Темный Лорд Устал. Книга I

Глава 25

Прошел еще месяц, и я, к своему несказанному удивлению, почти перестал раздражаться.

Моя агроимперия под руководством Константина Лебедева работала как часы. На мои счета текли реки бесполезных бумажек, которые я даже не считал. «Ворон Групп» под управлением Алины обеспечивала «Эдем» всем необходимым, от титановых сплавов до экзотических сортов чая. Глеб и его люди надежно охраняли периметр, отгоняя редких любопытных, а мой «Кокон», моя зона абсолютного покоя, безупречно гасил весь внешний шум.

Жизнь вошла в идеальную, предсказуемую рутину. Я наконец-то мог позволить себе то, ради чего все это затевал. Я занимался своим садом.

Я стоял посреди новой оранжереи, наблюдая, как моя девушка-биомант с благоговением высаживает саженец лунного лотоса и чувствовал, как ее чистая, природная магия сплетается с гармонией этого места, и цветок, который в обычном мире распускался раз в сто лет, здесь обещал зацвести уже к следующему сезону. Я наслаждался тишиной, запахом влажной земли и ощущением созидания.

Именно в этот момент мой покой, как обычно, был нарушен.

— Господин, — раздался в моем коммуникаторе спокойный голос Глеба. — У главных ворот посетитель.

— Я не принимаю посетителей, Глеб, — устало ответил я, не отрывая взгляда от лотоса. — Ты знаешь правила.

— Я знаю, господин, но этот случай… нестандартный. Это девушка. Одна. Стоит у ворот уже третий час. Не проявляет агрессии. Я наблюдаю за ней через камеры. Наши сканеры показывают, что ее аура… чистая. Почти светится. Она отказывается уходить и настойчиво просит о встрече с «Калевом». Говорит, что она его подруга детства. Ее зовут Дарина.

Я поморщился. Подруга детства. Еще одно наследие этого никчемного тела, которое мне досталось. Моей первой, инстинктивной реакцией было приказать Глебу прогнать ее. Или, если она будет упорствовать, применить один из нелетальных, но очень неприятных защитных протоколов.

Но имя… Дарина.

Оно вызвало в глубине моего сознания странный, чужеродный отклик. Не мою мысль или воспоминание. Это было эхо. Теплое, светлое, почти забытое воспоминание настоящего Калева Воронова. Солнечный день. Двое детей, бегущих по цветочному лугу. Смех. И это имя, произнесенное с детской нежностью.

Я с раздражением подавил это чувство. Что за чушь? Эмоциональный мусор, оставшийся от предыдущего владельца этого тела, но эхо не исчезало. Оно висело на задворках сознания, как назойливая, теплая капля, нарушая мою холодную, отстраненную гармонию.

«Какая интересная сентиментальная реакция, Ваше Темнейшество, — прозвенел рядом со мной голос моей феи-ИИ. — Никогда не видела, чтобы вы так реагировали на имена. Может, это ваша давно потерянная любовь?»

«Заткнись», — мысленно огрызнулся я.

Не только раздражающее, но и неэффективное чувство. Эмоциональный отклик был новой, внутренней «помехой», которую следовало изучить и устранить. Самый быстрый способ сделать это — встретиться с ее источником и расставить все точки над «i».

— Хорошо, — произнес я, удивляя и себя, и Глеба. — Я встречусь с ней. Проведи ее в беседку в саду.

Я решил, что покончу с этим быстро. Один короткий разговор, и я навсегда вырву этот сорняк из своего сознания.

Дарина

Дарина происходила из рода Орловых, одного из Кланов, известного своими могущественными «светлыми» магами и целителями. Она была полной противоположностью тому, кем когда-то был Калев Воронов. Сильная, уверенная в себе, с врожденным талантом к магии жизни, который проявился у нее еще в раннем детстве.

Она помнила Калева. Не того монстра, о котором сейчас шептался весь город, а другого. Тихого, застенчивого мальчика с грустными глазами, которого вечно задирали более сильные сверстники, включая ее собственного кузена, Дмитрия. Калев был слаб, у него почти не было магического дара, и в своей собственной семье он был изгоем.

Они были странными друзьями. Она, сильная, защищала его, слабого, от нападок, а он… он просто был рядом. Он слушал ее, когда она жаловалась на скучные уроки этикета. Калев умел находить в лесу самые редкие цветы и был добрым. По-настоящему, искренне добрым.

