Убей тамплиера

17

Никто не пересчитывал трупы, не до того было, но по самым скромным подсчетам погибло около семнадцати тысяч крестоносцев и их союзников. Самое главное, что среди убитых в бою и казненных позже был весь цвет иерусалимского рыцарства, около четырех с половиной тысяч. Всем плененным тамплиерам, кроме их великого магистра Жирара де Ридфора, госпитальерам и наемникам-туркополам отрубили головы. Последним за то, что отреклись от ислама, перешли в христианство. Они пытались убедить, что никогда не были мусульманами, но проверка проводилась быстро: обрезанный — лишить головы, необрезанный — продать в рабство, если не сможет выкупиться. Сберечь жизнь удалось мало кому, поскольку почти все местное население, в том числе и некоторые христиане, делает обрезание в чисто гигиенических целях: в сильную жару при отсутствии воды для омовений можно запросто заработать воспаление закрытой головки члена.

Казнен был и Рено де Шатильон. Таки ад-Дин рассказал мне, что, когда доложил дяде, кто именно попал в плен, Салах ад-Дин аж вскрикнул от радости. В свое время он поклялся, что лично казнит этого негодяя. Одни говорят, что именно так и сделал, другие — что доверил это своей охране. Племянник сам не видел, а рассказам других соратников я не шибко верил. Любят они приукрасить.

Из госпитальеров спасся сержант по имени Иштван. Видимо, судьба у меня вытаскивать его из задницы. Я проезжал мимо не отсортированных пленных, сидевших на земле. Они все были без сюрко с крестами, чтобы не догадались об их принадлежности к религиозным орденам. Кто-то, действительно, обычный пехотинец. У таких в большинстве случаев даже стеганки не было, и их сразу отделяли для продажи в рабство. Облаченных лучше будут проверять. Среди пленных найдутся предатели, которые примут ислам и продадут бывших соратников.

— Сеньор, спасите! — услышал я знакомый голос и не сразу узнал венгра-госпитальера.

Голова у него была выбрита. С голым черепом сам себя не узнаешь в зеркале.

— Опять ты! — весело воскликнул я и приказал: — Иди за мной.

Мусульманские воины, охранявшие пленных, ничего не сказали. Для них я знаменитый эмир-франк. Вместо них много чего наговорил Чори, которому пришлось перебинтовывать раненую, правую руку Иштвана.

Среди знатных пленников были Амори, брат Ги де Лузиньяна, коннетабль королевства, и Онфруа де Торон, муж принцессы Изабеллы, младшей сестры королевы Сибиллы, отец которого когда-то посвятил Салаха ад-Дина в рыцари — очень женственный юноша, предпочитавший, по слухам, бороться под одеялом с мужчинами. То есть в руках султана оказались нынешний правитель королевства и второй кандидат на трон, который год назад отказался от борьбы за него. С такими картами на руках оставалось только без спешки довести игру до победы. Это Салах ад-Дин умел делать.

На следующий день Эшива, графиня Триполи, сдала Тиберий с условием свободного выхода с личным имуществом. Через день Музаффар ад-Дин с налета захватил город Назарет, в котором остались всего два рыцаря-калеки. Все остальные, как и из других городов, отправились в поход на неверных, а оказалось, что решение было неверное.

На четвертый день наша армия стояла под стенами Акры. Это второй, а в чем-то и первый город Иерусалимского королевства; это ближайший порт от Дамаска; это торговые ворота в Аравию и Месопотамию; это такой источник доходов, о каком может мечтать любой правитель. Командовал гарнизоном сенешаль королевства Жослен де Куртене, мой дальний родственник по жене в бытность князем Путивльским. За высокими и крепкими стенами можно было бы даже с маленьким гарнизоном и помощью горожан просидеть пару месяцев, но ясно было, что так быстро помощь не придет, а в случае захвата города штурмом пощады не будет никому. Сенешаль прислал посла к султану с предложением сдать город в обмен на свободный выход жителей с имуществом. Это обычная сейчас практика. Сдаетесь без боя — идите, куда хотите. Первый штурм — опция исчезает. День переговоров — и десятого июля, через шесть дней после победы у Рогов открылись все городские ворота, и жители, нагруженные барахлом, начали уходить кто на север, кто на юг. Это не считая тех, кто уплыл на кораблях, стоявших в порту.

