Вадбольский – 6

Глава 9

Горчаков должен был уже подъехать к воротам, но пока его нет, что-то задерживается, на него не похоже. Ладно, пока выйду из комнаты, спущусь по лестнице и пересеку двор, его сверкающий богатством и знатностью автомобиль наверняка окажется по ту сторону ворот.

Мата Хари деловито сообщила:

— Горчакова придётся ждать долго.

— Что случилось?

— Пока не знаю, — ответила она, — но у них что-то случилось

Умница сразу проверила весь маршрут, а потом ещё и посмотрела, чего это Горчаков задерживается, если должен был быть десять минут назад с автомобилем возле ворот.

Я спросил встревожено:

— Что с ним? Упал на лестнице и сломал шею?

Через некоторое время она сообщила:

— Горчаков–младший вроде в порядке, а вот старшего отпаивают каким-то зельем. Если мне добавить мощность анализаторов, смогла бы сказать, чем.

— Обойдешься. Значит, приступ у канцлера?.. Ладно, пройдет.

Я начал подумывать, что придётся ехать самому, как Мата Хари после долгой паузы добавила:

— А чего народ по всем этажам носится? Да не слуги, а ребята из охраны! У князя их дом охраняют двадцать человек, это же почти напротив управления жандармерии!..

— Ого, — сказал я заинтересованно, — на князя было покушение?

Из моих трех автомобилей выбрал самый представительный, хотя собирался ехать на скоростном «ёжике», выехал за ворота и погнал в сторону особняка Горчаковых.

Через десять минут впереди показалась громада их дома, я подогнал к воротам, двое из охраны выскочили навстречу, один сообщил в опущенное окошко:

— Сожалею, ваше благородие, но Горчаковы сейчас не принимают.

— Что-то случилось? — спросил я.

Он ответил с непроницаемым лицом:

— Не принимают. Приезжайте в другой раз.

Я сказал строго:

— Мне по делу. И не к князю, а к княжичу. У нас работа в Лицее, ему нельзя её пропускать.

Он покачал головой.

— Простите, ваше благородие, но… хотя ладно, Нестерук, сбегай отыщи княжича. К нему барон Вадбольский, что ему ответить?

— Спасибо, — сказал я, приятно, что меня запомнили. — Подожду.

Горчаков примчался бегом, словно ждал, как приход мессии, взлохмаченный, глаза испуганные, разве что одет с иголочки, впрочем, за этим следят слуги и сами же его одевают.

— Юра?.. Прости, что не заехал, у нас сейчас большие неприятности.

— Отец заболел?

Он вздрогнул, посмотрел непонимающе.

— Отец?.. Да ему сейчас нехорошо, лекарь не отходит. Но это потом…

— Говори, — сказал я настойчиво, — сам знаешь, я могила. Никто от меня ничего не узнает.

Он воровато оглянулся по сторонам, шагнул ближе и сказал свистящим шепотом:

— У отца украли очень важные бумаги. Секретное соглашение насчёт Дарданельских проливов…

Лицо его оставалось бледным, в глазах отчаяние, я проникся, это же дипломатический скандал, такого канцлера не только снимут, но и возьмут под стражу, нехрен важные документы брать на дом, это запрещено, сам виноват.

— Мне можно посмотреть? — спросил я. — На кабинет или то место, откуда крали?

Он вздохнул со всхлипом, как после долгого плача, сказал тихо:

— Пойдем, я проведу.

Кто бы ни пробрался ночью в кабинет канцлера, он не оставил записку с надписью «Здесь был Вася». Да и оставил бы, хрен узнаем, был там Вася, Петя или Ганс Адольфович. Отпечатки пальцев, конечно, оставил, может быть, даже слюни и перхоть, но что я с ними буду делать?

Единственное, что предпринял — послал Мату Хари и Гавроша к английскому и французскому посольству, велел слушать и записывать все разговоры, искать зацепки.

— Для кого, — спросил я, — эти бумаги представляют интерес?

