Яркий Миг

Глава 10. В Темноте

Катакомбы под Мистрейдом намного старше самого города. Ходят слухи, скорее даже, легенды о том, что крепость семьи Рим, из которой впоследствии и вырос Мистрейд, была построена на руинах древнего города прото-людей. Нет никаких оснований считать, что это действительно так, и даже наоборот, большинство археологов и историков, спускавшихся в эти темные тоннели, утверждали, что постройки определенно принадлежат к нашей эпохе. Самая достоверная теория гласит, что до того, как в трехсотых годах эти земли присвоили себе Римы, здесь жил другой клан, информация о котором не сохранилась, а скорее даже, была намеренно уничтожена захватчиками, что в те времена редкостью не являлось. Именно на руинах их сооружений семья Рим построила свою крепость, которая быстро обросла городом, и после окончания войны за объединение кланов в пятьсот тридцатом году, это поселение нарекли Мистрейдом, столицей нового государства. Город стал расти и шириться с невероятной скоростью, и катакомбы под ним так же перестраивались, достраивались, расширялись, превращаясь в лабиринт из погруженных во мрак тоннелей, куда вот уже почти два столетия стекают нечистоты и отходы жизнедеятельности жителей поверхности. Неудивительно, что место это обросло десятками и сотнями историй, городских легенд различной степени абсурдности, от таких, в которых говорилось про гигантских грызунов, полчищами блуждающих под городом, до тех, которые рассказывали про целый народ пожирателей плоти, потомков людей, спустившихся сюда на постоянное проживание и за десятилетия превратившихся в пугающих и жутких существ, диких и опасных, которые совсем не прочь полакомиться человечиной. Некоторые из этих историй казались увлекательными и неплохо щекотали нервы, другие забавляли, но ни одна из них не воспринималась всерьез до того момента, пока мне самому не довелось спуститься в эти темные тоннели под улицами столицы. Тут-то и пришли на ум все разом россказни о гигантских крысах, пожирателях плоти, разгневанных призраках древних народов и так далее, и тому подобное.

Первое, что я отчетливо ощутил, оказавшись внизу, была тишина. Не просто тишина – безмолвие. Там, наверху, всегда есть какие-то звуки. Но здесь все погружалось в такую давящую тишину, что трудно становилось ассоциировать эти тоннели с самим Мистрейдом. Не верилось, что всего в нескольких хвостах над моей головой кипит городская жизнь: скрепят колесами кэбы, лошади громко цокают копытами о мостовую, стучат каблуками люди, вышагивая по улицам города, и не смолкают людские голоса, трезвонящие обо всем на свете. Нет, здесь внизу все эти звуки становились нереальными, словно бы моей выдумкой, лишь плодом воображения и не более того. А реальностью же была тишина…

Постояв с минуту в этом безмолвии, я взглянул на Яркого. Прижав уши к голове и припав к моему плечу, зверек казался напуганным. В его фиолетовых глазах застыл немой вопрос: – «Какого черта мы вообще сюда спустились?».

Признаюсь, что и сам начала задавать его себе, когда ощутил этот густой спертый воздух и узрел темноту, ожидающую меня в узком тоннеле, всего в каких-то трех хвостах спереди. Желтоватый свет моей масляной лампы, казалось, упирался в эту непроглядную тьму, словно в стену. Да, оказавшись здесь, я определенно перестал считать данный способ бегства из города лучшим. И все же возвращаться назад намерен не был совершенно.

И так, я двинулся вперед, собравшись с духом. Двинулся уверенно и быстро, намереваясь как можно скорее преодолеть этот неприятный участок моего пути и оставить его за спиной. В конце концов, до Виолента путь предстоял не близкий, едва ли мне удастся воспользоваться поездом, и скорее всего, придется передвигаться дилижансами, скрываясь от служителей закона и ютясь на задворках постоялых дворов, разбросанных по тракту. Так что в скором времени эти тоннели покажутся мне очень коротким и довольно легким участком пути.

