Солнце светило ярко, дул лёгкий ветерок. Приехал Горчаков, не тот, важный, всесильный канцлер, а «мой» Саша, но уже совсем не тот лицеист, каким я его знал. Изящное авто с гербом рода резко затормозило на главном кругу перед крыльцом, едва не задев клумбу с моими экспериментальными сортами табака, которые и так еле дышали в питерском климате.
Я наблюдал за ним из окна кабинета, отложив в сторону калькулятор. Сюзанна, услышав грохот, вздрогнула и подняла на меня вопрошающий взгляд.
— Успокойся, это не Долгоруковы. Это Горчаков. Со свойственной ему аристократической деликатностью.
— Вадбольский! — раздался снизу звонкий, нетерпеливый голос, ещё не успевший огрубеть до генеральского баса. — Вылезай! Или я сейчас всю твою эту… механическую клумбу разломаю к чертям собачьим!
— Он такой деликатный, — философски заметил я, подходя к окну. — Весь в отца.
Саша стоял посреди двора, заложив руки за спину и задрав голову. Его стройная фигура в отлично сшитом дорожном сюртуке выглядела чужеродным, но ярким пятном на фоне моих кирпичных казарм и практичного, лишенного всяких украшений плаца для строевой подготовки гвардейцев.
— Горчаков! — крикнул я в окно. — У меня дом, а не цыганский табор! Или есть дело, или проваливай к своей прекрасной даме, не мешай людям работать.
— Дело? — он фыркнул. — У меня к тебе столько дел, Вадбольский, что твоим унылым заводам не снилось! Сейчас спустись, или я подарю твоим гвардейцам лекцию о светских манерах. Уверен, им не хватает светскости!
Я сдался. Спускаясь по лестнице, поймал на себе обеспокоенный взгляд Тадэуша, стоявшего на посту у двери.
— Все в порядке, — буркнул я. — Это друг. Почти что.
Выйдя на крыльцо, я окинул его критическим взглядом.
— Ну? И в чем причина этого визита, нарушающего все мыслимые и немыслимые правила приличия? Деньги? Интриги? Или опять поссорился с папенькой–канцлером и хочешь, спрятаться в моей мастерской?
Саша сделал несколько шагов ко мне, и его напускная бравада вдруг куда-то испарилась. Его лицо стало серьёзным, почти озабоченным.
— Брось, мне не до шуток. — Он опустил голос, хотя кроме гвардейцев, не проявлявших ни малейшего интереса к нашей беседе, и воробьев снующих рядом нас никто не слышал. — Мне нужно поговорить с тобой. Наедине. Это важно. Касается не только тебя. Возможно, всех нас.
В его тоне прозвучала та самая нотка, которую я научился узнавать за время нашего знакомства — настоящая, неподдельная тревога, которую обычно прятал за маской светского щеголя.
Я вздохнул.
— Ну что ж. Проходи. Кофе будешь? Или сразу к делу?
Горчаков сказал взволнованно:
— Ты с ума сошёл? Почему отказался от приглашения на приём к Её Высочеству?
Я сдвинул плечами.
— Саша, ты видел сколько у меня дел? Важных, причем. А ты предлагаешь какую-то развлекаловку с флиртом, шампанским и кокетничающими девицами?
Он вздохнул, во взгляде я прочёл жалость и сочувствие.
— Вадбольский, мне так жаль будет потерять не как друга, а как… живого человека! Ты что, не понимаешь, насколько это важно? Ты уже не сам по себе, ты уже встроен в общество!.. И его законы, пусть не все, но уже и твои законы!.. Которые ты обязан не только исполнять, но и… подчиняться!
Я смутно ощутил беспокойство и некую опасность, пока далекую, но уже огромную и неотвратимую, как приближающаяся грозовая туча.
— Я занят проблемой родильной горячки, — пояснил я. — Каждый день в России от неё умирает несколько тысяч молодых женщин. Каждый день!.. Если пойду на ту развлекаловку, умрет ещё несколько тысяч!
Его лицо омрачилось.
— Везде так.
— В Европе уже мрёт только четверо из двенадцати. А это, друг мой, куда важнее, чем мои винтовки. А то, что в России из двенадцати рожденных, девять детей умирает в течение одного-двух лет, и только трое из тех двенадцати доживают до двадцати лет, знаешь?
— Не знаю, но верю. И что, ты можешь предотвратить их смерть?
— Могу, — ответил я просто.
Он вздохнул, всплеснул руками, посмотрел в мое лицо, задумался, не отрывая от меня задумчивого взгляда.
— Каждый день?..
— Да, — ответил я твёрдо. — Да, могу.
Он вздохнул, сказал так, словно прямо в парадном костюме прыгнул в прорубь на Неве:
— Надо сказать отцу. Но, Юра, ты не слишком замахнулся? Я понимаю, ты сумел просчитать развитие событий в Европе…
Я покачал головой.
— Уже говорил, для России жизненно важно нарастить поголовье населения. Впереди вызовы, с которыми справится только страна с огромным населением. Сейчас у нас сто миллионов человек, а надо не меньше трехсот миллионов, а лучше пятьсот. Но будет больше, ещё лучше.
Он с изумлением смотрел на меня.
— Вадбольский, ты сумасшедший… Что у тебя за масштабы?
— Российские, — ответил я мирно. — Иначе нас куры лапами загребут. Ещё не заметил, что уже начали?
— Ты насчёт французов и англичан?
— Будут и другие, — пообещал я мрачно. — Англичанка гадила и будет гадить. Я бы её вообще сжег до континентальной плиты, но нельзя, там Одри Хепберн, она хрупкая. В общем, Саша, я действую во благо. Нельзя сказать, что я совсем не считаюсь с болотом, в котором сижу, но и квакать не буду.
