Нэпман 9. Восхождение

Глава 11 Доклад

Ранним московским утром моя машина остановилась перед массивным зданием Наркомата тяжелой промышленности на Мясницкой улице.

После жаркого Баку столичная прохлада казалась непривычной. Мелкий моросящий дождь покрывал брусчатку серебристой пленкой, придавая городу серовато-стальной оттенок. Цвет, так соответствовавший духу индустриализации.

Я поправил папку с документами под мышкой и быстрым шагом направился к парадному входу. Часовой с винтовкой проверил мой пропуск и кивнул на широкую мраморную лестницу.

Несмотря на раннее время, наркомат уже жил полной жизнью. По коридорам спешили люди с озабоченными лицами, из кабинетов доносился стук пишущих машинок, телефонные звонки.

Атмосфера напоминала улей. Такая же деловитая суета, такая же целеустремленность.

Секретарь Орджоникидзе, сухопарый мужчина с аккуратно зачесанными назад редеющими волосами и цепким взглядом, оторвался от бумаг, когда я вошел в приемную.

— Товарищ Краснов? Вас ждут. Нарком уже три раза справлялся, — в его голосе слышалось неодобрение моим пятиминутным опозданием.

— Поезд задержался на подъезде к Москве, — коротко объяснил я, хотя на самом деле провел полночи, перечитывая телеграмму Звонарева и составляя план действий по танковому проекту.

Не дожидаясь разрешения, я постучал в массивную дверь кабинета.

— Входите! — раздался характерный голос с грузинским акцентом.

Когда я переступил порог, Серго Орджоникидзе стоял у огромной карты СССР, испещренной красными флажками индустриальных новостроек. Невысокий, коренастый, с характерными черными усами и пронзительным взглядом темных глаз, он излучал неукротимую энергию.

— А, вот и наш нефтяной чародей! — он шагнул мне навстречу, крепко пожимая руку. — Рассказывай, как Баку? Как Каспий? Давно я там не был… Душа иногда тоскует по тем местам.

Кабинет наркома впечатлял размерами. Высокие потолки, огромные окна, выходящие на Мясницкую, массивный письменный стол, заваленный папками, картами, чертежами.

На стенах портреты Ленина и Сталина, диаграммы выполнения пятилетки, схемы новых заводов. В воздухе витал запах папиросного дыма, свежих чернил и типографской краски от многочисленных докладов.

— Баку преображается, Григорий Константинович, — ответил я, доставая из папки первые документы. — Модернизация идет полным ходом. Турбобур Касумова — настоящий прорыв.

Орджоникидзе быстрым жестом указал мне на стул у своего стола, а сам опустился в кресло, склонившись над разложенными мной материалами.

— Да-да, телеграфировали мне. Впечатляющие результаты. Тридцать два процента прироста дебита скважин, четырехкратное увеличение скорости бурения… — он пробежал глазами по первой странице отчета. — Каким чудом вам удалось внедрить эту технологию так быстро?

— Не чудом, а благодаря системной работе, — я развернул схему производственного цеха. — Мы перепрофилировали участок механического завода. Весь опытный цех запустили за две недели. Сам Касумов гениальный конструктор, остальное дело организации и ресурсов.

Нарком внимательно изучал производственную схему, время от времени покусывая кончик карандаша.

— А что с диверсией на компрессорной станции? — резко сменил он тему. — Из сводок ОГПУ тревожные сведения.

— Действительно, была попытка сорвать модернизацию, — я придвинул фотографии разрушенной станции. — Бывшее руководство Азнефти, Мамедов и его сообщники, организовали взрыв на центральной компрессорной. Но мы использовали ситуацию в свою пользу. Вместо восстановления старого оборудования полностью модернизировали станцию. Установили электрические компрессоры отечественного производства, автоматическую систему контроля давления.

— Хм, из поражения сделали победу, — удовлетворенно хмыкнул Орджоникидзе. — Кстати, о победах… Что с каталитическим крекингом? Как продвигается?

Я достал еще одну папку с чертежами опытной установки.

— Завершается монтаж на заводе №3. Пробный запуск запланирован через две недели. Предварительные лабораторные испытания показывают, что выход бензина увеличивается на тридцать процентов, а октановое число повышается до семидесяти восьми.

