Вадбольский – 6

Глава 5

В кабинет вошёл гвардеец Бровкина, ведя за собой бледного, напуганного нарочного в ливрее Долгоруковых.

— Ваше благородие, посыльный от князя Максима Захаровича. С письмом.

Я отложил чертёж дирижабля. Нарочный, не поднимая глаз, протянул сложенный лист с сургучной печатью. Развернув его, я пробежал глазами по аккуратным, жёстким строчкам:

«Слух о разногласиях в нашем Роду достиг ушей императора. Он изволил поинтересоваться, как у нас с Вадбольскими. Я сообщил Его Величеству, что княжна Ольга уже гостила у вас и собирается приехать снова. Так надо, чтобы усыпить его подозрения. Ольга прибудет завтра. Постарайтесь не обижать её, она ещё глупый ребёнок».

Глупый ребенок, как же. А зачем вы обучили её с пеленок плевать на всех, кто ниже её по титулу? Я отношусь к людям так, как они того заслуживают. И скидок делать не буду.

Нарочный не двигается с места, смотрит с вопросом в глазах и опаской. Слухи, что ничтожный барон закусился с самими Долгоруковыми уже расползлись по столице, но непонятки только, почему он всё ещё жив. То ли покровительство самого императора, то ли чьи-то роды поддерживают его против рода Долгоруковых, но что-то в этом молодом бароне неясное и… опасное.

— Письменного ответа не будет, — сказал я сухо. — Но расклад сил понимаю, пусть княжна приезжает и побудет столько, чтобы стало известно императору.

Нарочный нервно козырнул и, не дожидаясь повторения, опрометью бросился к своему коню, сейчас его держит под уздцы один из гвардейцев Бровкина, который вместе с двумя другими здоровяками недобро рассматривает посланника врага.

Я встретил Ольгу на крыльце с ледяной учтивостью.

Княжна, задрав нос, задержалась только на несколько секунд, чтобы смерить меня высокомерным взглядом. Я ещё не закончил разговор с её наставницей, как она с надменностью царицы мира прошествовала в холл.

По лестнице сбежала Сюзанна, распахнула объятия:

— Ольга, я по тебе уже соскучилась!

Княжна милостиво позволила себя обнять, сама не шелохнулась, всё-таки мой финансовый директор всего лишь графиня, к тому же из враждебного стана. Сюзанна что-то весело щебетала, увлекла княжну с собой, а графиня Румянцева, бурча что-то под нос, потащилась следом, на ходу с отвращением скользнув взглядом по жизнерадостным портретам. Это мне понятно, в её доме картин нет по причине борьбы с распущенностью нравов, даже зеркала завешены «по случаю поста», а пост, как понимаю, вся её жизнь.

Да и библиотек в таких домах не бывает, достаточно книги на столе «О вреде смеха и прочих непристойных телодвижений», автор какой-нибудь мелкий священник.

«Спасибо, Сюзанна», сказал я мысленно. Баба с воза — кобыле легче, кобыла — это я, кряхчу, но везу.

За чертежами и расчётами я не заметил как летит время, спохватился, вспомнив о неприятном, у меня как бы гостит представитель враждующего рода, да не просто враждующего, а с которым у вас идёт тайная от властей война, сама княжна Ольга Долгорукова, из-за которой и начались все неприятности.

— Чёрт, — выругался я вполголоса, — нужно взглянуть, жива она ещё или вены перерезала, чтобы досадить мне ещё больше…

Я выскочил в коридор, там пусто, даже у двери гостиной, в которую увела Ольгу Сюзанна, сиротливо застыл одинокий стул, но ее строгой наставницы нигде не видно.

Чувствуя неладное, я ринулся дальше, сердце начало ускорять удары, как в «Турецком марше» Моцарта.

В самом конце коридора на стуле с газетой в руках графиня Румянцева углубилась в чтение. Я замедлил шаг и, стараясь держаться как можно спокойнее, превежливейшим образом осведомился:

— Осмелюсь поинтересоваться, дражайшая Анастасия Валентиновна, что понудило вас передвинуться к этому кабинету?