Он сказал в отчаянии:

— Да для всех!.. Особенно для Англии, Франции, Пруссии… да вообще всех! Но для Англии и Франции особенно.

— Мата, — сказал я, — посмотри, есть ли в порту корабли этих стран.

Она ответила сразу:

— Конечно! Есть даже из Сардинского королевства. Порт, так сказать, международного уровня. Россия неустанно расширяется, что вас, как патриота, не может не радовать. Вы же патриот? Но нас интересуют чьи корабли?

— Любые, — ответил я со вздохом. — Хотя… проверь, если сумеешь, какие готовятся выйти сегодня?

Она умолкла, я повернулся к Горчакову.

— А кто в последнее время бывал у вас дома?

Он ответил с тем же отчаянием:

— Никто, кроме герцога Лауэнбурга, которого ты зовешь Бисмарком!.. С остальными главами либо на службе, либо в Посольском клубе!

Я подумал, быстро-быстро перебирая страны и события, в истории не отложился эпизод, чтобы у Горчакова выкрадывали документы, потому надо без подсказок, разве что по принципу cui prodest? А это в первую очередь Англия, Франция, Турция и Сардиния, с которыми у нас война.

Донёсся голос Маты Хари, я ощутил, что она сейчас в порту наблюдает за кораблями:

— На корабле «Звезда Ливерпуля» что-то случилось. Там готовятся срочно сняться с якоря. Все, кто на берегу, спешно отозваны на корабль.

— Есть, — сказал я Горчакову, — моя интуиция говорит, что есть плавсредство, на котором воры, торопится выйти в море. А погрузка товара ещё не окончена.

Он вытаращил глаза.

— Ну… это если и сам капитан замешан. А если воры просто используют первый же рейс в Англию?

— Возможно, — сказал я. — Ладно, не прощаюсь.

Я выскочил из комнаты, слышал как он бежит следом, что-то выкрикивая, но я пронёсся во двор, но когда подбежал к автомобилю, меня догнал и ухватил плечо Горчаков.

— Лучше на моём!.. Твой могут не пропустить в порт ночью.

— А у тебя везде пропуск?

— У отца, — ответил он.

И подбежал он не к своему авто, а к отцовскому, украшенному не только гербами, за лобовым стеклом белеет, как я понял, особый дипломатический пропуск для проезда в места, куда не пустят не только простолюдина, но даже высшего аристократа без особых прав.

— Взгреет тебя батя, — сказал я сочувствующе.

— Потом будет неважно, — ответил он. — Всё и так рухнет.

Ворота открываются медленно и величаво, автомобиль чуть ли не застонал от унижения, когда его заставили торопливо протиснуться, как простолюдина, между неспешно раздвигающимися тяжёлыми створками, раньше он всегда степенно ждал, когда распахнутся во всю ширь.

Горчаков выжимал всю скорость, дорога уже опустела: чиновники вернулись со службы и ужинают, молочники уже доставили молоко вечерней дойки и тоже разошлись по домам, а к прогулкам под мерзким моросящим дождиком совсем нет желающих.

В порт ворвались, почти не снижая скорость, здесь фонари на каждом шагу, Горчаков ведёт автомобиль умело, явно здесь уже бывал, а я всматривался в величавые обводы парусных кораблей. Эти аристократы морей ещё не знают, что их век кончился, наступила демократизация: уродливые платформы с паровыми двигателями быстро вытесняют всё зависящее от капризов ветра.

— Вот он, — сказал он шепотом.

«Звезду Ливерпуля» от нас отделяют, частично заслоняя, два фрегата и один пароходофрегат, парусники испанские, пароходофрегат французский.

Я пробормотал:

— А чего французы здесь? Мы же воюем?

— Но дипломатические связи не разорваны, — сообщил он.

— Странная война, — буркнул я. — Останови здесь. И дуй обратно.

Он вскинулся.

— Я останусь ждать! Если нужно, только кивни. Я хорошо фехтую, ты знаешь, и стреляю тоже хорошо.

