Вадбольский – 6

Глава 10

По случаю отъезда княжны Глорианы Романовой в Крым с благотворительной миссией её родители дают прощальный бал, на котором обещался поприсутствовать сам император, потому весь свет всполошился и началась борьба за пригласительные билеты.

Я ощутил приближение неприятностей, и не ошибся: нарочный доставил мне пригласительный, а Максим Долгоруков сообщил, что такой же получила и Ольга. Явно работа Рейнгольда, он делает всё по замыслам императора, так что не отвертеться.

Я хотел взять коляску, она легче и быстрее, но Максим настоял на карете, уж и не знаю, в чем её преимущество. Разве что в движущуюся цель попасть труднее, или это для начала сплетни, что в закрытой карете эти двое помолвленных вели себя очень раскованно, а что, это же будущие супруги.

К Зимнему мы подкатили ровно в девяти часам вечера, как мне кажется, в числе первых. По словам Горчакова княжна может опоздать почти на час, но я, как всего лишь барон, обязан появиться ровно в назначенное время, но как, если мы вместе?

Женщина да идёт за мужчиной, как сказано в Писании, если, конечно, впереди не минное поле. В общем, мы прибыли по бароньему счету.

В девять вечера уже ночь, но фасад Зимнего ярко освещён тысячами свечей из чистейшего пчелиного воска, что дают чистый яркий свет и хорошо пахнут.

Швейцары в напудренных париках и ливрейные лакеи в белых перчатках выскакивают к самим каретам. Дверцы открывают, правда, те лакеи, что едут на запятках кареты, но императорские лакеи приветствуют поклонами и указывают путь, как будто никто кроме них не видит огромного императорского дворца.

Я оттопырил локоть, Ольга прикоснулась двумя пальчиками, и так мы пошли на расстоянии вытянутой руки один от другого, словно в парадном полонезе.

Одна роскошная пара, генерал с огрядной дамой, оглянулись в нашу сторону, дама сказала громко:

— Вот видишь, не такая уж молодежь и распущенная.

Он ответил так же громко:

— Молодцы, блюдут старые обычаи.

Сказано было явно для нас, дескать, продолжайте так и дальше, Ольга гордо вскинула носик, я нагло фыркнул, чуть придержал княжескую дочку, чтобы эта пара первой прошествовала по главной Иорданской лестнице.

Гигантские канделябры с десятком свечей дают не только яркий свет, но и жар, гостей пока не видно, наверху встречают придворные чины в белых лентах и звездах, эти ребята следят за порядком, там впереди слышно, как гофмаршал пафосно выкрикивает:

— Его сиятельство князь Ростовский с супругой!

— Её светлость графиня Путятина с дочерью Светланой!

— Светлейший князь Паскевич с супругой!

Я чувствовал, как Ольга заранее напряглась, ожидая как непристойно прозвучит «Барон с невестой», словно бы явился конюх с дояркой, я сказал тихо:

— Ваша светлость, не стоит так уж демонстрировать неприязнь ко мне. Иначе на вас будут смотреть с брезгливой жалостью. Сделайте вид, что вам накакать на их мнение.

Она дёрнулась, я чересчур груб, об этом предупреждали, но сейчас в самом деле лучше собраться и смотреть на всех свысока, поняла, надела на лицо снисходительную улыбочку.

Гофмаршал звучно, чересчур звучно провозгласил:

— Его благородие барон Вадбольский с невестой!

Мы вошли в зал, там уже где-то с полсотни пар, и все повернулись в нашу сторону. На мне скрестились взгляды: острые, прощупывающие, злобные, просто любопытствующие, даже равнодушные, а вот Ольга всё же вздрогнула.

Я сказал улыбаясь шепотом:

— Мне, барону, на них насрать, а вам, ваша светлость, тем более!