Поэтому, когда до нее дошли слухи, она сначала просто рассмеялась. Калев? Раздавил Дмитрия на дуэли? Унизил чиновника на балу? Это была какая-то нелепая шутка.

Но потом она увидела запись. Нечеткую, дрожащую, но на ней был он. Тот же самый Калев, но в то же время — совершенно другой. Холодный, отстраненный, с глазами, в которых не было ни капли той доброты, которую она помнила. И то, как он уничтожил монстра… это была даже не магия в привычном понимании. Что-то чудовищное и страшное.

Ее мир пошатнулся. Добрый, мягкий мальчик, которого она знала, не мог превратиться в это. Ее отец, глава клана, запретил ей даже думать о нем, назвав его «позором и угрозой», но Дарина, как истинный целитель, видела не монстра. Она видела симптом. Ее друг был болен. Его душу поглотила какая-то ужасная тьма, какое-то проклятие и если она, лучшая целительница на своем курсе, не поможет ему, то кто?

Она должна была его увидеть и должна была его спасти.

Путь из столицы, где он училась в этот забытый богами уголок занял несколько часов. Дарина ехала в своем скромном, но быстром автомобиле, и чем дальше она отъезжала от сияющих шпилей столицы, тем мрачнее становились пейзажи. Она ехала снова в этот город. Небольшой, депрессивный, медленно умирающий городок, где род Вороновых давно превратился в его главный позор.

Но то, что она увидела на подъезде, заставило ее сбавить скорость и с недоумением посмотреть по сторонам.

Город кипел жизнью.

Вместо разбитых дорог — новое, гладкое полотно. Вместо заколоченных витрин — яркие вывески оружейных лавок, ремонтных мастерских и десятка новых таверн, из которых доносился гул голосов. По улицам ходили целеустремленные, уверенные в себе люди. Охотники и обычные горожане, которых стало значительно больше. Воронцовск стал процветающим, агрессивным, пограничным городом. Меккой для Охотников.

Она остановилась у одной из таверн, чтобы узнать дорогу к поместью. Внутри было шумно и людно.

— … и я тебе говорю, — басил за соседним столом здоровяк в броне с нашивкой грифона, — эта морковка спасла мне жизнь! Тварь уже почти откусила мне руку, а я чувствую — раз, и прилив сил!

— Да ладно врать, — смеялся его собеседник. — Это просто овощи.

— Это не овощи! — обиделся здоровяк. — Это дар самого Хозяина!

Дарина прислушалась. Весь бар гудел разговорами о нем. О Калеве Воронове. Они называли его «Хозяином», «Благодетелем», «Темным Магом с холмов». Их голоса были полны суеверного ужаса и безграничного, почти религиозного обожания. Они боялись его и молились на него. Он дал им работу, дал им силу, он возродил их город из пепла.

Она вышла из таверны, чувствуя, как по спине пробегает холодок. Это было безумие. Ее тихий, добрый, забитый Калев… стал словно божеством для этих наемников, торговцев и обычных людей.

Дорога к «Эдему» вела через лес и чем ближе она подъезжала, тем сильнее менялся мир вокруг. Шум города стих, сменившись тишиной. Воздух стал кристально чистым, наполненным ароматом хвои и влажной земли. Деревья вдоль дороги были неестественно зелеными и пышными. Она, как целитель, чувствовала это. Жизненная сила здесь била ключом.

И вот, наконец, она увидела «Эдем».

Даже издалека это было нечто невероятное. На вершине холма возвышались стены особняка из темного, отполированного камня, идеальные в своей строгой геометрии. Вокруг него террасами спускался сад, который, даже будучи незаконченным, поражал своей гармонией. Она видела работающие краны, снующих рабочих, но все это происходило в странной, почти полной тишине, словно невидимый купол гасил все звуки.

Она остановила машину у ворот. В ее душе боролись два чувства. Первое — это жалость и решимость. Она приехала спасти своего друга, слабого и доброго Калева, из лап того, кто сотворил это.

А второе… второе было тайным, непрошеным восхищением.

