Яркий Миг

Глава 23. Баллада о Любви и Смерти

Свою «Балладу о Любви и Смерти» Тесса впервые исполнила на нашей с ней свадьбе. Для этого действа был разбит шатер в окрестностях Мистрейда, на живописном холме, относящемся к поместью Джерарда Финикса, старинного друга семьи Марбэт и одного из самых верных прихожан церкви Властителя Циклов, который любезно взял на себя большую часть организационных вопросов нашей свадьбы. Я был против этого, я не хотел ничего пышного, ничего помпезного. Я к такому просто не привык. Но родители Тессы настаивали на традиционной свадьбе, им было кого пригласить на этот праздник, да и Тессе тоже, ведь в Мистрейде у нее было множество друзей и знакомых, в большинстве своем тоже музыкантов или художников со схожими радикальными и смелыми взглядами на нынешнее общество. Словом, только мне одному некого было позвать. Но я не собирался сокрушаться по этому поводу. Ведь я женился на самой прекрасной женщине Адверса, я любил ее безгранично, и только это для меня имело значение. Все остальное же – лишь мишура, но, если ею Тесса хотела украсить тот день – что же, ее право. Я поддержал свою невесту во всех приготовлениях.

Леонард лично выбрал клирика, который обвенчал нас по всем канонам церкви Властителя Циклов. Мы стерпели это с улыбкой, как нечто необходимое, но никак не способное испортить нашего счастья. Церемония, впрочем, действительно была красивая. Стоя спиной друг к другу, в кругу из красных свечей, Тесса – лицом к закату, олицетворяя надежду на будущее, а я – лицом к надвигающейся с востока ночной темноте, знаменуя защиту от теней прошлого, мы слушали напевную молитву клирика, совсем еще юного протеже Леонарда Марбэта. В своей песне он обращался к Властителю Циклов с просьбой обратить на нас свой взор сегодня и благословить это событие на отражение в вечности. Что это значит? Я и сам до конца не понимаю. Главная доктрина Церкви Властителя Циклов гласит, что все циклично. Закат и восход, день и ночь, жизнь и смерть – лишь части одного целого. День переходит в ночь только для того, чтобы та снова стала днем. И сказать, что жизнь кончается смертью, для верующих будет правильно лишь на половину, ведь, согласно их убеждениям, смерть в итоге тоже закончится жизнью. Так повторяется цикл. Из раза в раз, снова и снова. Этим действом управляет Властитель Циклов – некое могущественное существо, маниакально одержимое желанием поставить идеальный вселенский спектакль. Опять и опять он, разочаровавшись в своей постановке, уничтожает мир, и все начинает сначала. Так было с прото-миром, так было и прежде бессчетное число раз. Мы никак не можем на это повлиять, но мы можем сделать в своей жизни что-то такое, на что Властитель Циклов обратит внимание, что он сочтет достойным части своего великого спектакля, и тогда это событие найдет отражение в вечности, то есть станет частью всех будущих циклов. Проще говоря, когда этому миру придет конец, когда он решит все начать сначала, мы с Тессой, если союз будет Властителем одобрен, снова вернемся в этот день в том, новом мире, каким бы он ни был и чем бы не отличался от нашего. По мне – так полная чушь. Но надо признать, что приятная чушь, дающая надежду на бессмертие, а что еще, в конечном счете, от религии требуется?

Когда клирик допел, нам было разрешено повернуться друг к другу лицом. Тесса выставила перед собой руки, ладонями к полу, и клирик повесил на них сомкнутую серебристую цепочку. Я продел в эту цепочку свои кисти, примерно до большого пальца, и Тесса опустила свои маленькие ручки, чтобы мы соприкоснулись ладонями.

– Навсегда, – сказал я, глядя в ее зеленые глаза.

– Навсегда, – сказал она, не сводя с меня взгляда.

– Рвите цепь, – провозгласил клирик, и мы потянули руки в разные стороны, она вверх, а я вниз.