Она подняла голову, взглянула благосклонно, в наставницы и спутницы молодых барышень берут как раз таких, что чтут старинные обычаи и витиеватые обороты речи.

— Молодой человек, — сообщила она светским тоном, — графиня Сюзанна Дроссельмейер, пригласила княжну в свой кабинет, пообещав обучить самому интересному на свете делу…

Я спросил невольно:

— Это чему же?

Она ответила:

— Бухгалтерии!

— Ого, — ответил я обалдело, — ну да, как же юной романтической дуре без бухгалтерии…

Не дожидаясь ответа, постучал в дверь, выждал, постучал громче. Наконец донёсся голос Сюзанны:

— Вадбольский, можете войти!

Я осторожно приоткрыл дверь, вдруг да переодеваются, меряя платья друг друга, вошёл, обе снова на диване и снова прижавшись одна к другой, как два потерянных щенка под холодным дождем на обочине дороги.

Во всю ширину стены экран, любовь Тристана и Изольды, красивая романтическая история, вот какой дурью страдали в те тёмные времена, хотя да, красиво и трагично, если начать вникать, то сердце учащает и учащает удары, а ты уже с мечом в руке бросаешься спасать и карать…

— Че-нить принести пожрать? — осведомился я. — Или хотя бы перекусить червячка? Я вот не отказался бы от большой чашки кофе!

Сюзанна небрежно повела дланью, изображение на экране замерло, и повернулась ко мне.

— А нам по маленькой чашке. И пирожные… Пирожные можно так, средние.

— Но побольше? — уточнил я.

— Вадбольский, вы всегда понимали меня с полуслова.

У обеих на щеках дорожки от высохших слезок, Ольга бросила злобный взгляд и, освободившись от объятий Сюзанны, чуточку отодвинулась, в её глазах читался неподдельный, животный страх перед непознанным.

Ей шестнадцать лет, внезапно подумал я. Чего это я так? Ещё дурочка, хотя в знатных родах детей воспитывают с колыбели, дабы не уронили честь рода. Но нельзя предусмотреть абсолютно всё, в таких случаях велено молчать и не открывать рта, что она и делала. Но, видимо, слишком много при ней говорили о величии их Рода, его невероятной знатности и значимости, все остальные рода просто пыль под ногами рода Долгоруковых, только они постоянно поддерживали и поддерживают династию Романовых, постоянно преследуя врагов государства…

И явно упоминали фамилии сосланных в Сибирь декабристов, среди них и Вадбольских, потому она так и среагировала, услышав, что на балу присутствует мелкий барон из рода мятежников.

Но и сам Род повёл себя глупо, поддержав её полностью и объявив на меня охоту. Правда, я тоже малость перехлестнул на дуэли, можно было просто оставить глубокую отметину на морде, ну а теперь имеем дело с тем, что имеем. Мы лютые непримиримые враги, и даже вмешательство императора, вряд ли остановит эту свирепую войну на истребление.

Да и не до нас теперь императору, вялотекущая Крымская война наконец-то переходит в горячую стадию.

Вскоре настало время обеда, и я снова должен был играть роль гостеприимного хозяина. Княжна вошла в столовую с видом аристократически тупым, но всё же бросила быстрый взгляд по сторонам. По мне так столовая, как столовая. Стены в резных дубовых панелях, окна среднего размера, мы не в Африке, между ними огромные зеркала в позолоченных рамах, здесь любые рамы позолочены, потолок весь расписан в стиле барокко, с массой толстеньких херувимов и дебелыми вакханками в духе представлений о женской красоте: толстые, мясистые, с излишним весом и крохотными сиськами.

Над столом хрустальная люстра на сотню свечей, подвешена как бы на золотой цепи, сам дубовый стол на двенадцать персон, стулья с гобеленной обивкой, верх спинок увенчан резными головами всяких зверей. В центре стола дежурное блюдо с фруктами, даже не буду спрашивать, откуда они в апреле месяце.

В столовой вкусно пахнет воском, старинным деревом и едва уловимый аромат со стороны кухни, сегодня трюфели, жареное мясо и что-то острое, но я плохо разбираюсь в кулинарии.