Она смотрела на это место, на этот шедевр архитектуры и магии, на эту демонстрацию абсолютной, несокрушимой воли. Дарина понимала. Тот Калев, которого она знала, никогда бы не смог создать ничего подобного. Он не смог бы даже вообразить это. Тот, кто построил это, был не простым магом.

И эта мысль пугала ее больше всего.

Дарина вышла из машины и подошла к массивным воротам. Они были закрыты. Ни охраны, ни звонка. Ничего. Она просто стояла перед ними, как просительница.

Прошел час. Никто не вышел. Солнце начало припекать. Дарина из рода Орловых, привыкшая, что перед ней распахиваются любые двери, просто стояла у ворот, и ее игнорировали. Это было неслыханно.

Прошло два часа. Ее решимость начала сменяться раздражением, а затем и гневом. Что он себе позволяет⁈ Кем бы он ни стал, кем бы ни был одержим, он все еще носил имя Калева Воронова! И она, его подруга детства, приехала, чтобы помочь! А он… он просто заставляет ее ждать, как какую-то служанку!

Прошло три часа. Ее гнев утих, сменившись упрямой яростью. Она не уедет. Она будет стоять здесь хоть до ночи и заставит его выйти.

Именно в этот момент ворота с тихим шипением открылись. Из-за них вышел хмурый, молчаливый мужчина с лицом ветерана. Он был одет в простую, но функциональную тактическую одежду, и от него исходила аура сжатой пружины.

— Госпожа Дарина? — его голос был ровным и безэмоциональным. — Господин вас примет.

Он не извинился за долгое ожидание. Просто констатировал факт.

Дарина, сглотнув свой гнев, кивнула и пошла за ним. Мужчина, который представился Глебом, провел ее по идеально вымощенным дорожкам. Чем глубже она заходила на территорию «Эдема», тем сильнее становились ее смешанные чувства. Воздух здесь был кристально чистым, наполненным ароматом незнакомых, цветущих растений. Тишина была почти абсолютной, нарушаемой лишь пением птиц и тихим гудением каких-то механизмов вдалеке. Она видела рабочих, которые двигались с неестественной слаженностью и скоростью. Видела оранжереи, в которых росли светящиеся цветы.

Это место было прекрасно. Идеально. Гармонично. И от этого становилось еще страшнее. Это была красота чужого, непостижимого разума. Не того доброго, но вечно неуверенного в себе мальчика, которого она знала.

Глеб привел ее к беседке из светлого дерева в центре зарождающегося сада. Там, в кресле, спиной к ней, сидел он.

Мужчина медленно повернулся.

Это было лицо Калева. Те же черты, те же темные волосы, та же аристократическая бледность, но глаза… глаза были другими. Пустыми, холодными, древними. В них не было ни капли той теплоты и неуверенности, которую она помнила. Это был взгляд существа, которое смотрит на мир с бесконечной, вселенской тоской.

Дарина на мгновение оробела. Ее сердце пропустило удар, а по спине пробежал холодок. Она почувствовала себя маленькой, глупой девочкой, которая посмела явиться без приглашения во дворец к могущественному королю.

Но в следующую секунду она мысленно зашипела сама на себя рассерженной кошкой. «Что со мной такое⁈ Почему я робею перед Калевом⁈ Это же Калев! Тот самый мальчик, которого я защищала от хулиганов!»

Она отчаянно пыталась уцепиться за этот образ из прошлого, но он рассыпался в прах под этим холодным, тяжелым взглядом. Перед ней сидел не Калев. Перед ней был незнакомый, пугающе красивый, сильный и властный мужчина, от которого исходила аура такой несокрушимой уверенности, что у нее перехватывало дыхание.

Кассиан

Я сидел в своей новой беседке, когда Глеб привел ее.

Она была… яркой. Это было первое слово, которое пришло мне в голову. Не в плане одежды — на ней было простое, светлое платье.

Она была яркой по своей сути. От Дарины исходила аура тепла, искренности и какой-то наивной, упрямой веры в добро. Эта аура была настолько чистой, что казалась почти неуместной в этом мире, и уж тем более — в моем саду, где все было подчинено логике. Она была как полевой цветок, случайно проросший посреди стерильной лаборатории.

Дарина остановилась в нескольких шагах от меня, и я увидел в ее глазах боль и тревогу. Она смотрела на меня не как на могущественное существо или врага, а как на больного друга.

