

– И что нам со всем этим делать? – спросила она, садясь в кресло напротив.

– Сейчас покажу.

Я отложил в пустое блюдце косточку от съеденного персика и принялся за дело.

Положил на один из бокалов ложечку, а на нее кусочек сахара. Лил зеленую настойку на кубик сахара, пока бокал не наполнился до половины. Немного разбавил напиток водой из кувшина. Затем зажег свечу, и поднес ее к кусочку сахара – тот ту же вспыхнул и начал плавиться. Я наклонил ложечку так, чтобы сахар закапал в бокал, затем накрыл его ладонью, чтобы потушить пламя, и, размешав остатки сахара в бокале ложкой, поставил его перед Никой.

– Прошу, ваш напиток, мисс.

– Где ты этому научился? – спросила Ника, завороженно наблюдавшая за моими действиями, словно за каким-то мистическим ритуалом.

– Не помню, если честно, – признался я. – На какой-то вечеринке, наверное. Творческие вечера в Мистрейде – страшная скука, знаешь ли. Так что приходится находить себе развлечения самому.

Все те же действия я проделал и со вторым бокалом.

– Очень недурно, Клиф, – похвалила Ника мой коктейль, сделав небольшой глоток из своего бокала. – Спасибо.

– Ну, благодарить тебе в первую очередь стоит господина Заккари, который, сам того не зная, спонсирует наш сегодняшний вечер.

– Поверь, с него не убудет.

– Кстати об этом. Позволь полюбопытствовать, откуда же у него столько денег? Серым плащам так хорошо платят за службу, что они могут позволить себе собственный дирижабль и аренду причала в Драгосе?

– Не знаю, что там платят серым плащам, но Зак свое состояние нажил после того, как ушел от них. Он умело использовал весь нажитый на службе опыт и заработанные в криминальных кругах связи, став кем-то вроде консультанта, единственного в своем роде. Он составляет планы для хозяев нелегального бизнеса, советует воротилам подпольных дел, как им лучше вести свои дела в обход законов, как правильно скрываться от властей и от самих плащей, в том числе. А за это люди готовы выкладывать большие деньги, поверь.

– Верю, – кивнул я.

От глотка настойки в моей груди расплылось приятное тепло. Я взял из вазы еще один сочный персик и откинулся в кресле, снова устремив свой взгляд на город за окном и слушая обворожительный высокий голос Тильды Смит, исполняющей под гремящий аккомпанемент оркестра партию несчастной служанки Кары Моливейн в опере «Падение Амбриджтона».

– Какой будет твоя следующая книга? – спросила вдруг Ника.

– Я не знаю, – ответил я честно, застигнутый врасплох этим вопросом.

– Так ты ее еще не начинал?

– Нет. Много раз планировал, но с тех пор, как закончил «Право на Жизнь», я не садился за печатную машинку. Такое чувство, что больше никогда и не сяду. Может, уже и забыл, как писать книги.

– Чушь, – отмахнулась Ника. – Ты писатель, настоящий, как мы уже с тобой выяснили. – Она мне подмигнула. – Ты не сможешь бросить писать. И уж тем более, не сможешь разучиться это делать.

– Однако, минуло уже два с половиной года с тех пор, как я закончил свой последний роман. А я так и не написал ни единого слова.

– Это называется кризис, Клиф. Творческий кризис.

– Да пусть называется как угодно. Мне от того не легче.

– А тебе не кажется, что твой друг Картер был прав? Что ваша с Ярким история может стать отличной книгой?

– Может быть, – согласился я. – Но все будет зависеть оттого, как она закончится.

– Не любишь плохие концовки?

– Боюсь, что, если у этой истории будет плохая концовка, я уж точно никак не смогу ее написать.

– Пожалуй, что так, – согласилась Ника и, отпив из своего бокала, спросила:

– И ты не боишься?

– Чего?

– Плохой концовки вашей истории.

Я взглянул на Яркого, который продолжал завороженно изучать город за окном.