Она чуть дёрнулась то ли от моей грубости, то ли от принизывающих любопытных взглядов, даже дыхание задержала, но я бестрепетно вел её в глубь зала, где много дам в парчовых платьях с тугими талиями, бриллианты и жемчуга от заколок в волосах и серьгах, до ожерелий в три, а то и в пять рядов. С ними кавалеры в тёмно-зелёных, синих и чёрных мундирах, эполеты золотые, как и аксельбанты, шпоры при каждом шаге легонько позванивают, в воздухе запах помады, духов «Флер де Оранж», пчелиного воска и, понятно, недостаток кислорода, потому эти затянутые барышни, когда ни вздохнуть, ни выдохнуть, так часто падают в обмороки.

В Георгиевском зале гостей встречает сам хозяин всего этого великолепия, великий князь Андрей Петрович Романов, такой же рослый, статный, с добродушной улыбкой на румяном лице, каждый гость, приближаясь, отвешивает почтительный поклон, дамы приседают в реверансе, а он каждому говорит мягким добродушным голосом: «Рад видеть», «Хорошо смотритесь», «Привет родителям», как и положено любителю искусств, меценату, собравшему немалую коллекцию картин российских и немецких художников.

По нам тоже мазнул взглядом доброго дедушки, сказал пару добрых слов, но вряд ли даже знает, кто мы, далек от политики и светских сплетен, целиком преданный своим коллекциям и обществу художников.

Залов в Зимнем множество, но гости расходятся, в основном, по трем. В Белой галерее будут исполнять полонез, им откроют бал, В концертном зале всё отдано под мазурку и котильон, а вот Малахитовая гостиная издавна использовалась для сплетен, ибо там множество диванов и диванчиков, несколько видов кресел.

Тут же в Малахитовой гостиной я углядел толпу военных, среди которых выделяется один в красном мундире, громогласный и напористый, говорит громко и убедительно, но его слушают внимательно.

Ольга спросила нейтральным голосом:

— Почему он в красном?

— Мундир англичан, — буркнул я. — Похоже, посол. Что, хотите ему наше Отечество продать?

Она ответила, не поворачивая головы:

— Среди старых родов нет предателей. Предают выскочки из новых…

— А вы старорежимная? — спросил я. — Похвально, похвально.

Она произнесла тем же ровным голосом:

— У вас «похвально» звучит, как оскорбление.

Слуги быстро сновали по залу, держа на растопыренных пальцах правой руки подносы с фужерами шампанского, левую заложив за спину.

Я схватил у одного два фужера, один протянул своей спутнице.

Она покачала головой.

— Не употребляю.

— Шампанское? — удивился я, потом догадался: — Ах да, вы же там к водке привыкли!.. Найти вам стакан водки? Или лучше самогона?

— Вам виднее, — ответила она, — что вам пить.

Я осушил свой бокал, второй сунул в руку лакею, перевёл дыхание. Хорошо… Уютный зал, под двумя стенами расставлены столы с закусками, я кивнул в их сторону.

— А поесть на халяву? Бояре все обязаны быть толстыми. Особенно боярыни!

— Может, баронессы? — уточнила она. — А я княжна.

— Молодец, — сказал я. — Уела. Сегодня бить не буду.

Она наконец-то повернула в мою сторону голову.

— Меня никто бить не будет. Ни сегодня, ни когда–либо.

— Почему это?

Она поднесла палец к ожерелью, там в середине был зелёный камень, изумруд или хризолит, в ответ на приближение её пальчика он засиял чуть ярче.

— Он в состоянии меня защитить, — сообщила она свысока. — Кто прикоснется, станет калекой.

— Ого, — сказал я. — Но по закону муж имеет право бить жену!

— Только не из рода Долгоруковых, — возразила она с издевкой.

— Это подстава, — заверил я. — И вызов. Сразу же после венчания отлуплю, как сидорову козу.

Она посмотрела на меня с брезгливым интересом.

— А коза здесь при чем?