— Калев? — ее голос был тихим, но твердым.

Я молча указал на кресло напротив. Она села, не сводя с меня глаз.

— Я пришла, как только услышала… — начала она, и я видел, как ей трудно подбирать слова. — Слухи. О дуэли. О том, что случилось с господином Шульгиным на балу. Я… я не поверила. Я знаю тебя, Калев. Ты бы никогда так не поступил. Ты был самым добрым человеком, которого я знала. Ты и мухи никогда не обидел.

Я слушал ее, и мой разум с отстраненным любопытством ученого анализировал ее. Идеалистка. «Светлый» целитель, как подсказала мне остаточная память этого тела. Существо, которое смотрит на мир через розовые очки и верит в добро, справедливость и прочую чепуху.

«Какая редкая и нежизнеспособная форма жизни, Ваше Темнейшество, — прозвенел в моей голове голос феи. — Удивительно, как она до сих пор не вымерла».

— То, что они рассказывают… эта жестокость, это хладнокровие… это не ты, — продолжала она, ее голос дрожал. — Я знаю, что с тобой что-то случилось. Тебя прокляли? Или… или в тебе сидит кто-то другой?

Я усмехнулся. Как ни странно, эта наивная девочка оказалась проницательнее всех этих «гениев» из ФСМБ и кланов вместе взятых.

— Допустим, — произнес я ровным голосом. — И что с того?

Она опешила от моего спокойного тона.

— Что значит «что с того»⁈ Если ты в беде, я должна помочь! Я могу…

— Помочь? — прервал я ее. — Хорошо. Давай разберем факты. Ты говоришь о дуэли. Молодой аристократ по имени Дмитрий Орлов пытался меня унизить, а затем — убить, используя громкое и нестабильное заклинание. Я отразил его атаку. Эффективно. В чем здесь проблема?

— Но то, как ты это сделал! — воскликнула она, ее голос дрожал от смеси ужаса и негодования. — Эта жестокость… эта ненужная, показная жестокость!

Я посмотрел на нее так, как смотрел бы на ребенка, который пытается объяснить мне законы термодинамики с помощью сказки про злого дракона.

— Это не было жестокостью, — поправил я ее ровным, почти отеческим тоном. — А оптимальное решение проблемы. Он создавал шум. Я устранил источник шума. Все просто. Жестокость — это эмоция, а я не испытывал ничего, кроме легкой досады. Это была не более чем санитарная процедура.

Ее глаза расширились. Она не понимала. Конечно, не понимала. Ее примитивный мозг, привыкший оперировать категориями «добра» и «зла», не мог воспринять простую, холодную, как лед, логику эффективности. Она видела драму, а я — лишь решение уравнения.

— А господин Шульгин? — прошептала она, ее голос был едва слышен. — То, что ты заставил его сделать… на глазах у всех… Это… это было унижение!

— Он был препятствием, — пожал я плечами, словно мы обсуждали камень на дороге. — Препятствием на пути к моей цели. Я убрал препятствие. Быстро. Наглядно. Чтобы другим неповадно было. Я сэкономил себе массу времени и сил в будущем. Это было прагматично.

— Прагматично⁈ — она вскочила на ноги, ее светлая аура замерцала от возмущения. — Калев, которого я знала, никогда бы не унизил человека ради прагматизма! Он бы нашел другой путь! Он бы поговорил, попытался убедить!

Между нами выросла стена. Невидимая, но абсолютно непробиваемая. Стена из ее идеализма и моего прагматизма. Она смотрела на меня, и я видел, как в ее глазах рушится образ ее друга детства. Она отчаянно пыталась найти в моем лице хоть что-то знакомое, хоть тень того доброго, неуверенного в себе мальчика, которого она когда-то знала.

— Нет… — прошептала она, снова опускаясь на стул. — Настоящий Калев никогда бы так не сказал.

— Настоящий Калев сейчас лежал бы в грязи с пробитой грудью на той арене, — отрезал я. — А разговоры — это неэффективно. Это трата времени и энергии, которой у меня нет. Я предпочитаю решать проблемы, а не обсуждать их.

Она смотрела на меня с отчаянием, и я видел, как в ее глазах рождается новая, упрямая решимость. Она не собиралась сдаваться. Орлова была целителем, и она видела перед собой «больного». Ее вера в то, что ее друг одержим, что его нужно спасти от меня, только что стала абсолютной.