— Семьдесят восемь? — присвистнул Орджоникидзе. — Невероятно! Наши авиаторы будут в восторге.

— Да, но это требует синхронизации с моторостроением, — уточнил я. — Такой бензин раскроет свой потенциал только с новыми авиационными двигателями, над которыми сейчас работают конструкторы. Нужно координировать эти разработки.

Орджоникидзе энергично кивнул, делая пометки в блокноте.

— Ворошилову скажу. И Алкснису. Пусть моторостроители ускорятся, — он глянул на меня с хитринкой. — А какие еще технические чудеса ты привез из Баку?

Я вытащил образец катализатора. Серый металлический цилиндрик, разработанный группой профессора Мехтиева.

— Вот, Григорий Константинович. Катализатор на основе алюмосиликатов с добавлением редкоземельных элементов. Ключевой компонент для получения высокооктанового бензина. Профессор Мехтиев — настоящий химический гений. Предлагаю создать в Москве специальный НИИ нефти и газа, чтобы объединить его исследования с разработками других ученых.

Нарком взял цилиндрик, внимательно рассматривая его на свет.

— Невзрачная штучка, а сколько возможностей открывает… — задумчиво произнес он, возвращая образец. — С институтом согласен. Подготовь докладную на мое имя с обоснованием. Дам ход.

Орджоникидзе встал и подошел к окну, глядя на московскую улицу внизу.

— Знаешь, Краснов, Сталин интересовался твоими успехами. Особенно после истории с диверсией. Он ценит людей, умеющих преодолевать препятствия.

Я постарался скрыть внезапное волнение. Упоминание о Сталине всегда действовало на меня отрезвляюще, особенно после прошлого нашего разговора и моего временного ареста.

— Сегодня в шестнадцать часов ты приглашен в Кремль, — спокойно продолжил Серго, словно речь шла о самом обыденном деле. — Будешь докладывать лично товарищу Сталину о результатах бакинской командировки и о перспективах нефтяной отрасли.

Я кивнул, стараясь сохранять внешнее спокойствие, хотя внутри все сжалось.

— Кстати, — Орджоникидзе резко повернулся, — что там с танковым проектом? Говорят, у вас там серьезные затруднения, сейчас, на окончательном этапе?

— Осложнений в любом случае не избежать, — ответил я, раскрывая следующую папку. — Есть сложности с двигателем. Мощность недостаточна для заданного веса машины, трансмиссия не выдерживает нагрузок. Нужны специальные сплавы для бронекорпуса. Сталь марки 4Н показала недостаточную противоснарядную защиту при испытаниях.

— И каково решение? — в голосе наркома слышалось нетерпение.

— Я подготовил комплексный план, — я разложил схемы на столе. — Во-первых, модификация двигателя. Увеличиваем содержание хрома в стали цилиндров, модернизируем систему охлаждения и карбюрации. Во-вторых, разрабатываем топливо с повышенным цетановым числом. В-третьих, усиливаем трансмиссию. Увеличиваем площадь зацепления шестерен, меняем подшипники главного вала.

Я перевернул лист, показывая следующие чертежи.

— По броне — переходим на двухслойную катаную с использованием легирующих элементов. И целый ряд эргономических улучшений. Командирская башенка с круговым обзором, замена мутных триплексов на более прозрачные, мягкие сидения для экипажа, негорючие комбинезоны, воздухозаборная труба для подачи чистого воздуха на марше.

Орджоникидзе впился глазами в чертежи, быстро перебирая листы.

— А это что? — он указал на схему оптического прицела.

— Один из критических компонентов, — объяснил я. — С оптикой у нас традиционно слабо. Предлагаю развернуть сотрудничество с Германией и особенно с Чехословакией по этому направлению. Немецкие оптические приборы Цейса и чешские ЧКД — лучшие в мире. Нам нужно либо закупить их технологии, либо наладить совместное производство.

— Хм, разумно, — кивнул Орджоникидзе. — Но как это объяснить товарищу Сталину? Он настаивает на приоритетном развитии отечественной промышленности.

— Скажем прямо, без качественных прицелов танк теряет половину боевой эффективности, — твердо ответил я. — Мы можем закупить технологии и организовать производство здесь, на советских заводах. Это не зависимость, а технологический трансфер. Через два-три года полностью освоим самостоятельно.

