Нэпман 9. Восхождение

Глава 18 Химическая лаборатория

Ба, какие люди. Наконец-то, наш любимый гениальный чудак.

— А вот и Борис Ильич пожаловал, — тихо сказал Губкин, заметив мой взгляд.

— Вороножский, наш вундеркинд химии. Но, предупреждаю, человек крайне своеобразный.

— Я знаю, — улыбнулся я. — Мы знакомы по Нижнему Новгороду. Ценнейший специалист, хоть и со своими особенностями.

Вороножский, словно услышав разговор о себе, мгновенно изменил траекторию движения и направился прямо к нам, лавируя между рядами стульев подобно кораблю в бурном море. Его длинный черный халат развевался как средневековая мантия, а пенсне, сверкающее в лучах света, придавало ему сходство с алхимиком из старинных гравюр.

— Краснов! — воскликнул Вороножский, подлетая к президиуму. — Я почувствовал ваше присутствие! Марс и Юпитер указали, что вы затеваете нечто грандиозное. Когда можно начинать эксперименты с каталитическим крекингом?

Ученые, сидевшие поблизости, переглянулись с улыбками и недоумением.

Репутация Вороножского как блестящего, но крайне эксцентричного ученого была хорошо известна в научных кругах.

— Рад видеть вас, Борис Ильич, — я пожал его холодную, сухую руку. — В ближайшие дни будем обустраивать лабораторию специально для ваших исследований. А пока почему бы вам не поделиться с коллегами идеями о новых катализаторах?

Глаза Вороножского загорелись фанатичным огнем. Он неожиданно ловко взобрался на стол президиума, сбросив ногой несколько стопок бумаг, и воздел руки к потолку:

— Коллеги! Братья по науке! Мы стоим на пороге величайшего открытия со времен Менделеева! Катализатор на основе редкоземельных элементов, активированный по моей уникальной методике, способен увеличить выход бензиновых фракций на сорок процентов! На сорок процентов, вы слышите⁈

Губкин закатил глаза, но промолчал. Вороножский, при всей эксцентричности, был признанным гением в области катализа, и его идеи действительно могли произвести революцию в нефтепереработке.

— И это еще не все! — продолжил Вороножский, доставая из кармана халата маленькую стеклянную колбу с каким-то порошком. — Познакомьтесь, это Николаус!

Мой новый каталитический помощник. Он подсказал мне идею о кислотной активации алюмосиликатов. Мы будем внедрять в решетку катализатора ионы лантана и церия, создавая активные центры невиданной эффективности!

Несмотря на странную манеру изложения, суть идеи Вороножского абсолютно верна.

Именно такие катализаторы использовались в нефтепереработке будущего, откуда я пришел. Этот чудаковатый гений каким-то непостижимым образом интуитивно нащупал технологии, которые в моей реальности появились лишь через десятилетия кропотливых исследований.

— Борис Ильич прав, — вмешался Ипатьев, и зал моментально затих, прислушиваясь к мнению признанного авторитета в области катализа. — Идея модифицирования алюмосиликатов редкоземельными элементами чрезвычайно перспективна. В наших опытах мы наблюдали схожие эффекты, но не довели исследования до промышленного применения.

Это выступление придало идеям Вороножского легитимность в глазах научного сообщества. Часть ученых уже обступила его, засыпая вопросами о деталях приготовления катализатора и методике проведения экспериментов.

Заседание научного совета продолжалось еще несколько часов, постепенно трансформируясь в своеобразный мозговой штурм.

Идеи, гипотезы, проекты возникали, обсуждались, модифицировались в творческой атмосфере научного поиска. Я наблюдал за происходящим с чувством глубокого удовлетворения. Именно такую атмосферу свободного научного поиска я и стремился создать.

Когда основные организационные вопросы были решены, и институт фактически получил новую структуру и направления исследований, я взял заключительное слово:

— Товарищи! Сегодняшний день войдет в историю советской науки как поворотный момент. Мы закладываем фундамент не просто нового научного центра. Мы создаем базу для энергетической независимости нашей страны на десятилетия вперед. Уверен, что через пять лет мы с гордостью оглянемся на сегодняшнее решение и скажем: мы сделали правильный выбор!

Под аплодисменты зала Губкин официально закрыл заседание совета, но ученые не спешили расходиться. Группы специалистов продолжали обсуждать детали проектов, размечали карты, чертили схемы. Научный энтузиазм захватил даже самых консервативных профессоров.

