Танец маленьких искр. Антре. Том 1

Глава 10. Клетка. Часть 6

Еду подали быстро. Подчиняясь инструкциям Элизы, слуги расстелили кремового цвета скатерть, достали дорогие хрустальные фужеры, которыми, пожалуй, ещё ни разу не пользовались. Выложили на овальное блюдо, с синей, цвета их дома, каймой по контуру, рыбу, обваленную в подсоленной рисовой крошке для придания мясу золотистого цвета и порезанную на аккуратные, сочащиеся жиром кусочки. Расставили миски с соусом и овощами. Принесли из погреба бутылку южного, подслащённого вина, которая теперь отражала подрагивающее пламя свечей.

И Элиза чувствовала смесь гордости и удовлетворения, глядя за тем, как Персиваль и Аллек с аппетитом кладут себе в рот один кусок за другим. Ужин должен был пройти идеально. И так бы случилось, если бы собраться с мыслями было столь же легко, как накрыть на стол.

Персиваль был даже более угрюм и замкнут, чем обычно. После их встречи у ворот, он поднялся в свой кабинет, — как Элиза решила, — переодеться. Но через какое-то время, она обнаружила мужа сидевшим в кресле всё в том же мундире и сжимавшим в руке трофейный клинок отца в золотых ножнах. Он даже не сразу заметил Элизу, а затем лишь кивнул и сказал, что спустится через пару минут.

Подобное случалось и раньше. Возвращения часто тяжело ему давались. И именно Элиза своими разговорами, своим теплом, своей любовью вытаскивала его из этой бездны. Возвращала себе. Она чувствовала, что и в этот раз ему это нужно. Чувствовала, как что-то жжёт его изнутри. Знала, что должна помочь ему, знала, что в этом была её роль. Вот только не находила на это сил и искренности.

Все её мысли были увлечены другим. Ей хотелось поговорить с ним. О том, что случилось с ней. О том, что будет с ней дальше. Но никак не удавалось улучить для этого подходящий момент, и чем больше проходило времени, тем неуютнее она себя чувствовала.

Она решила не рассказывать о визите в больницу. Решила, что сейчас не время для этого. И не стоит беспокоить мужа тем, что доктор Эдмундс описал, как: «Скорее всего, ничего серьёзного». В конце концов, у неё не было оснований ему не верить. Рациональных, по крайней мере. А значит всё, что мог бы сделать Персиваль — лишь повторить слова доктора, предполагая, что её это утешит, а не разозлит.

А вот о том, что случилось в храме она должна была поговорить. Попросить совета или даже помощи. Постараться принять решение, или... быть может, получить на него благословение мужа. Его разрешение, его поддержку. Но чем больше она прокручивала в голове заготовленную речь, тем больше путались в ней слова, казались бессмысленными и неуместными.

Так что они молчали. Элиза в очередной раз вздрогнула от смеха сына — заливистого, громкого, заглушавшего её мысли. Он был рад встрече с отцом, и это почему-то её злило. Кажется, Аллек рассказывал о том, что происходило на его занятиях последнюю неделю. Восторженно и самозабвенно. Она поймала его искрившийся жизнью взгляд, заставила себя улыбнуться, хоть и понятия не имела, что именно он сказал.

— Я перенесла отлёт Аллека на завтра, — слова стали неожиданностью даже для неё. Элиза собиралась аккуратно подвести к этому, а не рубить с плеча. Сын тут же перестал смеяться. Недоверчиво посмотрел на неё.

— Но... Я думал, что смогу провести какое-то время с отцом.

Элиза поморщилась.

— Вы улетаете перед выходом Иль’Пхора из облаков. — сказала она жёстко. В конце концов, обратного пути уже не было. — Прости, что Бог испортил твои планы.

— Но... — Аллек сжал губы, как порой делал отец. Но в его случае, это выглядело жалобным и обиженным, а не серьёзным. — Почему бы мне не позаниматься здесь ещё какое-то время? Вряд ли Иль’Тарт был готов к таким изменениям, и... что, в самом деле, со мной может случиться здесь?

— Все твои сверстники улетают завтра, и я уже договорилась с капитаном Барделлом. — А затем, как кидают объедки дворовой собаке, добавила: — Отец может отвезти тебя в порт.

Аллек бросил взгляд на Персиваля — умоляющий, полный надежды. Но Перси едва взглянул на него и, похоже, даже не слушал. Затем едва заметно кивнул, и Аллеку оставалось лишь вздохнуть, ещё сильнее стиснув челюсти. Он умел это. Терпеть. Стоило признать, от Персиваля он учился не только плохому.

Наконец им подали чай и фруктовый пирог, который Элиза поручила сготовить Брите. Он был свежим, сочным и воздушным. А также приторно сладким. Аллек покончил со своим куском в три укуса, откинул полотенце, всё ещё демонстрируя своё негодование, и убежал в комнату. Элиза подняла глаза на мужа. Она совершенно не слушала, о чём говорил Аллек всё это время, но теперь, в густой тишине, сидеть стало и вовсе невыносимо.

