Когда пленника выволокли на мокрую палубу, он кричал. Заливался проклятьями, молитвами и душераздирающими воплями, в которых было сложно услышать зачатки слов. Он извивался, падал на палубу. Цеплялся сломанными ногтями за щели между досками. Так, словно его вели на убой.
— Высшие силы прокляли меня! И я не должен представать перед сёстрами! Даже перед этой, тьфу! — Он плюнул прямо в лицо одному из стражников, и тот на мгновение отпустил его, позволяя повиснуть в руках второго. Пленник тут же выгнулся полумесяцем, задрав ноги, пытаясь либо оттолкнуться, либо высвободиться, либо просто завязать драку. Грязный свитер, который был ему велик, задрался, оголяя голый зад и гениталии, заросшие светлыми волосами.
«Надо же», — подумал Эндрил. «Похоже, и впрямь кто-то из знати. Вернее... Был им, пока у него не отобрали человеческую сущность».
Оплёванный стражник вытер лицо и врезал пленнику в челюсть — буднично, как плотник забивает сотый за день гвоздь.
— Вы сгорите! — зашипел пленник, глядя стражнику в глаза. Взгляд его стал ещё более хищным, а губы под густой седой бородой выгнулись в нечто похожее на улыбку. — Сгорите, ибо заслуживаете этого! Одна ошибка, одна искра — и все, вы станете кормом для пламени! Пеплом! Угольками! Всполохами в прекрасном танце, который охватит весь мир! Все мы будем танцевать в нём! Все мы созданы, чтобы танцевать!
— Боги, да заткните же его, — пробормотал Эндрил. Он знал, что за день, проведённый на корабле пиратов, с пленником ничего не делали. Но в трюме «Разящего громом» он не сумел рассмотреть его как следует. Исхудавшее до костей тело с дряблой, свисающей кожей. Расчерченное ожогами и шрамами, часть из которых, очевидно, оставили плети, а другую — хирургические операции. А ещё один — сам принц.
— Так точно, — процедил один из стражников и, подумав мгновение, двинул пленнику прикладом ружья. Тот упал, как подкошенный. Затем привстал на колени. Ощерился, подняв глаза. Несколько струек крови потекли от затылка ему на левое ухо, щёку, бороду и закапали на свитер. Одна -завернула возле носа и попала на губы.
Мужчина облизнулся.
— Кровь... — прошептал он. А затем рассмеялся, и его хриплый смех разлетелся над кораблём в этой тихой ночи. — Ну конечно же, кровь! Огонь и кровь! Огонь и кровь! Вы такие же, как те, кто сотворил меня! Такие же, как все! Огонь и кровь! Мы это заслужили!
Солдат вновь занёс ружьё, но Эндрил, вздохнув, поднял руку:
— Стой, — произнёс он. — Сделаешь только хуже.
— Но, ваше высочество, — поморщился солдат. — Неужели, нам придётся весь путь слушать его крики?
Эндрил задумался на мгновение. Крики действительно действовали на нервы. Будили внутри Эндрила нечто первобытное. Животный ужас, равный которому он никогда не ощущал. Однако они также заглушали другие мысли. О том, зачем он прибыл на корабль. О том, что бутылка, в которую он высыпал остатки снадобья, разбилась. О том, что осколки и вино привлекут внимание Бриджит. О том, что Брэндон поймал его и, вполне возможно, ему не поверил.
А крики... Крики были не сильно хуже тишины.
И всё же он сделал несколько шагов к мачте, возле которой один из юнг застирывал в ведре половые тряпки. Выбрал одну из них — ту, что почище, — оторвал от неё кусок, вернулся и отдал её солдату.
— Думаешь, это поможет? — на этот раз пленник смотрел прямо на Эндрила. И Эндрил был готов поклясться, что его взгляд вовсе не безумен. Будто это какое-то представление, которое он им устраивал. — Думаешь, ты сможешь остановить пламя? Нет... Нет... — шипел он. — Ты ведь хочешь того же, что те, кто меня создал... Хочешь, чтобы всё вокруг горело! Чтобы полыхало огнё...
Солдат схватил пленника за шиворот и с силой затолкал кляп ему в глотку. Слова сменились мычанием, однако искорки безумной радости и предвкушения так и остались в глазах истерзанного мужчины и заплясали жёлто-красными отсветами от фонарей на мачтах.
Эндрил позволил своим солдатам — а пираты, похоже, не собирались помогать, — вести его дальше самостоятельно. Принц развернулся, заметил Бриджит, исподлобья наблюдавшую за происходящим, и подошёл к ней:
— Уверена, что хочешь избавиться от такого пассажира? — он поёжился, чувствуя ледяной пот между лопатками.
Бриджит продолжала следить за тем, как солдаты, толкая и пиная несчастного и вырывающегося безумца, продвигаются к фальшборту. Дальше им предстоял настоящий подвиг — заставить пленника перелезть на верёвочную лестницу и спуститься в шлюпку.
— Чёрная вода, теперь это... — произнесла Бриджит негромко, словно обращаясь к самой себе. — Знаешь, мне начинает казаться, что Брэндон был прав. Может быть, сами Боги предостерегали нас от ошибки.
— Боги — лишь огромные монстры, летающие над бездной, — фыркнул Эндрил. — И жрецы говорят, что здесь — в пустом океане, — они не могут нас видеть.
По крайней мере, именно это повторял он себе каждый раз, когда подсыпал снадобье в вино.
