Вадбольский – 6

Глава 8

Я только успел поклониться, как распахнулась дверь, вошёл император, громадный, едва не задевший головой притолоку, Горчаков почтительно поднялся из-за стола, приветствуя Самодержца, что выше всех писаных и неписанных законов, я поспешно вытянулся во фрунт.

— Сидите, Александр Михайлович, сидите, — сказал он добродушно. — А что здесь делает удивительный кадет Вадбольский?.. Чем на этот раз загружаете моего канцлера?.. Вольно, кадет. Можете сесть.

Я послушно сел, но виновато смолчал, зато Горчаков ответил сразу:

— Ваше величество, я сплоховал тогда, когда Саша твердил насчёт его необыкновенных винтовок, так хоть теперь слушаю со всем вниманием, хотя мало что понимаю.

Император вперил в меня острый взгляд.

— Ну-ка, с чем пришли к моему канцлеру?

Я развел руками, не зная, как начать объяснять с нуля человеку, который не в теме, но канцлер, уловил моё затруднение, сказал:

— Ваше величество, он говорит о неком пироглицерине, которым можно взрывать горы, прокладывать туннели, строить подземные хранилища. А ещё из этого вещества легко выделывать бездымный порох в большом количестве, а также спасать жизни в медицине!

Прикрывает меня, пронеслось в мозгу ошалелое. Насчёт пироглицерина я говорил с его сыном, но императору слышать о переселении крестьян не интересно, теперь у него все мысли заняты войной, вот Горчаков-старший умело спасает меня, да и себя заодно, канцлер должен заниматься проблемами всей России, сейчас вот военными действиями, а не прожектами.

Император сел в придвинутое ему кресло, с интересом всмотрелся в моё лицо.

— Что скажешь, кадет?

Я разве руками.

— Ваше величество, сейчас время промышленной революции. Изобретения и открытия уже сыплются со всех сторон. Вам некогда читать журналы по науке, вы решаете судьбы мира, вам даже дали почетный титул «Жандарма Европы», а я вот читаю, и вижу, как дальше пойдут эти открытия. Можно жить да поживать, но тогда европейские страны совсем нас обойдут и копытами затопчут…

Он рыкнул:

— Ни слова больше! Мы уже глотнули позора, это они сейчас пусть наслаждаются преимуществом, а мы должны жилы рвать… Что можно делать из этого пиро… как его… глицерина? Бомбы им можно наполнять? А снаряды?

Быстро схватывает, мелькнула мысль. Ну понятно, всё время думает, как отыграться за позорный десант в Крыму и быстрый марш войск противника в сторону Севастополя.

— Всё можно, — ответил я. — Но пироглицерин… хотя проще называть его нитроглицерином, очень трепетная вещь, нужно делать его очень строго по инструкции. Чуть нарушишь — взрыв. А с нашей российской безалаберностью….

Горчаков вставил:

— Думаю, именно поэтому хочет спихнуть эту работу на государство.

Император обратил взыскующий взгляд на меня, я помотал головой.

— Нет, там другое. Нужны огромные помещения, которых у меня нет, целая цепь специальных инжекторов, потом полученную смесь долго разделять в сепараторах, лучше системы Биацци, но если их нет, то могу набросать схему… Просто нитроглицерин спасет сотни тысяч человек в больницах. Он сразу же убирает боль в сердце, кровяное давление упадет до нормы, уйдет отек лёгких… Ваше величество, я проконсультировался с медиками! Дайте им нитроглицерин, они вас расцелуют… ниже спины.

Он смотрел на меня испытующе.

— Ну, курсант… Хотя меня больше интересует взрывчатка. Ладно, Александр Михайлович, изыщите нужные средства для производства этого пирогли… пиро…

— Нитроглицерина, — сказал я. — И просторное помещение. Работников нужно толковых и непьющих, иначе в первый же день всё взорвут.

Дверь распахнулась, через порог порывисто шагнула принцесса Александра со словами:

— Ах, деда, а я тебе везде ищу…

Тут только заметила меня, подобралась, привычно для российской принцессы облила меня презрением в объеме большого ведра, в котором выносят помои, кивнула канцлеру, а я сделал вид, что не вижу её, отвернулся к стене и сосредоточенно начал чертить, как расположить инжекторы, а дальше ещё и поставить цепь сепараторов.

Она сперва вскинула брови, ожидая, когда увижу её, вскочу с усердием и буду отбивать поклоны, но я не отрывал взгляд от листа бумаги, и тогда она подошла и встала у стола, касаясь бедром края столешницы.

Свет не заслоняет, благо люстра прямо над головой, я продолжал вычерчивать, наконец канцлер, что тоже дожидается моей реакции, решился заговорить:

— Ваше императорское высочество пришли проведать своего дедушку?