Цепочка порвалась легко, она была изначально сделана из двух отдельных сегментов, скрепленных друг с другом очень слабо, чтобы порваться в определенном месте, после чего нам следовало взяться за оба ее конца, и потянуть на себя, разрывая еще раз, и у каждого из нас в итоге осталась равная половина цепочки. После свою цепочку я застегнул на правом запястье Тессы, а она свою – на моем левом. И все. Церемония была завершена. Клирик торжественно объявил об этом, раздались восторженные возгласы, аплодисменты десятков зрителей, но уже через мгновение все это стало маленьким и незначительным, было изгнано на задворки сознания, когда мы с Тессой слились в поцелуе, долгом, длящемся целую вечность, первом поцелуе супругов.

Затем последовали все положенные формальности: поздравления, подпись документов, утверждающих нас супругами в лице Конгломерата, для чего на церемонии присутствовал специальный человек, который засвидетельствовал наше бракосочетание, и, конечно же, пир, перемежающийся долгими речами гостей, чествующими наш союз, и вручениями подарков. Крайне утомительное мероприятие, признаюсь я вам.

Когда же солнце окончательно опустилось за горизонт, и зажглись разноцветные бумажные фонарики, украшающие наш шатер, Тесса взошла на небольшую сцену, которую ей уступила труппа музыкантов, нанятых для игры на нашей свадьбе. Я и не знал, что Тесса собиралась выступать. Похоже, никто кроме нее не знал. Тесса написала песню в тайне ото всех, чтобы исполнить ее в этот знаменательный день. Песню, которой суждено будет стать знаменитой на весь Адверс, песню, услышать которую в Мистрейд будут съезжаться люди со всех концов материка, песню, вдохновленную нашей любовью.

Тесса поднялась на сцену в своем пышном сиреневом платье, расшитом зелеными лентами в тон ее волосам. Взяв из рук своей подруги Лимы свою гитару, по-видимому, в тайне принесенную той на празднество, Тесса села на высокий стул и в наступившей гробовой тишине оглядела публику, застывшую в ожидании. Ее взгляд остановился на мне, и Тесса улыбнулась. Только счастливый человек может так улыбнуться. Я это знал, потому что и сам в тот момент был счастлив. И я улыбнулся ей в ответ, а потом шутливо нахмурился и поднял бровь, как бы спрашивая: «Что происходит?». Тесса лишь подмигнула мне и, убрав изумрудную прядь, упавшую ей на глаза, провела рукой по струнам и заиграла мелодию.

Имеет ли смысл описывать музыку? Можно ли ее описать? Едва ли. Музыка выше слов, древнее, она существовала задолго до того, как возникла речь, и просуществует много дольше. Музыка более универсальна, проста в своем совершенстве, ее не нужно обдумывать как слова, ее можно просто слушать, открыть ей душу и позволить заиграть внутри себя. Потому я и не стану описывать эту музыку, тем самым упрощая ее, низводя до слов. Но зато я могу описать чувства, которые она во мне всколыхнула. Это было нечто печальное. Грустное, но не безысходное. В песне Тессы не было обреченности, наоборот, в ней звучала надежда. Это было похоже на воспоминания о далеком счастливом времени, теплые, ласкающие разум, но одновременно с тем окрашенные грустью оттого, что все это прошло и больше никогда не повторится. Мелодия Тессы смаковала эту ностальгию, заставляла пропускать через себя всю грусть и тоску по ушедшему снова и снова, чтобы прочувствовать все ее ноты, все акценты, все тонкие мотивы.

Древний Бог Рунон нам с неба дарит серебро,

И часы пробили полночь. Всем мирам назло,

Кости обрастут вновь плотью, вопреки судьбе,

Холод мой согреть под силу только лишь тебе…

В словах этой баллады говорилось о смерти, но пела Тесса о жизни и о любви, сила которой позволила двум влюбленным, оказавшимся по разные стороны бытия, встретиться вновь где-то на границе мира живых и мира мертвых, там, где становятся явью сны, и остаться там вместе вопреки всем законам Вселенной.