Теша себя такими мыслями, я добрался до развилки, сверился с картой и повернул направо. Через пару минут еще одна развилка поставила меня перед выбором. Я свернул влево и, спускаясь по лестнице, начал отчетливо различать тошнотворный запах гниения и испражнений. И как бы это ни были противно, его появление означало, что я приближаюсь к канализационным тоннелям, в которые в итоге и должен буду попасть, чтобы выбраться по ним из города. Значит, старая карта не врала, и это уже радовало.

Запах, однако, скоро стал настолько сильным, что мне пришлось достать платок и прижать его к лицу, зажимая нос. Яркий принялся чихать и фыркать, то и дело тряся головой, словно пытаясь избавиться от отвратительной вони, которая, по мере нашего продвижения по тоннелям, лишь усиливалась.

– Прости, малыш, – сказал я ему. – Плоток у меня только один. Но, честно скажу, он не спасает.

Яркий в ответ только снова чихнул.

Тоннель. Развилка. Тоннель. Развилка…

Я не сразу заметил, что тишины больше нет, и кроме моих собственных шагов, гулко разносящихся по каменный коридорам, присутствует и шум потока воды, его журчание и бульканье. Мне представилась коричнево-зеленая река нечистот, текущая по тоннелю, и ком тошноты подступил к горлу. Немалых усилий мне стоило сдержать его.

Вот впереди показалась мощная деревянная дверь, обитая сталью.

«Дверь?», – удивился я и, остановившись, сверился с картой.

Я шел в правильном направлении, то и дело проверяя себя, и не мог сойти с маршрута. Но никакой двери на моем пути не должно было оказаться. Однако, её наличие легко объяснялось, если подумать. Здесь, именно в том месте, где она располагалась, и был тот самый переход, через который я по плану должен был попасть из старых тоннелей в канализацию. И дверь установили вполне логично для того, чтобы отгородить одно для другого. Причины могли быть самые разные, вплоть до банального стремление не пустить в канализацию беглецов вроде меня. В старом городе располагалось множество подобных спусков, и немало могло быть тех, кто хотел ими воспользоваться в целях той же пресловутой контрабанды, например. В канализацию же попасть снаружи было еще легче, и дверь так же могла защищать неразумных и любопытных подростков от того, чтобы заблудиться в лабиринте старинных тоннелей, которые вполне могли стать могилой, если под рукой нет карты. Власти города лишь приняли разумные меры. Но, так или иначе, по каким бы причинам это дверь не находилась здесь, для меня ее наличие было совсем некстати.

Я приблизился и осторожно толкнул ее, подтверждая то, что и так уже понял – дверь заперта. Я толкнул еще несколько раз уже сильнее, но тяжелая преграда даже не покачнулся.

– Приехали, – проговорил я вслух.

Опустившись к замочной скважине, я внимательно осмотрел замок. Отец учил меня вскрывать такие, но сейчас, не имея под рукой никаких подходящих инструментов, я никак не мог воспользоваться своим опытом взломщика.

«Что же делать?».

Я достал карту и снова сверился с ней. Тоннель, в котором я оказался, должен был тянуться некоторое время вдоль канализации, и, если идти вправо, в нужном мне направлении должно было повстречаться еще два подобных прохода. Надеяться на то, что там дверей нет, было конечно глупо, и все же ничего другого мне не оставалось. Я поднялся, сложил карту и двинулся к следующему переходу.

Спустя минуты три-четыре, Яркий вдруг вздрогнул, быстро развернулся у меня на плече, устремив свой взгляд в темноту за моей спиной и, выгнув спину, зашипел. Зашипел так, как делал это в клинике доктора Киннера. Его шерсть начала искриться, и между рогами заплясали яркие огоньки.

– В чем дело?! – я быстро обернулся, и Яркий, спрыгнув с моего плеча, оттолкнулся от стены и приземлился прямо передо мной.

Что-то в темноте за нами пугало его. Зверь не переставал шипеть и стал медленно пятиться назад, в то время как шерсть и рога его светились все ярче, и я услышал знакомый мне нарастающий рокот – звон маленького колокольчика. Тут мне действительно стало страшно. Ведь я не видел ничего там, в темноте тоннеля, но поведение Яркого ясно давало понять, что мы здесь не одни.

Я быстро достал пистолет и направил вперед, целясь в неизвестного врага, скрывающегося во мраке.