— Жди за портом, — велел я. — Здесь на причале все, как на ладони!

Я покинул автомобиль и отбежал в тень, а оттуда смотрел, как он развернул автомобиль и погнал из порта.

Суета только на «Звезде Ливерпуля», в спешке загружали тюки, которые можно было загрузить утром, по наклонным доскам на корабль вкатывают бочки с российским мёдом, капитан покрикивал, поторапливая и, неслыханное дело, заставил и матросов, принять участие в погрузке.

Я набросил на себя стелс, потоптался среди грузчиков, стараясь никого не задеть, но никак не могу выбрать момент, чтобы взбежать на борт судна.

В голове раздался зловещий шёпот:

— Отойди на три шага влево… Влево, это где левая рука!

— Твоя или моя?

— Длань царя природы!.. Ещё шаг… Та-а-ак, а теперь лови!

Я вскинул голову, с мачты корабля в мой сторону летит по широкой дуге толстый корабельный канат с большим узлом на конце.

Подпрыгнув, я ухватился, даже успел оттолкнуться от причала, и канат понёс меня обратно к кораблю. Я не просто держался, как клещ за толстую собаку, постарался всползти хотя бы на пару метров, но уже видел, что с грузом амплитуда каната только-только донесёт меня до борта, затем двинемся обратно, и в конце концов канат замрёт, прямой как струна, над водой между причалом и кораблем.

В последний момент, когда канат остановился и готовился отправиться обратно, я вытянул руки и прыгнул, хотя прыжок не получился, оттолкнуться мог только от самолюбия, но кончиками пальцев, ухватился за край борта корабля, подтянулся и без сил свалился на ту сторону.

— Как романтично, — в восторге прошептала Мата Хари. — Из последних сил!

— Свинья, — буркнул я, едва переводя дыхание, — нарочно?

— Мужчины куются в преодолениях, — сказала она. — Я же помогаю эволюции человеков?

— Спасибо, — буркнул я. — Что-то нашла?

— Да. Остаточные следы те же, что и в кабинете Горчакова. На палубе их мало, все ведут вниз, там пассажирские каюты.

Я медленно поднялся, подо мной бухты канатов, одна разъехалась под моим весом, пробегающий мимо матрос замедлил шаг, всматриваясь, я застыл. Матрос покрутил головой и побежал дальше.

— Time is money? — спросила Мата Хари.

— Мы вражескую литературу не читаем, — буркнул я и, оглядываясь, на палубу, куда начали взбираться оставшиеся на пирсе матросы, быстро сбежал по ступенькам вниз.

Мата Хари, трижды задев меня жестким пузом по голове, довольно мощно, скользнула следом, от меня нужды скрываться нет, в узкий коридор влетела впереди меня, сюда выходят двери семи кают, Мата Хари зависла перед одной из них, поднялась выше, почти прилипнув к потолку.

— Здесь…

— Документы?

— Люди, что были ночью в кабинете отца твоего друга.

Я перевёл дыхание, собрал волю в кулак, сейчас нужно действовать быстро, очень быстро. Мата Хари довольно пискнула в ультравысоком диапазоне, я сильным пинком распахнул дверь и шагнул вовнутрь, сразу же стреляя из обеих глоков.

Ещё в коридоре я просмотрел сквозь тонкую обшивку стен, внутри шестеро, четверо за столом, где в центре огромная масляная лампа, склонились над то ли картой, то ли биржевыми бумагами, двое стоят и тихо общаются, все очень в хорошем настроении, посмеиваются. За спиной сейф с распахнутой дверцей.

Двое, что стоят, ухитрились просто с невероятной скоростью выхватить пистолеты, один даже выстрелил, пуля ударила меня в плечо, но в следующее мгновение его отшвырнуло на стенку каюты, где и сполз с дырой в середине лба.

