Тень Империи: Забытая Академия

Глава 26

Я отчетливо понимал, где нахожусь. Точнее, где находился буквально мгновение назад. Тот самый шар, коснувшись которого меня хорошенько тряхнуло, никуда не делся после того, как я потерял сознание.

Ну, как потерял?

Первоначально перед глазами потемнело. Затем мне стало больно. Было ощущение, что в каждой клетке моего тела была заложена одна программа: «болеть!», которая одновременно активировалась повсюду.

В общем, ощущения были не из приятных.

Когда эта вселенская боль начала понемногу стихать, я предпринял первую попытку осмотреться. Веки словно налились свинцом, и каждое их движение отзывалось тупой болью в висках. Тем не менее я заставил себя открыть глаза.

Передо мной расстилался незнакомый пейзаж. Каменистая почва, редкие чахлые кустики и горизонт, сливающийся с серым, безрадостным небом. Шар, послуживший причиной моей «перезагрузки», висел в воздухе, источая едва заметное, пульсирующее свечение.

Пытаясь сесть, я обнаружил, что тело слушается меня с трудом. Каждое движение отдавалось эхом былой боли, напоминая о пережитом. Мышцы ныли, словно после изнурительной тренировки, а в голове стоял гул, заглушавший любые попытки сосредоточиться.

Наконец, с горем пополам, мне удалось принять сидячее положение. Окинув взглядом свое бренное тело, я не обнаружил никаких видимых повреждений. Ни царапин, ни синяков — ничего, что могло бы объяснить пережитую боль. Это еще больше сбивало с толку. Что вообще произошло? И главное — как отсюда выбраться?

Взгляд снова упал на светящийся шар. Возможно, именно он является ключом к разгадке. С опаской, но и с нарастающим чувством решимости, я поднялся на ноги. Ноги подкашивались, но я, стиснув зубы, двинулся в его сторону. Шар ждал.

Шаг давался с трудом, каждый мускул протестовал. Но я упрямо продолжал двигаться вперед, словно завороженный этим странным объектом. По мере приближения свечение шара усиливалось, становясь все более ощутимым. Я чувствовал, как его тепло проникает в меня, согревая изнутри и одновременно вызывая легкое покалывание в кончиках пальцев.

Остановившись в нескольких метрах от шара, я замер, не решаясь сделать следующий шаг. Внутри боролись страх и любопытство. Что произойдет, если я прикоснусь к нему снова? Повторится ли мучительная боль или меня ждет нечто иное? Но отступать было некуда. Я оказался в этом месте, и, похоже, шар был единственной нитью, связывающей меня с реальностью.

Собравшись с духом, я протянул руку. Пальцы коснулись поверхности шара, и в этот раз ничего не произошло. Ни боли, ни головокружения. Только тепло, приятное и успокаивающее. Я крепче обхватил шар ладонями, словно пытаясь удержаться за что-то надежное и знакомое. И тут началось.

Вокруг меня все закружилось, пейзаж расплылся, а в голове зазвучал хор голосов. Я видел обрывки чужих воспоминаний, картины далеких миров, ощущал эмоции, мне не принадлежащие. Это было похоже на калейдоскоп, собранный из осколков чужих жизней.

А потом все стихло. Я стоял на том же месте, держась за шар, но мир вокруг изменился. Исчезла каменистая почва, уступив место зеленой траве. На горизонте появились деревья, а серое небо расцветилось красками заката. Я вернулся. Или, скорее, переместился.

Я огляделся, пытаясь осознать произошедшее. Где я? Что это за место? Незнакомые запахи цветов и трав щекотали ноздри, пение птиц услаждало слух. Это был совершенно другой мир, непохожий на тот, который я покинул. Но в то же время что-то в нем казалось смутно знакомым, словно я уже видел его во сне.

Шар по-прежнему находился в моих руках, излучая мягкое, приглушенное свечение. Я почувствовал, как его тепло успокаивает и придает сил. Что было странным.

А затем всё изменилось.

Эта адская херня, которая должна была каким-то образом ответить, отрешённый я или нет, вдруг раскалилась. Затем, по её блестящей поверхности прошлась паутинка трещин и через мгновение его разорвало!

Осколки разлетелись во все стороны, словно осколки зеркала, отражая умирающий свет заката. Инстинктивно я заслонил лицо руками, чувствуя, как некоторые из них обжигают кожу, словно крошечные угольки. Когда все стихло, я медленно опустил руки и осмотрелся.

