ВОЙНА В РАЮ

Глава 21. ЦИТРАУЛ

Оллатир не вернулся, пока солнце не опустилось в море за Инис Бейнайл. Полночи я носил воду и собирал хворост. После захода здесь становилось весьма прохладно. Итак, я стоял на коленях, пристраивая растопку поудобнее, когда надо мной остановился Главный Бард.

— Не зажигай костер, — приказал он, — и приготовь лодку. — Голос Главного Барда был спокоен, руки он держал, упрятав в рукава рубашки. А вот выглядел не очень: лицо серое, видимо, его мучила какая-то болезнь.

Я отложил кресало и направился к берегу, где стояли лодки. Тегид пошел мне помогать. Вдвоем мы протащили одну из лодок по песку и спустили на воду. Я передал Тегиду весло, а Оллатир тем временем устраивался в лодке. Свой рябиновый посох он заботливо уложил на колени. Я оттолкнул лодку и запрыгнул на борт.

Тегид несколько поспешно работал веслом, и я понял: старается попасть во время-между-временами. Солнце уже садилось за Белую скалу; и если мы хотим добраться до островка до наступления сумерек, надо спешить.

Переправились мы быстро, прошли по уже знакомой тропе, поднимаясь к травянистому плато. Оллатир шел впереди, Тегид — за ним, а я замыкал шествие. Опять, как и раньше, ко мне пришло ощущение расширения меня во все стороны, причем с каждым шагом оно нарастало. Это немного нервировало, но я не останавливался, разве что спотыкался чаще моих спутников. Узости тропы следовало обязательно миновать при свете. В темноте там ничего не стоило свернуть себе шею.

Мы вышли на плато как раз в тот момент, когда солнце опустилось в море, вспыхнув напоследок красными, фиолетовыми и оранжевыми цветами. На востоке проступили первые звезды. Оллатир и Тегид поспешили к кургану и начали подъем по крутому склону. На этот раз мне никто не запрещал идти за ними.

Холм на вершине, как я и полагал снизу, заканчивался ровной площадкой. Сотни белых круглых камней были уложены по кругу — каждый камень был вкопан в землю, сверху торчала только верхушка. Камни поменьше образовывали радиальные линии, как спицы колеса, по одной спице на каждую из четвертей. Колонна таким образом обозначала ступицу колеса. Всю ее покрывали замысловатые завитки и спирали кельтского орнамента. Линии на белом камне были вырезаны очень тщательно. Некоторые из ушедших бардов положили к основанию колонны ветки орешника. Одну из них Тегид поднял и протянул мне.

— Держи. Что бы ни случилось, не бросай ветку. — Я уже готовился спросить, чего такого неожиданного он ждет, но в этот момент он поднял руку и провел концами пальцев по моим губам. — Так оно спокойнее. Ни звука! — Слова, уже готовые сорваться с моего языка, куда-то подевались; всякое желание говорить исчезло. Я кивнул и крепче сжал ветку орешника. — Встань за границей круга, — сказал Тегид, указывая на внешний пояс белых камней. Он быстро взглянул на небо, перехватил поудобнее свой дубовый посох, и присоединился к Оллатиру. Главный Бард накинул капюшон плаща на голову и прохаживался вокруг колонны, держа перед собой рябиновый посох.

Оба барда начали обходить каменный палец, и в это время солнце окончательно зашло. На востоке над морем появился край полной луны. Наступило время-между временами.

Оллатир, Главный Бард Мелдрона Маура, остановился и воздел рябиновый посох к небу, держа его обеими руками. Он что-то крикнул на тайном языке бардов. Я лишь понял, что он обращается к богу грома.

Из кожаного мешочка на поясе он достал пригоршню пепла, который барды называют Nawglan, Священная Девятка. Готовят его из смеси золы, полученной от сжигания девяти священных деревьев: ивы, орешника, ольхи, березы, ясеня, тиса, вяза, рябины и дуба. Главный Бард тщательнейшим образом распределил пыль по четырем четвертям и снова обошел посолонь вокруг колонны, священного центра Альбиона, Острова Могущественных.

Тегид сопровождал Главного Барда, отстав на три шага. Он тоже накинул на голову капюшон и сжимал в руках свой посох. Оллатир произносил заклинание, Тегид его повторял. Так они и ходили некоторое время друг за другом.

Не знаю, как долго это продолжалось. Я стоял, полностью лишенный чувств, в немоте, ничего не понимая. Время просто шло. Долго ли, недолго, мне неведомо. Но я хорошо слышал зычный голос Оллатира.

