Танец маленьких искр. Антре. Том 1

Глава 14. День перемен. Часть 1

Элиза проснулась от кашля.

Приступ был слабым и скоротечным — будто песчинка застряла в горле. Но предательская тревога тут же скрутила внутренности. Отогнала сон и заставила разжать веки, чтобы бросить внимательный взгляд на ладонь, которую она поднесла ко рту. Несколько капель слюны на ней оказались кристально прозрачны. Затем — это стало мрачным, забирающим силы ритуалом, — она осмотрела свои запястья. Те были смуглые, оливкового цвета, и гладкие. Как вчера и за день до этого.

Как всегда.

Элиза глубоко вздохнула и откинулась обратно на подушку, позволяя себя немного расслабиться. Однако быстро закашлялась снова — опять не так сильно, чтобы начать переживать. Но она всё же переживала.

Болезнь, охватившая её родной остров Иль’Деострит, была одним из самых ярких воспоминаний, которые она привезла из дома. Она помнила, как люди со странными масками на лицах приносили своих больных родственников и плакали. Помнила, как в церквушке её матери в паре десятков шагов от их дома не хватало мест, чтобы хотя бы положить их, оставив узкий проход. Помнила, как их сперва клали на кухне их дома, а потом в её с сестрой комнате. Помнила, как её мать неустанно молилась и цедила настойку, почти полностью уничтожив их сад. Молилась песней, в точности, как делали слушатели на Иль’Пхоре.

Элизе не было жалко больных. Наверное, она для этого была слишком маленькой. Она просто на них злилась. Злилась, что мать уделяла им всё своё время. Злилась, что они мешали спать. Злилась на вонь, которую они источали. Злилась на то, как порой они начинали кричать — и эти крики до сих пор иногда снились ей в кошмарах.

Она просто... просто желала им смерти. И смерть забирала их. Пожалуй, даже слишком быстро. Освобождала койки для новых и новых больных. Сперва кашель, озноб, слабость. Затем — всего через несколько дней — жар, такой тяжёлый, что матери приходилось просить рыбаков приносить ей ледяную воду из океана и наливать несколько ванн, в которых она отмачивала тех, кто, как она считала, ещё мог выжить. За жаром появлялись язвы: похожие на ожоги отметины, сперва на запястьях, затем — всё выше и выше. Превращались в волдыри, трескались, оставляя ошмётки кожи и мясо под ней. Примерно в это же время больные начинали кашлять кровью. Пачкая простыни, пол кухни, одежду матери.

Некоторые из заболевших выживали — это было правдой, пусть Элиза их почти и не помнила. И мать всегда повторяла, что до появления крови ещё остаётся шанс. И молилась — пела до хрипоты, со слезами на глазах над их кроватями. А потом замолчала — в тот день, когда умерла сестра Элизы. А сама Элиза покинула Иль’Деострит навсегда.

Боги... Как же глупо. Неужели она обречена постоянно возвращаться туда. Постоянно думать о том, что случилось в те дни. В тот день. Думать о своём побеге. Думать об этой проклятой болезни. У неё не было ни одной причины полагать, что она больна именно этим. Но она боялась. Боялась, что прошлое достанет её. Догонит здесь, как бы она не старалась убежать на другой остров. Как бы не пыталась забыть.

Сон отступил — теперь наверняка. И Элиза знала, что он уже не вернётся. Она поднялась с кровати, подошла к столику с маленькой лампой, взяла лечебную мазь, купленную в аптеке, и обильно смазала руки, уделив особое внимание запястьям — на всякий случай. Затем оделась и раскрыла тяжёлые шторы.

Солнце мутным пятном висело над крышами одноэтажных казарм. Дождь, который шёл уже несколько дней — с самого выхода Иль’Пхора из облаков — закончился, и о нём напоминал лишь туман, липший к деревьям в саду, стелящийся по траве и узким дорожкам.

День был в самом разгаре — судя по положению солнца, близился к полудню, — а значит она проспала как минимум двенадцать часов. Все последние ночи она мучилась бессонницей, ворочалась, становясь клубком тревог. Но сегодня она впервые за долгое время спала крепко. Сегодня был день перемен. День, когда она могла отбросить мысли о болезни и прочие переживания и сосредоточиться на будущем. На следующем шаге. На приглашении Оливии Виндр, которое она решила принять. На том, что теперь всё изменится.