Княжна подошла к столу, ещё чуть повела глазами, я наконец-то сообразил, что ищет взглядом невидимых музыкантов, те играют тихую нежную мелодию, под которую жевать, видимо приятнее или просто легче. И музыкантов не двое-трое, а огромный симфонический оркестр, как это Вадбольскому удаётся?

Я заставил себя встать, отодвинул для неё стул, а когда она подошла к краю стола, зло придвинул, жалея, что не могу как следует стукнуть под колени.

Она опустилась на сиденье, прямая и ровная, как Горчаков на экзамене, окинула холодным взглядом поставленные перед нею серебряные приборы. Хрустальные бокалы разных форм под разные вина, но это декорация, вина не будет, а ещё Сюзанна заботливо придвинула ей пару салфеток, сложенных в некие фигурки.

Блюда заносила не Любаша, на этот раз только руководит, а четверо лакеев, бесшумно двигаясь, внесли жареного лебедя, двух каплунов, блюда со всякого рода вырезками, жареными рябчиками, чёрную и красную икру в больших серебряных мисках с вензелями и пейзажами.

В её глазах я видел непонимание, как это сохранил свежими ягоды и фрукты, что значит, дитя старинного рода, чтущего традиции, не знает, что пять лет назад американский врач Джон Гори показывал всем желающим процесс получения искусственного льда в созданном им аппарате, что мог служить одновременно морозильником и кондиционером, а это значит, у меня точно есть, не буду же довольствоваться старинными срубами, где ильи муромцы хранят по старинке скоропортящиеся продукты в крошеве мелкого льда и снега?

А ещё уже строятся и через два года по железным дорогам побегут вагоны-рефрижераторы, на которые отважные крестьяне будут бросаться с вилами, как на исчадие ада.

Сюзанна давно и кухню взяла на себя, умело руководит что кому подать, княжну посадила возле себя и заботливо нашептывает на ухо:

— Ольга, не бойся пробовать незнакомые блюда, всё замечательно, и никто никогда не травит.

— Сюзанна, — сказал я с укором, — не мешай княжне думать, что у нас все плохо и отвратительно. Как и мы сами.

Сюзанна охнула.

— Ольга, ну разве я такая уж отвратительная? Ну да, я работаю! Как мужчины. И тем доказываю, что мы, женщины, им не уступаем.

Княжна замялась в затруднении, но чистым голосом увела разговор от опасной темы:

— А у вас какие ещё есть волшебные картины?

— Всякие, — ответила Сюзанна. — Я обожаю любовные истории. Про Одиссея и Пенелопу реву. А Ланселот и Гвиневра? Сколько страсти!

Я посоветовал мирно:

— Смотри комедии.

Она поморщилась.

— Комедии для плебса. А трагедии для аристократов. Ольга, после обеда я покажу тебе возвышенную любовь Данте к Беатриче…

Я заглянул в архив зеттафлопника, там тысячи и тысячи фильмов и сериалов на разную тематику. Дрон может проецировать изображение на любую стену. Это в прошлом необходима была белая поверхность, обычно вешали простыню. Получалось, как в детской загадке: в темной комнате на белой простыне люди получают удовольствие.

Подать ей такое волшебство, как привнесенные истории из будущего? Как искусство неведомых магов неведомых стран?

Ольга промокнула губы кружевным платочком, встала, прямая как сосенка, гордая и красивая, словно горный олененок.

— Барон, — произнесла она нейтральным голосом, — спасибо за приём, но нам пора. Проводите меня к моему автомобилю.

Это не звучало как просьба или приказ, умело модулирует голос, чтобы в нём не оставалось ни капли человечности, а только голая информация.

Я поднялся, отодвинул ей стул, а когда она вышла, с грохотом задвинул его взад. Княжна одарила меня надменным взглядом, одновременно высчитывая расстояние до мало того, что врага, но ещё и самца, что куда хуже, враг бывает предельно галантен, повернулась и направилась к двери, чуть придерживая обеими руками по бокам длинное платье.

