Убей тамплиера

1

В последней трети августа Салах ад-Дин понял, что приехавшие из Франции пилигримы не собираются участвовать в местечковых войнах, и приказал выдвигаться к крепости Атара, которую тамплиеры строили возле брода Иакова. В прошлом году он пытался договориться с ними, предложил сто тысяч золотых динаров за отказ от строительства — и был послан чисто конкретно. Поэтому двадцать четвертого августа к вечеру мусульманская армия подошла к высокому холму у излучины реки Иордан возле брода Иакова и Дороги моря, идущей из Египта в Месопотамию и обустроенной римлянами. На его вершине появилась крепость не совсем правильной прямоугольной формы, с закругленной северной стороной, длиной метров сто двадцать и шириной от тридцати до тридцати пяти. Насколько я помню, пятнадцать веков назад там уже была меньшего размера. Наверное, на ее развалинах построили. Стены высотой метров пять сложены из плохо обработанных, одноразмерных блоков, скрепленных раствором. Пока что в крепости одни ворота в южной стене, к реке, по узкой калитке в остальных трех и донжон высотой метров двадцать в юго-западном углу. Это должна была быть внутренняя часть крепости. Еще одну линию стен только начали возводить. Наверное, поэтому не было рва, даже сухого. Приди Салах ад-Дин сюда через пару лет, увидел бы мощную, неприступную крепость. Нынешний вариант таковым назвать нельзя.

Мы расположились на холмах с трех сторон от нее и внизу у реки выставили заслон, чтобы осажденные не смогли добраться до воды, хотя не сомневались, что запасы ее велики. Наверняка, услышав о нашем приближении, навозили и заполнили резервуары и другие емкости. Внутри вместе с рабочими около полутора тысяч человек. Большая их часть стояла на стенах и наблюдала за нами. Они предполагают, что осада не будет продолжительной, потому что обязательно придет на помощь армия крестоносцев. По результату сражения или будет снята осада, или гарнизон сдастся на милость победителя. Я еще подумал, что Салах ад-Дин осадил ее, чтобы спровоцировать короля Балдуина на вынужденную, плохо подготовленную атаку. Отказался от этой мысли, когда увидел, какими силами и с каким старанием соорудили деревянную защитную галерею и начали делать подкоп под восточную стену. Видимо, место было заранее подсказано разведчиками, причем не самыми опытными в осадных работах. Эта стена стояла на крепком фундаменте. Чего не скажешь о северной, которую, как полагаю, возводили в спешке. На фундамент то ли времени и сил не хватило, то ли были уверены, что с этой стороны мы не сунемся, потому что там склон покатый, подкоп придется делать длинный и глубокий.

Наверное, я не лез бы со своими советами, если бы не увидел Салаха ад-Дина, подъехавшего к крепости с восточной стороны на красивом соловом арабском жеребце типа сиглави, самого утонченного, можно сказать, самого «арабского». Еще есть более крупный и менее красивый тип кохейлан и самый крупный и наименее аристократичный хадбан и два смешанных, которые некоторые считают вне породы. Жеребец такой идеальной стати и редкой масти тянет на несколько десятков тысяч золотых динаров. Обычно султан редко выходит из шатра. Он из категории кабинетных руководителей. Если прибыл посмотреть, значит, для него это очень важно.

Подъехав, я, вопреки привычке начинать с неприятных новостей, похвалил коня:

— Какой красавец! Давно не видел таких!

— Его подарил эмир Медины, а ему подарил кто-то из паломников, — молвил польщенный Салах ад-Дин и спросил меня, хотя понятия не имел, разбираюсь ли в осадных работах: — Как думаешь, сможем захватить крепость до подхода армии франков?

— Если будем делать подкоп с этой стороны, то нет. Здесь фундамент крепкий, вряд ли обвалится, — ответил я. — Советую сделать с северной. Там больше работы, но и результат будет лучше.

— Делать с этой стороны посоветовал архитектор из Дамаска, очень образованный человек. Он был здесь весной, когда мы ненадолго осадили крепость, — сообщил правитель.