Все четверо погибли в разных позах за столом, хотя тоже умелые бойцы, каждый уже с ладонью на рукояти пистолета или сабли, с ударом ноги в дверь все начали вскакивать, готовые к бою.

— Шеф, — сказала Мата Хари, — это было слишком легко. В другой раз постараюсь усложнить.

— Пора тебя упростить, — ответил я раздраженно. — Слишком ты стала.

— Я аристократка, — заявила она гордо, — меня нельзя упрощать! А герой не должен искать лёгких путей.

Убрав пистолеты, я бросился к столу, торопливо собрал бумаги и сунул в пространственный пузырь, всё время прислушиваясь к поднявшемуся шуму наверху, подскочил к сейфу и выгреб оттуда остальные папки и отдельные листы, часть с гербовыми печатями.

Мата Хари метнулась в коридор, я спрятал всё в пузырь, быстро огляделся, что можно спереть ещё, рядом с сейфом объемистый ящик, откинул крышку и охнул: весь заполнен фиолетовыми кристаллами!

Начал торопливо хватать обеими руками и совать в пузырь, донёсся крик Мата Хари:

— Мы обнаружены!..

— Задержи чуть, — велел я, — мне полминуты…

— Быстрее, примат, — крикнула она. — А то…

Она не договорила, я понял, что хотела сказать, когда, опрокинув масляную лампу на стол, выскочил в коридор. Узкое пространство между каютами и стеной завалено трупами, а сверху с лестницы по нам открыли огонь.

Наполовину опустошив магазины, я выскочил наконец, перепрыгивая через раненых и убитых, на палубу, а там на меня набросился сбоку просто великан, сжал в медвежьих объятиях, не давая воспользоваться пистолетами, я с усилием отшагнул, сделал рывок, и мы оба перевалились через леер.

Я сделал глубокой вдох, в следующее мгновение ударило о воду, обоих повлекло вниз, где темно и страшновато. Противник некоторое время пытался меня душить, но я, не выпуская пистолетов, в свою очередь обхватил его и не отпускал.

Наконец он начал бить меня по голове, на берегу бы точно забил, кулаки огромные, сам как цирковой борец, но вода работает миротворцем, удары вообще не удары, а вот то, что мы опускаемся ко дну… вот оно, родимое, каменистое. Ещё не успело заилиться, порт совсем молодой.

Противник начал пускать пузыри, уже не пытается меня прикончить, вырывается отчаянно, я наконец отпустил, он ринулся наверх, весь в россыпи серебристых пузырей воздуха, поднялся ещё на пару саженей, а там движения потеряли чёткость, начал барахтаться судорожно, постепенно затих, а тело очень медленно начало опускаться.

Я хотел сунуть пистолеты в пузырь, но убоялся, что попадет туда и вода, пришлось закрепить за поясом, оглянулся, стараясь понять, в какую сторону двигаться.

Далеко вверху через толщу тёмной воды рассмотрел нечто похожее на дирижабль, такое же удлиненное и с заостренными спереди и сзади концами. Если зумить зрение, то увижу и налипшие ракушки на широком днище корабля.

Минут десять я сидел на илистом дне в полной неподвижности, кто знает что у них там за маги, вдруг могут через толщу воды засечь, вон Мата Хари чувствует живое под землей вполне уверенно, а под водой ей куда как проще.

Дрожь то и дело пыталась забраться под кожу и встряхнуть меня, нравится ей, видите ли, когда царя природы трясёт, но я подбрасывал в топку калорий, разогревал тело, в котором живу, терпеливо ждал, старательно расходуя запасенный в лёгких воздух по капельке. Вообще-то могу под водой просидеть полчаса-час, но больше моя аугментация не тянет, издохну, если не всплыву глотнуть воздуха.

Наконец огромная тёмная масса вверху медленно сдвинулась, сердце моё радостно ёкнуло, медленно и величественно, словно грозовая туча, начала уползать, как я понимаю, от берега в сторону моря.