И Элиза чувствовала обуявшее её предвкушение и воодушевление.

Она быстро уложила волосы и надела браслет матери на запястье, затем взяла с прикроватного столика флакон с остатками снадобья, капнула на язык безвкусную жидкость, а затем убрала его в карман платья. Потом развернулась, готовая спуститься на первый этаж, как вдруг...

Только теперь она осознала одну странность — половина кровати Персиваля со вчера оставалась заправленной.

Она вздохнула.

Она не любила злиться на Персиваля. В первые дни после возвращения на остров он бывало уходил из дома. Напивался, иногда влезал в какую-нибудь драку. Словно момент воссоединения с семьёй для него был куда тяжелее, чем их разлука. И всё же это был лишь один день — не так уж и плохо, учитывая, что многие мужья её знакомых могли пить неделями, а то и делать что похуже. Но он всегда возвращался до рассвета, и сейчас Элиза злилась на него за то, что он разрушал даже этот редкий миг воодушевления, заставляя вновь переживать о нём.

Нет. Она не будет об этом думать. Не сейчас. Не сегодня.

Полная решимости, она поправила волосы, открыла дверь и на пороге наткнулась на служанку.

— Миледи...

Элиза знала Бриту Роджерс уже тринадцать лет. Ровно столько они вместе прожили в этом доме. Так что видела её в самом разном настроении. Раздражённой, сварливой, усталой, безразличной, ехидной и саркастичной. А несколько раз даже видела, как Брита Роджерс улыбалась. Однако сейчас она впервые увидела её испуганной.

— Миледи... — повторила она, и Элиза поняла, что женщина, разменявшая, пожалуй, седьмой десяток лет... запыхалась!

— Брита, боги, что случилось?

— Персиваль... — выдохнула служанка, будто готовая хлопнуться в обморок. — Аллек, он...

Элиза ощутила, как все последние капли положительного настроя, с которым она встретила утро, испарились. И, вновь разозлившись — на всех вокруг и на себя, что позволила себе поверить, что это может длиться хотя бы один день, — схватила служанку за лямки платья.

— Боги! Брита, скажи уже, что случилось! Что с моими мужем и сыном?

— Вам... — Брита с удивлением посмотрела на руки Элизы и как будто бы пришла в себя. Элиза отпустила её, и служанка приосанилась и, будто магическим образом, восстановила дыхание и ровный голос. — Вам будет лучше взглянуть на происходящее лично.

Элиза позволила удивлению задержать её на месте на один или два вдоха, а затем кинулась вперёд — бегом сбежала с лестницы. Оказалась на первом этаже. И сразу же увидела разбросанные вещи: помятое бельё на гостевом диване, скомканные плед. Прямо на подушке лежал солдатский мундир, и Элиза увидела на нём следы грязи и крови.

— Боги, Брита, что случилось с Персивалем? — Элиза похолодела. Она никогда не интересовалась, что её муж делал, уходя в таком настроении из дома. Вряд ли существовал ответ, который мог бы показаться ей приемлемым. Более того, она боялась, что ответ может оказаться куда хуже даже самой худшей вещи, которую она сама придумает, так что она не спрашивала. Но теперь... — Бездна тебя дери, Брита, отвечай сейчас же!

— Потом, миледи! — сказала Брита, совершенно спокойным шагом прохромав мимо неё в сторону выхода. — Вы должны спешить!

— Спешить... куда?

— Во двор, миледи, — всё так же ровно отозвалась служанка. — На тренировочную площадку.

— Боги, Аллек, он?..

Она не окончила вопрос и не желала слышать ответа. Просто выбежала на крыльцо, чувствуя, как от бега треклятый кашель начал клокотать в горле. Услышала какой-то шум, детские голоса с тренировочной площадки. Брита уже стояла рядом, молча и сосредоточенно глядя в том направлении.

Бездна...

Элиза побежала туда, подобрав руками простенькое платье. Свернула с тропинки между деревьями, и с ноги слетела одна из туфель на тонкой подошве, так что она отбросила и вторую. Свернула снова и едва не перевернулась через металлическое ограждение.

— Боги...

Два ребёнка — самые старшие мальчики по шестнадцать лет, — держали Аллека за вытянутые руки. Тренировочный комбинезон сына был расстёгнут и спущен до самого пояса, оголяя вздымающуюся и опадающую в такт быстрому дыханию грудь. Глаза его были закрыты, и он прикусил нижнюю губу, будто готовясь получить удар.