Я не знал, в городе Арлета де Бодемон или нет. Она могла после смерти мужа еще раз выйти замуж и переехать в другой город или вовсе уплыть в Европу. Поэтому возле самых северных Госпитальных ворот, от которых начиналась дорога на Тир, бывший Сор, поставил Чори, который видел ее, узнает, а сам расположился возле Генуэзских, от которых уходила дорога на Хайфу. Ждали мы напрасно. Я подумал, что уплыла на корабле. Когда поток схлынул, заехал в Акру, чтобы посетить, так сказать, места боевой славы и разузнать об Арлете де Бодемон.

Ворота ее дома были нараспашку. Посреди двора сложены узлы и набитые с верхом корзины. Из дома, где раздавались истеричные женские голоса, вышла пожилая служанка с очередной порцией барахла. Увидев въезжающего всадника, вскрикнула, уронила ношу и забежала внутрь. В доме стало тихо. Представляю, что сейчас творится в женских головах, способных плодить страхи на ровном месте, а уж в сложной ситуации…

— Эй, кто-нибудь выйдите во двор! Надо поговорить! — позвал я, слезая с коня и привязывая его к коновязи — одному из трех железных колец, закрепленных в стене конюшни возле того места, где по ночам спал сторож.

Вышел Шимун, смуглая кожа которого посветлела от страха. С перепугу не сразу узнал меня, поздоровался на арабском.

— Переводчиком заделался⁈ — насмешливо поинтересовался я на арамейском языке, после чего спросил: — Куда госпожа уехала?

— Ой, сеньор, это вы⁈ Не узнал вас! — воскликнул он, перейдя от радости на французский язык, и заорал восторженно: — Госпожа, ваш сеньор приехал!

За девять лет, что мы не виделись, Арлет де Бодемон немного пополнела, но все еще красива, даже несмотря на то, что светлые волосы были гладко зачесаны и связаны сзади в пучок. На ней нижняя белая туника с длинными узкими рукавами и сверху вторая, скромная, темно-серая, более короткая и с рукавами до локтя. На ногах кожаные туфельки темно-красного цвета, наверное, самые дешевые из ее гардероба. Момент узнавания и слезотечения у нее случились одновременно. Громко всхлипнув, она метнулась ко мне, повисла на шее, громко зарыдав. Ее теплое мягкое тело подрагивало в моих объятиях, вызвав прямо таки патологическое влечение. Я готов был овладеть ею прямо во дворе и стоя.

Арлета почувствовала мое желание и забормотала, обдавая мою шею горячим дыханием:

— Я молилась богу, чтобы помог нам — и он услышал, прислал тебя!

— Я бы все равно пришел, даже если бы не молилась. Подождал у ворот, а потом подумал, что уплыла на корабле, — возразил я.

— Я договорилась о месте на пизанской галере, заплатила вперед, а она уплыла, не дождавшись. Пришлось возвращаться домой. Хотели уйти вместе со всеми, а у нас столько вещей и совсем нет вьючных животных. Я думала, что уплывем, продала коня и мула, — поведала она. — Ты поможешь нам?

Это она здорово придумала — заплатить вперед пизанским купцам. Они даже на фоне беспринципных генуэзских и венецианских выглядят жуликами. В конечном итоге это и погубит их, как торговый город.

— Тебе не надо никуда уезжать. Тебя не тронут. Прикажи все занести назад, — успокоил я и добавил, сжав левой рукой ее мягкую ягодицу: — А нам надо с тобой… поговорить.

Она правильно поняла меня и заалела лицом, как девица, увидевшая голого озабоченного мужчину. Поскольку знает, что надо сперва ублажить, а потом уже что-то от него требовать, ничего не сказала, молча пошла к входной двери в дом. Там в первой комнате стояли слуги, мужчины и женщины, и смотрели на нас с надеждой.

— Заносите все в дом, — приказал я им и отдельно Шимуну: — Возьми кого-нибудь в помощь и пройдись по соседним пустым домам, собери все ценное. Если придут сарацины, никого не впускай, говори им, что здесь остановился эмир-франк. Они знают меня.

— Будет сделано, сеньор! — радостно гаркнул он и убежал во двор.