– Боюсь, – признался я, – но не потому, что плохая концовка сулит мне смерть. Смерти я давно перестал страшиться. Однако, я боюсь не оправдать его надежд. Боюсь, что все закончится для него там же, где и начиналось.

Я глянул на Нику и задал встречный вопрос:

– Ну, а ты не боишься?

– Что ваша с Ярким история закончится плохо?

– Что она закончится плохо и для тебя тоже.

– Я не впервые рискую, Клиф. Взять хотя бы Зака. Он дезертир Серых плащей. Ты хоть представляешь, насколько опасно было находиться с ним рядом? И все же, я была рядом, написала статью и опубликовала ее под своим именем.

– И что, они за тобой не явились?

– А какой смысл? Статья уже увидела свет. Убери они меня, сделали бы только рекламу моему материалу.

– Резонно. – согласился я.

– Поэтому риски, Клиф, меня, как видишь, не пугают. И все же, я действительно боюсь плохой концовки. Боюсь, потому что вы достойны большего, вы оба, и мне будет больно вас потерять. Хороших людей в этом мире не так-то часто удается встретить.

– Соглашусь. Но замечу, что я не один из таковых.

– Да неужели? И это говорит мне человек, который ради спасения первого встречного зверька ввязался в безумную авантюру, и теперь носится от полиса к полису наперегонки со смертью?

– Ввязался я в это не из-за того, что хороший человек, а потому что терять было нечего. Собственная жизнь давно осточертела, и мне было плевать, что с ней станет, – эти слова вырвались из меня практически против воли.

Должно быть, крепкий напиток начал действовать на мозг.

– Не верю. – Покачала головой Ника. – Будь это так, ты давно бы спился или пустил себе пулю в лоб.

– Ну, может, я был как раз на пути к этому.

– А может, ты просто заблудился и искал выход. И нашел его. – Ника кивнула в сторону Яркого. – Жизнь сильно бьет, Клиф. Поверь, я знаю. И всем нам порою, лежа в грязи, не хочется оттуда подниматься. Но ты поднялся. Иначе не был бы здесь.

– Прозвучало как отрывок из какого-нибудь любовного романа.

– Твоего, например? – ухмыльнулась Ника.

– Например, – кивнул я с улыбкой.

– Ну и что в этом плохого?

– Ничего. Но романы эти зачастую далеки от реально жизни. Люди так не говорят.

– Ты прав. В реальной жизни люди говорят о погоде, политике, сплетничают о соседях и обсуждают поступки очередного жеманного принца из крупного клана. Так пусть хоть в романах они поговорят о чем-нибудь стоящем.

Я ухмыльнулся и отпил настойки.

– Нет, правда, Клиф. Я говорю вполне серьезно. В книгах я находила больше смысла, чем в окружающем меня мире. Их персонажи были мне ближе и понятнее реальных людей. Я многое почерпнула из книг, они мотивировали меня к действию, заставляли верить в лучшее, они сделали меня той, кто я есть, не дали сломаться в трудную минуту. А твои романы – особенно.

– Что же в них такого особенного?

– Помнишь, я рассказала тебе о том, как попала в Миранду? Так вот, когда я оказалась за решеткой и ждала решения суда, я читала твой роман. Самый первый. Та потертая книжечка была одной из того немного, что мне позволили иметь при себе. Я читала ее и спасалась от той кошмарной действительности, которая меня окружала. Твоя книга поддерживала во мне бодрость духа, Клиф, и в этом нет никакого преувеличения, – щеки Ники раскраснелись, то ли от откровенности, то ли под действием зеленой феи.

– Представь же мое удивление, – продолжала она. – Когда я узнала, что в очередном своем деле должна пересечься с тобой, с человеком, написавшим роман, который не дал мне сойти с ума от страха и отчаяния. Но я рассчитывала увидеть совсем другого Клиффорда Марбэта. Толстого, возможно, бородатого, немного надменного писаку, который ничуть не похож на образ Нейтана Боунза, в которого я была влюблена… – тут она осеклась, смущенно отведя глаза и несколько раз махнув на лицо рукой, словно все сказанное было только следствием сильной духоты.