Я перехватил ироническую улыбку Сюзанны, нахмурился, опередил княжну Долгорукову и, открывая перед нею дверь, сказал шепотом:

— В ваших интересах добиваться отмены свадьбы ещё больше, чем в моих!

Она ответила так же тихо, не глядя на меня и даже не поворачивая головы

— Почему?

— После свадьбы, — пояснил я, любезно выпуская её в коридор, — я вас сразу же посажу на цепь и отлуплю!.. По законам российском империи муж волен наказывать жену за любые её провинности, а я, уж поверьте, их у вас отыщу!

Она окрысилась:

— Мой Род этого не позволит!

— Чаво? — изумился я. — Разве Долгоруковы не бьют жен?.. Кстати, вы будете не Долгорукова, а Вадбольская. Из списков вашего рода вас вычеркнут, как это и принято в цивилизованном обществе, баба с воза — кобыле легше. Даже жаль тратить такую великолепную фамилию на вас… Впрочем, это ненадолго. Злые жены долго не живут. Либо тонут по неосторожности, либо с высоких лестниц падают, разини, и сворачивают шеи.

Её щёки побледнели, в глазах метнулся испуг.

— Вы не посмеете!

— После двадцати попыток меня убить? Не напомните мне с чего начались эти неприятные неприятности?

Она смолчала, я даже ощутил укол совести, не фиг спрашивать очевидное, и сама наверняка сто раз прокляла вечер, когда в непонятном раздражении наехала на меня, безродного и беззащитного в этом хищном мире.

Дальше молча прошли коридор, спустились в холл, слуги с важностью распахнули перед нами входные двери. В лицо пахнул чистый весенний воздух, наполненный влагой и свежестью, во дворе мои гвардейцы с винтовками в руках, у ворот целый десяток. Княжну враждебного рода встретили пристальными взглядами, но никто не сказал ни слова.

Водитель распахнул дверцу, Ольга молча села на заднее сиденье и замерла, глядя перед собой тупо и надменно. За моей спиной послышались шаги, подошла, придерживая обеими руками по бокам длинное многоярусное платье, графиня Румянцева и опустилась рядом, чопорная и полная достоинства, ведь на службе самого могущественного рода.

Я, держась рукой за открытую дверцу, наклонился к Ольге и сказал раздельно тем ласковым голосом, что круче угроз:

— Ваша светлость, я надеюсь, вы очень-очень заинтересованы, чтобы наша свадьба не состоялась. Приложите все усилия!

Я отступил от автомобиля, сделал знак охраннику на воротах, можно выпускать, ничего не сперли, я проверил.

Сюзанна сказала с весёлым упреком:

— Обижаешь бедную девочку!..

— Бедную? — спросил я. — Она в тыщу раз богаче меня. Если не в миллион.

Она смотрела с милой улыбкой, но в то же время с некоторым укором.

— Ты знаешь, о чем я. Она сейчас растеряна и перепугана, только не показывает виду, не желает выглядеть слабой, чтобы не позорить весь её воинственный и надменный род.

Я вздохнул.

— Да что вы всё о роде? А сами без рода что-то значите?.. Говорить о себе, как веточке на могучем древе Рода, даже как о листике… это же как не уважать себя!.. Род — это волчья стая, что бросается на защиту своего собрата по принципу «Наших бьют!», и пофигу, что тот наш — сволочь и подонок, но зато наш, а противники, хоть умные и справедливые, но враги, раз посмели обидеть нашего, любого нашего.

Она посмотрела несколько растерянно и обиженно.

— Вадбольский…Ты все переворачиваешь с ног на голову!.. Во что превратится любой род, если его упразднить?

— В общество свободных людей! — ответил я гордо и пафосно.

Она прищурилась.

— А не превратится это общество свободных, как ты говоришь, людей, из волчих стай в большое овечье стадо?

Я открыл и закрыл рот, Сюзанна смотрит с печальной улыбкой, такая умная и взрослая, хотя мы одногодки. Правда, женщины взрослеют быстрее, но, как мне кажется, взрослеют в определенных областях, которые нам мало интересны в силу доминантности.