Жизнь в холодном, мертвом сердце снова зародишь,

Призовешь из мира мертвых дух мой в мир живых.

Под луной споешь мне тихо о своей любви,

И в гробу открою снова я глаза свои.

В этом была вся Тесса – она не признавала полумеры, не разменивалась на абстракции и не боялась спеть о смерти так, как не посмел бы спеть никто другой. В ее лирике холодная и пугающая приземленность сочеталась с возвышенными романтическими порывами, и это наполняло песни Тессы особой красотой. Она не пыталась преподнести свои баллады как-то иначе, завуалировать их смысл, обернуть текст в приятную слуху упаковку, а наоборот, выставляла напоказ всё уродство действительности, вот только оно переставало казаться уродством и становилось красотой. Пугающей? Странной? Извращенной? Да, может быть, но зато подлинной.

Когда смолкла последняя нота, раздался шквал аплодисментов. Хлопали все, а я громче всех. Эта баллада тронула меня до глубины души, унесла куда-то очень далеко, за пределы этого мира и, вернувшись оттуда, я еле сдерживал рвущийся из груди восторг.

Тесса улыбнулась гостям, быстро смахнула со щеки слезу и поклонилась.

– Еще! – раздались возгласы. – Сыграй нам еще!

Она глянула на меня. Она хотела этого очень, я видел огонь в ее глазах, который могла зажечь только музыка. Пропуская каждую песню через себя, Тесса отдавалась своему делу полностью и без остатка. И я кивнул в ответ, жестом показав ей: «Играй. Это твой вечер».

– Еще одну, – сказала она слушателям. – Только одну, ладно? А то, наши музыканты совсем заскучают.

Гости зааплодировали, и Тесса снова начала играть, теперь уже одну из своих старых, куда более подходящих тону праздника и всеобщему веселью, песен. Некоторые пустились в пляс, другие подпевали и хлопали, а я стоял чуть в стороне и просто наслаждался ее музыкой и ее счастьем.

Конечно же, одной песней все не ограничилось и, закончив эту, Тесса тут же завела следующую, примерно на середине которой, ко мне подошел официант.

– Сэр, – проговорил он мне на ухо, – какой-то джентльмен спрашивает вас.

– Кто? – нахмурился я.

– Он не один из гостей, – голос официанта звучал настороженно. – Представился Грантом, сэр. Мистером Аланом Грантом. Он ожидает снаружи.

– Не может быть, – вымолвил я, хорошо зная это имя, но никак не ожидая его снова услышать.

– Мне стоит позвать охрану, сэр? Похоже, что он проник сюда без приглашения.

– Я разберусь, – заверил я официанта. – Проводи меня к нему.

Официант проводил меня к мистеру Алану Гранту – пожилому мужчине в сером костюме, никак не похожем на статного джентльмена, хоть он и пытался таковым казаться.

– Спасибо, – сказал я, завидев у подножия холма знакомую фигуру.

Официант быстро поклонился и удалился прочь.

– А я уж думал, что ты забыл, кто такой Алан Грант, – ухмыльнулся отец, обернувшись ко мне.

Как я мог забыть? Алан Грант был подставной личностью моего отца – археолог, искусствовед и коллекционер древностей, которым он прикидывался несколько раз, чтобы обстряпывать подвернувшиеся дела в музеях и на закрытых выставках. Я запомнил это имя лучше других только потому, что с ним было связано одно из самых крупных наших дел, после которого личности Алана Гранта пришлось кануть в лету, так как он сделался с тех пор и является по сей день, я думаю, одним из самых разыскиваемых мошенников Конгломерата.

– Что ты тут делаешь? – спросил я, подходя.

– Разве так встречают отца?

– Так встречают незваного гостя. Не помню, чтобы высылал тебе приглашение.