Ушла из поля зрения подводная часть корабля, сплошь усеянная ракушками, я выждал ещё пару минут, осторожно всплыл и, стараясь не плескать водой, начал долгое и неприятное движение к берегу.

Пройдет ли сигнал через толщу воды, мелькнула обеспокоенная мысль, сосредоточился, послал мысленный импульс, почти сразу услышал далекий отклик:

— Здесь, прямо над точкой входа в воду!

Я с облегчением перевёл дух, ну да, Балтийское море сейчас ещё не мусорная лужа, полная отработанного мазута, Мата Хари видит меня отчётливо.

— Мата, Горчаков на берегу?

— Да, сидит у самой воды.

— А его автомобиль?

— Наверху на обочине дороги.

— Хорошо, я иду в верном направлении!

— Шеф, вы всё делаете верно, это я подлизываюсь, а то вдруг не поймете. Как там рыбы, красивые?

— В Балтийском? — спросил я устало. — Ну да, семьсот миллионов лет тому здесь были тропики. И рыбы яркие, как попугаи.

Я слышал как она демонстративно со смаком зевнула, изобразила чавканье.

— Вообще-то ночью порядочные рыбы спят.

— Хорошо, — ответил я, — ты не рыба… Хотя…

— Шеф! — вскрикнула она, почуяв неладное. — Рыбой не хочу! Там темно и страшно!

— Если партия велит, — сказал я строго, — мы хрен во что превратимся, лишь бы мир во всем мире! Только пулеметов надо побольше.

По дну идти тяжело и медленно, потому я плыл, время от времени интересовался у Маты Хари, сколько ещё осталось, уже замерз и устал, организм отказывается бросать в топку калории, самому нужны.

— Сколько ещё до берега?

— Семь с половиной тысяч верст, — отрапортовала она бодро.

— Чего–о–о?

— Разе вы не в Дарданеллы… Ох, я не то направление задала?

Я не ответил, дно начало резко повышаться, сквозь толщу воды увидел светлое пятно, ещё пара мощных гребков, и я вынырнул на поверхность, берег уже в десяти шагах, а у самой воды сидит с фонарем в руках скукоженый Горчаков и стучит зубами.

Я торопливо выдернул пистолеты из-за пояса и сунул в пузырь, Горчакову их видеть не обязательно, только затем выпрямился во весь рост и двинулся к берегу, тяжело разгребая воду, что сперва по грудь, потом быстро начала опускаться.

Горчаков вскочил, ринулся навстречу, вбежав в тёмную ледяную воду по колени, сорвал с себя шинель и набросил мне на плечи.

— Юра!.. Ты уцелел!

— Бумаги при мне, — сообщил я сразу. — Где автомобиль?

Он подхватил меня под руку, помогая выбраться по крутому берегу, по причалу пробежались, стараясь согреться. Дорогой автомобиль притулился у бетонной стены, изображая сироту, мы ввалились вовнутрь, наконец-то ощутил животворное тепло, Горчаков не жалеет кристаллы на обогрев, богатенький, гад.

Его руки не дрожали, а тряслись, пока запускал двигатель, наконец авто послушно понёс нас из порта. Горчаков то и дело посматривал с тревогой на меня, я ответил вымученной улыбкой:

— Я же сибиряк, забыл? А мы не только медведи, но и моржи.

Он сказал тихо:

— Документы… Ты в самом деле?

— В самом, — согласился я. — Им стыдно стало, извинились и сразу отдали.

— А сами застрелились от позора?

— Далеко пойдешь, — восхитился я. — Ничего, что я в твоем будуаре намочил?

— Юра! Да хоть всё здесь промочи, я так счастлив, что ты мой друг!

— И ты мой друг, — ответил я. — Вон даже ноги ради меня промочил! Я ценю, Саша. Да, кстати, мне кажется, будет лучше, если твой отец не будет знать о моей роли в возврате этих документов.

Он на миг повернул ко мне голову с выпученными глазами.

— Почему?

— Потому, — отрезал я. — Мне только не хватает для счастья, чтобы ещё и Тайный Отдел начал вербовать работать на благо Отечества.