Я подошел к Архангельскому, который увлеченно объяснял что-то молодым аспирантам, собравшимся вокруг его карты:

— Андрей Дмитриевич, найдется минутка?

Молодой геолог тут же оторвался от объяснений и с горящими глазами повернулся ко мне:

— Конечно, товарищ Краснов! Я хотел поблагодарить вас за доверие. Вы не пожалеете, что отправили нашу комиссию в Ромашкино.

— Я в этом уверен, — кивнул я. — Но сейчас нужно двигаться дальше.

Подготовьте план новой, более масштабной геологоразведочной экспедиции. Я хочу, чтобы вы лично возглавили ее. Цель — детальное изучение всего региона вокруг Ромашкино в радиусе ста километров.

Глаза Архангельского расширились от восторга:

— Сто километров? Но это же… это охватит почти всю Татарию!

— Именно, — подтвердил я. — И, возможно, часть Башкирии. Я убежден, что Ромашкинское месторождение — лишь первая ласточка. Весь регион может оказаться гигантской нефтяной провинцией.

Архангельский энергично закивал:

— Я тоже так думаю! Геологические структуры вокруг Ромашкино указывают на возможность существования целой системы месторождений. Особенно перспективен район вблизи деревни Туймазы. Там обнаружены выходы нефти на поверхность еще в прошлом веке, но никто не проводил глубокого бурения

Я улыбнулся, не показывая вида, что точно знаю о существовании Туймазинского месторождения, еще одного гиганта «Второго Баку», который будет открыт в моей реальности лишь через несколько лет.

— Тогда включите этот район в план экспедиции, — сказал я. — Ресурсы не ограничены. Вы получите все необходимое оборудование, транспорт, персонал.

Задача — максимально полная и детальная разведка.

Архангельский просиял и уже собирался вернуться к карте, когда я добавил:

— И еще кое-что, Андрей Дмитриевич. Я сам хочу присоединиться к экспедиции на некоторое время. У меня есть определенные предположения насчет перспективных участков.

Молодой геолог явно удивился, но быстро справился с эмоциями:

— Буду рад, товарищ Краснов! Ваше присутствие придаст экспедиции особый вес. И, думаю, вашим предположениям можно доверять. Вы ведь безошибочно указали на Ромашкино.

Я похлопал его по плечу:

— Научная интуиция, Андрей Дмитриевич. Просто научная интуиция.

Неделю спустя после исторического заседания научного совета я стоял посреди огромного зала в новом корпусе института.

Строительство основного комплекса зданий на Ленинском проспекте еще только начиналось, но для первоочередных нужд мы приспособили бывший склад химического предприятия на окраине Москвы. Помещение выглядело внушительно.

Двадцать метров в длину, пятнадцать в ширину, высокие потолки с мощными вентиляционными системами.

По моему указанию зал разделили на несколько секций. Центральную часть занимала лаборатория каталитического крекинга с новейшим оборудованием, закупленным в Германии и США.

Сверкающие стальные реакторы, вакуумные установки, дистилляционные колонны, сложные системы автоматического контроля температуры и давления. Все это больше напоминало научно-фантастический роман, чем типичную советскую лабораторию начала тридцатых годов.

В дальнем углу расположились геофизики с сейсмографическим оборудованием, которое Архангельский уже готовил к отправке в экспедицию. Рядом геологи изучали образцы пород из Ромашкино под мощными микроскопами, определяя их структуру, пористость, проницаемость.

Но самой важной и, что существенно, самой засекреченной частью комплекса была небольшая изолированная лаборатория в стеклянной перегородке у дальней стены. Над ее дверью висела лаконичная табличка: «Специальный сектор. Вход только по особым пропускам».

Именно туда я направился сейчас, доставая из кармана специальный именной пропуск с фотографией и множеством печатей. Охранник в форме ОГПУ внимательно изучил документ, сверил мое лицо с фотографией и только после этого отпер тяжелую стальную дверь.

Внутри «Специального сектора» царила атмосфера сосредоточенной работы.

Пять молодых ученых в белых халатах работали с различными установками. В углу за отдельным столом сидел Ипатьев, погруженный в изучение каких-то графиков.

— Владимир Николаевич, — я подошел к академику. — Как продвигаются исследования?