Следом за ним выпулились и остальные слуги. Посреди комнаты остался белобрысый сероглазый мальчик лет девяти, облаченный в белую камизу с длинными узкими рукавами, темно-синюю котту с красным кантом по вороту и подолу и черные штаны, заправленные в черные кожаные полусапожки. Он смотрел на меня с тем любопытством, с каким дети разглядывают вооруженных вояк.

— Это наш сын Гуго, — представила его Арлета, сделав ударение на слове «наш».

Я не сразу въехал, спросил:

— Сколько ему лет?

— Восемь, — ответила она и добавила многозначительно: — Он родился через семь месяцев после твоего… отъезда.

Тут до жирафа и дошло.

— Надо же, и не подозревал! — признался я.

— Я не знала, жив ли ты и где находишься, не могла сообщить, — произнесла Арлета.

— Воевал, — коротко ответил я. — Кажется, видел твоего мужа во время сражения у брода Иакова.

— Он там погиб, — сообщила она и посмотрела на меня с вопросом.

Я отрицательно помотал головой:

— Увидел его случайно среди убитых, но не понял он это или нет. Мертвые не похожи на себя. Или живые.

— Ты рыцарь? — вмешался в разговор Гуго.

— Конечно, — подтвердил я.

— А почему ты вместе с сарацинами? — продолжил он допрос.

— Потому что, когда тебя предают свои, друзьями становятся их враги, — заумно ответил я.

— Рыцарь всегда должен быть против сарацинов! — упрямо заявил сын.

— Рыцарь всегда должен быть на стороне добра, — поправил я. — Позже расскажу тебе, в чем разница, а пока покатайся на моем боевом коне, но со двора не выезжай. Сейчас в город будут заходить сарацины.

— Я их не боюсь! — с вызовом заявил он и выбежал из дома.

— Проследи за ним, чтобы не покидал двор, — приказал я молодой служанке, которая зашла с большой корзиной, заполненной с верхом всяким барахлом.

— Да, сеньор, — молвила она и сделала вид, что не следит за нами, поднимавшимися по скрипучей деревянной лестнице на второй этаж.

Я никогда не был в этой комнате при дневном свете. Ночью она казалась романтичнее. Или у меня настроение тогда было другое. Сейчас показалась простенькой, а кровать с тремя большими подушками в серых наволочках и светло-коричневым одеялом из верблюжьей шерсти без пододеяльника и вовсе убогой. Все эти недостатки искупила Арлета, которая обернулась, повисла на моей шее и жадно впилась губами в мои. Повзрослела: раньше давала целовать себя. Я, сняв только портупею с саблей и кинжалом, завалил ее, одетую и обутую, на кровать и овладел торопливо, без прелюдии. Влагалище было не таким упругим, как раньше, но все равно доставляло удовольствие. Арлета всего пару раз пискнула, видимо, когда сильно проезжал по клитору, но так и не кончила. Предполагаю, у нее голова занята другим. Слишком много перемен, которые надо как-то осмыслить и разложить там по полочкам. Это даже труднее, чем переставить мебель в комнате так, чтобы понравилось.

Когда я кончил и лег рядом, Арлета прижалась ко мне, положив левую руку на мою грудь и задала, как предполагаю, самый важный для нее вопрос:

— Как ты сумел убежать из тюрьмы? Говорили, что тебе дьявол помог.

— Имя дьяволу — пьяный охранник, который забыл закрыть замок на двери камеры, — соврал я.

— А здесь чего только не придумали! — сообщила она. — Говорили, что видели твою душу в подземелье, которая рыдала и просила отмолить ее.

— И ты, конечно, молилась за меня, — подколол я.

— Да, хотя у меня было чувство, что ты жив, — на полном серьезе молвила она. — Ходила в церковь, заказывала молебны. Все думали, что по мужу, считали меня безутешной вдовой, и не удивлялись, когда отказывала женихам. А я ждала тебя. Решила, что выйду замуж, только когда точно буду знать, что ты погиб. И чем ты занимался после побега? Плавал на своем корабле?

Так понимаю, ее больше интересует, с кем живу, поэтому проинформировал сразу:

— Да, и на корабле тоже плавал. Перебрался в Анкону. Это торговая республика типа Венеции или Генуи, только поменьше. Женился. Есть сын пяти лет. Скоро будет еще кто-нибудь. Когда уплывал весной, жена была на сносях.

— Она знатная дама? — поинтересовалась Арлета.