Нарком задумчиво потер подбородок, снова возвращаясь к общей схеме танка.

— А боеукладка? Места для экипажа? В прошлых моделях было тесно, люди жаловались.

— Полностью переработали внутреннее пространство, — я показал соответствующий чертеж. — Расширили боевое отделение, улучшили систему вентиляции, добавили пожаробезопасные перегородки между топливными баками и обитаемыми отсеками. Также предусмотрены места для десанта на броне. Специальные поручни и крепления.

Орджоникидзе удовлетворенно кивнул, собирая чертежи обратно в папку.

— Что ж, проект амбициозный. Докладывай все Сталину так же четко и уверенно, как мне сейчас. Он любит конкретику и не терпит расплывчатых обещаний.

Мы вернулись к обсуждению нефтяных вопросов. Я рассказал о перспективах развития месторождений между Волгой и Уралом, будущего «Второго Баку». Чертежи турбобуров сменялись картами геологической разведки, графиками потенциальной добычи, планами строительства нефтепроводов.

Серго внимательно слушал, изредка задавая острые вопросы, уточняя детали, нащупывая слабые места. Его инженерное образование и практический опыт делали его опасным собеседником. Поверхностными объяснениями его не удовлетворить.

— «Второе Баку»… Звучит амбициозно, — наконец произнес он, отодвигая карты. — Но если разведка подтвердит твои прогнозы, это изменит всю энергетическую карту СССР. Внутриматериковые месторождения неуязвимы для потенциального противника.

— Именно! — я почувствовал, что нарком поддерживает мою идею. — В случае войны морская блокада не сможет отрезать нас от нефти. Это вопрос стратегической безопасности.

Орджоникидзе посмотрел на часы:

— У тебя есть еще пять часов до встречи со Сталиным. Рекомендую подготовиться тщательно. Тебе выделят кабинет здесь, в наркомате. Что тебе нужно?

— Доступ к последним данным геологоразведки, связь с Касумовым в Баку и с Рихтером на Татарском промысле, — быстро перечислил я. — И еще хотелось бы кратко побеседовать с товарищем Мышкиным по вопросам безопасности.

Взгляд наркома стал острым:

— Опасаешься повторения бакинской диверсии?

— Предусмотрительность никогда не помешает, особенно когда речь идет о стратегических ресурсах, — уклончиво ответил я.

— Разумно. Все будет организовано, — Орджоникидзе нажал кнопку на столе, вызывая секретаря. — Кстати, ты уже слышал новость? «Правда» опубликовала редакционную статью о турбобуре Касумова. Называют его «революцией в нефтедобыче» и «триумфом советской инженерной мысли».

Я улыбнулся:

— Касумов заслуживает признания. Это его конструкция, я только помог с внедрением.

— Скромность украшает большевика, — усмехнулся Серго, — но мы оба знаем, что без твоей энергии и организаторских способностей турбобур так и остался бы чертежом на бумаге.

Когда вошел секретарь, Орджоникидзе отдал распоряжения о предоставлении мне кабинета и необходимых материалов.

— Удачи с товарищем Сталиным, — напутствовал он меня, крепко пожимая руку на прощание. — И помни. Конкретика, цифры, четкие сроки. Никаких туманных обещаний.

Выходя из кабинета наркома, я мысленно перебирал все, что мне нужно подготовить к встрече со Сталиным.

Предстояло не просто отчитаться о проделанной работе, но и убедить вождя в перспективности новых направлений, получить ресурсы для дальнейших исследований.

И, возможно, самое важное — осторожно напомнить о Дацинском месторождении вблизи КВЖД. Этот регион мог стать ключевым в борьбе за энергетическое будущее страны, если мне удастся убедить Сталина в необходимости укрепления советских позиций на Дальнем Востоке.

Впереди пять часов напряженной подготовки к самому важному докладу в моей жизни. Доклад, который мог изменить ход истории.

Кабинет, выделенный мне в наркомате, находился на третьем этаже и выходил окнами на Мясницкую.

Солнечный свет, пробивавшийся сквозь высокие окна, золотил потертую поверхность старинного дубового стола. Стены украшали производственные диаграммы и карта промышленных объектов СССР. В углу располагался массивный несгораемый шкаф для хранения секретных документов, а рядом со столом стоял телефонный аппарат правительственной связи.