– Мне очень приятно все это слышать, – поторопился сказать я, чтобы сгладить неловкий момент. – Твои слова убеждают меня в правильности выбранного призвания. Ведь нет для писателя выше похвалы, чем заверения в том, что его книги для кого-то стали не просто приятным чтивом на ночь или, Властитель упаси, в уборной, но действительно важным воспоминанием, неким опытом и поддержкой в трудную минуту.

Ника лишь кивнула несколько раз, выражая признательность за мои слова, но еще некоторое время смотрела в сторону окна. На ее губах блуждала некая печальная улыбка, причина которой мне была совершенно не ясна.

Наконец, она заговорила веселым голосом:

– Только прошу вас, мистер Марбэт, не принимайте меня за одну из тех инфантильных девиц, которые при встрече со своим кумиром от счастья или от избытка чувств обмачивают свое нижнее белье.

– Надо полагать, что вы считаете себя совсем иным зверем, мисс Томас, и ваше нижнее белье всегда остается сухим? – ответил я в шутливо-пафосной манере.

– Если вас интересует состояние моего нижнего белья, мистер Марбэт, могли бы и сами проверить.

– Право, не стоит, – ответил я, продолжая разыгрывать джентльмена.

– А жаль.

Наше молчание наполнилось музыкой. Звучал второй акт оперы. Под гром оркестра и стон нагнетающих тревогу виолончелей на первом плане Амбриджтон начинала охватывать страшная чума. Люди умирали в считанные дни, а затем их трупы восставали, возвращались к жизни и блуждали по извилистым улицам темного города – о чем пели главные действующие лица этой истории. Все эти кошмарные события действительно имели место быть в шестьсот шестьдесят пятом году, когда город-полис Амбриджтон поразила неизвестная доселе эпидемия – чума, не просто убивающая его жителей, но и возвращая их к жизни в виде уродливых гниющих чудовищ. То была самая страшная и самая масштабная трагедия в истории Конгломерата. Город удалось покинуть немногим жителям. Однако, чуму смогли изолировать от остального мира, и теперь Амбриджтон, в народе переименованный в Город Мертвых, а также пол сотни лиг вокруг него, считаются запретной зоной.

В семьдесят втором году прежде малоизвестный композитор Уильям Вильет написал и поставил оперу «Падение Амбриджтона», посвятив ее своей дочери Саре, жившей с мужем в Амбриджтоне и не сумевшей выбраться оттуда во время эпидемии. Опера имела ошеломительный успех, стала одним из самых значимых произведений своего десятилетия, сделав ее автора знаменитым на весь Конгломерат, однако больше Уильям Вильет не написал ни одного произведения, вплоть до своей смерти в девяностом году.

– Так, хватит грустить! – нарушив оцепенение, в которое меня ввела музыка и пение Тильды Смит, сказала Ника и одним глотком осушила свой бокал.

– Ты танцуешь, Клиф? – спросила она, поднимаясь.

– Если честно, то не очень хорошо, – признался я, вспоминая, как хохотала Тесса над моими попытками научиться танцевать, уверяя, что мое сходством с медведем в эти моменты особенно сильно.

– Это неважно. Танцевать не нужно уметь. Нужно лишь хотеть всем сердцем, и тогда оно само получится. А вот я сейчас очень хочу танцевать. Ну, а ты, Клиф, составишь мне компанию?

– Только не под «Падение Амбриджтона».

– Тут я с тобой совершенно согласна. – Ника прошла к шкафчику с записями и снова открыла его.

– Вот то, что надо! – вскликнула она, доставая цилиндр. – Четверо из Тильдена.

– Никогда не слышал о них.

– Серьезно?! Ну, так вот они очень заводные ребята.