– Кто здесь?! – прокричал я.

Яркий поравнялся со мной и перестал пятиться. Теперь мы стояли рядом друг с другом, готовые принять бой. Усердно вглядываясь в темноту, я по-прежнему не видел ничего, но воображение рисовало красные глаза монстра и силуэт антропоморфного чудовища, этакого ожившего мертвеца, с обнаженных желтых костей которого свисала гниющая, почерневшая плоть. Шум воды стал достаточно громким, чтобы кто-то, задавшись такой целью, мог бы скрыть за ним свои шаги, передвигаясь босиком. Поэтому, если неизвестный враг захочет подобраться ко мне, я едва ли смогу его услышать.

От испускаемого Ярким напряжения, казалось, вибрировал сам воздух. То и дело от его когтей и рогов отскакивали белые искры. Он накопил силы для мощного удара.

Тут я услышал шорох, или скрежет, прямо у себя за спиной. Точно не могу сказать, что это был за звук, ведь он появился и стих всего за одно мгновение, но мне кажется, что самым близким к нему будет звучать скрежет когтей по камню, хотя возможно, здесь и нет ничего общего. В любом случае среагировал я молниеносно. Развернулся и произвел два выстрела в темноту. Грохот оглушил меня, но я все равно могу поклясться, что услышал вопль не звериный, скорее, человеческий, но такой истошный, хриплый и дикий, что мне сложно поверить в его людскую природу. Кроме того, во вспышке мне почудился силуэт, высотой не меньше трех хвостов, взвившийся всего в каких-то трех-четырех шагах от меня, но даже примерные очертания его я разобрать не смог.

Через мгновение, следуя моему примеру, или может, различив врага в своем направлении, Яркий пустил в тоннель длинную ленту света, которая резко напряглась и хлестнула мрак подобно кнуту, после чего разорвалась ярко-белой вспышкой, опалившей каменные стены.

На несколько секунд меня ослепило. Усердно стараясь проморгаться, я вглядывался сквозь плывущие перед моими глазами белые круги в темноту, боясь пропустить затаившегося там противника. Но никто не выскочил на нас из мрака.

Тянулись секунды, сливались в минуты, а мы с Ярким так и стояли, глядя каждый в своем направлении. Дрожь в моем теле спадала, страх постепенно отступал, и я попытался мыслить здраво. Уже довольно продолжительное время никто не подавал признаков присутствия, и даже Яркий перестал шипеть, хоть и не перестал испускать свечение и искриться. Все же это был знак, что противники, кем бы они ни были, отступили. Оставаться на месте и ждать их следующей атаки было бессмысленно, и я принял решение идти дальше. До другой двери, по моим подсчетам, оставалось не более двух сотен хвостов.

– Пойдем вперед, – сказал я Яркому решительно.

Зверь оглянулся на меня, и я мотнул головой в сторону тоннеля перед собой. Яркий обернулся на темноту, в которую совсем недавно нанес удар, и словно убедившись, что никто оттуда не нападает, развернулся и засеменил вперед. Я быстро пошел следом.

Шагов через десять-двенадцать я обнаружил на полу темные бесформенные следы, предположительно кровь, кажущуюся черной, как смола, в свете лампы. Может быть, и не были эти следы кровью, и не имели отношения к тому, в кого я стрелял в темноте, однако на тот момент я решил именно так, понадеялся, что всё-таки попал в кого-то, и дикий крик боли мне не почудился.

Мы оказались у следующей двери даже раньше, чем я ожидал, и та, как и следовало предполагать, была заперта.

– Вот черт! – выругался я и огляделся.

Вокруг темнота, теперь ставшая еще более зловещей, чем прежде, ведь теперь я был точно уверен, что в ней скрывается нечто. Может быть, эти кто-то, окружившие нас, не так уж и опасны и не нагнали бы на меня ни капли страху, встреть я их при свете дня. Но здесь, в темных тоннелях под городом они были хозяевами положения, а мы с Ярким – лишь добычей.

Я глянул на Яркого, и тут же мне в голову пришла логичная идея.

– Ты, должно быть, сможешь разобраться с этой дверь, верно?