Вокруг меня бушевал пожар. Трава горела, деревья вспыхивали, словно спички, и даже воздух, казалось, был пропитан огнем. Мир, который так приветливо встретил меня мгновение назад, превратился в адскую преисподнюю. Я чувствовал, как жар опаляет лицо и руки, а дым разъедает глаза. Нужно было бежать.

Не раздумывая, я бросился прочь от эпицентра взрыва, продираясь сквозь бушующее пламя. Каждая секунда казалась вечностью, каждое движение — подвигом. Я спотыкался о корни деревьев, проваливался в ямы, но продолжал бежать, подгоняемый животным страхом. Я не знал, куда бегу, но понимал, что оставаться здесь — верная смерть.

Наконец, выбравшись из огня, я упал на землю, обессиленный и задыхающийся. Тело ныло от боли, одежда тлела, но я был жив. Лежа на земле, я смотрел на небо, затянутое клубами дыма, и пытался осознать произошедшее.

— Тяжко было?

Незнакомый голос зазвучал где-то надо мной. Разлепив усталые, чуть обгоревшие веки, я уставился на мужское лицо, которое, кажется, я уже где-то видел. Моментально перевернувшись, я быстро встал:

— Какого черта?

Передо мной стоял мужчина, которого я видел на фотографии перед тем, как попасть в мир Забытых. Военная осанка, легкая небритость на лице и проницательный взгляд. Взгляд убийцы, который не остановится ни перед чем.

Такие глаза я видел у вампиров, с которыми я учился. Точнее, с кем мне приходилось поддерживать общение.

— Рад видеть тебя, сын.

— Что, этот молокосос может провалить тест? — глава рода Островских буравил взглядом слугу, который принёс такую паршивую новость. — Как мы это вообще допустили?

— Не могу знать, ваша светлость, — слуга понурил голову. — Ваша дочь оставляла нам сообщение, когда не смогла дозвониться до вас. Но даже если бы она успела вас предупредить, ничего бы не изменилось. Сам Толстой дал разрешение на проведение теста.

Слова слуги пришлись Островскому не по душе. Как оказалось, у Бурдина не только четыре стихии, но и предрасположенность к нежити второго уровня. Эти показатели в корне меняли всё.

Один из профессоров заподозрил в умениях первокурсника ген Отречённого. А значит, его могли казнить, если это подтвердится. Более того, в случае подтверждения этого, Островские лишатся всех земель и доли имущества Бурдиных.

Подтверждения Отречённости нельзя было допустить!

Глава рода барабанил пальцами по столу, обдумывая ситуацию. Казнь Бурдина его не волновала от слова совсем. Но потеря земель и имущества была неприемлема. Всё, что строилось такими жертвами, могло рухнуть из-за какого-то мальчишки.

— Что мы можем сделать? — спросил Островский, не отрывая взгляда от слуги.

— Есть несколько вариантов, ваша светлость. Первый — убедить Толстого отменить тест. Второй… второго нет, — он посмотрел в свой телефон. — Тест уже начался. В общем, проще всего прямо сейчас — избавиться от Бурдина.

Островский нахмурился. Убедить Толстого было практически нереально. А убить парнишку… это уже ничего бы не изменило. Если прямо сейчас всё подтвердится, то это конец. Конец всему бизнесу, что Женя, его сводный брат, оставил после своего исчезновения.

Но и надеяться на случай Островский не собирался.

— Есть еще один вариант, — медленно проговорил глава рода, барабаня пальцами по столу чуть быстрее. — Мы можем дискредитировать профессора, который заподозрил ген Отречённого. Поставить под сомнение его компетентность, репутацию. В общем, сделать так, чтобы его слова ничего не значили.

Слуга задумался:

— Это может сработать, ваша светлость. Но потребуется время, чтобы собрать компромат на профессора. Только вот, какой толк от всего этого, если тест уже начался? Парня это не убережёт, если всё подтвердится!

Островский резко встал из-за стола, его лицо исказилось в гримасе отчаяния и злости. Он начал нервно расхаживать по кабинету:

— Ищи! Ищи любой компромат! Грязные делишки, тайные связи, пристрастия. Всё, что сможет запятнать его репутацию! Подними всех, кого знаешь, используй все наши связи. Мне нужен этот профессор в грязи уже сегодня! И если результаты покажут, что Бурдин — Отречённый, мы успеем сделать хоть что-то, дабы уберечь его от казни прямо сейчас.

Слуга побледнел от напряжения. Он понимал, что от успеха этого мероприятия зависит не только судьба рода Островских, но и его собственная. Кивнув, он вылетел из кабинета, словно пуля, готовый исполнить приказ любой ценой.

