ВОЙНА В РАЮ

Глава 15. СИХАРТ

Проснулся я от того, что Саймон грубо пинал меня под ребра.

— Просыпайся, — призвал он после очередного тычка. — Мы уходим.

Я проснулся и тут же ощутил, как на пустое пространство, освобожденное мозгом, хлынула невзрачная действительность.

— О-о-о! По-моему, я слишком много выпил вчера!

— Привыкнешь, если сумеешь прожить достаточно долго, — утешил меня Саймон со своим особенным лисьим смехом.

Я открыл глаза и огляделся. Все было какое-то мутное. Мой стакан стоял возле головы, накрытый недоеденным куском мяса, моим ужином. Кто-то позаботился обо мне и укрыл плащом, но в остальном все оставалось, как было. От меня несло элем и кровью — она все еще покрывала большую часть моего тела. В глаза как будто насыпали крупный песок. Язык распух, покрылся каким-то налетом и превратился из чувствительного органа в некий кожаный хобот. Мочевой пузырь намекал, что любое неосторожное движение может привести к катастрофе.

— Слушай, прикончи меня прямо здесь и успокоимся на этом, — простонал я.

Саймон рывком поднял меня на ноги и отпустил. Нельзя сказать, что я обрел уверенное равновесие.

— Впрочем, я, наверное, и так сейчас помру.

— Ладно. Шевелись. В реке вымоешься.

Солнце только взошло, и лагерь едва начал шевелиться, когда мы вышли из ворот и спустились по крутой тропе к броду. Несколько воинов уже плескались там, где было поглубже, другие стояли по пояс в ледяной воде, поливая себя горстями.

— Раздевайся, — поторопил Саймон, быстро скидывая с себя одежду.

Я сложил плащ и положил его на камень, затем снял ботинки, носки и брюки, измазанные кровью. Ближайших воинов заинтересовали мои трусы — я понял, что здесь они еще не вошли в моду. Я скинул и их и плюхнулся в ледяную воду, поскользнувшись на крупных камнях.

Саймон с удовольствием нырял и поливал себя водой. Его окликнули, и по тому, как с ним разговаривали, я понял, что он ходит в фаворитах.

Я осторожно зашел поглубже в воду — она слегка завивалась вокруг моих ног и колола меня ледяными иглами. Ближайший воин подошел ко мне и, ухмыляясь, протянул мне что-то, похожее на камень. При ближайшем рассмотрении это оказался кусок желтовато-коричневого мыла, пахнущего жиром с какой-то травяной отдушкой. Воин заботливо показал, как следует намылиться. По его лицу я понял, что он принял меня за человека, никогда не видавшего мыла. Сам он тщательно вымылся, ополоснулся, кивнул на мыло у меня в руке и вылез на берег. Впрочем, почти сразу вернулся с маленьким изогнутым лезвием, похожим на морскую ракушку. Ракушка оказалась бритвой. Отчаянно жестикулируя, он показал мне, как с ней обращаться, шлепнул меня по спине и убрался.

Как только я обвыкся к холоду, я начал оттирать пятна на теле. Внимательно следя за своим отражением в воде, мне даже удалось побриться, не перерезав себе горло. Закончив, я передал мыло и бритву ожидавшему своей очереди воину и почувствовал себя гораздо лучше.

Ужасы предыдущего дня исчезли вместе с пятнами на руках и ногах; страх и отвращение растворились в этой чудной ванне и унеслись с течением. Сейчас мне уже казалось, что вчерашней бойни и вовсе не было, словно я видел все во сне, закончившемся с рассветом. Я ополоснулся и ощутил себя так, словно заново родился.

Пожалуй, я не припомню, чтобы купание так положительно сказалось на моем состоянии: воздух был свежим и чистым, день сиял, словно мир только что сотворили. Солнце пригревало, а западный ветерок был мягким. Вода сверкала там, где резвились и плескались воины, а звук их голосов, когда они приветствовали друг друга, казался необычайно приятным.

