Вадбольский – 6

Глава 11

Император прибыл около двенадцати часов ночи. Я услышал шум, возгласы, затем в зал вошёл Николай Первый, самый рослый из присутствующих, широкоплечий, с идеально атлетической фигурой, тёмно-зелёный мундир лейб-гвардии Преображенского полка с андреевской лентой через плечо сидит на нём, как его собственная кожа.

Окинув присутствующих взглядом холодных голубых глаз чуть навыкате, он улыбнулся кому-то и пошёл через толпу выскочивших навстречу подхалимов, отвечая на льстивые поклоны небрежными кивками.

Император остановился у противоположной от входа стены, там на крохотном помосте, к которому ведут две ступеньки, расположился величавый императорский трон, весь в драгоценных камнях.

Садиться не стал, развернулся в красивой позе лицом к залу. Привлеченные слухом, что прибыл сам самодержец, из всех залов потянулся остальной народ, спеша засвидетельствовать почтение главе Российской империи.

Я вздохнул.

— Надо и нам. Отметимся, после чего можно и сбежать.

— Это заметят, — сообщила она негромко и по-прежнему не глядя на меня. — Лучше после того, как уедет Его Величество.

— Разумно, — согласился я.

— Спасибо, — ответила она с едва заметной ядовитой ноткой.

— Не за что, — ответил я. — Я же не говорю, что вы абсолютная дура, ложку мимо рта не проносите! Или бывает?

Разодетый как петух, широкоплечий франт, стоявший неподалёку, вдруг вперил в меня высокомерный взгляд, и сказал громко, чтобы все стоявшие вокруг слышали:

— Как ты смеешь, ничтожество, так непочтительно обращаться к княжне Долгоруковой? — и, повернувшись к Ольге, продолжил: — Ваша светлость, вы роняете своё достоинство, якшаясь с челядью. Позвольте мне проучить этого невежду? Он посмел назвать вас дурой!!!

Я сказал хищно:

— Боюсь, император не согласится с вашим мнением о моей персоне. Посему предлагаю дождаться когда он покинет сие собрание, после чего мы сможем продолжить нашу милую беседу.

После отъезда императора, я подошел к франту.

— Государь император отбыл, теперь можно не только языком трепать, но и в морду получить!.. А то что за гулянка без драки? Тебя, баран безрогий, давно мордой возили по паркету?

Он вспылил, заорал:

— Как ты сказал, холоп?.. Дуэль! Дуэль сейчас же!

Я шепнул княжне на розовое ушко:

— Ставьте все деньги на графа. У вас появился шанс избавиться от меня сегодня, а ещё и заработать на большой пряник.

Она смерила меня злым взглядом, но я уже повернулся к Бретёру.

— Где и на чем?

Он крикнул:

— На саблях!.. Здесь во внутреннем дворике!

— Идёт, — ответил я. — Правда, сабли у меня нет, но тесак всегда при мне.

Один из офицеров сказал громко:

— Юноша, тесак хорош в бою, но плох для дуэли. Возьмите мою саблю. Это уравняет шансы хотя бы в оружии.

Я хотел было отказаться, но, с другой стороны, взяв саблю, получаю симпатию этого офицера, а потом он, рассказывая эту историю в своей компании, приукрасит мои подвиги, так что я ответил вежливо:

— Спасибо!.. Я вам очень благодарен.

Бретёр смотрел с насмешкой, по его взгляду понятно, никакое оружие меня не спасет, разница между гвардейским офицером и кадетом шире Дарьяльского ущелья.

Я принял саблю, чуть-чуть крутнул в руке, приспосабливаясь, оценивая вес, длину, с какой скоростью могу рубить и даже колоть при необходимости, сказал бодро:

— Готов!

Один из старших офицеров, что взял на себя роль судьи, осведомился:

— Не желают ли стороны примириться?

— Нет! — воскликнул мой оппонент гордо.

— Если он меня поцелует в задницу, — ответил я, — то я его прощу, сегодня я добрый.

Судья усмехнулся.

— Понятно. Тогда, если нет препятствий… бой!

Мы неторопливо вышли во внутренний дворик, за нами толпа зевак, как же, интересно же.

Бретёр начал атаковать первым. Красиво, по-фехтовальному. Сабля свистнула, описывая изящную дугу — удар в плечо, чтобы ранить и преподать урок. Красиво. И на войне смертельно.