Оставшись один, Островский подошёл к окну и устремил взгляд на простирающиеся вдаль земли. Он видел в них не просто пейзаж, а плод многолетних трудов, жертв и лишений.

И теперь какая-то ошибка природы, какой-то молокосос, мог всё это разрушить. Ярость закипала в нём, подталкивая к самым отчаянным мерам. Он был готов на всё, чтобы сохранить то, что принадлежало ему по праву крови и упорного труда.

— Отец, значит.

Я пытался увидеть в только появившихся морщинках этого мужчины хоть что-то, что освежило бы мою память. Хоть один намёк, чтобы память вернулась ко мне. Но сколько бы я на него ни пялился, результата не было.

Какой-то дядька, который смотрит на меня как на статую. То ли с восхищением, то ли со страхом. И что я тут мог, хм, сказать?

Ситуация, в которой я оказался, была патовая. Коснулся шарика на последнем тесте, и меня переместило то ли в сон, то ли в тартарары. Передо мной стоит мужчина, который говорит, мол, он мой отец.

— Люк, я твой отец! — пробормотал я сам себе под нос. — Вы уж простите, но я вообще не понимаю, что…

— … происходит, — закончил он за меня. — Сейчас мы находимся в твоей голове. Я — Евгений Михайлович Бурдин. Природный маг стихии воды. Высшая нежить вне категорий, а также единственный, кто из твоего окружения смог пройти на пятую ступень Контура.

Чего? Высшая нежить вне категорий? Это ещё что такое?

— Я неосязаем для тебя. Ты — для меня. Всё, что происходит с тобой прямо сейчас, происходит только в твоей голове. Не нужно задавать вопросов. Просто слушай.

— Но, — замялся я. — Да ё-маё, с какого хрена я вообще должен верить в происходящее? Ты плод моего больного воображения?

Евгений Михайлович вздохнул, будто я был несносным ребенком, которому в сотый раз объясняют таблицу умножения.

— Допустим. Пусть так. Но даже если я всего лишь проекция твоего сознания, разве это отменяет необходимость выслушать меня? Ситуация критическая, Макс. И ты, как ни крути, в самом её эпицентре. Контур нестабилен, прорыв неминуем. Ты — единственный, кто способен хоть что-то изменить.

Я скрестил руки на груди, чувствуя, как во мне поднимается волна скепсиса. Высшая нежить, природный маг…

Раньше я бы сказал, что всё это звучит как сценарий третьесортного фэнтези. Но, учитывая всё, что со мной произошло, я немного поверил:

— Ладно, допустим. Говори. Но только попробуй заикнуться о пророчествах и избранных, я сразу же закрою эту лавочку.

В глазах Евгения Михайловича мелькнула искорка:

— Не буду. Все гораздо прозаичнее. Контур — это барьер, отделяющий наш мир от… иного. Не будем вдаваться в подробности. Важно лишь то, что он ослабляется. И ты — один из тех, кто способен без опаски проходить уровни. Твои способности, твоя связь со стихией… они уникальны.

— Да-да, это говорят все, кому не лень. А ещё меня считают Отрешённым. Забавно, да?

Названный папочка нахмурился, услышав меня. На его лице заиграла какая-то неописуемая эмоция, которую я не смог себе объяснить. Но затем он махнул рукой, словно мои слова — полная чушь. О чем, собственно говоря, он и сказал:

— Ты? Отрешённый? Хрень собачья! Я бы никогда не позволил твоему гену объединиться с геном Твари.

О! А вот и новенькая информация!

— Да и в наше время я не находил Браздардца, который пошёл бы на это.

Знакомое слово тут же въелось в мой мозг. Перед глазами вспыхнула картинка, которую я видел. Центр какого-то спального района Питера, откуда из-под земли вылезает полчище тварей.

— Вижу, ты что-то уже видел, — нахмурился «отец». — Видимо, да, природный дар матери в тебе всё же есть.

— Так, всё, тормозни, — я остановил его речь. Уж больно псих пробирал. — Слишком много информации. Пустой. Которая больше напоминает мне поток сознания и сказочек. Я в душе не… я понятия не имею, мой ли ты отец. Я ничего не знаю про свою мать. И нахрен, хоть убей, не понимаю, какого черта я здесь нахожусь!

Евгений Михайлович выдержал паузу, словно давая мне выпустить пар. Он молча смотрел, как я мечусь из стороны в сторону, пытаясь ухватить хоть какую-то нить, связывающую меня с этим бредом.