Яркий, до того настороженно озирающийся по сторонам, теперь взглянул на меня и наклонил голову вправо, пытаясь понять, что же именно я от него хочу.

– Эта дверь! – я несколько раз с силой толкнул ее, демонстрируя Яркому преграду. – Ее нужно открыть. Иначе мы не выберемся.

Яркий перевел взгляд на дверь и, немного приблизившись к ней, глухо зарычал. Не будь мы в таком пугающем и неприятном положении, подобная злость на самую простую дверь могла бы даже вызвать у меня улыбку. Яркий, словно, принял преграду за своего личного врага, с которым собирался разобраться прямо здесь и сейчас.

Я отошел чуть в сторону, держа револьвер наготове. Теперь мне удалось, наконец, в деталях рассмотреть, как именно происходит сотворение этих смертоносных светящихся лент. Свет, излучаемый шерстью Яркого, каким-то образом конденсировался на его спине, распространяясь по хребту длинной полосой, тянущейся от основания хвоста до самой головы. В какой-то момент, когда Яркий решал, что пришло время действовать, между его рожек проскакивала вспышка, и волна от нее проносилась по этой полосе света, как бы разрезая ее, а отслоившаяся часть устремлялась вверх. Думаю, что количество лент и их силу он способен был регулировать, отделяя от накопившегося на спине потока требуемое количество энергии. В данном случае Яркий испустил всего одну, довольно тонкую ленту, которая, метнувшись вперед, лизнула дверь по диагонали от потолка до пола, и та с треском стала разваливаться на две части. Воздух наполнился запахом горелой древесины.

– Отлично! – я ринулся вперед и толкнул разделённые половинки двери.

Они подались куда легче, чем я сам того ожидал, и пролетев вперед, я упал на колени, чуть не разбив при этом лампу. Но хуже было даже не это, а то, что я чуть не угодил в самую настоящую клоаку. В хвосте передо мной протекала та самая река нечистот, которая даже в слабом свете моей лампы выглядела куда отвратительнее, чем я мог себе представить. Тошнотворный запах и булькающие звуки, наконец, соединились в одно целое, явив мне самый настоящий поток дерьма.

Я резко вскочил, превозмогая резкий приступ тошноты и головокружения, отступил назад, отвернулся и прижался к стене, стараясь дышать ртом сквозь плотно стиснутые зубы. Едва ли прежде я видел в своей жизни что-либо столь же мерзкое, как эта река, текущая под самым просвещенным, самым восхваляемым, самым уважаемым и высококультурным городом нашего современного общества. Вот вся его действительность, пропущенная через фильтр человеческого тела, лишившаяся напущенной нравственности и всяческой лжи, текла здесь, спрятанная от живых глаз. Ведь никто не хотел видеть действительность такой, никто не желал знать, что именно он, наряду с остальными, причастен к существованию этой мерзости. И я бы тоже не хотел этого знать и лицезреть.

Яркий выскочил из тоннеля спиной вперед и снова зарычал, глядя во мрак. Это отвлекло меня от философии реки нечистот и борьбы с позывами собственного организма, отчаянно желающего выплеснуть наружу всё то, что было с аппетитом поглощено мною за ужином в храме.

Глаза щипало, мерзкий ком в горле не давал вздохнуть, я буквально задыхался. И все же, взяв себя в руки, я обернулся к проему, из которого мы пришли. Мне показалось, может, действительно лишь показалось, что на самой границе тьмы и света что-то двинулось. Я не стал разбираться в том, что вижу и вижу ли действительно что-либо. Даже слабого намека на то, что наши неизвестные враги вернулись и собираются взять реванш, мне было достаточно, чтобы вскинуть руку с револьвером и произвести в темноту ещё два выстрела.

На этот раз я совершенно точно в кого-то попал. Не было криков, лишь опадающая тень и хрип, который продолжался, даже когда в моих ушах перестал звучать гулкий звон от выстрелов. Кто-то утробно хрипел в темноте, и в этих звуках не было угрозы, они походили скорее на последние попытки умирающего наполнить легкие воздухом.

В этот момент, должно быть, стоило немедленно убраться оттуда, но даже в подобном положении, окруженный тьмой и невыносимым смрадом, я не мог уйти, не получив ответа. Чертово любопытство.