Я не стал парировать, а рванулся вперёд, навстречу, но подстал под его клинок не тело, а гарду своей сабли. Лязг удара оглушил дворик. Его рука дрогнула, равновесие поплыло. Время замедлилось.

Моя сабля, получив от встречного удара дикую инерцию, рванулась снизу вверх. Коротко, сокрушительно. Не фехтовальный удар — рубящее движение дровосека. Я целился не в тело. Я целился в его саблю, в эту звенящую игрушку — символ его превосходства.

Кланг! Оглушительный, сухой звук удара не по клинку, а по пальцам, сжимавшим золочёный эфес. Он вскрикнул — не от боли, а от оскорбительного изумления. Его сабля вырвалась, подпрыгнула в воздухе и шлёпнулась на булыжник.

Я отступил на шаг, опуская клинок. Вокруг стояла гробовая тишина. Ни красивых финтов, ни обмена ударами. Одно грубое, стремительное движение — и всё.

— Кажется, вы что-то уронили, — сказал я ровно.

Он стоял, сжимая левой рукой правую кисть. Лицо белое, как мел. Не от боли, от стыда. Потеря оружия на дуэли — позор хуже раны. Его карьере бретёра конец.

Судья медленно выдохнул.

— Поединок окончен. Победа за бароном Вадбольским. Господа, — обвёл он взглядом офицеров, — господину поручику требуется хирург. Ранение кисти — дело серьёзное.

Эти слова прозвучали как приговор. «Ранение кисти». Теперь его не будут славить — его будут жалеть. И виновника этой жалости, меня, возненавидят вдвойне.

Его быстро увели под руки приятели. Толпа загудела, разбредаясь. Я вернул саблю офицеру, кивнул: «Спасибо ещё раз». Тот смотрел на меня с нескрываемым интересом, как на диковинного зверя.

Ольга смотрела на меня большими глазищами и, я не поверил своим глазам, чуточку улыбнулась.

— Спасибо.

Я буркнул:

— Не за что.

— Есть, — не согласилась она. — Впервые дрались, защищая мою честь.

— Вашу? — протянул я. — Этот хмырь задел меня замечательного. Вот и получил. За вас я бы драться не стал. Ещё бы и приплатил, чтобы вас забрали.

Улыбка её стала шире, глаза продолжали сиять.

— Говорите, барон, говорите. Но вы защищали мою честь, об этом завтра заговорят во всех салонах.

— Да? — спросил я. — Тогда надо, чтобы это попало в уши императору. Тогда, может быть, и жениться не заставит.

Она покровительственно усмехнулась.

— Говорите, говорите. Как будто не мечтаете породниться с великим родом Долгоруковых и войти в него в качества рядового члена.

Я сказал зло:

— Как мечтаю, как мечтаю!.. Уже человек тридцать ухрюкал из-за вашей бандитской чести «Один за всех, все за одного».

Она умолкла, наконец-то сообразив, что не все укладывается в картину, что уже разрисовала во все цвета радуги.

— Но вы дрались за меня, — проговорила она наконец тихо.

Я сказал раздраженно:

— Этот петух оскорбил меня! Назвал быдлом и челядью!

Она хмыкнула, не меняя выражения лица.

— Какое же это оскорбление? Все так и есть. А вот меня обвинил, что общаюсь с быдлом. Это оскорбление, за что вы его и…

Я сказал саркастически:

— Но вы же общаетесь с быдлом?

— Вынужденно, — отрезала она. — Это не считается.

Я смерил её неприязненным взглядом. В боярских родах особенно крепка древняя мораль «Я другому отдана и буду век ему верна», но это существо ещё трепыхается, хотя её мне отдает сам император, куда уж выше, но пытается вывернуться, не соглашается, чтобы её вот так передавали, как козу из рук в руки.

— Ты молодец, — сказал я великодушно. — Ничего не изменишь, но хоть побрыкаешься.

Она бросила злой взгляд исподлобья.

— Изменю.

— Как? — спросил я с интересом.

— Не знаю, — отрезала она.

Я смотрел ей вслед. Дуэль была выиграна. Но я только что получил нового, куда более сложного и непредсказуемого противника. И, что самое странное, от этого стало не скучно.