— Хорошо, Макс, давай по порядку. Я понимаю, что это тяжело принять. Но, поверь мне, времени на раскачку у нас нет. Ты должен понять, что ты — не просто Забытый, как все остальные. В тебе течет кровь двух миров, кровь, которая делает тебя… ключом. Ключом к спасению или к погибели, — он запнулся, подбирая слова. — Всё зависит от тебя.

— Кровь двух миров? Мать… она была… — я не знал, как закончить фразу, чтобы не звучало нелепо. — Тварь с Контура?

— Твоя мать была одаренной провидицей. И да, она была связана с иным миром. С тем самым, что рвется к нам через Контур. Её дар позволял ей видеть сквозь барьер, предсказывать будущее. Но это же сделало её уязвимой. Она знала слишком много. И они… захотели использовать её. И тебя.

Теперь я окончательно запутался. Окей, батя у меня — Забытый. Какая-то там охрененно сильная нежить. А маман — Тварь с Контура. Я, получается, микс из двух враждующих сторон. Классно?

ХРЕН ТАМ!

— Звучит тупо, — отмахнулся я. — Вот честно. Я с неохотой признал себе, что я маг. А ты мне тут рассказываешь о смешении крови двух врагов. Сам понимаешь, не поверю. Да и кто там нас использовать хотел, а? Островские?

Упоминание фамилии стало ключом к… нет, не к разгадке, а к звонкому смеху. Услышав фамилию родственника, Евгений Михайлович вдоволь посмеялся. Причем смех у него был каким-то знакомым, словно я слышал его раньше.

— Дай отгадаю. Мой сводный братец решил забрать все мои земли в Контуре? Да? И за тобой охотится?

Ответом был короткий кивок.

— Да и хрен с этим бизнесом. Возьми да отпиши его. Поверь, то, что ты откроешься, в разы лучше, чем всё это.

Его слова заставили меня впасть в ступор.

— Ты не понимаешь, Макс. Дело не в землях и не в бизнесе. Островские даже не понимают, что могут использовать тебя, чтобы пройти на пятый уровень Контура!

— Тогда кто там охотился за мной и мамой?

— Я не могу назвать тебе имен. Твои и мои враги ищут способ открыть врата для тех, кто ждет по ту сторону. И ты, как носитель крови обоих миров, — ключ к этим вратам. Они верят, что смогут подчинить тебя, использовать твою силу, чтобы разорвать барьер.

Всё это звучало как бред сумасшедшего, но что-то внутри подсказывало, что в этих словах есть доля правды. Слишком много всего сходилось, слишком много вопросов находило ответы. Даже если это всего лишь плод моего воображения, этот «отец» знал обо мне то, о чем я сам только начинал догадываться.

— И что мне делать? Бежать? Прятаться? — спросил я. — Если я такой важный, как ты говоришь, то рано или поздно они меня найдут. И тогда что? Конец света?

Евгений Михайлович покачал головой:

— Нет, Макс. Бежать — не выход. Ты должен научиться контролировать свою силу. Ты должен понять, кто ты есть на самом деле. Только тогда ты сможешь противостоять «особым» и защитить себя и мир. У тебя есть потенциал, Макс. Огромный потенциал. Но его нужно раскрыть.

— А как? Ты ведь неосязаем, как ты сказал. Как ты можешь мне помочь? — спросил я, ища хоть какую-то надежду в его словах.

Евгений Михайлович усмехнулся.

— Я могу направлять тебя. Я могу делиться знаниями, воспоминаниями. Я могу помочь тебе понять свою связь с магией. Но остальное зависит от тебя. Ты должен быть готов к тяжелой работе, Макс. Ты должен быть готов к жертвам. Но если ты справишься… ты сможешь изменить ход истории.

Я задумался на миг. Тщательно обработал всю поступившую информацию и ответил:

— Так, окей. Жизнь и так, как оказалось, непредсказуемая. А тут ещё и кто-то «особый». Как мне понять, что они рядом?

— Ты сам почувствуешь противника. Они сильнее всех тех, кого ты когда-либо видел. Не факт, что кто-то из «особых» встретится тебе в ближайшее время. Но помни, если ты способен, как я и твоя мать, увидеть искру в глазах, то бойся человека, чья искра будет черной.

На этом меня словно в воронку начало засасывать. Пейзаж, где я был, начал растворяться. Отец испарился в густой белой дымке, как дешевый фокусник из телепередачи.

А затем пришла туповатая боль. Открыв глаза, я обнаружил, что вижу перед собой острые носы ботинок, хреново намазанные гуталином.