Ипатьев поднял голову, и я снова поразился живости его взгляда, несмотря на возраст. В свои шестьдесят четыре года он сохранял ясность ума и научный энтузиазм молодого исследователя.

— Превосходно, Леонид Иванович, просто превосходно, — он указал на графики. — Молодые люди действительно талантливы. За три недели мы прошли путь, который в американской лаборатории занял бы месяцы. Особенно впечатляют результаты Карчевского по полимеризации.

Я кивнул, рассматривая графики. «Специальный сектор» создан для разработки новейших технологий переработки нефти, от каталитического крекинга до синтеза полимеров.

По сути, мы внедряли здесь технологии, которые в моей реальности появились лишь в послевоенный период. И делали это под видом обычных научных исследований.

— Кстати, Борис Ильич обещал сегодня принести новый катализатор, — сообщил Ипатьев. — Говорит, что подготовил его «в час Меркурия под восходящей Венерой». — Академик слегка улыбнулся. — Странный человек, но, несомненно, гениальный химик.

В этот момент дверь лаборатории распахнулась, и на пороге возник Вороножский собственной персоной. За ним по пятам следовал Архангельский с большим тубусом для карт и планшетом полевого геолога.

— А вот и мы! — провозгласил Вороножский, воздевая руки. — И мы принесли то, что изменит историю нефтехимии! Знакомьтесь, это Николаус Второй! — он протянул вперед маленькую стеклянную колбу с серовато-зеленым порошком. — Пятиокись ванадия с примесью молибдена и лантана, активированная при строго определенном положении звезд!

Архангельский, явно привыкший к выходкам эксцентричного химика, только с улыбкой покачал головой и обратился ко мне:

— Леонид Иванович, я принес детальную карту маршрута экспедиции и смету расходов. Когда сможете просмотреть?

— Прямо сейчас, — я указал на свободный стол в углу. — Садитесь, покажите, что у вас получилось.

Архангельский расстелил большую карту Волго-Уральского региона, испещренную пометками, стрелками и условными обозначениями.

— Вот основной маршрут, — он провел пальцем по красной линии. — От Ромашкино на юго-восток, через весь перспективный район. Здесь, у деревни Туймазы, планируем организовать временную базу и провести более детальное исследование. Затем движемся дальше, в Башкирию.

Я внимательно изучал карту, мысленно сопоставляя ее с теми знаниями о месторождениях региона, которые помнил из своего прошлого. Нужно так скорректировать маршрут экспедиции, чтобы охватить все ключевые точки, но при этом не вызвать подозрений своей «необъяснимой» осведомленностью.

— А что насчет этого района? — я указал на точку западнее намеченного маршрута, притворяясь, что просто интересуюсь.

Архангельский пожал плечами:

— Не очень перспективный участок, по предварительным данным. Равнинный рельеф, отсутствие характерных геологических структур на поверхности…

— И все же я бы рекомендовал включить его в маршрут, — сказал я, зная, что именно там расположено Шкаповское месторождение, еще один нефтяной гигант, который будет открыт в моей реальности лишь через десятилетие. — Некоторые особенности микрорельефа указывают на возможные подземные структуры. К тому же, там есть упоминания местных жителей о «горючей воде» в колодцах.

Архангельский с уважением посмотрел на меня:

— Если вы настаиваете, включим. Ваша интуиция уже не раз себя оправдывала.

В это время со стороны лабораторных установок раздался возбужденный возглас. Вороножский, нарушая все правила безопасности, лихорадочно смешивал какие-то реактивы в большой колбе, одновременно что-то бормоча себе под нос.

— Борис Ильич, что вы делаете? — встревоженно спросил Ипатьев, поднимаясь с места.

— Тсс! — шикнул на него Вороножский. — Не мешайте! Николаус подсказал мне гениальную идею. Сейчас мы ускорим активацию катализатора в десять раз!

Он сыпал серовато-зеленый порошок в колбу с прозрачной жидкостью, одновременно нагревая ее на спиртовке и что-то нашептывая. Молодые сотрудники лаборатории с интересом наблюдали за процессом, хотя некоторые выглядели обеспокоенными нарушением протокола.

— Сейчас, сейчас… — бормотал Вороножский. — О, великий Гермес! О, мудрый Парацельс! Помогите вашему недостойному последователю! Николаус, ты чувствуешь это? Энергия преобразования, великая сила трансмутации!