— Давно не ел домашнюю еду.

Голос Персиваля прервал её мысли, и она, будто бы по сигналу, бросилась в атаку:

— Два дня назад я ходила в храм Иль’Пхора, в трёх улицах от нас. Отреставрированный Олси.

Элиза выпалила эти слова и тут же почувствовала, что краснеет, будто призналась в измене. Боги, и чего она так боится? Она ведь не сделала ничего дурного. Даже не приняла решение о своих планах. Или всё же приняла, раз договорилась о переводе Аллека в другой блок академии на неделю раньше срока?

— Вот как? — прожевав кусок пирога, спросил Перси без особого интереса. — Я слышал, последние пару лет многие ходят в храмы — оттого, они и украшают фасады золотом. Женщины молят богов о помощи. Мужчины, не вступившие в армию, молят о прощении за свою трусость. Жаль только, что Иль’Пхор, как всегда, не слышит ни тех ни других.

Элиза вздрогнула от того, с какой ненавистью это было сказано. И те и другие занимаются чушью, вот что имел ввиду муж. Бездельничают, пока он и его сослуживцы рискуют своими жизнями, защищая остров. Однако можно ли было злиться на правду?

Элиза встречала в храмах самых разных людей. Попрошаек, прикидывавшихся ветеранами войны, чтобы добыть несколько монет. Молодых красавчиков, благодаря связям, уклонявшихся от службы, и при этом нацеплявших на себя красивые мундиры, чтобы ухаживать за девушками. Женщин, стремившихся заполучить неженатого мужчину, чтобы укрепить своё положение в обществе и претендовать на его деньги, если он умрёт. Видела знатных людей, которые вели себя так, словно совершают подвиг, просто приходя раз в неделю на общую молитву. И кидают в урну золотую монету так, будто это решит все проблемы.

Так почему слова Перси показались такими обидными? Будто обвинение или хлёсткая пощёчина? Может быть, из-за последней части? Из-за того, что где-то в глубине души, ей хотелось верить, что Иль’Пхор всё-таки её услышал?

— Я встретила там Оливию. Мы обе состоим в одной и той же благотворительной организации, спонсирующей этот храм. — Она сделала паузу, дожидаясь возможной реакции, но Персиваль плохо запоминал имена людей, не связанных напрямую с армией. Так что она добавила: — Её отец, Эллиот Виндр, иногда читает в храме проповеди.

В этот раз Перси, как Элиза и ожидала, поднял взгляд. Посмотрел с прищуром.

— Эллиот? — по холодному тону сложно было что-то разгадать, но Элиза давно знала Перси и понимала, что зашла на опасную территорию. — Я почти ничего не слышал о нём с тех пор, как он вышел из военного госпиталя.

— Он... — Элиза взяла в руки пышущую паром чашку и отхлебнула, давая себе возможность получше обдумать следующую фразу. — После своего ранения он вынуждено отошёл от службы. Но всё же старается и дальше поддерживать город. По мере своих возможностей, конечно.

Персиваль, ожидаемо, фыркнул.

— Пустой болтовнёй войну не выиграешь, — сказал он. — Иначе на передовой были бы сплошь такие, как Олси. Если не кто похуже.

— Эллиот... — Элиза облизала губы. — Эллиот занимается не только проповедями, Перси.

Проверка. Заготовленный крючок, за который муж обязан зацепиться, ведь он только что, благодаря словам Элизы, обвинил главу почётного дома, бывшего полковника, в недостаточном рвении в военное время.

— Надеюсь, это значит, что он наконец перестал вербовать людей в свою охрану, уводя из армии хороших парней, которые ещё могли бы приносить пользу.

Эллиот и его жена действительно имели охрану. И они действительно не упускали случая взять на службу тех, кого по тем или иным причинам уволили из регулярной армии или флота. По мнению Элизы, это было куда лучше, чем то, что случилось бы с ними в ином случае. Ведь мало кто, окончив службу, становится честным ремесленником или торговцем, а не вступает в одну из банд, надеясь продолжить использовать навыки, которым обучался большую часть жизни.

— Эллиот открыл несколько больниц, — мягко сказала она вместо этого. — А из людей, кого, как ты выразился, он вербует, он организовал полицейские отряды, которые уже патрулируют некоторые районы города.

— Ополчение? — муж отодвинул тарелку, где ещё остался небольшой кусок пирога. В глазах его промелькнули недобрые искры. — И кто ими командует? Хромой калека Эллиот? Или его дочь-пигалица? Кажется, я видел её на нескольких балах у мэра. Каждый раз в разном наряде. И с новым кавалером.

Элиза поморщилась, но не дала гневу мужа сбить себя с толку. До их последней встречи Оливия и впрямь казалась Элизе слишком ветреной, не говоря уж о слухах, связывавших её с Верноном Олси. Однако теперь ей казалось, что она обнаружила у неё новую сторону.

— Если кто-то будет следить за порядком в порту, в школах и больницах, хуже никому не станет.