– А ты знал, куда?

– Нет, конечно.

– Вот я так и подумал, что приглашение не получил только потому, что ты не смог меня найти. Но оно же было, ведь правда?

– Зачем ты пришел?

– Поздравить тебя, зачем же еще?

Я не был рад его видеть, и на то имелись причины. Нас никогда не связывала с отцом особая родственная любовь, и когда я работал с ним, мы скорее позиционировались как коллеги, как учитель и ученик, но точно ни как отец с сыном. А когда я встретил Тессу, когда начал гулять с ней и понял, что могу стать кем-то еще, что у меня может быть иная жизнь, кроме жизни вора и бродяги, отец воспринял это очень резко. Мы наговорили друг другу тогда много всякого. В порыве злости он оскорбил не только меня, он оскорбил и мою мать, и саму Тессу, за что схлопотал по зубам, на чем, собственно, и закончился наш с ним последний разговор, около полутора лет назад. И за это время злость к нему во мне так и не остыла. Я многое бы мог ему простить, но ни его слов о Тессе и о матери. Быть может, кто-то скажет, что я перегибаю палку, и отец все это ляпнул сгоряча, что ему просто не хотелось терять сына. Но я-то хорошо успел узнать этого человека. Во-первых, он ничего не делал и не говорил на эмоциях, у отца всегда был холодный и расчетливый ум, и если он задел меня этими словами, то только того и желал. Во-вторых, сына он терять не боялся, иначе бы не сбежал от матери и от меня, он боялся потерять партнера, с которым ему открылись возможности, прежде недоступные. Да я, может, и растаял бы, дай он о себе знать раньше, хотя бы чиркнув мне письмо со словами извинения, но нет, ничего такого не было все это время, и вот, нате вам, объявляется на моей свадьбе, куда и приглашен-то не был.

– Поздравления приняты, спасибо. А теперь уходи. Это частные владения Финиксов. Знаешь, что будет, если тебя тут поймают без приглашения?

– А то, как же, – отец продолжал улыбаться. – Помнится, что мы с тобой не раз забредали в подобные места и в приглашениях не нуждались.

– Это в прошлом.

– Для тебя, конечно. Ты же теперь знаменитость.

Отец достал из кармана своего пиджака книгу и протянул мне. Я с удивлением взял в руки томик своего дебютного романа.

– Автограф оставишь?

– Ты его хоть читал?

– А как же? Но ничего нового в нем не нашел. Ты собрал книгу из своих старых сюжетов, хотя некоторые, которые нравились лично мне, не взял. Например, историю про моряков, угодивших на остров с драконом, помнишь такой? Как же он назывался…

– Штормовая гавань, – проговорил я, не веря своим ушам.

– Да, точно. Отличный был рассказ.

– Ты читал мои рассказы?

Я и подумать о таком не мог. Ведь я никогда не показывал отцу ни одного своего рассказа. Он никогда и не просил меня об этом, ни разу даже не поинтересовался, что же я там пишу. Тесса была первой, кто их прочел. Ну, я так прежде думал.

– Читал, конечно. У тебя всегда был к этому талант, сынок. Явно от матери, она тоже очень любила всякие истории и, думаю, могла стать писательницей, родись она здесь, а не в своей глуши.

– Но ты никогда не говорил мне об этом. Почему?

– А зачем мне было тебе это говорить?

– Ты знал, что у твоего сына неплохо получается писать, и даже не попытался поддержать меня в этом?

– А что могло из этого выйти? Я бы только потешил тебя иллюзиями и все.

– Иллюзиями? – я помахал перед ним книгой. – Разве это иллюзии?

– Это лишь удачное стечение обстоятельств.

– Никакой удачи, отец. Лишь мой труд, а еще люди, которые в меня поверили.

– И их деньги, – отец снова расплылся в улыбке. – Последнее, как мне думается, фактор решающий.