Я разложил материалы, мысленно выстраивая структуру предстоящего доклада. Сначала результаты реорганизации Азнефти и внедрение турбобуров.

Здесь у меня есть конкретные цифры, которые любил Сталин. Затем перспективы «Второго Баку».

Карты, прогнозы запасов, экономические выкладки. Потом танковый проект. Здесь придется признать возникшие трудности, но сразу предложить пути решения. И наконец, самое рискованное — Дацинское месторождение и связанные с ним геополитические вопросы.

Минут через десять в дверь постучали. На пороге стоял молодой инженер в аккуратном, но видавшем виды костюме.

— Товарищ Краснов? Меня прислали из геологического отдела с последними данными разведки, — он положил на стол толстую папку. — Здесь отчеты по Татарскому промыслу за последний месяц и предварительные результаты бурения возле Бугульмы.

Я быстро пролистал документы. Новые данные подтверждали мои расчеты: Ромашкинское месторождение даже богаче, чем я предполагал.

— Спасибо, товарищ. Кстати, у вас есть более детальная карта этого региона?

— Найдется, конечно, — кивнул инженер. — Пришлю с курьером.

После его ухода я погрузился в изучение цифр и графиков. Потенциал «Второго Баку» выглядел впечатляюще.

По предварительным оценкам, запасы составляли не менее двух миллиардов тонн. А может, и больше. Тем более, что только я знал точно, где искать.

Вполне сопоставимо с Бакинским нефтеносным районом. При правильной организации добычи к 1940 году можно было выйти на объем в двадцать-двадцать пять миллионов тонн ежегодно.

Телефонный звонок прервал мои расчеты.

— Товарищ Краснов? Говорит Рихтер, Татарский промысел, — раздался в трубке знакомый голос с легким немецким акцентом. — Получил вашу телеграмму. Докладываю: скважина номер восемь дала фонтан! Дебит превышает сто тонн в сутки, нефть высочайшего качества, легкая, малосернистая.

— Превосходно! — я быстро записал цифры на полях отчета. — Как глубина залегания?

— Тысяча восемьсот метров, пробурили за рекордное время.

— Составьте подробный отчет и срочно вышлите, — распорядился я. — И Антон Карлович, начинайте подготовку к расширению. Понадобится оборудовать не менее пятидесяти новых скважин в ближайшие полгода.

— Уже составил предварительную смету, — отрапортовал Рихтер. — Вам потребуется добиться выделения дополнительных фондов на металл и технику. И еще, нам катастрофически не хватает инженеров и буровых мастеров.

— Решу этот вопрос, — заверил я. — Удачи вам. Держите меня в курсе.

После разговора с Рихтером я связался с Касумовым в Баку. Молодой инженер доложил о ходе производства турбобуров и первых результатах установки каталитического крекинга. Его детальный, пересыпанный техническими терминами рассказ я конспектировал, выделяя ключевые цифры для предстоящего доклада.

Около двух часов дня появился Мышкин. Как всегда аккуратный, с непроницаемым лицом и внимательным взглядом, он осторожно прикрыл за собой дверь и положил на стол тонкую папку с грифом «Совершенно секретно».

— Последние разведданные по Дальнему Востоку, — негромко произнес он. — И немного о танковых разработках в Германии.

Я открыл папку. Первый лист содержал сводку о передвижениях японских войск вблизи границы с Маньчжурией. Второй — донесения агентов о подготовке некой операции японским генеральным штабом. Третий — фотографии немецких танковых чертежей, тайно полученные нашей разведкой.

— Пока что никаких признаков концентрации японцев в районе Мукдена не наблюдается — пояснил Мышкин. — Наши источники не подтверждают о подготовке провокации.

Я внимательно просмотрел документы. Ладно, пока не подтверждают. Посмотрим, потом, как запоют.

— А что с немецкими танками? — спросил я, разглядывая фотографии чертежей.

— Как видите, они экспериментируют с расположением брони, но пока не пришли к наклонным листам, — ответил Мышкин. — Их основная проблема — слабые двигатели. Они по-прежнему делают ставку на бензиновые моторы. И заметьте, качество оптики у них на голову выше нашей.

Я кивнул, рассматривая детали немецкого оптического прицела.

— Нам крайне необходим технологический обмен в этой области, — задумчиво произнес я. — Можно ли организовать официальную делегацию в Германию или Чехословакию для переговоров о совместном производстве оптики?