Опера прервалась, и через минуту заиграла скрипка, к ней присоединились ударные, затем гитара и труба. От этого мотива действительно хотелось пуститься в танец.

– Ну, давай же, Клиф, поднимайся, – призывала Ника, протягивая ко мне руки. – Я покажу тебе, как нужно танцевать.

Мне вспомнились танцы в таборе Лавинес. Нет, то, что Ника называла танцем, на них совершенно не походило, но мне оттого было куда спокойнее и легче. Мы взялись за руки и просто кружились по залу. Она, иногда подпрыгивая, то прижимаясь ко мне, то отстраняясь и хохоча от души, а я – просто следуя за ней и тоже смеясь так беззаботно, как не смеялся уже много лет.

– Смотри-ка, – Ника кивнула в сторону кресла, на котором я недавно сидел. Теперь по нему скакал Яркий, качая головой в такт музыке и кружась вокруг себя, словно в погоне за собственных хвостом.

– Кажется, ему нравится, – расхохоталась Ника еще звонче.

– Он танцует, Клиф. Танцует вместе с нами.

– Может, ты его возьмешь в партнеры? – шутливо спросил я. – А мне дашь просто напиться?

– Ну, уж нет, Клиффорд Марбэт. За кого вы меня принимаете? Не моя вина, в том, что нет здесь для него подходящей пары. Но я уже выбрала себе кавалера.

Сказав это, она остановилась и взглянула на меня своими золотыми глазами, и я понял, что эти слова Ники Томас шуткой были только наполовину, а может, и вовсе ею не являлись.

– Разве что мой кавалер не хотел бы продолжать этот танец? – теперь в ее вопросе уже не звучало веселых ноток.

– Возможно, он не самая лучшая для вас пара, – проговорил я тоже серьезно.

– Возможно, – согласилась Ника. – Как и я для него. Возможно, – повторила она, – а возможно и нет. Кому это решать, как не нам?

Я смотрел в ее глаза, полные надежд, честные, открытые, дающие мне прочесть ее, словно книгу, выставляющие все чувства и эмоции напоказ. Я смотрел в них и боролся с собой. Боролся с желанием поцеловать Нику и прижать к себе, почувствовать тепло ее тела и отдаться на волю своих желаний. Как же давно я не ощущал чего-то подобного. Как же сильно мне захотелось вновь познать, что это такое – быть с женщиной, сходить с ума от ее страсти, наслаждаться ее вожделением. И одновременно с этим я не мог себе этого позволить. Не мог, ведь тогда дверь в то прошлое, которое я так бережно хранил внутри себя, будет закрыта. Я позволю уже другой женщине подарить мне наслаждение.

«Имею ли я на это право? Не оскорблю ли тем самым память Тессы?»

– Не считай меня ветреной, Клиф, – снова заговорила Ника, так и не дождавшись от меня ответа. – Я не такая. Я не бросаюсь на каждого, хоть немного симпатичного героя своих сюжетов, как одержимая. До Зака у меня никого не было. Никого. И ты не представляешь, как ужасно я себя чувствовала, поняв, что позволила этому человеку обмануть себя, что подарила свои чувства тому, кто этого не достоин, и теперь уже не могла ничего возвратить. Я чувствовала себя грязной, порочной и униженной. Для кого-то подобная легкость в порядке вещей, но не для меня, Клиф, поверь. Хорошее воспитание можно получить и на самом дне Меркаты. Властитель… – она тяжело вздохнула. – Я не знаю, зачем говорю все это. Тебе о моих терзаниях знать совершенно ни к чему.

– С чего ты решила, что и я не окажусь обманом? Ты меня совсем не знаешь.

– Я не знаю твоего прошлого, Клиф, да, это так. Но я знаю каков ты сейчас. А все, что было в твоей жизни прежде, все, что тяготит тебя в собственном прошлом, для меня не имеет значения, - она осторожно прикоснулась к моему обручальному браслету, затем провела пальцами по ладони и сжала мою руку. - Я никогда бы не спросила тебя об этом, никогда не потревожила бы ту боль, что спит внутри тебя, и никогда бы не потребовала от тебя стать заменой того, что заменить никак нельзя. Я просто была бы рядом и позволила бы одному тебе решать, Клиф, чем ты хочешь со мной поделиться.