Я лег на воду и позволил течению нести себя. Самые простые мысли лениво текли в голове: «Я в Потустороннем мире. Я принимаю ванну. Я плыву. Я счастлив».

Вернулся Саймон.

— Давай-ка заканчивай здесь. Поесть надо. Скоро уходим.

Я вылез на берег, взял свою одежду и критически осмотрел. Очень не хотелось надевать эти грязные вещи, но другой одежды у меня не было. Пришлось облачиться и отправиться вслед за Саймоном. Завтрак состоял из черного хлеба и холодного мяса, оставшегося от вчерашнего пиршества. От эля я отказался, но хлеб с мясом съел.

Кто-то протрубил в рог, и мы побежали. Принц Мелдрин и его бард впереди, за ними — другие конные воины. Остальные старались не отставать. Следом громыхали по камням три повозки с припасами и оружием. Никакого порядка и в помине не было. Воины бежали группами по два-три человека, придерживаясь прибрежной тропы.

Так продолжалось довольно долго. Неожиданно некоторые воины начали петь. Хотя я не мог понять слов, их сильные голоса мне понравились. Солнце поднялось выше, оно приятно грело обнаженную кожу. Движение вообще доставляло удовольствие. Вот уж во что бы не поверил в прежней жизни!

Хотел бы я навсегда остаться с этими людьми? Смешной вопрос. Мне нельзя тут оставаться. Я же пришел найти Саймона, нашел, и теперь надо как-то выбираться в реальный мир.

— Куда мы направляемся? — спросил я Саймона, бегущего рядом.

— В Сихарт возвращаемся.

— Это крепость короля?

— Да.

— Далеко?

— Девять дней, — как ни в чем не бывало ответил он.

— И все пешком?

— А что? Приятная прогулка. Тебя не устраивает? Ходьба — это ниже твоего достоинства?

— Ну что ты на меня наезжаешь! Я здесь новенький, ясно? Просто хотел понять, что происходит.

Саймон нахмурился и не ответил.

— Что на тебя нашло, Саймон? Я думал, ты будешь рад меня видеть. А вместо этого ты ведешь себя так, будто я твоя младшая сестренка, заболевшая оспой или что-то в этом роде.

— Извини, — проворчал он, но я не поверил в искренность извинений.

— И это все? Ты хотел бы, чтобы я вообще тут не появлялся. Но я появился, и ты боишься, что я испорчу тебе отпуск. Ну, извини, теперь ничего не поделаешь.

Он остановился, схватил меня за плечи и развернул лицом к себе.

— Послушай меня, — прошипел он сквозь стиснутые зубы. — Я не просил тебя меня искать. Я не просил меня спасать. Я вполне могу позаботиться о себе сам. Но теперь, когда ты здесь, лучше бы тебе успокоиться. Один раз я тебя спас, но не обязательно спасу снова. Понял?

— Да чего уж тут не понять?

— Вот и хорошо.

— Но я не собираюсь здесь оставаться, Саймон. И ты тоже. Нам нужно вернуться — как можно скорее. Чем дольше мы тут пробудем, тем сложнее становится положение. — Я напомнил ему об опасностях пребывания в Потустороннем мире. — Пойми, Саймон, чем дольше мы тут пробудем, тем больше риск для этого мира.

— Да понял я, понял. Ты хочешь сказать, что наше присутствие способно воздействовать на этот мир. А если изменится что-то здесь, то изменится и там, в реальном мире.

— Вот именно! Неизвестно, что там может случиться. — Хорошо, что Саймон так быстро это понял. — Надо как можно быстрее выяснить, где расположен следующий портал и когда он откроется.

— Думаешь, это так просто?

— А нельзя ли спросить этого, как его, Руада, барда принца?

Саймон отмахнулся.

— С этим я как-нибудь справлюсь сам. Все равно, пока не придем в Сихарт, ничего нельзя сделать. Подожди несколько дней, ладно? И успокойся, наконец. Просто осмотрись. Возможно, тебе здесь понравится.