— Вполне, — Мышкин сделал пометку в своем блокноте. Затем оглянулся на дверь, будто проверяя, не подслушивает ли кто, и наклонился ближе: — Будьте осторожны с восточным вопросом. Такие геополитические инициативы требуют тонкого подхода. Сталин может воспринять это как вторжение в сферу чистой политики, которую считает исключительно своей прерогативой.

— Учту, — серьезно ответил я. — Но потенциальная награда стоит риска.

Мышкин молча кивнул и поднялся.

— Удачи, Леонид Иванович. Машина будет ждать вас у главного входа в пятнадцать часов тридцать минут. Я буду сопровождать.

После его ухода я просмотрел все подготовленные материалы, мысленно проговаривая ключевые моменты доклада. Особое внимание уделил разделу о танковом проекте. Здесь придется признать наличие проблем, но сразу предложить решения. Сталин не любил жалоб, его интересовали только конкретные предложения.

Я вновь перебрал документы, проверяя расчеты и прогнозы. Технически все было безупречно.

Даже если вождь вызовет экспертов для проверки, они подтвердят мои выводы. Данные геологоразведки, анализ проб нефти, расчеты потенциальной добычи — все говорило в пользу масштабного освоения региона между Волгой и Уралом.

В пятнадцать двадцать я собрал все материалы в портфель и спустился к главному входу. У подъезда наркомата уже ждал черный автомобиль с характерной правительственной маркировкой. Мышкин стоял рядом, непроницаемый как всегда.

Поездка до Кремля заняла всего пятнадцать минут. Машина миновала Лубянскую площадь, проехала по Театральному проезду мимо Большого театра, свернула на Красную площадь и остановилась у Спасских ворот.

Часовые проверили наши документы с исключительной тщательностью, несмотря на правительственный автомобиль. Один из них внимательно сверил мою фотографию в пропуске с лицом, словно видел меня впервые, хотя я бывал в Кремле неоднократно.

После проверки мы прошли через Спасские ворота на территорию Кремля. Кремлевские соборы и дворцы, освещенные послеполуденным солнцем, казались нереально красивыми и отстраненными от суеты индустриализации, охватившей всю страну.

Здание Совнаркома встретило нас прохладой мраморных коридоров и строгой деловитостью. Стандартные портреты вождей на стенах, сотрудники в форменных кителях, снующие с папками документов, телефонные звонки из кабинетов.

В приемной Сталина нас встретил Товстуха, его личный секретарь, худощавый человек с внимательным взглядом и аккуратно подстриженными усиками. Он бросил короткий оценивающий взгляд на мой портфель с документами.

— Товарищ Сталин еще не освободился. Подождите здесь, — сухо сказал он, указывая на кожаные кресла у стены.

В приемной уже ожидали несколько человек. Они негромко беседовали, склонившись над какими-то бумагами.

Я сел в указанное кресло, положив портфель на колени. Мышкин устроился рядом, сохраняя бесстрастное выражение лица. Но я знал его достаточно хорошо, чтобы заметить легкое напряжение в линии плеч. Даже он, бывший контрразведчик, испытывал некоторую тревогу перед встречей с вождем.

Минуты ожидания растягивались в вечность. Я мысленно еще раз прошелся по всем пунктам предстоящего доклада. Бакинская модернизация, турбобуры, каталитический крекинг, проблемы с танковым проектом, «Второе Баку», Дацинское месторождение… Столько нужно было успеть обсудить, и все это требовало ясного, четкого изложения.

Наконец дверь кабинета открылась, и вышли два человека. Они коротко кивнули ожидающим и быстро удалились по коридору, негромко переговариваясь между собой.

Товстуха заглянул в кабинет, затем повернулся ко мне:

— Товарищ Краснов, проходите. Товарищ Сталин вас ожидает.

Я поднялся, поправил галстук и одернул пиджак. Мышкин остался в приемной. На такие встречи допускались только непосредственные участники.

Подойдя к массивной двери кабинета, я на мгновение остановился, собираясь с мыслями. Предстоящий разговор мог изменить ход истории. Если мне удастся убедить Сталина в необходимости энергетического рывка. Я глубоко вдохнул, выпрямил спину и решительно взялся за дверную ручку.