— Да, — ответила она громко, не отрывая от меня взгляда, — да, пришла проведать!

Я продолжал чертить, такой красивый и задумчивый. Когда человек творит, он близок к Богу, что тоже Творец, так что могу и не заметить какую-то шмакодявку, что считает себя центром мира. Может, для кого-то и центр, но точно не для творца.

— Вот, — сказал я, не отрывая взгляда от наброска чертежа, — примерно в таком аспекте. Осталось только выдержать остальное: температуру, интервалы по времени, длительность инжектирования…

Император заулыбался, поглядывает то на неё, то на меня Я упорно её не замечаю, а она уже красная от ярости, как это я не вскакиваю при виде внучки самого императора и не стучу лбом о паркет. Даже самодержец император заинтересованно смотрит в мою сторону, но я уже закусил удила, я человек творческий, вообще ничего и никого лишнего не вижу.

— Юрий, — сказал Горчаков ласково, — а вот здесь эти чаны совсем одинаковые…

— Это не ошибка, — сказал я со вздохом, — сепарацию в одном не сделать, нужен целый ряд. Зато чистота позволит делать чудеса… ну, в научном смысле. Как спасти человека от грудной жабы, так и взорвать гору.

Император произнёс громко:

— Александра! Ты явилась поблагодарить курсанта Вадбольского за его подвиг? Он спас жизнь моему сыну и тебе, в одиночку остановив террористов!

Я поднял голову, сделал вид, что только сейчас её увидел, рассеяно поклонился и застыл в таком виде, она вообще позеленела и почти покрылась вздутыми пупырышками.

— Ваше высочество…

И голос я сделал как можно пренебрежительнее, пусть бесится, не она решает вопросы строительства и финансирования, и тут же протянул листок с моими каракулями Горчакову.

— Вот примерно так…

Он взял, посмотрел, тут же перевёл взгляд на императорскую внучку. Она топнула ногой, уже злая, вот-вот взорвётся, как начинённая нитроглицерином граната, но я одёрнул полы кафтана и, повернувшись, к императору, церемонно поклонился.

— Ваше величество, я всё сделал. С вашего позволения я отбуду, у меня вот-вот занятия.

Император, похоже, сдерживает ухмылку, кивнул, не поднимаясь из кресла.

— Беги, курсант, не опаздывай!

Я поклонился и Горчакову, быстро прошагал до двери, всё время ожидая услышать за спиной истерический визг, но успел открыть дверь и выскользнуть в коридор без помехи.

Мне кажется, император сдерживал злую усмешку, а Горчаков-старший выглядел очень озадаченным, но это их проблемы, а я выскочил вроде бы целым и не помятым, хотя в коридорах власти чувствую опасностей больше, чем в Щелях Дьявола.

В коридоре ко мне подскочили взволнованные Горчаков и Сюзанна.

— Ну что? Мы видели как туда зашёл Его императорское величество, а потом и принцесса Александра…

— Уйдут, — ответил я, — пойдет Сюзанна. Канцлер желает поговорить, как он сказал, с девочкой. Саша, это Сюзанна у нас девочка, а не ты! Сиди, не дергайся. А я подожду вас на улице.

И торопливо отбыл, меня сопровождал тот же молчаливый, но очень предупредительный обер-шенк.

Императору я твердил, что нитроглицерин очень важен в медицине, но куда больше может применяться и в военном деле, только слишком взрывоопасен, хотя мне его производство нужно для другой цели. На основе нитроглицерина делается динамит, без нитроглицерина никак, а с ним динамит можно производить в больших количествах, не взрывоопасен, так что можно в его производстве задействовать и совсем неграмотных крестьян.

В конце коридора беседовали двое чинов, один оглянулся, я с нехорошим чувством узнал Ренненкампфа, главу безопасности великого князя, цесаревича Александра.

Он тоже меня узнал, кивком отпустил собеседника, а когда мы с обер-шенком приблизились, он сказал ему в приказном тоне:

— Дальше барон найдёт дорогу сам. Задержитесь, Вадбольский!

Обер-шенк коротко кивнул, развернулся через левое плечо и пошёл обратно быстрым и совсем не строевым шагом.

Как догадываюсь, Реннекампф явно получил взбучку за тот наглый наезд, когда попытался согнуть, а то и сломить меня, подчиняя своим интересам. Потому до этого времени лишь смотрел в мою сторону злобно, но как бы не обращал внимание на такую мелочь, кто он, а кто я. Однако я постепенно наращиваю авторитет, обо мне говорят, а тут ещё помолвка с княжной самих Долгоруковых, так что этот умелый в придворной кухне гад постарается как-то наладить некие контакты, потому я заранее ощетинивался.

Когда обер-шенк скрылся за поворотом коридора, Ренненкампф холодно улыбнулся мне и сказал почти благожелательно:

— Барон… Кстати, барон, мне показалось или вы в самом деле всячески избегаете общения с великой княжной Александрой?