— Нет, берберка. Купил ее на невольничьем рынке в Каире. Она приняла христианство, но живет по законам своего народа. Это я к тому, что у них многоженство. Так что, если я вернусь со второй женой, она, может, и не обрадуется, но возникать не будет, — рассказал я.

— Ты хочешь, чтобы мы поплыли туда с тобой? — задала она вопрос.

— А что вам здесь делать⁈ Теперь это мусульманский город, — ответил я.

— Может, его отвоюют, — предположила она.

— Все может быть, а потом опять потеряют. Мусульман здесь намного больше, и они рядом, им не надо плыть через море. Если наш сын останется здесь, то рано или поздно погибнет в очередном сражении с ними. Ты хочешь ему такую судьбу? — задал я встречный вопрос.

— Нет, — не задумываясь, ответила она, — но здесь у нас феоды, дом в Акре…

— Во-первых, это уже не ваши феоды, хотя я могу похлопотать, чтобы вам их вернули. Во-вторых, я богатый человек. У меня в Анконе много земли, два дома: один в центре города, второй в селе в трех милях. Там тихо и спокойно, никаких мусульман. Один из членов Совета крестный отец моего сына, а я — его внука, — похвастался я и, помня о неистребимой тяге к власти у западноевропейцев, добавил: — Наш сын, когда вырастет, сразу войдет в высший свет общества и, может быть, со временем станет одним из руководителей республики. Мне предлагали место члена Совета. Пока отказался.

— Не знаю, все так внезапно… — произнесла она.

— Подумай, время есть. У меня контракт с Саладином до конца теплого сезона. Потом отправлюсь в Египет, а оттуда на своем корабле в Анкону. Если надумаешь, поплывем вместе, — сказал я.

— Ты у него на службе⁈ Разве он берет христиан⁈ — удивилась Арлета.

— Почему нет⁈ У него, как и у любого другого правителя, служат люди разных национальностей и религий. Если они нужны, на это закрывают глаза. Денег у него много, платит щедро и вовремя, — поведал я.

— Мне говорили, что сарацины обязательно заставляют перейти в их веру, — рассказала она.

— Это пленным предлагают перейти в ислам, если хотят спасти жизнь и не стать рабами. После недавнего сражения многие согласились, в том числе и рыцари, — сообщил я.

— Не может быть! — воскликнула она. — Нам рассказывали, что все отказались и погибли!

— Кто вам мог это рассказать, если все погибли⁈ — насмешливо поинтересовался я.

Возразить ей было нечего, поэтому перевела разговор на более понятную тему:

— Если поеду с тобой в Анкону, кем я там буду?

— Моей кузиной, которой пришлось бежать из Акры, захваченной сарацинами. Тогда никто не будет удивляться моему хорошему отношению к Гуго, — ответил я. — Поживешь с нами. Если не поладишь с Тинтой, моей женой, куплю дом по соседству и буду приходить в гости, — придумал я.

— Что люди будут говорить⁈ — испуганно произнесла Арлета.

— Да никого там этим не удивишь! — успокоил я. — Мужчин все время не хватает. Так что ты будешь не единственной безутешной вдовой, которую навещает чужой муж.

— Все равно неудобно будет, — не унималась она.

— Тогда наладь отношения с Тинтой — и будет нам всем счастье, — пожелал я.

Во дворе послышался громкий говор. Я встал с кровати, глянул во двор через щели деревянных жалюзи. Возле ворот стояли трое воинов-мусульман, о чем-то говорили с Шимуном.

— Сарацины пришли. Пойду разберусь, а потом съезжу за своими слугами, — сказал я, на ходу надевая портупею.

Когда я вышел во двор, разговор там уже шел в спокойном тоне. Оказалось, что недоразумение вышло из-за Гуго, который решил сразиться с сарацинами. Шимон успел остановить его и стащить с коня. Увидев меня, все трое воинов поприветствовали, улыбаясь радостно, как близкому другу, и тут же пошли дальше.

— Есть, чем нарисовать полумесяц на воротах? — спросил я слугу.

— Сейчас найду, — пообещал он.

— Сделай это, а я пока съезжу за своими людьми, — приказал я.

У меня теперь, кроме слуги Чори, есть оруженосец Иштван, который не отходит от него, потому что на арабском и арамейском знает всего по несколько слов и боится, как бы не порешили, приняв за беглого пленника.