Он вывел автомобиль на широкую улицу, даже извозчики спят в своих пролетках на обочине, можно гнать, он поддал скорости, но что-то явно мучит, спросил смущенно:

— А что плохого работать на благо Отечества?

Я сказал чуточку резко:

— Мне виднее, где я и как могу принести пользу. Саша, каждый человек вообще хочет, чтобы кто-то другой делал его работу, а ему только деньги и титулы. Потому заранее категорическое нет!

— Тогда что плохого, — сказал он разочарованно, — если будут знать о твоем подвиге?

— Да на хрен это всё! Не было никакого подвига!.. Взял бумаги и вернул владельцу!.. Это знаешь ты, а так вообще и отцу не говори!

Он замялся.

— Юра, а как я объясню, что бумаги вернулись?

— Ну… он просто сразу не нашёл, у стариков такое бывает, даже очки ищут, а они у них на лбу. Переложил на другой стол и забыл, что переложил.

Он взглянул растерянно.

— Попробую. Но слишком уж как-то…

— У нас вся жизнь слишком, — сказал я. — И ничего, выжили. Будь проще, Саша!.. Чем проще, тем ближе к народу. А народ, знаешь, «бей богатых!» Потому демократия победит.

— Да ну тебя, — сказал он. — В общем, Юра, я твой должник вовеки!.. Ты спас весь наш род от позора.

— Да? — удивился я. — Ты оптимист. Ничего, ещё всё щасте впереди.

Вдали показался величественный особняк их семейства, Горчаков всё мрачнел, наконец сказал с тяжёлым вздохом:

— Прости, Юра, но врать нехорошо. Не могу обманывать отца!..

Я окрысился.

— Да все родителей обманывают!

— Пусть все, — ответил он упрямо, — но я не буду. Всю жизнь знать, что я обманул? А любая ложь рано или поздно вылезает наружу. Юра, отец никому не скажет, что ты помог. Просто… будет благодарен тебе.

Автомобиль только подъезжал к воротам, сбрасывая скорость, а привратник уже торопливо распахнул, то ли ждал, то ли рассмотрел издали.

— Пойдем, — сказал Горчаков настойчиво. — Это недолго отдать бумаги… Ты в самом деле их взял?

Я вытащил из пузыря папки, отдельные листы тоже сложил в первую попавшуюся папку. Глаза Горчакова расширились, бумаги совершенно сухие, правда, и я за обратную дорогу успел высушиться, в то время как в сапогах Горчакова всё ещё хлюпает.

Он схватил папки и прижал к груди, так и поднялись по лестнице в дом, где всё так же везде горят свечи.

Горчаков-старший сбежал вниз, лицо бледное, цветной платок, изображающий галстук, сдвинут в сторону.

— Саша! — вскрикнул он. — Ты где пропадал в такое время?

Он запнулся, увидев в руках сына знакомую папку. Тот кивнул и быстро направился в сторону кабинета отца. Мы поспешили следом.

И только в кабинете, когда дверь захлопнулась за нами и отрезала от чужих ушей, он протянул отцу папку.

— Посмотри, ничего не пропало?

Канцлер дрожащими руками распутал тесёмки завязок, открыл, быстро просмотрел бумаги, там не больше десятка листков, вскинул на нас испуганный и в тоже время ликующий взгляд.

— К-как?

Горчаков-младший указал на меня.

— Это всё он! Я пожаловался ему, он же друг и никому не скажет, а он быстро помчался на «Звезду Ливерпуля», там ухватил эту папку и быстро вернулся.

Канцлер вперил в меня обжигающий взгляд. Мне показалось, что такие люди и без всякой магии могут видеть собеседника насквозь, но он тут же опустил взгляд на бумаги, раскрыл другую папку, что я захватил из сейфа.

— А это… что это?

— Да так, — ответил я. — Вдруг пригодится. Камин растопить, к примеру.