— Наверное, просто в это верить, когда можешь им приказывать? Когда твоя семья повелевает богами?
Эндрил ещё раз поёжился, вспомнив разговор с отцом. Вспомнив ступени, ведущие к его трону. Ступени, которые, как и многое другое, были ложью.
— Мы сами вершим свои судьбы, — сказал он наконец. — Разве не в этом смысл свободы, о которой ты так любишь говорить?
— Эндрил... — Она посмотрела на него и, пожалуй, впервые назвала по имени. — Не допрашивай этого человека. Запри его в трюме, привези на Талисо, а затем передай отцу. Он разберётся, что делать.
— Отец, — фыркнул Эндрил. — Я даже не знаю, где он. Не знаю, станет ли меня ждать, — он сам испугался этих слов. Испугался откровенности, которую не мог себе позволить. Даже рядом с ней. И добавил: — Всё здесь, вокруг нас, — мои владения. Люди на Талисо, люди на Иль’Пхоре, Иль’Тарте. Люди на сгоревших кораблях... Они — мои подданные. И я не могу просто так всё оставить.
Она взяла его за плечо. Он почувствовал её пальцы, её тепло, её боль. Затем боль собственную.
— Свобода — это не всегда благо, — сказала она, глядя ему в глаза. — Свобода — это жертва. Умение идти к своей цели, шаг за шагом. Несмотря на препятствия. Несмотря на долг. Несмотря на... привязанность.
Она отвела глаза, и он ощутил огромную стену между ними. Стену, в построении которой сыграл значительную роль. И почувствовал желание — даже необходимость, — разрушить эту стену до последнего камня. Неожиданное, жгучее желание поцеловать Бриджит. Прижать к себе. Защитить.
Как же глупо, учитывая то, зачем он на самом деле сюда приплыл.
— Мне... — голос предал его, и он откашлялся. — Думаю, мне пора.
И действительно. Двое его солдат уже справились с пленником. Один взвалил его на плечо, перелез через борт и передал второму, ожидавшему в шлюпке. Ещё кто-то из пиратов спускался следом, намереваясь отвезти их, а затем вернуть шлюпку на «Бурю». И Эндрил собирался пойти за ними, но вдруг Бриджит вновь подняла на него глаза, и в них тоже промелькнуло что-то тёплое. И, вслед за тоской, его вдруг посетило новое ощущение — менее явное, как лёгкое прикосновение летнего ветра к коже. Ощущение, что это его последний шанс. Момент выбора, который может изменить всё. И что, стоит ему уйти, — сесть в лодку с тем безумцем, — и он никогда больше не окажется здесь. Никогда больше не увидит её.
— Знаешь, — произнёс Эндрил, охваченный желанием сделать хоть что-то. — Тебе нужно отдохнуть, Бридж. Не мучай себя. Команда поймёт, если ты приведёшь себя в форму. Тем более здесь мы, и я могу выставить около твоей каюты охрану или...
— Ну уж нет, — фыркнула Бриджит. — Чтобы твои люди охраняли меня от моих? И думать забудь.
— Как хочешь, — пожал плечами Эндрил. — Я просто переживаю за тебя.
— Боишься, что, если со мной что-то случится, здесь начнётся мини-представление «Север против Востока»? — усмехнулась она.
— И это тоже, — серьёзно ответил Эндрил. — Но не только.
Они помолчали, слушая, как пленник с кляпом во рту воет в унисон ветру. Взгляд её остыл и поблёк.
— Эндрил, послушай... Ты ведь не так глуп, верно? — спросила она.
Он захлопал ресницами, и она продолжила:
— Я хочу сказать... Ты ведь не влюбился в меня? Ничего не получится, ты же знаешь. Когда закончится это путешествие, я отправлюсь на Север, а ты... Не знаю, что будешь делать ты, но в наших жизнях не будет места друг другу.
— Я... — Эндрил задохнулся. От гнева, обиды, несправедливости сказанного. — Я — долбанный принц! И один шаг, одна победа, один последний рывок, и я смогу... Я стану... — Он не знал, как продолжить. И наконец нашёл лишь одно слово: — свободен...
Она засмеялась, и он вновь обомлел. Затем вдруг потрепала его по щеке в унизительном жесте.
— Боги, лордёныш, — она продолжала улыбаться. — Ты — самый милый и наивный мальчик, который когда-либо ступал на эту палубу. А ведь здесь были те, кто надеялся разбогатеть, найдя подводный клад.
— Я... Один мой приказ, и ты...
И она... что? Кем она могла бы стать для него? Кем он мог бы позволить ей стать? Пленницей, не способной больше отправиться в море? Наложницей, запертой в клетку бессмысленной роскоши? Любовницей, приплывающей с далёкого Севера ради того, чтобы потрахаться с ним в какой-нибудь тёмной дыре, где их не увидят?
Кем бы он ни был, кем бы ни стал и кем бы не мечтал стать, никто в его королевстве не сможет принять женитьбу на пиратке с Севера, с которым лишь недавно закончилась война. Даже несмотря на то, что на этом Севере женщину называли «королевой».
— Удачи, ваше высочество. — Она чмокнула его в щёку, по которой до этого потрепала, даже несмотря на то, что вокруг были её люди. — С этим пленником, и... со всем прочим. Подозреваю, что она не будет лишней.
И больше не оборачиваясь, пошла к спуску на нижние палубы.