Тут мне крыть было нечем. Поначалу я отправил свои рассказы в несколько тематических журналов Мистрейда. Два или три напечатали, и на том все. Тогда Тесса предложила мне скомпоновать некоторые из них в роман. В нескольких рассказах и так фигурировал один и тот же персонаж, искатель приключений Нейтан Боунз. Его и решено было сделать главным героем. Два гексала я без устали корпел над перепечатыванием своих рассказов, введением в них сквозного сюжета и всяческого наполнения. На выходе роман все равно получился несколько разрозненным, но все же единым. И я отправил его в несколько издательских домов. Прошло почти полгода, наступила зима девяносто первого, но так никто и не дал мне ответа. Тогда Тесса поговорила с отцом. Я был категорически против этого, когда она предложила такой вариант в начале. Я был уверен, что всего смогу добиться сам, что мне не нужна помощь. Но эта уверенность, вселенная в меня Тессой, разбилась о камни суровой действительности. Я начинал хандрить, и тогда Тесса, больше не спрашивая моего решения, отправилась к отцу и попросила поднять свои связи, среди которых оказался Главный редактор издательства «Лерой и Сыновья». Он попросил только взглянуть на мою рукопись, которую какой-то редактор рангом пониже давно счел мусором и отправил в соответствующее место. Книга старшего редактора не заинтересовала, он имел дело с более именитыми романистами и не занимался начинающими. Но он передал рукопись своему другу в издательство более мелкого пошиба, куда я тоже свой роман отправлял и где он так же исчез безответно. Однако, во второй раз попав на глаза нужным людям, да еще и с соответствующими рекомендациями, мой роман получил зеленый свет, и закрутилось. Книгу издали в начале лета, и спустя два гексала, в семнадцатый день осени девяностого года мы с Тессой поженились, а сразу после праздника я собирался сесть за следующий роман, контракт на который подписал десятью днями ранее. Выходит, что весь мой успех стал следствием не столько таланта, с которым я так бы и остался мелким журнальным автором, сколько целого ряда не зависящих от меня переменных, главной и основой из которых являются связи. Потому, может, отец и ошибся, сказав про деньги, но все же был, в общем и целом, прав, – у нас с ним таких связей не имелось. Однако, его правота только ещё больше разозлила меня.

– Чем мне писать? – спросил я холодно, раскрыв книгу на последней странице.

– Прошу, – отец достал из внутреннего кармана своего пиджака карандаш и протянул мне. – Я подготовился.

Я быстро написал:

«Своему самому преданному поклоннику. Клиффорд Марбэт»

Поставив подпись, я захлопнул книгу, оставив внутри карандаш, и протянул отцу.

– Прошу. А теперь уходи.

Но уходить отец не спешил. Он раскрыл книгу и прочел написанное.

– Марбэт, – проговорил он, словно пробуя мою новую фамилию на вкус. – А что, звучно. Ты смотри, и роспись придумал уже.

– Проваливай отсюда, – процедил я сквозь зубы. – Не желаю тебя больше видеть.

– Понимаю, ведь я напоминаю тебе о том, кем ты был еще совсем недавно, так?

– Нет. Ты лишь напоминаешь мне о том, по какой причине я не хочу рассказывать людям о своем отце.

– Вот как? Стыдишься меня? Моей работы?

– Отнюдь. Мне неприятен ты сам, а не твоя работа, и становится отвратительно от мысли, что я мог что-то унаследовать от тебя.

– Однако же унаследовал. И очень многое.

Я промолчал.

– Скажи, сынок, долго ты еще собираешься во все это играть? – он махнул рукой в сторону шатра за моей спиной, – Думаешь, эта жизнь тебя примет? Думаешь, ты вхож в это богемное общество, потому что женился на аристократке и издал книгу? Я понимаю, ты молод, горяч, тебе хочется ощутить вкус иной жизни. Вот только эта жизнь – не твоя. Это общество пережует и выплюнет тебя, а в попытке стать такими, как они, ты не оставишь ничего от себя настоящего.