А потом настала тишина. Все замерло в неподвижности. Этакое затишье перед бурей. Отголоски громового голоса Оллатира затихли, но какой-то звук все-таки оставался: не то вода, прорвавшая вдали плотину, не то вдруг наполнившееся русло давно пересохшего ручья — кипящий каскад звуков, все сносящий на своем пути.

Я обернулся и увидел, что плато покрыл грязный желтый туман. Он стремительно накатывался из ниоткуда, выбрасывая вперед отдельные космы. От него плохо пахло. Кожа у меня стала холодной и гладкой, как глина. Туман поднимался по склонам священного кургана.

Я посмотрел в небо. Казалось, звезды текли, как расплавленное серебро. Недавно взошедшая луна окрасилась в цвет крови. Тьма вздымалась и опадала, как бока раненого зверя.

Оттуда, из мертвенно-бледного неба долетел тонкий, завывающий вопль, бескровный и холодный, словно вой ветра, приходящего с ледяных северных высот. Он нарастал, приближаясь к вершине холма, заглушая шум бурлящей воды, наполняя мир звуками опустошения и злобы.

Я увидел нечто призрачное, огромное. Существо, казалось, выплыло из ночного воздуха, соткалось из самого неба, из пространств между струящимися звездами. Его породила тьма, плотью стала ночь, а ночной воздух образовал кровь и кости. Чудовище кричало от ужаса, словно понимая собственную отвратительность.

Такое не может породить земля: оно жило, но все же не было живым; оно двигалось, но это не были движения живого существа; оно кричало, но не имело языка. Такое могло зародиться только в самой адской яме. Оно обладало ни одним телом, а множеством, и ни одно из них не могло считаться его формой, поскольку все они непрестанно двигались, переходя друг в друга, делясь, морщась и разлагаясь, и все же каким-то образом сохраняя одну и ту же отвратительную форму. При взгляде на него кровь замерзала в жилах, а сердце давало сбои.

А еще глаза — десятки тысяч светящихся кошачьих глаз: зловещие, со змеиными вертикальными зрачками, желтые и выпуклые. А еще рты: зияющие, сосущие, мяукающие и сочащиеся ядом. Были и конечности: грубые, уродливые, больше похожие на щупальца; ноги кривые и недоразвитые. За единым торсом таилось множество других: одутловатых, сморщенных, превратившихся в скелет, гниющих, с язвами, покрытыми коростой. Я видел отвратительные головы: лица, обезображенные болезнью и, пустые провалы глаз, носы, изъеденные проказой, белые кости черепа, блестящие под всклокоченными волосами, трясущиеся челюсти, напряженные шеи, почерневшие зубы, десна, истекающие гноем.

Это адское существо неторопливо спускалось к нам с высот. Во всем его облике читалась лишь одна страсть: сожрать нас, уничтожить. Но что-то ему мешало, оставляя в подвешенном состоянии между Землей и бездной, его исторгшей; впрочем, казалось, что эта преграда ненадолго. По мере приближения сила существа росла, все его многосоставное тело конвульсивно дергалось, и все-таки приближалось.

Демоническая сущность простерла над нами страшную длань. Чешуйчатая лапа словно наощупь искала путь вниз, и пустое пространство оставалось единственной нашей защитой.

Когда огромная рука готова была сомкнуться над нами, голос Оллатира стал на две октавы выше. Он очертил посохом круг над головой. Движение было настолько быстрым, что посох зажужжал, рассекая воздух. А потом – ТРАХ! Главный Бард ударил по белой колонне! Посох переломился пополам. С вершины колонны ударил яркий луч света. Бард рухнул на колени, сжимая в руках обломок посоха. Лицо его исказила такая мука, что я хотел броситься к нему, и бросился бы, не удержи меня Тегид.

В глубине кургана родился протяжный звук, напоминающий начало землетрясения. Там, глубоко под землей, что-то ворочалось, сдвигая камни. Но почему-то я не чувствовал ни малейших толчков. Звук отдавался у меня во всем теле, особенно в коленях. Казалось, он проникает сквозь землю и перетряхивает мои кости, поднимаясь вверх по позвоночнику и сотрясая череп. Из меня вдруг ушла вся сила. Я покачнулся.

Оллатир, опираясь на сломанный посох, с трудом поднялся на ноги, но не удержался и упал на основание колонны. Теперь уже весь столб светился мягким жемчужным светом. Меня это совсем не удивило, поскольку все внимание было приковано к Главному Барду. Черты его лица претерпели ужасные изменения.

Он привалился спиной к камню у основания колонны и ревел. Рот широко раскрыт, ноздри раздуты, глаза выпучены — теперь он походил не на человека, а на мощного ревущего быка.