Я отвел глаза и увидел Тессу. Она стояла в дверях, на губах печальная улыбка и слезы в глазах.

«Я не могу! Не могу вечно жить прошлым! Но и отпустить его не могу! Что же мне делать?!».

Руки Ники выскользнули из моих пальцев, она отступила назад, словно почувствовав мой холод, мои сомнения.

– Прости меня, Клиф, прости за все это, и пожалуйста, забудь. Нам, и правда, стоит просто напиться. Сделаешь мне еще один свой коктейль? Пусть фея смоет мой позор.

И прежде, чем я что-либо успел ей сказать, Ника пошла к выходу, кинув через плечо:

– Прошу прощения, господа, я покину вас всего на минуту.

Как же сильно я возненавидел себя в тот момент, глядя Нике вслед.

«Слабак!» – крикнул я себе мысленно. – «Жалкий трус!»

Яркий сел на кресле, уставившись на меня с удивлением, словно вопрошая, почему мы вдруг перестали танцевать и веселиться.

– Я такой дурак, – сообщил я зверьку, опускаясь в кресло Ники. – Ты себе даже не представляешь.

Хотя, по взгляду Яркого, мне отчего-то подумалось, что как раз представляет. Кинув ему персик из вазы, на который тот покосился, я осушил свой бокал одним глотком и принялся делать еще напиток, чтобы только чем-то себя занять и не думать обо всем произошедшем. Но мысли сами собой лезли мне в голову, и я едва сдерживался от того, чтобы не запустить бутылку с настойкой в стекло, и не начать клясть себя во весь голос.

Ника вернулась, когда все уже было готово. Я поднялся, освобождая ей кресло, но девушка махнула рукой – мол, ей оно не нужно, – и опустилась на пол, взяв свой бокал со стола.

– Хочу выпить за то, чтобы вашу с Ярким историю ждал хороший финал. Все остальное неважно…

Она сделала внушительный глоток. По-видимому, Ника, и правда, решила хорошенько так напиться, может, чтобы забыть все, что мне наговорила.

Я тоже опустился на пол, покрытый теплым ковром, и выпил за нее тост. Из фонографа все еще звучали заводные мелодии квартета «Четверо из Тильдена», вот только теперь они совершенно не поднимали настроение.

Тяжелое молчание затянулось.

Потеряв к нам интерес, Яркий спустился на пол и снова сел возле окна, глядя на город.

– Похоже, что он оценил вид, – хмыкнул я.

– Когда я впервые тут оказалась, и сама не могла отлипнуть от этого окна несколько часов к ряду. Тогда была зима, снег падал с неба крупными такими хлопьями, и создавалось ощущение сказки.

Ника снова улыбнулась.

– Мне казалось тогда, что я стала главной героиней этой сказки, той самой принцессой, которая пускается в невероятные приключения. Однако же, довольно скоро я поняла, что мне отведена иная роль. Все эти истории, которые я нахожу, все эти сюжеты, в них уже есть свои герои. Мне лишь дается шанс описать их, рассказать людям, и не более.

– Это вовсе не значит, что тебя не ждет своя история, – как-то неуклюже я попытался подбодрить ее.

Ника лишь пожала плечами и сделала еще один глоток. Мы снова замолчали.

Скоро смолкла и музыка.

– Посмотрим, что там есть еще, – она поднялась, но я тут же взял ее за руку, останавливая.

Ника удивленно обернулась, но я решил, что больше не буду сомневаться.

«Пошло все к черту! Я должен, наконец, стать хозяином своей жизни, и сам выбирать дорогу. Когда еще, как не сейчас?»