— Я не так хорошо образован, как дамасский архитектор, поэтому не буду оспаривать совет такого уважаемого человека, но людей у тебя много, инструментов и дерева тоже. Так почему бы не сделать сразу два подкопа? — предложил я. — Если второй не пригодится, ты ведь ничего не потеряешь.

— Пожалуй, ты прав, хитрый франк! — улыбнувшись, произнес он. — Я выделю тебе людей и материалы. Копай, где сочтешь нужным.

Инициатива наказуема исполнением.

К работе выделенные мне люди приступили во второй половине дня, после полуденного отдыха. Сперва в указанном мною месте установили крепкие высокие щиты, чтобы арбалетчики со стен не мешали нам. Впрочем, они беспокоили нас не так назойливо, как тех, кто копал под восточную стену. Видимо, тоже были уверены, что с этой стороны у нас ничего не получится. Они не знали, что за дело взялся доктор технических наук, в свое время преподававший сопротивление материалов. Точных инструментов у меня не было, но я сумел примерно рассчитать расстояние до стены по наклонной и кубатуру помещения, выжигание которого гарантированно приведет к обрушению, как минимум, части стены.

Нам предстояло сделать раза в полтора больше, чем конкурентам, поэтому работали в три смены под охраной крупного отряда пехоты. Я по несколько раз в день проверял направление и наклон штольни. Она узкая, разойтись можно только боком, и невысокая, под некрупного аборигена, работающего кайлом. Грунт — известняк, сравнительно мягкий, не сравнить с гранитом. Проходчики работали, часто меняясь, чтобы поддерживать высокий темп. Нарубленное выгребали по цепочке и выбрасывали под щиты, укрепляя их. Со временем образовались надежные защитные валы. Крепления начали делать только под стеной. Я тайно надеялся, что просядет раньше, чем натаскаем дрова и разведем огонь, и именно в этот момент меня под ней не будет.

Выбравшись из штольни, я долго выплевывал пыль изо рта скрипевшую на зубах, и выковыривал из носа, приговаривая любимую донбасскую речовку:

— Проклятые рудники!

На третий день вышли под стену. Там, по мере расширения камеры, начали работать сразу несколько человек, темп ускорился. Одни шли влево, другие вправо, третьи углубляли, четвертые выковыривали отверстия в потолке, чтобы мог выходить дым, была тяга. Как только пробили первую дыру, сразу стало светлее и дышать легче.

На четвертый день ближе к обеду подожгли дрова в подкопе под восточную стену. Я приказал своим не останавливать работы и пошел посмотреть, что получится у конкурентов. Несмотря на то, что их удача обернется неудачей для меня, желал, чтобы у них получилось. Мне уже надоело играть в шахтера, лазить по узкой штольне. В детстве много времени проводил в подвале под домом, а там было много узких лазов, по которым протискивался с трудом. Мне до сих пор снятся кошмары, что застрял в одном из таких. Знаю, что выберусь из этой эпохи живым, но все равно напрягался в штольне, когда рядом начинали сыпаться мелкие камешки, предвестники больших неприятностей.

Горело у конкурентов тускло. Не знаю, они пробили такую узкую щель или ее вообще нет, и дым сам сумел как-то протиснуться, но горело у них плохо. Я знал, что результат будет нескоро, поэтому ждал в тенечке. Мои соратники наоборот приготовились чуть ли не мгновенному обрушению стены. Неподалеку от нее собралась почти вся наша армия. Осажденным было не менее интересно. Зрелищ сейчас мало, каждое в цене, даже смертельное для зрителей.

Прошел час, второй, третий… Дыма становилось все меньше, а стена продолжала стоять, как ни в чем не бывало. Как говорили в годы моего детства, факир был пьян, и фокус не удался. Зрители на стене начали расходиться. Вскоре их примеру последовали и наблюдавшие с другой стороны ее.