– Ты меня совсем не знаешь, как вообще можешь судить обо мне настоящем?

– Могу, потому что я твой отец. И я помню твою мать.

– Не смей упоминать ее, если не хочешь снова получить в зубы.

– Она была простой женщиной, Клиф, – продолжил он, пропустив мимо ушей мои угрозы. – Простой, доброй женщиной. В ее крови всего этого не было. В моей крови этого нет тоже. Следовательно, нет и в твоей. И этот мир не даст тебе сей факт забыть.

– И на что же ты рассчитываешь? Что я сейчас прислушаюсь к твоим словам и сбегу с собственной свадьбы? Сбегу с тобой, обратно в воровскую жизнь, к бродяжничеству, потому что это якобы у меня в крови?

– Нет. Вовсе нет. Развлекайся, пока тебе это по душе. Я тоже был молод, я помню, каково это. У тебя красивая жена, ты становишься знаменитостью. Так что развлекайся, но помни мои слова, хорошо? А когда придет осознание, что все стало иным, а оно придет, поверь мне, ты вернись мысленно к этому разговору. Когда поймешь, что от всего окружающего тебя начинает тошнить, что жена из пылкой красавицы превратилась в раздражающую занозу, что мир вокруг сминает тебя так, что хочется кричать, ты не прогибайся, не ломайся, а беги. Беги без оглядки, пока твоя собственная жизнь не превратилась в тюрьму.

– Как ты сбежал от нас с мамой?

– Не кори меня за это, Клиф. Твоя мама умерла не по моей вине, и даже останься я с вами, никак не смог бы этому помешать. А то, что я ушел, – он развел руками, – такова уж моя натура. Я не создан для семейной жизни, для рутины, для обычных домашних хлопот.

– Клиф! – услышал я позади себя голос Тессы и оглянулся.

Она стояла на выходе из шатра, на самом краю света, и смотрела на нас. Кто тут со мной, Тесса едва ли могла бы понять.

Отец достал из своего кармана записку и протянул мне:

– Это адрес. Комната в Кроносе. Я приобрел ее специально для тебя. Считай это моим свадебным подарком, сынок. Сможешь там схорониться и найти инструкции, как меня отыскать. Тебе это понадобится однажды, поверь. Придет день, и ты захочешь свободы.

Я взял из его рук записку, скомкал ее в кулаке и кинул к ногам отца.

– Уходи и больше никогда не появляйся в моей жизни.

– Ты об этом пожалеешь, сынок, – в его глазах сверкнула злоба. – Однажды ты вспомнишь мои слова.

– Катись к черту!

Я развернулся и пошел вверх по склону холма к Тессе.

– Что-то случилось? – спросила она, определенно заметив мое мрачное состояние. – Кто это был?

Я оглянулся, но внизу уже никого не было, только темнота.

– Просто призрак заглянул на вечеринку.

– Призрак?

– Несчастный призрак, – кивнул я. – Приходил погреметь цепями.

– На тебе лица нет.

– Это скоро пройдет. Дай только поцеловать тебя.

Это действительно сработало. Стоило только прильнуть к сладким губам Тессы, обнять ее и ощутить тепло, как весь навеянный отцом негатив улетучился. Я вспомнил, что нахожусь на своей свадьбе, что обнимаю супругу, в которую влюблен до беспамятства, что наши чувства взаимны, и это окрыляет.

– Ты написала прекрасную песню, – проговорил я.

– Она для тебя, – ответила Тесса, не выпуская меня из своих объятий. – Для нас обоих. И если ты хочешь, я не стану играть ее больше никогда и никому кроме тебя.

– Заманчиво, конечно, но я не могу так поступить. Это прекрасная песня, и ее должны услышать люди. Пусть знают о нашей любви.

Тесса наконец отстранилась и посмотрела мне в глаза.

– Сегодня я самая счастливая на свете. Спасибо тебе за это.

– Я люблю тебя, Тесс.