— Ладно. Несколько дней, наверное, ничего не изменят, — я помолчал, глядя на яркий мир вокруг. — Хорошо. Подождем.

— Договорились, — сказал он, сверкнув своей знаменитой улыбкой. — Я этим займусь. — Я почувствовал, как груз ответственности свалился с моих плеч. — Это действительно сказочное место. Настоящий рай.

Итак, мы продолжили марш по долине, а серебристая Модорн то и дело поблескивала сквозь кусты рядом с нами. Пожалуй, Саймон прав, это был сказочный мир — такой свежий и нетронутый, безупречный, невероятно красивый. То, что я видел вокруг, неизменно приводило меня в восторг. На пути вставали подернутые дымкой тумана холмы, вдали они становились голубыми, серебряные блики на воде не застили стройные белые березы. Иногда из воды выпрыгивала крапчатая форель; вдруг встречалась кипа желтого лишайника, густо разросшегося на иссиня-черном камне; в вышине пели птицы… Дыхание перехватывало от всего этого великолепия, а в душе просыпалось нечто сродни поклонению. Я вдруг подивился скудости собственного духа. Здешняя простая природная красота одновременно и трогала меня, и укоряла. Неужели в моей жизни настолько не хватало чудес, что вид залитого солнцем холма способен вызвать во мне такие сильные чувства?

В этом сияющем раю я вдруг ощутил, что в моих скитаниях по жизни я совершенно не замечал красоты вокруг. И я горько об этом пожалел. Я был слеп, и вдруг обрел зрение. Я одновременно и дорожил этим даром и сожалел о временах невежества и расточительства, ставших зримыми лишь сейчас. Я шел, словно пьяный, по земле одновременно чужой и родной до мельчайших деталей. Не раз я ловил себя на том, что бормочу вслух: «Вот оно! Вот как должно быть». Но спроси меня кто-нибудь, что я имею в виду, я бы не смог ответить. Я слишком недолго пробыл здесь, слишком неожиданным оказался опыт, слишком фантастическим, чтобы поддаваться осмыслению. Я шел и удивлялся. А пока шел, неповторимое очарование Потустороннего исподволь пропитывало все мое существо. Да, очарование — это именно то слово; и чем больше видели мои глаза, тем слабее становилась моя воля к сопротивлению. Я, сам того не заметив, подпал под здешние чары, и теперь сама мысль о возвращении в явленный мир вызывала отвращение. Еще немного и я просто перестал думать о возвращении, отдавшись великолепию и богатству окружавшей меня природы.

Семь дней мы шли щедрой долиной Модорн, следуя вдоль реки на юг. Надо сказать, шли мы быстро, разбивая лагерь у реки в сумерках и отправляясь дальше с рассветом. К концу седьмого дня долина расширилась и превратилась в болотистые луга, окруженные лесами на холмах. Наконец мы оставили речную долину.

Уже в сумерках девятого дня мы увидели южную крепость принца Мелдрина Маура: Сихарт. Поселение возвышалось над равниной, занимая обрывистое плато с видом на море. Крепость видна была издалека, да и как иначе? Она словно великолепная корона венчала вершину холма, в огненном свете заходящего солнца напоминая город, высеченный из драгоценного камня. Даже издали он казался резиденцией великого и могущественного короля: внушительный, грозный. Однако был в ней оттенок гостеприимства — как будто к человеку, правившему таким местом, можно было запросто подойти и попроситься на ночлег.

Склоны, ведущие к каэру, были расчищены под поля. Там работали крестьяне, готовя землю к весеннему севу. Когда отряд подошел ближе, крестьяне побросали свои мотыги и побежали встречать нас. Нам оказали теплый прием, и я решил, что многие из тех, кто работал в поле, приходились нашим воинам родственниками.

Мы поднимались по тропе к стенам каэра, когда из широко открытых ворот хлынула толпа детей и женщин. Все хотели нас приветствовать. Воины спешились, их мгновенно окружили. Мы шли пешком, но и нас встретили так же тепло: женщины смеялись, дети брали нас за руки, и многим из нас достались венки из весенних цветов. Сразу стало понятно, что отряд вернулся домой. В нашей реальной жизни так редко встречают…

— Почему все такие молодые? — спросил я Саймона. — Здесь никто не стареет?