Ко мне подошел мамелюк из личной охраны правителя с приказом прибыть к нему. Салах ад-Дин, одетый во все белое, сидел на высоком стуле под натянутым для него белым тентом. Босые ноги со сравнительно светлыми ступнями стояли на белой подушечке, положенной на четырехногую табуреточку. В левой руке держал серебряный кубок с шербетом из свежих яблок, судя по аромату. На лице не просто разочарование, а детская обида на пьяного фокусника.

— Сколько тебе надо времени на завершение работ? — спросил он.

— Дня два-три, — ответил я, хотя можно было бы уложиться и в одни сутки.

Салах ад-Дин, видимо, почувствовал это, приказал:

— Надо обрушить стену завтра. Если получится, каждый рабочий получит по сто динаров.

— Попробую после полудня поджечь, — пообещал я.

Когда вернулся к своей штольне, там уже знали результат, поэтому не удивились приказу и обещанию своего правителя.

— Поднажмите, парни, — потребовал я. — У вас появился шанс стать богатыми.

За сто золотых динаров можно купить дом в Дамаске или большой сад в деревне и рабов для его обслуживания, что позволит не работать всю оставшуюся жизнь. Это голубая мечта любого аборигена.

Они услышали меня. Когда я пришел утром, камера под стеной была расширена больше, чем за предыдущие сутки. Я приказал убирать крепления и заносить ячменную солому, которой нам навезли с полей, расположенных неподалеку. На нее положили сухие ветки, поверх которых наколотые дрова и сверху чурки, расколотые на четыре части или две половины. Последние затолкали под потолок. Не помешало бы облить оливковым маслом или добавить битума, но и то, и другое, что нашли в Панеаде, было использовано нашими конкурентами, которые сейчас расширяли выгоревшую камеру, собираясь завтра наполнить ее новым горючим материалом и поджечь. Следовательно, мы повторим послезавтра, если фокусник опять подведет.

Подожгли после полудня, когда большая часть осаждавших и осажденных разошлась отдыхать. Я предупредил, что ждать придется несколько часов, поэтому зрителей было всего с полсотни. Расположившись в тени от запасного деревянного щита, откуда северная стена не видна, я собрался покемарить часок-другой. Помешали зрители, которые начали подходить и громко и эмоционально обсуждать увиденное. Наш подкоп горел хорошо, испуская много дыма, который вырывался из трех отверстий и как бы заползал неспешно наверх по крепостной стене и там рассеивался юго-восточным ветром. Это зрелище раззадоривало осаждавших и вгоняло в тоску осажденных.

Первый результат появился часа через полтора. По стене слева от закрытой дымом части побежали трещины, сперва тонкие, напоминающие паутину. Увидев их, воины нашей армии заорали радостно, и многие побежали облачаться в доспехи и брать оружие. Их крики донеслись да шатра Салаха ад-Дина, расположенного километрах в двух от крепости. Вскоре оттуда выдвинулась конная группа в сопровождении спешенных мамелюков. Когда они подъехали, закопченная часть стены уже просела немного и наклонилась наружу. От нее начали отваливаться куски, пока небольшие, а дым, пусть и не такой густой, как раньше, все еще продолжал вырываться наружу. Напротив северной стены уже стояли воины в доспехах и с оружием наготове.

Ждать им пришлось еще с полчаса. Трещин на стене становилось все больше и они расширялись, а потом она вдруг наклонилась сильно наружу и словно бы отшвырнула большую часть себя, избавляясь от непомерной тяжести. К дыму добавилось облако светло-коричневой пыли. Когда она осела, стало видно, что в северной стене образовался проем шириной метров десять и высотой над уровнем земли около полутора метров, и к нему вел пандус из обломков.

Без приказа сотни воинов-мусульман с громкими криками побежали к нему. Растерявшись от неожиданности осажденные не сразу организовали защиту. Первые атакующие уже были в проеме, когда в них полетели арбалетные болты, а во дворе появилась шеренга копейщиков. Уверен, что они понимают, чем все закончится, что для многих этот бой будет последним. Все больше осаждавших прорывалось во двор, растекались по нему, атакуя защитников с разных сторон. Те, кто мог, отступали к донжону, а остальные погибали или, в основном рабочие-строители, бросали оружие и молили о пощаде.