В дверь кабинета постучали, Саша быстро подбежал, распахнул, молчаливый дворецкий стоит с подносом в руках, там тарелка сахарного печенья и три чашки кофе.

— Спасибо, Гаврила! — сказал Саша счастливо. — Ты всегда знаешь, что нужно…

Он взял из его рук поднос и, пройдя к столу, опустил на край и переставил чашки и печенье.

— В-вов-ре-мя, — проговорил я, чувствуя как тело начинает подрагивать от холода и голода. — Спас-сибо…

А канцлер продолжал всматриваться и всматриваться, брови поползли вверх, перевернул ещё лист, отшатнулся. Следующий наполовину залит кровью, уже подсыхает, но видно, что свежая.

— Это…

— Компот, — сказал я с набитым печеньем ртом. — Или кисель. Я не совсем повар, но это не морс, точно скажу.

Он брезгливо отодвинул забрызганный лист в сторону, продолжал рассматривать другие, наконец поднял на меня взгляд, полный изумления.

— Юра, — сказал он медленно, — как вы это сделали?

Почудилось, что даже меня можно заподозрить в похищении, вот бумаги исчезли, а через несколько часов я их возвращаю, что-то как-то слишком гладко.

Я проглотил ещё пару печенюшек, слишком мелкие, сделал огромный глоток обжигающего кофе и только тогда ответил сиплым голосом:

— Пришёл, нашёл, изъял.

Он криво усмехнулся.

— Veni, vidi, vici?.. Это очень-очень… ювелирно.

— Я не ювелир — пояснил я, чувствуя неясную тревогу. — Правда-правда, вот и Саша говорит, что я прост и прям для аристократа, никакие хитрые ходы и всё такое!.. Чистый простолюдин. Саша попросил, я пошёл и взял. Но я никого не убил, даже не ранил!

Брови Горчакова-старшего полезли вверх, даже глаза округлились, мне показалось, что сейчас укажет на лист с кровью, потому поспешно отмахнулся.

— Просто уменьшил количество живой силы противника. Да и то вынужденно. Потому с убийством ничего общего! Спать буду спокойно и плакаться ни к кому не побегу.

Он всматривался в меня очень внимательно.

— Вы просто рождены для самых важных операций Тайного Отдела.

Я вскрикнул встревожено, ещё чуть и вообще сорвусь на крик:

— Ваше высочество, какие нахрен тайные операции?.. Вы хотите приобщить меня к той гадости?.. Я что, малолетний идиотик, которому это кажется романтичным и героическим?.. Когда руководят тайными операциями аристократы, не покидая кабинетов, а всю эту грязь, убийства, кражи, похищения, шантаж и снова убийства в спину делают перевербованные воры, убийцы, насильники, грабители из простолюдинов?

Канцлер явно чувствует себя не в своей тарелке, сел, смотрит с упреком на сына, наконец прокряхтел:

— Но для Отечества… Конечно, в работе на Тайное Отделение нет ничего романтического, но стране нужны и такие службы.

— И золотари нужны, — согласился я разозлено, — но что-то не вижу дворян, что стремятся на эту работу. В оперативники Тайного отдела набираете людей по всем тюрьмам России, всё правильно, лучше им сгинуть на задании, чем на виселице, но…ваше высочество, я же изобретатель!.. Вот вы, к примеру, пошлете своего министра финансов зар-р-рэзать французского консула?

Он вздохнул, развел руками.

— Сдаюсь, Юра, был не прав. Обманут лёгкостью, с которой вы вернули украденное.

Я ответил, старательно показывая, что с огромными усилиями беру себя в руки:

— Какая лёгкость, ваше высочество?.. Я в ночи плыл по холодному морю к берегу, ориентируясь только по звездам, которых не видно за тучами, чуть не утоп, мог подхватить инфлюэнцу, рядом страшные рыбы с вот такими зубами, еле-еле выполз на берег… А сколько времени потерял, мог бы с чертежами аэростата разбираться?