Я сделал шаг вперед, и в свете лампы появились грязные ступни, конвульсивно подергивающиеся, определенно человеческие. Всё похолодело у меня внутри, сердце словно перестало биться от страха. Но я сделал еще несколько шагов и разглядел, наконец, в кого именно попали мои пули. Это был человек. Заросший волосами и абсолютно нагой, он был похож на старика, но за слоем грязи, покрывавшей его кожу, уже невозможно было определить возраст – лежащему передо мной вполне могло не быть и двадцати. На его рваных губах пузырилась кровь. Он хрипел, уставив остекленевший взгляд в потолок, а его глаза были настолько тусклыми и бесцветными, что он вероятно давно уже ослеп. Обе мои пули угодили ему в грудь, и как минимум, одна из них прошла его тело насквозь, потому под ним стремительно расширялась темная лужа.

Яркий снова зарычал в темноту, давая понять, что убитый мной, здесь не единственный противник. Собственно, оно и так было понятно, ведь там, в тоннеле, нас обошли с обеих сторон, а значит, есть как минимум второй. Тем более, что в теле этого человека я не заметил больше свежих ран от пуль, следовательно, в первый раз я подстрелил кого-то другого.

– Забирайся! – крикнул я Яркому, и тот запрыгнул мне на плечо.

Я медленно отступил назад, держа револьвер и лампу перед собой. А когда, наконец, вышел из проема, я выстрелил еще раз, не рассчитывая в кого-то попасть, а только чтобы снизить вероятность преследования.

Затем я ринулся прочь от зияющего мраком перехода, соединяющего мир смердящих испражнений Мистрейда с полумистическим миром древних тоннелей, построенных задолго до рождения всех ныне живущих. Я бежал вдоль реки нечистот к столь желанному выходу. Мне действительно казалось, что я не могу дышать, голова кружилась от духоты и бега, на коже выступил пот, и одежда прилипла к телу. От того создавалось еще более мерзкое ощущение, словно я уже окунулся в эту реку и вдоволь в ней поплавал. Жуть.

Продвигаясь практически вслепую, прижимаясь плечом к стене и перебирая по ней руками, инстинктивно стремясь быть как можно дальше от гнусного потока, я все равно ощущал эту вязкую, склизкую, смердящую жижу на своей коже, и в тот момент как никогда ненавидел себя за столь живое воображение, остановить которое способен не был.

Поворот. Еще один…

Я хорошо запомнил маршрут, но все же один раз мне пришлось остановиться и, превозмогая отвращение ко всему окружению и к самому себе, свериться с картой.

Не знаю, как долго длилось мое блуждание во мраке вдоль реки отходов, исторгаемых Мистрейдом, но вот, наконец, впереди забрезжил свет, и я устремился к нему, хрипя и то и дело сплевывая с языка гадкий привкус, описать всю мерзость которого я не возьмусь.

От потока отделялся небольшой рукав и, пройдя вдоль него совсем немного, я в итоге оказался возле решетки. Здесь рукав впадал в реку, и я уже видел набережную, погруженную в ночной полумрак, который, в сравнении с тьмой тоннелей за моей спиной, был яснее дня. Я оказался там, где и должен был, на самой окраине города, в трущобах. До выхода на поверхность оставалась лишь три-четыре хвоста, но решетчатая дверь оказалась заперта на висячий замок с наружной стороны.

Не в силах больше терпеть эту вонь и чертовы тоннели, я с гневным криком ударил ногой по двери, от чего заходила ходуном вся решетка. Но замок остался на месте.

Решение нашел Яркий. Решение, надо сказать, мог бы найти любой дурак, ведь оно было на самом виду. Зверек спрыгнул с моего плеча и свободно пробежал на ту сторону решетки, в месте, где не доставало двух прутьев, и без труда мог протиснуться даже такой здоровяк как я.

Ощутив легкий укол стыда за то, что позволил гневу взять верх над собой, даже не постаравшись найти решение проблемы, я пролез за Ярким и наконец-то покинул канализацию.