Я дёрнулся, вот он откуда заходит, ответил со всем смирением барона:

— Вы со мной разговариваете свысока, я это принимаю, вы знаете и умеете, наверное, больше меня. Во всяком случае, должность обязывает вас быть умным, да? Но когда со мной так же ведет себя эта… барышня, с какой стати я должен терпеть? Она же полная… уж простите, но мы одни, можно без лишних политесов.

Он ухмыльнулся несколько злорадно.

— Так скажите ей.

Я даже дёрнулся, словно мне шарахнули палкой по спине.

— Зачем это мне?.. Пусть другие говорят, если им нужно. Или не говорят. Мне от неё ничего не надо. И здорово, чтобы и ей от меня ничего не нужно было.

Он улыбнулся.

— Не льстите себе. Она великая княжна, внучка императора, а вы кто? Нищий, уж простите за откровенность, барон. Она вас практически не замечает.

На «нищий» я даже бровью не повёл, ответил смиренно:

— Вот и превосходно. Идеально, чтобы не практически, а вообще не замечала. Я могу идти?

Он широко улыбнулся.

— Я вообще не вправе вас останавливать и, Боже упаси, задерживать! Вы сами остановились и поговорили со мной по своей воле.

— А-а-а, — сказал я. — Ну тогда на эту неделю наш разговорный лимит исчерпан. Или на месяц.

Поклонившись, удалился бодрой и устремлённой походкой, я человек дела, а не флирта, политесов и подковёрных интриг, хотя в голове стучит мысль: зачем это он? Если хочет наладить какое-то взаимодействие, то не на ту козу сел. Начал за здравие, а кончил откровенным оскорблением, дескать, нищему барону неча тут пороги оббивать. Или какая-то хитрая игра?

Оказавшись вне здания, хотел было подождать возле входа, но охрана тут же насторожилась, потому лучше не ждать злое «Чего встал? Проходи живо!», вернулся на императорскую стоянку автомобилей, влез на заднее сиденье и стал дожидаться друзей.

Мата Хари, что как затычка к любой бочке, мониторит всех и вся, пусть и в ограниченном диапазоне, записала и передала мне как Горчаков после моего ухода спросил императора с некоторым беспокойством:

— Как-то этот Вадбольский совсем без всякого уважения к цесаревне Александре…

Император лениво отмахнулся.

— А чего к ней с уважением?

— Ну, ваше величество, всё-таки это ваша семья, а такое обязывает!.. Негоже ему так демонстративно отворачиваться. Я на вашем месте приструнил бы…

Император хмыкнул.

— Да ну? А если это он нарочито?

— Так я и говорю…

Император остановил его жестом.

— Нарочито для того, чтобы рассердилась, а потом заинтересовалась им. Единственным, кто не лебезит перед нею! Может, он просто хитрый, старается вызвать к себе интерес!

Горчаков спросил озадаченно:

— Правда? Хотя может быть… Что значит, я уже и забыл эти детские хитрости и уловки.

— Вот-вот. Вадбольский расчётлив, но и Александра не дурочка, она в этих играх выросла с пеленок. Он видит её, и она видит его насквозь. Уверен, она переиграет этого барона с лёгкостью.

Я поерзал на сиденье, словно сижу на неотшлифованном камне. Переиграет! А если вообще не хочу играть в такие великосветские игры?

Из здания вышел Саша Горчаков, покрутил головой, я помахал ему рукой в открытое окно автомобиля, он бодро сбежал по ступенькам и направился в мою сторону.

Мата Хари зависла у другого окна, отыскав позицию, с которой, благодаря плохо задвинутой занавеске, удобнее снимать внутренность кабинета канцлера. Я успел увидеть как в кабинет вошла Сюзанна, а светлейший князь учтиво привстал из-за стола, приветствуя благородную аристократку.

Император с внучкой уже покинули кабинет, канцлер может держаться несколько свободнее вне рамок протокола.

Я вздрогнул, когда Горчаков распахнул дверь и бухнулся на сиденье рядом.

— Вадбольский, ты совсем, да?..

Я покосился на него с неудовольствием, там канцлер указывает Сюзанне в какое кресло сесть, сам тоже садится ближе, то ли глуховат и подслеповат, то ли чтоб удобнее заглядывать в декольте.

— А чё не так?

Он выпалил:

— Ты вывалил целый ворох каких-то странных проблем, но сейчас страна воюет!

— Наконец-то дошло, — пробормотал я.

— Сейчас нужно всё для обороноспособности!

— История учит, — сообщил я, — лучше всего занимаются подъёмом обороноспособности после жестоких поражений.