Бычий рев исходил из-под земли, проходил через колонну, становясь голосом Оллатира. Никогда в жизни я не слышал такого голоса! Оно был неожиданно громким, страшным, твердым, как скала, и пустым, как разрытая могила.

Я не заметил момента, когда дикий рев перешел в пение. Поначалу я не разбирал слов, но потом различил имя — Оллатир выкрикивал имя. Он звал Дагду Самилданака — тайное имя высшего бога Альбиона. Оно означает «Благомудрый, Многоодаренный».

— Дагда! Дагда Самилданак! — раз за разом повторял он. — Дагда! Самилданак! Дагда! — Снова и снова звучал жуткий призыв, обретая форму и смысл. Он поднялся вверх, распростершись над нами, как щит, окутывая нас словно плащом — благословенным доспехом, укрывающим от врага всего живого.

— Самилданак! Дагда! Дагда Самилданак! — громовой голос ревел все громче, пока весь холм не задрожал.

Перед этим звуком невозможно было устоять. Я вцепился в ореховую ветку, голова закружилась. Закрыл глаза, но стало только хуже. Земля вылетела к меня из-под ног, и я рухнул на четвереньки, все еще сжимая ветку в руке. Воздуха не хватало. Во рту появился сладко-соленый привкус крови — это я прихватил нижнюю губу зубами.

В панике я взглянул наверх, на руку демона. Призыв Оллатира остановил продвижение твари, но не изгнал. Сколько может удерживать ее Главный Бард? Он уже уставал: голова то и дело падала на грудь, руки обвисали. Изменилась и тональность бычьего голоса. Вот-вот защита Оллатира рухнет, и нас раздавит.

Я поджал под себя ноги и встал. Тегид лежал рядом на боку. Изо рта и из носа течет кровь. Одна рука за головой, другая вытянута в сторону Оллатира. Я понял его недовершенный жест, шагнул к Барду и хотел подставить ладони под его опускающиеся руки. Почему-то я был твердо уверен: пока Бард держит над головой остаток рябинового посоха, мы в безопасности.

Я кинулся в круг к каменному столбу, споткнувшись по пути о тело Тегида. Меня ударило ослепляющей мощью, сравнимой с огненным штормом. В глазах потемнело. Я ничего не видел, слепо продвигаясь вперед. Сердце гулко колотилось о ребра. У столба стоял Оллатир. Голова безвольно свешивалась на грудь, руки тряслись. Как раз в тот момент, когда я добрел до него, последние силы оставили Барда, и руки, сжимавшие обломок посоха, упали вдоль тела. Я подхватил посох и воздел его над головой. Оллатир поднял голову, заметил меня. В его диких глазах мелькнуло узнавание. Он открыл рот и втянул воздух в легкие.

— Дагда! Самилданак Дагда! — взревел Главный Бард. — Бодд сви Самилданак!

Я снова почувствовал странное нарастающее ощущение в руках, особенно там, где я стискивал посох: казалось, руки стали огромными и могучими. Я почувствовал, как сила вливается в мои пальцы, ладони, запястья. Если бы я сейчас взял камень, я легко смог бы раздавить его. Небывалое ощущение разлилось по всему телу. Я мнил себя великаном, наделенным великанской силой.

Я как можно выше поднял обломок посоха. Оллатир громко вскрикнул и упал к подножию колонны. Теперь на ногах оставался только я. Оллатир попытался приподняться, одышливо пытаясь перевести дыхание. Одного взгляда вверх оказалось достаточно, чтобы понять: страшная лапа никуда не делась. Она по-прежнему тянулась к нам. Как бы не велика была моя сила, я не мог ей помешать. Я не бард; я не знаю слов силы. В отчаянии я крикнул Главному Барду:

— Оллатир! Оллатир, не оставляй нас! Пандервидд, помоги!

Судя по всему, бард меня услышал. Цепляясь за мои ноги, он попытался встать. Впрочем, он сразу оставил эту попытку и кивнул мне, призывая наклониться поближе. Я перехватил посох одной рукой и рывком поднял его. Однако стоял он плохо. Колени дрожали, ноги вот-вот готовы были подломиться. Он попытался что-то сказать, но я ничего не расслышал. Каким-то наитием я понял, что должен сказать нечто вместо него. Пришлось приложить ухо почти к самому его рту, и тогда я разобрал:

— Домайн Дорча… — прошептал он на тайном языке бардов. — Сердце… в месте за пределами… Фантарх спит…

Я ничего не понял.

— Что ты говоришь? Скажи прямо!

Но он меня не слушал.

— Ллев! — с усилием выдавал он из себя. — Ллев… твой слуга приветствует тебя!