Я подумал, согласился:

— Да, козу бить не буду. А вот княжну с удовольствием.

— Хам, — произнесла она с аристократическим презрением.

Аристократы пальцем не показывают, как простолюдины, и в носу прилюдно не ковыряются, но сплетничают не меньше кухарок. Я спиной чувствовал десятки пар глаз, что чуть ли не прожигают мой камзол, но как только поворачивался, всяк смотрит куда угодно, но только не в мою сторону, а вот чесать языками не перестают.

Отделившись от толпы, в нашу сторону, двинулся мужчина в генеральском мундире, звезды с бриллиантами и рыцарские ордена от эполетов до пояса, я не сразу узнал Комаровского, героя почти всех суворовских походов.

Я поклонился ему первым:

— Счастлив видеть вас во здравии, Евграф Федорович!

Он кивнул, окинул княжну внимательным взглядом.

— Приветствую, курсант, как и вашу прелестную спутницу, — он галантно приложился к ее ручке. — Рад вас видеть, княжна. Сегодня только о вас двоих и разговоров. Поздравляю! Все в вашем стиле, юноша: все либо одобряют вас, либо ненавидят, а равнодушных нет.

Он не назвал меня бароном, мелькнула мысль, а именно курсантом, ведь курсанты у нас в лицее все, как бароны, так и княжата. Спасибо, граф, ценю.

— Значит, я жив, — ответил я бодро.

Точно «Либо одобряют, либо ненавидят». Значит, пока я тут стою с надутой куклой, за моей спиной уже решается, к какой категории меня отнести. От этого зависело, кто подойдёт следующим, друг или враг. Не успела мысль оформиться, как с бокалом шампанского в руке к нам подошел еще один весьма импозантный мужчина, по-свойски поздоровался с Комаровским.

— Надеюсь, я не помешал вашей беседе, князь? Прошу, представьте меня вашему собеседнику, весьма о нём наслышан… Моё почтение, княжна Долгорукова, — поклонился он Ольге. Та склонила головку в знак приветствия.

— Юрий, позвольте представить вам моего хорошего знакомого майора Михаила Яковлевича Волынского, — отрекомендовал подошедшего Комаровский, — человека весьма отважного, и истинного патриота России.

— Спасибо, ваша светлость, — откликнулся я, и повернулся к Волынскому — Очень приятно познакомиться, майор.

— Барон, — обратился Волынский ко мне, — не могли бы вы удовлетворить моё любопытство.Меня уже довольно продолжительное время занимает вопрос, что заставило вас помогать группе девушек-суфражисток в их походах в Щели Дьявола?

— А почему вас это так удивляет, Михаил Яковлевич? — я не стал скрывать своё удивление, вызванное его вопросом. — Я посчитал возможным присоединиться к их группе потому что во многом поддерживаю идею равноправия мужчин и женщин

— Ну-у-у… — несколько замялся он, — всё же, не женское это дело — ходить в Щели…

— Вы так считаете? — поинтересовался я, — Вы считаете что женщины во многих областях деятельности не способны работать наравне с мужчинами?

Он посмотрел на меня с укором и покачал головой.

— Вас так уж волнует вопрос женского равноправия?

— Естественно, — ответил я учтиво, но твёрдо, — женщина почти такой же человек, как и мы, люди, потому ей должны быть предоставлены все те же права, пусть это и кажется смешным. Иначе нам не догнать просвещенные страны Европы… послушайте, как это звучит «просвещенные страны Европы»! А мы, значит, по собственной воле остаемся непросвещенными? В лесу родились, пням молились? Я уж не говорю о более значимой причине, по которой мы обязаны дать женщинам все права…

Волынский хмыкнул.

— Какая же это более значимая?

