Я думал, не смотаться ли в Венецию по суше? Не хотелось корячиться на шхуне против ветра. Как вдруг задул редкий в этих краях южак. Мы тут же снялись с якорей и понеслись на север. Были в балласте, поэтому разгонялись узлов до четырнадцати. Ночью ветер поутих, но поутру опять раздулся, и мы ещё до обеда добрались до рейда Венеции. На галерах этот путь занимал не меньше четырёх дней. Для двух матросов из Анконы, которых я нанял, уволив генуэзца и пизанца, такая скорость казалась невероятной, посматривали на меня с подозрением: не якшаюсь ли с нечистой силой⁈ А я думал обучить их в помощники.
Судно у меня приметное. Только встали на якорь, как приплыл на гондоле Пьетро Градениго. Наверное, решил, что опять привез ему груз из Акры. Поняв, что это не так, немного расстроился, хотя старательно скрывал это.
— Увидев твой неф, я сильно удивился. Мне написали, что ты принял ислам, служишь Саладину, — признался он.
— Эту гадость придумал великий магистр тамплиеров Одо де Сент-Аман, за что бог и наказал его. Гореть ему в аду! — якобы с обидой на старого дурака произнес я и перекрестился.
Пьетро Градениго тоже перекрестился и сообщил:
— Стараюсь держаться подальше от тамплиеров и брату советую, но он не слушает меня.
— Мне тоже подозрительны люди с тягой к нищете, — поддержал я и перешел к делу: — Надеюсь, ты не аннулировал долг, потому что я стал мусульманином?
— Мы никогда не обманываем деловых партнеров, какого бы вероисповедания они ни были, — строго заявил он. — Долг получишь сполна, но без процентов. Не знал, когда ты вернешься, поэтому не пускал в оборот.
Тут он, конечно, соврал. Мои деньги сделали венецианского купца немного богаче, однако виноват в этом я, потому что не явился за ними вовремя. Мы договорились, что получу долг товарами. Цены в Венеции примерно такие же, как в Анконе, кроме изделий из стекла, одной из основных статей городского экспорта, которые производят на острове Мурано. В мастерских из-за печей по плавке стекла часто случаются пожары, поэтому их все выселили на этот остров. Пусть там поджигают друг друга. Именно стеклянной посуды я и набрал на весь долг. Остальное — дубовые доски и крицы железа — закупил за золотые динары, которые венецианские купцы брали с охотой. Венецианская республика пока не чеканит свои монеты, пользуется чужими. Наверное, отказ от открытия собственного монетного двора лоббируют менялы, которых в городе несчитано.
Как только мы встали к причалу под погрузку, на шхуне нарисовался мой бывший старший помощник Джованни Дзено. Судя по поношенной, пусть и чистой, одежде, дела у него не ахти. Навигация в самом разгаре, а он сидит без работы.
— Что так? — поинтересовался я.
— Наши купцы заказали в Акре новый неф, похожий на твой, назначили меня капитано. Только встали под погрузку, как в гавань ворвался сарацинский флот и сжег его и остальные, что были там. Я еле успел убежать, спрятаться у госпитальеров. Иначе бы в рабстве оказался, как многие мои знакомые. Теперь никто не хочет меня брать на работу. Считают, что это я накликаю огонь на суда, — пожаловался он.
— Ладно, возьму тебя своим помощником, — решила моя лень.
Отправились мы в Александрию. Там у меня всё схвачено. Ветра были попутные: сперва северный, потом северо-западный. На шестой день увидели руины Александрийского маяка, похожие издали на сломанный зуб. Матросы из Анконы уже не удивлялись скорости шхуны. Джованни Дзено популярно объяснил им, что чертям не до нее, сама справляется. Ему поверили сразу, несмотря на то, что венецианец.
Рашид ибн Памбо встретил меня, как близкого родственника или даже лучше. Родственники ведь не подгоняют ему откаты. Изделия из стекла я продал сам, а пиломатериалы и железо реализовал через него александрийской государственной верфи, на которой строили военные корабли. Салах ад-Дин готовился к войне с крестоносцами. Как рассказал мне Рашид ибн Памбо, несмотря на перемирие, Рено де Шатильон захватил богатый купеческий караван и перебил несколько групп паломников, следовавших в Мекку. Обращение к королю Балдуину не помогло. Сеньор Трансиордании продолжал беспредельничать. Никто ему не указ.
Я мог бы набить полный трюм благовониями и специями, но тогда бы цена на них в Италии сильно просела. Я предпочел расширить ассортимент. На дно трюмов легли тяжеленные доски и брусья черного дерева, на них — слоновьи бивни и рога носорогов, дальше — шкуры животных, папирус и на самом верху — благовония и специи.