На ватных ногах я добрался до ржавого парапета и склонился над рекой, чуть ли не повиснув на нем. В тот момент на меня нахлынули разом все воспоминания о пережитом. Отвратительная река нечистот, булькающая и смердящая. Обнаженный человек, одичавший, слепой и убитый мной, возможно, за одно только слабоумное любопытство, которое я принял за агрессию. Все это закружило меня, выбило почву из-под ног, и подавшись вперед, я таки прочистил свой желудок, выплескивая всё его содержимое в чистую реку. За первым подступил и второй позыв, и я не стал ему сопротивляться. Во время этого процесса я чуть не потерял подаренную Леонардом шляпу, в последний момент почувствовав, как она сползает с головы, и успев прижать ее ладонью.

Потом пришло облегчение. Тяжелый ком покинул мою грудь, дышать стало свободнее, и я ощутил огромную слабость. Ноги подкосились, и я осел на одно колено. Дрожащими руками стянув с плеча сумку, я достал из нее флягу и, отвинтив крышку, что удалось мне далеко не с первого раза, я несколько раз прополоскал рот, затем сделал несколько глотков холодной воды и протянул флягу Яркому, сидящему возле меня.

– Хочешь пить?

Он схватился за горлышко обеими передними лапами, и когда я наклонил флягу, стал жадно глотать воду.

После я промочил в этой же воде свой платок и обтер им лицо и руки. Хотелось с головой немедленно окунуться в ванну, наполненную горячей водой, источающей терпкие ароматы масел и благовоний. Хотелось тереть свое тело мочалкой с неистовой силой, натирая кожу докрасна, лишь бы из пор полностью вышло вся та мерзость, что, как мне казалось, осела на мне толстым слоем, как на том мужчине, которого я убил в тоннеле. Но такой роскоши я позволить себе не мог, и вряд ли смогу в ближайшее время. Оставалось лишь пользоваться тем, что было под рукой.

Перед глазами снова всплыл образ застреленного мной дикаря. Как неестественно дергалось его тело в предсмертной агонии, как страшно он хрипел, пытаясь вздохнуть в последний раз. От этих воспоминаний дрожь в моем теле усилилась, меня трясло как от мороза. В голове всплывали вопросы.

«Кем был этот человек? Почему оказался там? Был ли он живым доказательством существования тех самых пожирателей плоти, планировал ли сорвать с меня живьем кожу? Или может, он просто деградировавший бедолага, отвергнутый обществом и бежавший во мрак тоннелей, чтобы лишиться там всего человеческого, ослепнуть и влачить жалкое существование, питаясь крысами и жуками? А может быть, всего понемногу? Так или иначе, но я его убил».

И это был первый человек, которого я убил в своей жизни. Осознание данного факта странным, не оформившимся чувством засело где-то на задворках моего сознания. То не была вина, нет. Я не чувствовал себя виноватым за то, что защищался. Я был окружен темнотой и неизвестностью, неужели кто-то на моем месте поступил бы иначе? Однако, нечто неопределенное я все же чувствовал по этому поводу, но понять, что именно, ещё не мог, и возможно, не смогу никогда.

– Ты откуда такой вылез, паренек? – услышал я скрипучий голос у себя за спиной.

Схватив с земли револьвер, я резко обернулся, готовый пристрелить любого, кто окажется ко мне ближе, чем на два шага. Яркий тоже встрепенулся и, выскочив из-за меня, припал к земле, зашипел и заискрился.

Говоривший оказался обычным бездомным, с головой укутанным в какие-то серые лохмотья. Наша реакция не на шутку перепугала его, и бедолага тут же вскинул руки, демонстрируя нам свои грязные ладони.

– Эй, эй, не надо! Не убивайте старого Зеда. Старый Зед не причинит тебе вреда, – он переводил испуганный взгляд с меня на Яркого и обратно, словно пытаясь понять, кто из нас опаснее.

Я выдохнул и, опустив трясущуюся руку, убрал револьвер в кобуру. Оценив мою реакцию, и Яркий перестал светиться и пускать искры.

– Забавная у тебя собачка, парень, – пробормотал старый Зед, всё еще держа руки поднятыми. – У Зеда тоже была собачка, вот только он совсем не помнит, что с нею сталось.

