Сюзанна, вернувшись из своих покоев, кружилась перед большим зеркалом в холле. На ней было новое платье — нарочито простое, почти горничное, без кринолина и сложных отделок. Но именно эта простота, облегая стан, подчёркивала каждую линию её изящной фигуры, от чего Горчаков, томно развалившийся в кресле, время от времени делал вид, что поправляет галстук, чтобы украдкой полюбоваться.
— Родители пригласили меня на тезоименитство отца! — произнесла она ликующе, завершая свой импровизированный показ. — Поеду обязательно. Жаль, далековато. Всё жду, когда Вадбольский придумает мне крылья.
Я вздохнул с наигранной виноватостью, обращаясь к Саше:
— Крылья ей нужны, у неё от метлы весь афедрон в занозах. Но вот когда разбогатеем…
Пуфик, метко брошенный её рукой, пролетел в сантиметре от моего уха.
— Эх, Вадбольский… — её настроение вдруг сменилось на задумчивое. Она подошла ближе. — Неужели я и вправду хитрая, и расчётливая?
— Тогда поезжай, — сказал я твёрдо. — И не беспокойся. Я выделю тебе охрану. На всякий случай.
— Ой, да кому я нужна-то? — она махнула рукой.
— Мне, — ответил я, глядя ей прямо в глаза.
Она замолчала, повернулась ко мне и внимательно посмотрела. Её лицо стало серьёзным и взрослым.
— Вадбольский, — произнесла она тихо. — Я это ценю.
Её взгляд упал на неказистый деревянный ящичек в моих руках, похожий на грубую музыкальную шкатулку.
— Это что ещё за чудо-юдо?
— Подаришь отцу, — пояснил я. — От своего имени. Это арифмометр. Считальная машинка.
Не как у Леонардо да Винчи, конечно, но Паскаль и Лейбниц бы одобрили. Наш, русский, Чебышёв.
Она с подозрением скосила глаза.
— А ты… ничего своего туда не приделал?
— Вот уж благодарность! — сделал я обиженное лицо. — Говоришь, я всё порчу? Этот — точная копия твоего, только компактнее. И ручку я сделал массивнее — у твоего батюшки пальцы, я уверен, не столь изящны, как твои. Чтобы ему было удобнее крутить.
— Да ну тебя, — она взяла арифмометр в руки, повертела, оценивая вес. Знаешь, а это… это и впрямь будет лучшим подарком. И объяснением. Наглядным.
— Что, другие объяснения его бы не устроили? — ухмыльнулся я.
— Точно, — твёрдо сказала она, прижимая подарок к себе. — Никакие.
Сюзанна вернулась из родительского дома поздно вечером, смахнув с плеч невидимую пыль дороги вместе с напряжением светского приёма. Она застала меня в кабинете за чертежами дирижабля, но вместо того, чтобы начать с отчёта, молча подошла, обняла сзади и прижалась щекой к моей спине.
— Ну как? — спросил я, откладывая карандаш. — Выдержали? Признали гения финансовых дел?
Она глухо рассмеялась, и только теперь я почувствовал, что она еле сдерживает дрожь — не от страха, а от свалившегося на неё водоворота эмоций.
— Было ужасно, — выдохнула она, наконец отпуская меня и плюхаясь в кресло. — И… божественно. Мама плакала.
Папа сначала хмурился, ходил вокруг меня, как следователь вокруг опасной преступницы. А потом… потом я подарила ему твой арифмометр.
Она замолчала, собираясь с мыслями, и на её лице играла улыбка — уставшая, но счастливая.
— Он полчаса крутил ручку, складывал двузначные числа, потом перемножал. Молча. А потом хмыкнул и сказал: «Ну, ты теперь с техническими чудесами на „ты“, объясни, Сюзи, как эта штуковина считает проценты по векселям?». И мы просидели с ним весь вечер. Он задавал вопросы, спрашивал мое мнение, Вадбольский! Не читал нотации, а спрашивал!
Я молча слушал, наблюдая, как с неё наконец-то спала та броня осторожности и вечной готовности к обороне, которую она носила все эти месяцы.
— А мама? — спросил я.
— О, мама! — Сюзанна закатила глаза, но с нежностью. — Она уже пережила все стадии горя: от «дочь–позор–рода» до «дочь–гений–финансов–и–как–ей–это–удалось». Теперь её главная задача — выдать меня замуж. За тебя, кстати. Она уже решила, что наша «тайная любовь» — это романтично и очень практично. Лучшей партии для меня она не может и представить.
Мы оба рассмеялись. Но потом её смех стих, и она посмотрела на меня серьёзно.
— Спасибо.
— За арифмометр? Пустяки.
— Нет. За то, что дал мне… крылья. Настоящие. Без метлы.
Она встала, чтобы уйти, но на пороге обернулась.
— О, да! Ещё кое-что. Папа передал тебе. — Она сделала небольшую паузу для драматического эффекта. — Он сказал: «Передай этому наглому барону Вадбольскому, что если хоть один волос с твоей головы упадет… Но он, похоже, умнее, чем выглядит, скажи, что мой домашний счетовод скоро уходит на пенсию. Интересно, найдется ли у него для старика работа?».
Я оценивающе кивнул, скрывая улыбку. Старый лис. Это был не вопрос о работе. Это было признание. И предложение союза.
— Передай отцу, — сказал я ей вслед, — что вакансия есть. Но собеседование будет строгим.