Сюзанна сказала грустно:
— Саша мне все рассказал. Твои дирижабели в самом деле смогут уничтожать целые города?
Глаза её было полны боли и, что резануло по сердцу, я увидел в них сомнение во мне, а как можно в таком замечательном сомневаться, я же такое ясное солнышко.
Чуть рубаху на себе не рванул от жажды выглядеть искренним, в таких случаях почему-то рубаху на груди рвут, но моя не порвется, эта та, что и была на мне, охнул, заговорил торопливо, чуть руки к ней не протянул, как Ленский к Ольге:
— Сюзанна!.. Да как можно?.. Это же я, Вадбольский!.. Может быть не самый лучший из людей, хотя таких вообще-то поискать, но никогда такого не сделаю! А сказано, чтобы заинтересовать генералов!.. Но этого не будет, поверь, Сюзи!
Она сделала большие глаза.
— Уже и не знаю, чему верить. Но если ты их обманывал… то зачем? Обманывать нехорошо!
Я вздохнул, сказал терпеливо:
— Никакого обмана. Но дирижабли строить долго, стоят очень дорого, обслуживать тоже долго и дорого. Лет через двадцать появится другая технология покорения воздуха, более простая и дешёвая, интерес публики перепрыгнет на неё. А о дирижаблях почти забудут. Ну не может человек ухватить всё, приходится выбирать. Не хватит и денег на всё!
В её глазах появилось понимание, всё верно, ей это лучше знать, чем кому–либо, денег всегда не хватает, пусть прибыль и растет…
— Ни денег, — повторил я, — ни сил, ни времени. А у дирижаблей свои преимущества. Если начать их стоить сейчас, выйдут на тот уровень, что успеют доказать нужность. И незаменимость! Никто не скажет, что от них нужно отказаться.
Я видел с болью в том месте, где душа, что она по женской интуиции чувствует, недоговариваю, даже видит в каких местах стыдливо умалчиваю. Но не могу же начинать рассказывать, что некие летательные аппараты тяжелее воздуха потеснят дирижабли, тогда вовсе покажусь сумасшедшим, потому сейчас просто: верь мне, Сюзанна! Я никогда и ни за какие пряники тебя не обману!
Хотя врать особо не приходится, полвека назад Джордж Кейли уже предложил летательный аппарат с фиксированным крылом и отдельным от него двигателем, об этом писали в газетах. Двенадцать лет назад Уильям Хенсон получил патент на проект именно самолёта, а в имении Котельниково некий Александр Можайский сейчас вот наблюдает за полетом птиц, чертит устройство летательного аппарата, основанного на аэродинамическом принципе и намерен построить нечто, что вознесет его над городом. Правда, сейчас он просто морской офицер, а самолёт построит уже контр-адмиралом, но это все равно скоро.
Так что я вообще-то с этим дирижаблем в щекотливом положении. Построить дирижабль, что изготовить штук пять самолётов, ну, таких, что вскоре появятся у Можайского и братьев Райт. И дорого, и сложно, и долго. Тем более, опыта ни у кого нет, всему придётся учиться на ходу.
Подсказывать могу только до определенной степени. Всё из-за того же щекотливого положения. Я категорически против использования непонятной и непредсказуемой магии, которая может перестать действовать, стать опасной, вообще исчезнуть… и что тогда начнётся в мире, где так много на ней завязано?
Однако сам использую, и буду использовать там, где пока технологии не поспевают, однако постараюсь вытеснять магию технологиями всюду, где та созреет.
Но — тайком. Человек — ленивая тварь, всё старается сделать с наименьшим приложением усилий. Если магия работает, то зачем развивать технологии?.. Но магия не развивает человечество, а технологии как раз развивают, хотя первые шаги всегда даются тяжко, болезненно, а то и кроваво. Зато потом…
В дирижабле я использую кое-что для удешевления и безопасности, но это ноу-хау никому не передам, пусть всё рассчитывают сами. Всю основную документацию передам, да и без меня уже много наработок в разных странах, а мой лишь послужит демонстрационным образцом: дескать, смотрите, у него получилось! Значит, получится и у нас. Даже лучше получится, мы же умнее какого-то молодого барончика!
…Нет, не буду забивать хорошенькую головку финансового директора всякой мужской хернёй, мужчины вечно куда-то стремятся за пределы пещеры, а женщины предпочитают в тиши подсчитывать добычу.
Сюзанна вздохнула, и тень сомнения наконец отпустила её лицо. Она кивнула, больше себе, чем мне.
— Ладно, верю. Просто… когда Саша пересказал, у меня кровь похолодела. Уничтожать целые города… Это же чудовищно.
— Целые города уничтожают пьяные кучеры, запрягшие лихую тройку, — парировал я. — Или плохие повара, творящие с котлом нечто невообразимое. Прогресс — он просто инструмент. Дубину можно использовать, чтобы строить дом, а можно — чтобы проломить соседу башку. Выбор всегда за человеком.
Она улыбнулась, и в её улыбке появилась привычная деловая хватка.
— Значит, будем строить дома. И считать прибыль от сэкономленных на пароходах и железных дорогах денег. Кстати, о деньгах… — Она взяла со стола папку. — Мак-Гилль прислал предварительные расчёты по динамиту. Цифры весьма… взрывные.
— Вот видишь, — я облегченно ухмыльнулся, — а ты про какие-то дирижабли.
Мы погрузились в обсуждение счетов и контрактов, и мир снова встал на свои привычные оси.