Я медленно поднялся и, перекинув сумку через плечо, огляделся. Вокруг реки стояли преимущественно деревянные домики, этакие муравейники, вспучивающееся во все стороны огромным количеством самодельных пристроек и надстроек. Между ними тянулись, как паучьи сети, веревки, на которых весело белье. В трущобах Мистрейда прежде я бывал лишь единожды и отметил тогда невероятно мерзкий запах грязи, гнили и мочи, но теперь после того, как я побывал в канализации, мне казалось, что воздух здесь самый свежий и чистый, я никак не мог надышаться им.

Снова бросив взгляд в сторону темной, зловонной клоаки, из которой выбрался, я обернулся к Зеду и спросил:

– Давно здесь живешь?

– Хех… – бездомный заулыбался, обнажая почерневшие обломки зубов. – Старый Зед живет здесь так давно, что уже и не помнит, жил ли когда-нибудь где-то еще. Пожалуй, что нет, пожалуй, что старый Зед всегда жил тут.

– А там ты бывал? – я махнул рукой в сторону решетки.

Мне хотелось найти хоть какое-то объяснение всему произошедшему в этих тоннелях.

– Нееет… – протянул Зед, изменившись в лице. – Туда старый Зед не ходит. Нечего там делать тем, кто еще любит этот мир.

– Что это значит?

– Ну, у нас тут говорят, что если тебе мир больше не мил, что если нету больше сил терпеть такую жизнь, но и бросаться в реку или лезть в петлю не хочешь, то отправляйся вот туды. В темноту. Там, говорят, о тебе позаботятся.

– Позаботятся? – нахмурился я. – Кто?

– Да откуда ж старому Зеду знать? Старый Зед туда не ходит. Но старый Зед видел, как туда уходили бедолаги, уставшие влачить такое скудное существование, и не возвращались. И старый Зед слышал, как там в темноте, кто-то ходит, стонет, дышит. Страшное там место. Для тех, кому не мил больше белый свет. А старому Зеду, хоть порой и приходится тяжко, все же под небом куда приятнее, чем там, в темноте. Старый Зед может и сам о себе позаботиться.

Я кивнул, не сказать, чтобы удовлетворенный ответом, но все же слишком утомленный, чтобы пытаться выведать больше. Все же не в том была сейчас моя цель. Может быть, когда-нибудь, когда всё это кончится, когда за мной не будет гнаться целый клан, и жизнь снова станет чуточку проще, я вспомню обо всем здесь случившемся и попытаюсь отыскать ответ, удовлетворив свое природное любопытство. Но на тот момент с меня явно хватило тоннелей и их тайн. Я выбрался оттуда, и это главное.

Определив, в какую сторону предстоит двигаться, я поправил сумку и сделал жест Яркому забираться на плечо, что он тут же и сделал.

– Эй, друг, ты забыл свою лампу, – услышал я вслед слова старого Зеда.

– Оставь себе, – бросил я через плечо. – Мне она больше не понадобится.

– Спасибо, друг. Храни тебя Властитель.

Спустя полчаса я уже стоял на границе города. Я покидал Мистрейд с удовольствием, теперь уже точно решив никогда сюда не возвращаться. Всё, что я увидел под его улицами, лишь утвердило во мне это решение. Таково было наше с ним последнее прощание. Мистрейд явил мне свою истинную суть, словно сказав этим: «Ты был прав, Клиф. Вот какой я на самом деле. Ты всегда был прав. Не нравится? Ну и катись к черту. У меня есть десятки тысяч других, кто будет продолжать наполнять меня жизненной силой. Ты мне не нужен. Катись прочь и не возвращайся».

Я оглянулся и бросил последний взгляд на город, в котором прожил почти десять лет, но который так и не стал для меня домом. Втянув в легкие прохладный ночной воздух, я вдруг понял, что не чувствую в нем больше городского смрада, ни того, что наполняет город сверху, ни того, что царит внизу. Воздух был действительно свеж, и это даже заставило меня улыбнуться, возвращая сознанию спокойствие и ясность. Я развернулся и с этой странной улыбкой на губах зашагал прочь.

Я покидал Мистрейд без сожалений.