Жидкость в колбе начала менять цвет, постепенно приобретая глубокий синий оттенок с фиолетовым отливом. Вороножский торжествующе поднял колбу:

— Готово! Активированный катализатор! Теперь проверим его на модельной реакции.

К моему удивлению, несмотря на странный ритуал и нарушение всех возможных научных протоколов, эксперимент Вороножского дал отличные результаты. Когда катализатор добавили в модельную смесь углеводородов, имитирующую нефть, степень конверсии тяжелых фракций в легкие составила почти семьдесят процентов.

Невероятный результат для тех технологий, которые существовали в начале тридцатых годов.

— Потрясающе, — признал Ипатьев, изучая результаты анализа. — Борис Ильич, если отбросить всю эту мистику с созвездиями и заклинаниями, вы создали революционный катализатор. Это прорыв в нефтехимии.

Вороножский гордо выпятил грудь:

— Конечно, прорыв! Николаус никогда не ошибается. Созвездия всегда подсказывают правильный путь! Сегодня Юпитер в соединении с Сатурном, идеальное время для синтеза новых материалов!

Я не стал разубеждать эксцентричного гения. Если его методы, какими бы странными они ни казались, приводят к нужным результатам, пусть продолжает работать в своем стиле. В конце концов, в истории науки известно немало случаев, когда важнейшие открытия делались самыми необычными путями.

— Борис Ильич, — обратился я к химику, — как вы оцениваете возможность промышленного внедрения вашего катализатора? Сможем ли мы масштабировать процесс для заводских условий?

Вороножский на мгновение задумался, погладил свой крючковатый нос:

— Для этого нужно будет уточнить астрологические расчеты… — пробормотал он, но, заметив мой скептический взгляд, быстро добавил: — То есть, я хотел сказать, нужно оптимизировать процесс синтеза. В принципе, при правильном подборе оборудования и условий, мы сможем наладить производство до ста килограммов катализатора в месяц. Этого достаточно для перерабатывающей установки средней мощности.

— Отлично, — удовлетворенно кивнул я. — В таком случае, подготовьте детальное описание процесса и требования к оборудованию. Мы начнем строительство опытной установки каталитического крекинга на Ново-Бакинском заводе уже в следующем месяце.

Ипатьев поднял на меня недоуменный взгляд:

— Так скоро? Обычно от лабораторных испытаний до промышленного внедрения проходит несколько лет. Нужны многочисленные проверки, испытания, сертификации…

— У нас нет этих нескольких лет, Владимир Николаевич, — твердо ответил я. — Стране нужен высококачественный бензин для авиации уже сейчас. Каждый месяц промедления — это отставание в технологической гонке, которую мы не имеем права проиграть.

Упоминание о военных нуждах подействовало. Ипатьев, сам бывший генерал царской армии, прекрасно понимал важность технологического превосходства для обороноспособности страны.

— В таком случае, мы ускорим работу, — сказал он. — Но все же необходимо провести хотя бы минимальный цикл проверок безопасности. Катализаторы на основе ванадия могут быть токсичными.

— Безусловно, — согласился я. — Безопасность на первом месте. Но все процессы должны идти параллельно, без бюрократических задержек.

Следующий час мы провели, обсуждая технические детали проекта. Ипатьев и Вороножский, несмотря на разницу в характерах и научных подходах, прекрасно дополняли друг друга. Академическая основательность первого уравновешивала экспериментаторский азарт второго.

Вместе они создавали мощный тандем, способный за месяцы пройти путь, который в обычных условиях занял бы годы.

Завершив обсуждение технических вопросов, я отвел Архангельского в сторону для детального разговора об экспедиции:

— Андрей Дмитриевич, я присоединюсь к вам на начальном этапе маршрута. Необходимо лично убедиться, что все идет по плану. Когда планируете выезд?

— Через десять дней, Леонид Иванович, — ответил геолог. — Сейчас заканчиваем комплектацию оборудования. Получаем новые буровые станки для структурной разведки, легкие, транспортабельные. С ними мы сможем быстро обследовать большие площади.

Я улыбнулся, глядя на воодушевление молодого ученого.

— Не сомневаюсь, что экспедиция увенчается успехом, — сказал я. — Под вашим руководством, Андрей Дмитриевич, мы откроем не одно месторождение.

Покидая лабораторию, я испытывал глубокое удовлетворение. Научный центр, о котором я мечтал, становился реальностью.