— Промышленно-техническая революция, — сказал я. — Нам не только нужно спешно строить железные дороги и металлургические заводы, о которых сейчас говорит каждый. Крымская война показала целесообразность и нужность санитарок и медсестер, а использовать солдат в качестве медбратьев можно, но расточительно, армия такое долго не потянет!.. Женщины должны встать у станка, взять на себя работу воспитателей в детских садах и младших классах, телеграфисток, работу в почтовых отделениях, высвобождая мужчин для более тяжелой и нужной стране работы…

Майор слушал со все растущим интересом, а когда я сказал, что женщины вообще могли бы не только выносить с поля боя раненых, но и служить снайперами, он гоготнул и сказал Комаровскому с удовлетворением:

— А вы говорили, какой-то иисусик! А это глянь-ка, хыщник!

Комаровский взглянул на меня с неодобрением.

— Иисусик с топором, — буркнул он. — Такие особенно опасны.

Волынский сказал весело:

— Надеюсь, для врага?

— Если бы только для врага, — буркнул Комаровский. Говорят же, козла бойся спереди, коня сзади, а Вадбольского со всех сторон!

Ольга слушает внимательно, держится по-домостроевски смирно, даже смиренно, но я чувствовал, что всё быстро схватывает, на что-то уже есть свое мнение, но помалкивает, воспитанная женщина в присутствии людей должна молчать в тряпочку раз не спрашивают.

Комаровский увидел кого-то нужного в толпе, сказал нам благожелательно:

— Развлекайтесь, молодежь. Ещё увидимся!

Волынский проводил его чуть завидующим взглядом.

— Вот старый конь, ничто его не согнуло, хотя в Итальянском походе Суворова спину вроде бы повредил, а в Швейцарском ему ядром чуть ногу не оторвало напрочь, но выжил и сейчас по балам скачет! И службу покидать и не думает…

— Хорошая жизнь, — сказал я.

Волынский вздохнул.

— А я вот моложе на десять лет, но уже разваливаюсь…

— По́лноте, Михаил Яковлевич, вы ещё молодых за пояс заткнете, — сказал я уважительно, — вы же пример для нас, молодых!

Он хмыкнул, оглядел нас отечески.

— Развлекайтесь, как сказал мой старый друг. А я пойду послушаю, о чём старики беседуют.

Когда он удалился, Ольга чуть сжала мой локоть изящными пальчиками.

— Зачем пожилых людей обманывать?

В её голосе прозвучал укор, но глаза смотрят серьёзно и вопрошающе.

— Какой обман? — буркнул я. — Всё идёт к тому, что женщины скоро наравне с мужчинами займут места как в правительстве, так и на всех остальных работах.

Она поморщилась.

— Чушь.

— Ну и сиди в своей горнице, — сказал я, — дура набитая, пряди… что там у вас прядут? А я лучше женюсь на ткацком станке, он работает быстрее и лучше.

Она фыркнула, задрала нос, демонстративно повернулась и начала рассматривать вделанные в стены огромные часы, украшенные глазурью и финифтью.

— Уже скоро, — сказал я. — Через полчаса прибудет Его Величество. Надо его дождаться, после чего сразу слиняем.

— Скорее бы, — ответила она чисто ангельским голоском. — Дождаться не могу. И руки помою.

— Не забудь пальцы пересчитать, — посоветовал я.

— Уже пересчитываю.

— Сиськи у тебя классные, — сказал я, — но всё равно придушу после свадьбы. И скажу, что такой и пришла.

— Хам, — сказала она, но, когда я отвернулся посмотреть на новых гостей, она скосила глаза на свои перси и чуточку подвигала ими, чтобы смотрелись заметнее.

Я поймал её взгляд в отражении массивной позолоченной рамы. В этих глазах, таких же наглых и расчётливых, как у меня, не было уже прежней светской скуки. Был азарт игры. Опасной, глупой и единственно возможной в наших обстоятельствах. Мы стояли в самом центре блистательного бала, а вокруг нас медленно, но, верно, сгущалась тьма будущих сражений. И, кажется, мы оба это понимали.