— Боги... — Даже увидев, что происходит, она не могла поверить. Несколько вдохов ей потребовалось, чтобы просто стряхнуть с себя оцепенение и что-то сделать. Закричать. — Стой! Бездна, стой!

Все подняли головы к ней, запыхавшейся и красной от гнева. Аллек тоже раскрыл глаза, и Элиза не могла точно понять, что за выражение видит на его лице — разочарование или облегчение. Похоже, и то и другое вместе.

— Стой, бездна тебя дери! Если ты только вздумаешь пустить это в ход, я позову стражу и заставлю избивать тебя, пока они не устанут!

Инструктор Фредерик Аулиц — который всегда казался Элизе вежливым и спокойным, — застыл с поднятой рукой. Рукой, которой он сжимал длинную, тонкую плеть, одним концом извивающуюся на песке, будто змея. Он внимательно посмотрел на Элизу, потом нахмурился. А затем медленно опустил руку.

Элиза, путаясь в тряпках, перелезла через ограду и вышла на влажный, холодный песок.

— Инструктор Аулиц, что, бездна раздери, у вас здесь происходит?

Мистер Фредерик нахмурился ещё сильнее, и его лицо превратилось в олицетворение задумчивости. Кажется, он искал ответ на её вопрос, но не мог его найти.

— Боги, мистер Аулиц, я не знаю, что это за метод обучения, но я не позволю делать подобное с... с детьми!

Инструктор, глупо моргая, немного попятился и даже покосился в сторону ворот, будто он действительно оценивал свои шансы сбежать.

— Миледи, я... Я не собирался... Это совсем не то, что вы подумали...

— Не то, что я подумала? А что же тогда? — Она с гневом посмотрела на плеть. Фредерик проследил за её взглядом, нахмурился ещё сильнее, будто только теперь понял, что сжимает в руке, и разжал пальцы, выпуская плеть на песок.

— Я... Это был приказ, и я... Сам я бы никогда...

Его голос вдруг надломился, будто он собирался заплакать. И Элизе стало его жалко. На мгновение. А сразу после её захлестнула столь обжигающая ярость, что даже закружилась голова. Было сложно поверить, но он действительно был готов сделать это с её сыном!

— Боги, мама! — закричал вдруг Аллек. Его уже никто не держал, так что он просто стоял, скрестив руки на голой груди. — Вы с отцом будто бы сговорились! Неужели обязательно позорить меня прямо перед отлётом? Это что, какой-то извращённый способ заставить меня меньше скучать по дому?

— С отцом?..

И тут она поняла. Боги, ну конечно же. Если вокруг начинало твориться какое-то безумие, значит постарался Персиваль. Кто же ещё.

— Где, мать его, он? — она во весь голос закричала на Фредерика, и тот сделал ещё один шаг назад. Затем, не глядя на неё, дёрнул плечами. Тогда она посмотрела на Аллека, передавая ему этот вопрос. Затем на Бриту, которая как раз подошла к ним.

— Сегодня он проснулся слегка взволнованным, — произнесла Брита, и Элиза с ужасом поняла, что женщина выглядит крайне довольной всем случившимся. Интересно, она специально собиралась разбудить её в самый последний момент? Или её вполне устроило бы, если бы Аллек всё же получил один или два удара плетью? — Так что посетил тренировку, чтобы раздать указания. Кажется, всему виной стал меч, которым срубили одну из ваших Сейтай, вон там. А затем к нему пришли друзья из флота, и... В общем, я больше его не видела.

Элиза почувствовала, что её голова сейчас просто взорвётся. Боги, она ожидала, что хотя бы это утро пройдёт иначе. Пройдёт нормально. И, проклятый Персиваль, ведь это он должен был везти Аллека в порт!

— Хорошо, Брита, — процедила Элиза, не дожидаясь, пока служанка сочтёт необходимым рассказать что-то ещё. — С Персивалем я разберусь позже. А ты... — Она посмотрела на сына. — Если здесь ты уже закончил, немедленно одевайся и помоги загрузить твои вещи в экипаж. Нам пора ехать.

И, развернувшись, в громогласной тишине Элиза отправилась искать свои туфли.