— Но ты говоришь…

— Говорю, — подтвердил я чуточку рассеянно. — Весьма так зело…

Вот же старый хрыч, любезно поинтересовался здоровьем её родителей, лишь потом приступил к расспросам. Я точно не смог бы отвечать так быстро и правильно, в какую цену обходится каждая деталь винтовки, у кого покупаем металл, какие у нас станки, кто делает патроны и за какой срок можно такой тонкой работе научить вчерашних жестянщиков и кузнецов, но Сюзанна отвечает быстро и чётко.

Рядом со мной Горчаков сказал раздраженно:

— Ты что, заснул?

— Мысля пришла, — ответил я, — не спугни…

А в кабинете в какой-то момент Сюзанна, отвечая на вопрос, сказала простодушно:

— Да и Вадбольский помогает…

Канцлер даже привстал, потом, опомнившись, опустился в глубоком кресле.

— Этот юноша? Да что он может понимать в таких сложнейших вопросах, где даже я останавливаюсь, чтобы свериться со справочником!

Она сказала восторженно:

— Он взаправду знает!.. Если где застряну, сразу подсказывает!.. Только странно это как-то…

Горчаков сразу насторожился, впился в неё острым взглядом.

— Вот и мне странно.

— Да нет, другое, — возразила она. — Он пояснит, как будто сам этим занимался, но если спрошу то же самое через пару дней, он уже ничего не помнит и снова морщит лоб, словно столкнулся с таким впервые.

Горчаков насторожился, спросил уточняюще:

— Сюзанна, мы с вами аристократы из старинных родов, можем говорить откровенно, не во всё посвящая даже дворян… более низкого ранга. Вы доверяете Вадбольскому? Мне видится в нём что-то тёмное.

— Тёмное, — уточнила она, — в смысле, неясное? Ещё бы! Я сколько с ним общаюсь, но всё больше не понимаю. Иногда воспитание, которое ему дали, мне кажется чрезвычайно высоким, но часто я вижу его дурь и непонимание простейших вещей. Или вопиющее незнание того, чему нас учат с пеленок.

Он сказал со вздохом:

— Ну, это понятно, чем не пользуешься, забывается быстро. Но не совсем забывается, а если понапрягать память, снова вспомнится… Но он тёмная лошадка, а вот вы, Сюзанна, словно ясное солнышко освещаете это тёмное царство. Вас хоть сейчас в помощники к министру финансов!

Она засмущалась, сказала мило:

— Он мне такое говорил как-то. Мол, если бы я была парнем, он не боялся бы поручать мне самые сложные вопросы финансирования и привлечения инвестиций.

Горчаков охнул:

— Вот же старый плут!.. Хватка какая, замечает талантливую молодежь. Надо бы вас в виде исключения попробовать ввести в государственный аппарат.

Она живо запротестовала:

— Ни в коем случае! На меня все будут коситься и выказывать превосходство только потому, что мужчины, а у Вадбольского я — королева финансового мира!.. И пока что ни одной битвы не проиграла.

Он усмехнулся краешком рта.

— Как говорят наши либералы, вы наша первая ласточка. Я тоже надеюсь, что умных и образованных женщин будут привлекать к работе на общество, в том числе и на государственную службу. Но, медленно и с оглядкой, а то таких дров наломаем, мы же Россия, чем и гордимся, хотя, казалось бы, как можно гордиться дуростью и бесшабашностью? Но мы ухитряемся. Так, говорите, Вадбольский продолжает работы по укреплению нашей армии?

Она чуть вздрогнула, такого не говорила, но Горчаков сказал с такой уверенностью, что она только смущенно пролепетала:

— Да… он начал совершенствовать нитроглицерин, тот теперь не взрывается, хоть бросай его на пол, ещё делает громадный аэростат, можно и разведку вести, и грузы перевозить…

Горчаков сразу уловил суть, уточнил:

— И бомбы?.. Так-так… Дорогая Сюзанна, я рад что вы посетили моё ведомство. Передавайте наилучшие пожелания вашему батюшке Эвальду, мы как-то в Сенате голосовали за один и тот же проект. Скажите, он может гордиться дочерью!

В прихожей уже топчется встревоженный помощник канцлера, дважды осторожно заглянул в кабинет, этот наглый барон со своими друзьями отжирает чужое время, а там достойные люди ждут, наконец я увидел как Сюзанна вскочила, присела в книксене и поспешно вышла вслед за помощником канцлера.

Когда она в сопровождении дежурного офицера, это снова обер-шенк, вышла из дворца, Горчаков выскочил из автомобиля, в мгновение ока оказался там, подал руку и церемонно помог сойти с этих двух ступенек.

По дороге засыпал её вопросами, Сюзанна улыбается взволнованно и рассеянно, я высунулся из авто и крикнул:

— Уходим, пока нас тут не побили! По дороге расскажешь.