Ее страх и растерянность исчезли, сменившись фанатичным огнем в глазах. Она смотрела не на меня, а сквозь меня, на ту «темную сущность», которую она себе вообразила.

— Я не знаю, кто ты, — произнесла она тихо, но ее голос был тверд как сталь. — Я не знаю, что ты сделал с Калевом, но я клянусь, я найду способ изгнать тебя. Я верну его. Чего бы мне это ни стоило.

С этими словами она развернулась и, не оглядываясь, пошла прочь из моего сада, оставляя за собой звенящую тишину.

Я же видел в ней лишь очередную помеху. Нового, непредсказуемого и очень, очень раздражающего источника шума, который лез не в свое дело.

Дарина

Она уходила. Ноги сами несли ее по идеальным дорожкам этого чужого, пугающего сада. Она не плакала, не кричала и не чувствовала себя сломленной, как те напыщенные повара или униженные аристократы, о которых шептался весь город.

Наоборот.

Ее спина была прямой, как натянутая струна, а в ее душе, на выжженном поле разочарования и боли, разгорался огонь упрямой, наивной, но несгибаемой решимости целителя, который только что поставил своему пациенту самый страшный диагноз.

Она не поверила ему, не приняла его новую реальность. Ее разум, ее душа, все ее существо отказывалось принимать, что тот добрый, застенчивый мальчик, которого она знала, мог превратиться в это… существо.

Вместо этого ее идеалистический, но тренированный на борьбе с тьмой мозг нашел для себя единственное логичное объяснение. Ее друг детства, добрый и мягкий Калев, был поглощен. Его тело, разум и душа стали клеткой для некой темной, древней сущности. И теперь ее священный долг — изгнать этого демона и «спасти» его.

«Это не он, — стучало у нее в висках. — Тот, кто говорил со мной, — не Калев. Его логика… она нечеловеческая. „Оптимальное решение“. „Устранить источник шума“. Так говорят не люди. Так говорят машины. Или чудовища».

Она вспомнила его глаза. Пустые. Древние. В них не было ничего, кроме холода и бесконечной скуки. Это были глаза существа, для которого человеческая жизнь, человеческие эмоции — не более чем статистическая погрешность.

«Я спасу тебя, Калев, — мысленно поклялась она, выходя за ворота своего поместья. — Я не знаю, как. Я не знаю, что это за тварь сидит в тебе, но я найду способ. Я подниму все древние тексты. Поговорю с самыми мудрыми целителями. Найду ритуал, который вырвет эту заразу из твоего сердца».

Кассиан

Я провожал ее взглядом, пока ее светлая фигурка не скрылась за деревьями и в этот момент, против моей воли, я снова это почувствовал.

Не свою эмоцию, а чужое эхо из глубин этого тела. Тень былой, детской привязанности. Призрак грусти от того, что близкий человек уходит, не поняв тебя. Чувство было слабым, как далекий запах забытых духов, но оно было.

И оно было отвратительно.

Я с раздражением подавил его, силой своей воли выжигая этот сентиментальный мусор. Побочный эффект от слияния, не более. Небольшая техническая неисправность в моем новом сосуде, которую со временем я устраню.

Я развернулся, чтобы вернуться к своим цветам, к своему порядку, к своей тишине.

— О, Ваше Темнейшество, — прозвенел рядом со мной мелодичный, но полный яда голос. Моя фея-ИИ материализовалась из воздуха и с укоризной посмотрела на меня, покачивая головой. — Кажется, у вас появилась новая проблема.

Я промолчал, ожидая продолжения.

— Светлая, наивная и очень, очень настойчивая, — продолжила она, загибая свои крошечные, светящиеся пальчики. — Ее нельзя купить, как того торгаша Лебедева. Ее нельзя запугать, как щенка Соколова и ее нельзя стереть в порошок, как того монстра, потому что это создаст еще больше шума, который вы так ненавидите. Мои соболезнования.

Она была права и это бесило больше всего.

Я вернулся к своему саду, пытаясь выкинуть эту встречу из головы, но понимал, что эта новая «помеха» — совершенно иного рода. Она не угрожала моему телу, моему проекту или моим финансам.

Она угрожала моему покою.