Я потянул ее на себя, и Ника, потеряв равновесие и взвизгнув, повалилась мне на колени.

– Клиф, что ты делаешь? – расхохоталась она.

– Хочу попросить тебя, – ответил я, глядя на нее сверху.

– И о чем же?

– Ничего не требовать, ни о чем не спрашивать и просто быть рядом.

Она взглянула на меня с невероятной серьезностью и сказала без тени улыбки:

– Только если ты действительно этого хочешь.

Я опустился и вместо ответа поцеловал ее. Губы Ники оказались сладкими и горькими одновременно, как напиток, который мы пили. А еще они оказались теплыми. Прильнув к ним, мне не захотелось отстраняться. Все остальное исчезло, как только я закрыл глаза. Осталось только тепло ее губ. А затем я ощутил, как Ника обвила мою шею руками. От прикосновений ее пальцев по коже побежали мурашки, возбуждение нахлынуло на меня волной.

Бережно я уложил ее на пол, и наши взгляды встретились вновь. Она показалась мне тогда очень похожей на дикую лисицу, которая смотрит на приближающегося к ней человека с опаской, но не убегает, а в глазах читается желание доверять и одна лишь только просьба – не делать зла, быть ласковым и добрым, ведь сейчас она вверяет этому человеку свою судьбу. Я провел рукой по ее щеке и спустился по шее, гладя ее нежную, словно бархат, кожу и давая свое немое, но стоящее всех слов на свете, обещание не причинять боли, беречь, ценить и хранить в своем сердце. Затем страсть снова захлестнула меня, и мы слились в новом жарком поцелуе, уже совсем не таком неуверенном, как первый – теперь мы точно знали, чего хотим сию минуту.

Моя рука опустилась ниже. Гораздо ниже. Пальцы коснулись обтянутой черным чулком ножки и поползли вверх, захватив с собой подол платья. Все выше, и выше, и выше. Вот уже они достигли оголенной кожи, но не остановились на этом. Ника издала тихий стон и часто задышала, словно захлебываясь своим наслаждением, в то время как я продолжал осыпать ее лицо, шею и грудь поцелуями. Она развела ноги, и когда я оказался между ее бедер, резко обхватила мою талию и с силой прижала к себе. В ее глазах вспыхнуло неистовое звериное желание, когда она ощутила, насколько я возбужден, а пальцы Ники принялись ловко расстегивать мои брюки.

Когда я вошел в нее, наслаждение стало столь сильным, что захотелось кричать. Я сдерживал этот крик, стискивая зубы, но Ника и не думала сдерживаться. Она требовала еще и еще, царапая мою кожу своими ноготками, и я входил в нее снова и снова. Наши тела, покрывшиеся потом, казалось, сейчас вспыхнут от царящего между нами, почти осязаемого жара, сотканного из страсти и желания двух изголодавшихся по любви людей.

Позже – не знаю, сколько времени спустя, ведь я в ту ночь позабыл о существовании времени вовсе – Ника задремала, положив голову мне на плечо, а я, лежа на мягком ковре, обнаженный и тоже пребывающий в состоянии приятной полудремы, ни о чем не думая и ничего не осмысливая, просто наслаждался моментом. И вдруг, вспомнив о Ярком, и даже ощутив слабый укол совести за то, что мы с Никой свершали наши акты любви на его глазах, я окинул комнату взглядом и нашел его свернувшимся калачиком на моем кресле и мирно спящим, тактично спрятав голову под лапы.

Другое кресло тоже не пустовало. В нем сидела Тесса. Со своего ракурса я видел лишь ее руку и плечо, на котором лежали изумрудные кудри, но не лицо.

«Прости», – только и смог сказать я сквозь пелену усталости и одолевающей меня все сильнее дремоты.

«Мне пора уходить, Клиф», – проговорила она. – «Прошу, отпусти меня».

Я закрыл глаза и прижался к Нике, не желая об этом думать.

«Пожалуйста. Пожалуйста. Я не хочу об этом думать».