Саймон подмигнул симпатичной девушке с длинными каштановыми локонами, и утвердительно кивнул.

— Не совсем так. Это только кажется, что они живут вечно. Но ты прав, стареют они не так, как мы. — Он посерьезнел и взглянул мне в глаза. — Ты тоже не постареешь, пока здесь находишься. Подумай об этом.

Надо же! Никогда не стареть! Я не успел обдумать это серьезное открытие. Нас закружили, чуть ли не на руки подняли, и повели в крепость. Сопротивляться было бесполезно, и вместо этого я стал смотреть на море. Сверкающая дуга широкого залива на юге тонула в темно-фиолетовых сумерках. Красиво! Вот и думай об этом, Льюис, сказал я сам себе. Почему бы тебе и не жить долго на этой вечно сияющей земле? Почему бы тебе не жить здесь всегда? Такая возможность ошарашила меня, раньше я и мысли такой не допускал.

— Это Мьюир Глейн, — сообщил Саймон, неправильно истолковав мое ошеломление. — Здесь в устье реки стоит королевская верфь, как раз вон там, — он указал в сторону залива, — между Сихартом и Модорном.

Он поспешил присоединиться к праздничной толпе, направлявшейся в каэр. Я неохотно последовал за ним, не очень-то уверенный, что меня там примут. Слова Саймона напомнили мне, что я все-таки здесь чужой. Я подумал и решил, что беспокоиться пока рано. Лучше осмотреть крепость.

Высокий частокол переходил в две деревянные стены. Они образовывали узкий коридор, наверняка ставший бы серьезным препятствием для противника, поскольку коридор вел не прямо к воротам, а вдоль стен. Бревна почернели от времени, но и только — ни следа гнили на них я не заметил. Что и говорить — надежное убежище для могущественного правителя.

Через высокие деревянные ворота мы прошли на просторный, заросший травой двор. По моим представлениям здесь могла разместиться целая армия. По периметру двора стояли невысокие круглые каменные домики с крутыми соломенными крышами. Были здесь дома и побольше, но основная часть служила простыми спальными помещениями. Два больших продолговатых строения, судя по дыму, использовались в качестве кухонь. Там стояли печи, в которых что-то варилось.

На противоположном конце двора возвышалась высокая крыша королевского зала: выглядел он как большой амбар из мощных дубовых бревен, опоясанный по низу камнем. Щели проконопачены зеленым и оранжевым мхом, от чего стены казались бархатными. Две двери, достаточно большие, чтобы в них могли проехать двое конных в ряд, стояли распахнутыми; по обеим сторонам возвышались огромные каменные колонны. У каждой наверху в огромных железных корзинах горел огонь. Колонны сверху донизу украшали замысловатые узоры — головы и тела птиц и зверей переплетались в бесконечно сложных узлах и завитках.

Возле колонн нас встретили царедворцы и сам король на красивой колеснице. Он выехал с дальнего конца. Спицы колес сверкали на солнце, плюмажи над вороными важно раскачивались. Король сошел с колесницы. От него глаз невозможно было оторвать. По всему двору от его фигуры растекались властные волны; неторопливые движения, и ни один человек, включая меня, не усомнился бы в том, что видит истинного повелителя.

Его имя — Мелдрон — означало «Золотой Воин», насколько я понимал древний кельтский язык, добавленная к имени часть «Маур» говорила о том, что перед тобой великий золотой король-воин, высоко чтимый своим народом. Он и вправду был золотой: сверкающий торк на шее сплетен из трех толстых золотых полос; пояс из золотых чешуек на манер рыбьей чешуи; мускулистые руки украшали широкие кольца из красного золота в форме переплетенных змей с рубиновыми глазами; желтый плащ с белыми гербами и каймой, прошитый золотыми нитями, колыхался за спиной; золотая рукоять меча горела. Позади короля стоял юноша с белым круглым щитом и длинным копьем с золотым наконечником.