Я был без доспехов, которые остались в шатре, собирался надеть после сиесты, потому наблюдал издали. Типа смотрел кинуху про Средневековье, в которой актеры играли батальные сцены без каскадеров. Сценарист был бездарным, никакой интриги. Режиссер-постановщик тоже не лучше, потому что стычки были короткими, никаких продолжительных и безрезультатных маханий мечами и саблями. Наши воины налетали вдвоем-втроем на одного крестоносца — и он тут же падал мертвым или сдавался. Отважные рыцари дорожили своей жизнью не меньше, чем их противники. Тамплиеры сдавались реже, но на кой им такая нищая жизнь⁈

Уцелевшие защитники крепости, кто успел, забились в донжон, забаррикадировавшись там. Штурмовать их, неся потери, наши воины не захотели. К башне начали приносить солому и дрова, заготовленные на два подкопа. Когда куча стала большой и выше входной дубовой двери, расположенной, как обычно, на втором ярусе, ее подожгли. Во дворе, на сторожевом ходе по обе стороны от донжона и рядом с ним за пределами крепости собрались лучники, которые стреляли по узким окнам на верхних ярусах и по тем воинам, которые выбирались на самую верхнюю площадку с мерлонами по краю, похожую на шахматную туру. Чем лучше разгорался костер и выдавал дыма, тем больше воинов скапливалось наверху, а после того, как сгорела входная дверь и горячий воздух ворвался внутрь донжона, их там собралось столько, что не могли спрятаться, закрывались щитами, вскоре ставшими похожими на ежиков. Видимо, пожар начался и внутри донжона, потому что дым повалил из окон.

Боль от огня самая невыносимая. Чтобы избавиться от нее, люди готовы умереть или рискнуть. Крестоносцы один за другим начали сигать с донжона, а это, как минимум, высота шестиэтажного дома. Они, кто молча, кто с криком, летели «солдатиком», гулко или звеня хауберком ударялись о камни и падали, перекатываясь. Кто-то на сторожевой ход, до которого лететь метров на пять меньше, кто-то во двор, а кто-то за пределы крепости, добавляя себе восхитительные мгновения полета. Их принимали на всех трех позициях, паковали. Поломавшихся отволакивали метров на пять-десять и оставляли там до поры до времени, а тех, кто мог ходить, выводили за пределы крепости к другим пленникам, сидевшим плотной группой на каменистой земле на одинаковом расстоянии от нее и белого навеса, быстро натянутого рабами для Салаха ад-Дина, который, сидя на высоком стуле и попивая шербет, смотрел ту же кинуху.

Я ушел из «кинотеатра» раньше. Из-за жары сильно захотелось пить, а рядом не было никого, кто угостил бы шербетом. Отвлекать мелкой просьбой главного зрителя я не решился. Мой шатер стоял неподалеку от реки Иордан. Утолив жажду белым вином, которое Тинта сильно развела водой, потому что осталось его мало, я долго купался в реке, смывая грязь с тела и неприятные воспоминания с памяти о прыгунах. Переодевшись в чистое, лег в тени от шатра на расстеленную женой подстилку из желтовато-белой толстой поскони. Чувствовал себя вялым, разбитым из-за того, что не поспал в сиесту, но сон не шел.

Из этого вялого состояния меня вывел рослый чернокожий мамелюк, который привел солового коня, которым я восхищался пять дней назад, и важно, что при сильном акценте делало слова смешными, объявил на арабском языке:

— Наш великий повелитель дарит его тебе.

— Передай, что я поражен его неслыханной щедростью! — искренне произнес я.

Надо было видеть восхищенные глаза Тинты. Для нее, дочери кочевника, конь — мерило человека. Поскольку самый красивый и дорогой конь на земле принадлежит мне, то и она, как моя жена, самая красивая и дорогая.