Лоб его покрывал смертный пот, но глаза горели по-прежнему ярко. Неожиданно он схватил меня в объятия и, прежде чем я успело отстраниться, прижал губы к моему рту и буквально вдавил в меня предсмертное дыхание. Мои легкие переполнились, они готовы были разорваться. Свободной рукой я попытался ослабить его мертвую хватку, оторвать его руку от своей шеи. Но я опоздал. Хватка ослабла и без моих усилий. Тело барда расслабилось и сползло по белой колонне.

— Оллатир! — почти без сил всхлипнул я, — Оллатир, не умирай!

Тщетно. Главный Бард умер.

То, что это случилось как раз тогда, когда я пытался спасти его, меня разозлило. Мне что теперь, в одиночку сражаться с этим адским отродьем? В ярости я выкрикнул:

— Оллатир! Вставай! Ты мне нужен!

Тело жалкой кучей лежало у моих ног.

— Подожди, Оллатир! — Я пнул его ногой, но он не шевельнулся. Тогда я в ярости огрел его посохом, но и это ни к чему не привело. Во мне бушевали гнев и разочарование.

— Дагда! — завопил я, — Дагда Самилданак, оставь его в живых!

И тут меня пронзила мысль: та тварь, что парит над нами, черпает удовольствие и силу в моей истерике. Усилием воли я оттолкнул тело Оллатира, выпрямился и могучим рывком вонзил обломок посоха в камень колонны: раз… и еще раз… и еще. А потом изогнулся и швырнул посох в злобно ухмыляющуюся пасть надо мной. Разом засиявший посох взлетел в ночное небо и поразил жуткую тварь. Послышался звук, сравнимый с ураганным порывом ветра; морда страшного существа разлетелась на тысячи осколков, их подхватил ветер, и они исчезли, как исчезает туман при первых лучах солнца.

Небо сразу посветлело, вспыхнув малиновым и золотым сиянием. Я увидел, как пылающий солнечный ободок вот-вот выглянет из-за горизонта. Время-между-временами!

Через несколько мгновений плато залил золотой свет. В утреннем свете каменная колонна сияла, как звезда. Я прикрыл глаза руками, настолько все вокруг стало ярким. Ночная тварь исчезло, словно ее и не было.

Усталость накатила на меня волной. Я опустился на колени рядом с телом Главного Барда. Слёзы навернулись у меня на глаза, когда я смотрел на эту некогда такую красивую и значительную голову. А я посмел бить ее посохом!

— Прости, Оллатир, — сквозь слезы вымолвил я. — Пожалуйста, прости меня.

Через какое-то время меня нашел Тегид: я все еще плакал над телом, держа голову Оллатира на коленях и омывая ее слезами. Я почувствовал прикосновение к плечу.

— Что здесь произошло? — спросил Тегид.

Я хотел ответить, но выражение лица Тегида остановило меня. Он смотрел на тело в ошеломленном и растерянном молчании, руки тряслись от волнения. Губы пытались что-то произнести и не могли. Наконец он обрел голос и задал единственный вопрос:

— Как?

Я покачал головой. Неужто тварь из преисподней убила его? Или Главного Барда убил Дагда? Я не знал.

Тегид упал на колени рядом со мной и прижал руки к вискам Оллатира. Наклонился и нежно поцеловал уже остывший лоб.

— Да будет добрым твой путь, — пробормотал он.

Бард осторожно снял тело Оллатира с моих колен и принялся расправлять конвульсивно искривленные руки и ноги, разглаживать измятую одежду. Закончив, он встал.

— Где его посох? — спросил он.

— Я его держал его, а потом бросил в эту тварь, — ответил я и в этот момент заметил обломок посоха, лежащий на земле у края круга из белых камней. Я подошел к нему и хотел подобрать то, что осталось от украшенного жезла Главного Барда. Как только моя рука охватила гладкое дерево, я снова почувствовал силу посоха. Я стоял, держа обломок на отлете, как змею. Ощущение силы затопило меня. Опять показалось, что руки и ноги у меня размером со стволы деревьев, голова касается облаков. Сейчас я мог бы двигать горы. Кровь стучала в висках, словно шум прибоя.

Мне казалось, обладая такой силой я могу сделать все. Достаточно поднять руку, и все будет по-моему. Ничто не сможет помешать, ничто не остановит. Земля и небо будут повиноваться моим приказам. С такой силой мне подвластно все. Одно мое желание может исцелить или убить. Я больше не равен другим людям. Там, где им приходится идти, я могу бежать; там, где они бегут, я могу лететь.

Я знал, что с рябиновым посохом могу летать. Достаточно оторвать ноги от земли, и меня понесут невидимые крылья. Я подошел к краю кургана и спокойно ступил за его пределы.