Списав пару ленивых матросов, отправился в Анкону галсами против северо-восточного ветра. В открытом море было пусто, хотя нефов уже много настроили и компасы магнитные есть, пусть и примитивные. Средиземноморские моряки пока предпочитают плавать вдоль, пересекая море в самых узких местах. В общем, недалеко ушли от галер.
В Анкону прибыли на десятый день. По нынешним временам фантастическая скорость. Галеры за навигацию успевают сделать две ходки в Александрию, двигаясь вдоль Апеннинского полуострова, Сицилии, оттуда к берегу Африки и дальше вдоль него, а нефы — три, в лучшем случае четыре, срезая напрямую от острова Крит.
Подоспели вовремя, потому что вот-вот должна была прибыть флотилия галер из Константинополя. По такому случаю в Анкону съехались купцы из Флоренции, Лукки и Рагузы, которую славяне называют Дубровником — города на восточном берегу моря, делового партнера и союзника в войне с Венецией. Они мигом раскупили всё, что я привез.
Двум местным купцам дал товарный кредит под залог их домов на три месяца под пять процентов, то есть двадцать процентов годовых. Становлюсь потихоньку ростовщиком. Договора были заверены в мэрии, как я называю здание Совета. В этом плане Анкона — очень продвинутая республика. В ней четкое торговое законодательство, прописанное в «Статутах мореходства» и «Статутах таможни». Права торговцев блюдутся строго. Контракты стандартизированы с зарубежными, в том числе православными и мусульманскими. У республики есть в Константинополе свой фондачи — колония со складами, жилыми домами и даже церковью святого Стефана. Собираются открыть на Кипре, в Акре и Александрии. В последнем случае я пообещал поспособствовать.
После чего я приобрел у местных купцов дубовые и сосновые доски, железо в полосах и готовые изделия их него: топоры, наконечники копий, кинжалы, ножи, скобы. гвозди… Кстати, последние сейчас не круглые, а квадратные, точнее, трапециевидные.
Оставив Джованни Дзено заниматься погрузкой, съездил с Тинтой, Чори и салюки в Варано посмотреть, как идет ремонт дома. Жена не сомневается, что беременна, поэтому примет не боится, спокойно ездит верхом. Взяли всех лошадей, застоявшихся в конюшне. Одна кобыла гуляла, и соловый покрыл ее. Морда у него во время процесса была такая, словно должен продырявить ее насквозь, чтобы сдохла. Это очень не понравилось боевому, который рвался искусать и отлягать соперника, но был привязан к дереву крепко.
Нанятые мной рабочие оказались добросовестными. Все-таки мы теперь односельчане. Как они предполагают и не напрасно, буду нанимать их еще не раз, так что халтурить не стоит. Облицовку помещений и здания почти закончили. Осталось работы на несколько дней. Больше предстоит потрудиться над винным погребом, который вырубают в известняке, и возведением над ним служебных помещений, в том числе горна и фундаментов под пресс и маленькую ветряную мельницу. Сколько уже раз показываю, как можно получать муку высокого качества, без песочка и больших затрат физического труда, но рацуха всё никак не приживется. Может быть, дело в том, что жернова бронзовые, а такие по карману только богатым, которым, в общем-то, плевать, сколько работница потратит времени на помол зерна, а к хлебу, поскрипывающему на зубах, они привыкли с детства, даже не подозревая, что может быть какой-нибудь другой. Я заплатил им за проделанную работу, раздал умные советы, которые выслушали с отсутствующим видом: мели, Емеля, твоя неделя. Рабочих больше интересовали мои красивые лошади и диковинные собаки.
На обратном пути салюки загнали красно-бурого с черными полосами и белой мордой серну-самца, спустившегося с гор попастись на полях. Держали его крепко. Когда мы подскакали, Тинта спрыгнула первой и с пугающей меня радостью схватилась левой рукой за короткий тонкий черный рог и правой перерезала животному горло, покрытое желтовато-белой шерстью. Она, как пламенная комсомолка, всегда ходит с ножом. Тушу отдали матросам, которые разделали ее и запекли мясо на вертеле прямо на причале. Шкуру пообещали выделить, чтобы Тинта возлежала на ней во время переходов. Она пользуется любовью экипажа, потому что проста и пряма, как шест, которым охаживает слишком нахальных. Мне не жалуется, но я сам вычислил, кто это, и нанял четырех матросов-анконцев, которые, обучившись во время перехода, заменят их в Александрии. В следующем рейсе спишу последних коптов, останутся только мои нынешние сограждане. Так будет удобнее. К тому же, они более работящие, чем африканцы, которые всё делают на полусогнутых. Итальянцы станут такими лет через семьсот-восемьсот.