Канцлер вздохнул.

— Да-да, понимаю, это важнее… если смотреть широко.

Саша сказал быстро:

— На берег я его еле вытащил!

Горчаков старший бросил на него быстрый взгляд.

— А как ты оказался там?

Саша слегка дёрнулся, что явно заметил и отец, сказал торопливо:

— А что мне оставалось, он же помчался к «Звезде Ливерпуля»!.. Не знаю, успел запрыгнуть или нет, потому остался там сидеть на берегу, всё думал, что теперь будет с нами… А тут слышу, вода хлюпает! Подбежал с фонарем, а там Юра еле живой старается вылезти на берег, но сил нету… Мы его чуть не погубили!

Горчаков посмотрел на него, на меня, ничего не сказал, только добавил мне в чашку горячего кофе и придвинул ближе тарелку с пирожными.

— Юра, — произнёс он после долгого молчания, — мы у вас в большом и неоплатном долгу. Знаю, как вы относитесь к орденам и титулам, наслышан, но есть моменты, когда могу вам точно помочь.

Саша торопливо перебил:

— Отец, он ничего не примет. Я знаю. Разве что финансирование… и то не из казны, он панически избегает любой зависимости, что-то у него, видимо, случилось в детстве, но если из наших личных средств…

Горчаков перевёл дух, теперь он канцлер Российской империи, уже пришёл в себя, документы снова в сейфе, слесари с утра поставят на окна стальные решетки из толстых прутьев, что потом ещё и зачаруют, а охрану особняка усилят, вздохнул уже свободнее, спина выпрямилась.

— Это проще, — сказал он и впервые улыбнулся. — Юра, изобретателям деньги всегда нужны, знаю. Я готов помогать финансово, вы не стесняйтесь. Не для себя стараетесь, все мы работаем на матушку-Россию!

Я как бы подумал, изображая тяжкие размышления, наконец проговорил:

— Не финансирование… а… просто плата за выполненную работу. И никто никому не должен!

Саша вскрикнул с энтузиазмом:

— Отец, в этом он весь!.. Чтобы никому не быть должным, ни от кого не зависеть! Чудак, да?

Горчаков пробормотал:

— Все от кого-то зависят. Но это грустное понимание придёт с возрастом. Саша, отвези друга, он ещё и поспать успеет.

Я промакнул губы салфеткой, не забыл загнуть уголок и положить на тарелку, дескать, использована, поднялся и отвесил церемониальный поклон.

— Ваша светлость, разрешите… у вашего подъезда мой авто, я доберусь сам. А Саша пусть тоже поспит, он переволновался больше меня.

Горчаков-старший ответил пронзительным взглядом, дескать, да, его сын волновался, сидя на берегу, ну а ты почему волновался меньше?

Через несколько дней Саша Горчаков прибыл в гости и сообщил таинственным голосом:

— Слушай… в газетах написали, что фрегат «Звезда Ливерпуля» загорелся вскоре после того, как покинул порт Санкт–Петербурга и затонул, никому спастись не удалось. Как думаешь, почему так получилось?

Я сдвинул плечами.

— Ну… капитан корабля обязан утопнуть вместе с кораблем, так принято. Могли из солидарности утопнуть и пара его помощников.

Он изумился.

— Ты убил… прости, ликвиднул всего троих? Ничего себе, каким стал милосердным!..

— Я и был таким, — буркнул я. — Но куда денешься, если жизнь заставляет?.. Какой же я человек, если никого не убил? Эволюция ещё не закончилась, как она считает, и по–прежнему выталкивает на вершину пищевой цепочки самых кровожадных.

— Юра!

— Пусть знают все о том, — продекламировал я, — Один убьет жестоким взглядом, другой — обманным сном, трусливый — лживым поцелуем, а тот, кто смел, — мечом!.. В общем, искусство убивать совершенствуется.

Он вздохнул.

— Ты такие слова говоришь… Вершина пищевой цепочки… Странно, не сразу и поймешь.