На короля трудно было смотреть, почти как на солнце. Сияние ослепляло, а великолепие обжигало. Он подавлял величием: длинные светлые локоны собраны в тяжелую косу, густые усы, темные глаза смотрели серьезно и спокойно. Черты лица Мелдрона Маура говорили о благородном происхождении: высокий красивый лоб, прямой нос, твердая челюсть и подбородок, прямые темные брови и резко очерченные скулы.

Когда он заговорил, мне показалось, что бог отверз уста — голос у короля оказался глубоким и бархатистым, с едва слышным ироничным оттенком и осознанием собственной силы. Я не сомневался, что при необходимости таким голосом можно повелевать стихиями.

Королевский бард стоял рядом с ним справа, на полшага позади. Как и Руад, Главный Бард носил простую одежду темно-коричневого цвета, только плащ имел насыщенно-фиолетовый цвет, а брошь на плече — золотая. На шее — тонкий золотой торк. В лице этого высокого, сурового на вид человека я наконец увидел признаки возраста: бард не выглядел старым, даже пожилым его назвать язык не поворачивался, зато достоинства и серьезности, присущих знатным людям, хватило бы на всех собравшихся. Такой летний возраст. Гордый, торжественный и мудрый, Главный Бард Оллатир безмятежно стоял рядом с королем; каждым дюймом своего долговязого тела он внушал людям не меньшее уважение, чем сам король. Невозможно было усомниться: передо мной Главный Бард.

Король повел рукой и на двор пала тишина. Говорил он короткими, четкими фразами. Иногда мне казалось, что я слышу знакомое слово, и я догадывался, что король произносит приветственное слово. Тут подошел принц Мелдрин; они пожали друг другу руки и обнялись. Принц что-то сказал и повернулся, указывая на отряд воинов, вернувшихся с ним. Бард принца подошел к королю и начал громко напевно что-то вещать.

Я повернулся к Саймону, стоявшему рядом, и шепотом спросил:

— Что происходит?

— Руад исполняет для царя балладу о битве, — ответил Саймон.

— А он-то откуда знает? Его же там не было? Они появились только когда все уже кончилось.

— Все он знает. Они с принцем наблюдали за ходом сражения с вершины холма.

— Ну ладно, — проворчал я. — И что он говорит?

— Рассказывает королю и народу, что мы храбры и непобедимы, что мужество течет в наших венах, что мы медведи в бою и тому подобное. — Он прислушался. — Теперь он описывает саму битву — какая стояла погода, как выглядела лощина, сколько было врагов и все такое.

— Да, понимаю, — кивнул я. Бард пел еще долго, а когда замолчал, снова заговорил король.

— А сейчас о чем они? — нетерпеливо спросил я.

— Король объявляет, что его честь восстановлена благодаря достойным восхищения подвигам его воинов. Он объявляет пир в нашу честь.

Упоминание про пир мне понравилось. После недельной прогулки по холмам я изрядно проголодался.

— Отлично! Веди меня туда!

— Не торопись. Пир будет завтра, — кисло сообщил мне Саймон. — Сегодня вечером мы отдыхаем.

Пришлось довольствоваться куском хлеба и глотком теплого пива, а потом завалиться спать. Семейные воины разошлись по своим домам, прочие разбрелись в поисках места ночлега. Мы с Саймоном направились к одному из трех длинных зданий с низкой крышей — он назвал их «Домами воинов», — завернулись в шерстяные плащи и упали на тюфяки из свежей соломы.

Спал я прекрасно. В мягкой тьме, наполненной шумом дыхания воинов, я испытывал редкое чувство защищенности. В стенах крепости Великого Короля, среди людей, без колебаний готовых отдать кровь и жизнь друг за друга, я спал, как новорожденный младенец. А проснувшись на рассвете, подумал, что хотел бы всегда просыпаться среди таких людей.