— В городе уже есть полиция! — голос мужа становился всё более раздражённым. — Защитой города занимается генерал Даунстренд!

— Генерал занят войной, Персиваль, — не согласилась Элиза.

— Да! — рявкнул Перси. — Да, он занят войной! Потому что война — это самое главное. Нечего будет защищать, если Иль’Пхор проиграет. Некого будет спасать, если Иль’Тарт потопит наш флот. И единственное, что сейчас важно, — это победить. И именно этим занимается генерал Дау...

Персиваль не договорил.

— Ты ведь не просто так завела этот разговор, не так ли? — пожалуй, только теперь он впервые пристально посмотрел на жену. Не бросил безразличный взгляд, а увидел, что перед ним настоящий собеседник из плоти и крови. Или... Или это был другой взгляд. Взгляд, который видят его враги, когда он бросается на них в атаку. — Эллиот что-то от тебя хочет?

Элиза не собиралась отводить глаза, но всё же сделала это. Внимательно посмотрела на свои пальцы, которыми водила по краю чашки.

— Оливия пригласила нас с ним встретиться. Обсудить, что именно он делает для города, и быть может...

Персиваль прервал её глубоким вздохом.

— Боги... — Он откинулся на стуле. — Я должен был понять сразу, как речь зашла про Элиота. Ты знала, какие письма он писал королю?

Элиза представляла в общих чертах, и не видела в их содержании ничего плохого, но всё же решила не отвечать.

— Писал письма ему, а также другим аристократам, настраивая всех против мэра Олси. Заявлял, что мэр и король продолжают эту войну. Мол, это их прихоть, представляешь? Говорил, что люди устали от этого. И что же дальше? Ничего. Он ничего не предлагал. Уверен, он даже не надеялся, что король сам решит его проблемы. Просто хотел заставить их грызться друг с другом. Подождать, пока один из них оступится и упадёт, чтобы самому занять место. На службе он был таким же. Искал лишь свою выгоду, обрастал связями, карабкался, чтобы улучшить собственное положение. И теперь, после отставки, ни капельки не изменился.

Элиза почувствовала накатывающее раздражение. Хотелось напомнить мужу, что он сам прекрасно общался с Эллиотом, пока тот был полковником. Посещал те самые званные обеды, где Эллиот заводил знакомства. И сам выказал ему поддержку при его назначении. Однако... Какой был смысл спорить?

— Боги, Лиз, ты разве не понимаешь, чего они добиваются?

«Они», будто бы Эллиот и Оливия были врагами, не отличимыми от тех, с которыми он сражался.

— Эллиот хочет поговорить со мной. Хочет, чтобы я помог ему, став его союзником. Человек, с таким именем — о, это вполне можно было бы использовать. Ты говорила про ополчение, и я уже слышал об этом. Слышал, что в совете уже какое-то время обсуждают его целесообразность. Однако генерал Даунстренд был настроен против. Вероятно, Эллиот решил, что я мог бы каким-то образом повлиять на него. Или мой переход на его сторону и сам склонил бы чашу весов.

Элиза почувствовала, как в мгновение загорелись щёки и лоб. Почувствовала, что сейчас сгорит от стыда и обиды. Обиды на то, что Персиваль тотчас заподозрил заговор против самого себя. За то, что даже её родной муж её ни во что ни ставил. Считал пустым местом. Не достойным того, чтобы кто-то сделал ей хоть какое-то предложение.

— Но... — Она чувствовала, что тонет в этой обиде. Чувствовала, что обязана что-то возразить. Но сказанное Персивалем было таким складным, таким безжалостно логичным, что она только промямлила: — Я всего лишь хотела помочь городу...

— А мы разве недостаточно помогаем? — отмахнулся Перси. — Мой отец отдал жизнь, защищая Иль’Пхор. Я отдал всего себя флоту. Мы жертвуем деньги, поддерживая больницы и школы. Храмы — в том числе и тот, где Эллиот читает свои проповеди. Жертвуем свои деньги, в отличии от него. На Иль’Луоне мне принадлежит три фабрики, и даже эту прибыль мы почти всю отдаём Олси. — Он вздохнул, примиряюще и в тоже время снисходительно. Продолжил, словно объясняя ребёнку прописную истину. — Эллиот — прогнивший интриган. Ему плевать на безопасность города. И он просто тебя использует.

У Элизы не было слов, чтобы возразить. Персиваль был прав — прав, как всегда. Всё, сказанное им, было истиной. Было воплощением честности и справедливости. Было именно тем, что ей следовало услышать.

И это совершенно не имело значения. Пора было наконец это признать.

Ей попросту было плевать на цели Эллиота. На цели Оливии. Было плевать даже на то, какой урок она преподаст сыну, хоть именно этим она оправдывала разговор.

Её муж был прав. Они действительно много делают для города. Всё то, что она днём прокручивала в своей голове. То, что на самом деле было полностью заслугой Персиваля. Её жизнь, её дом, её положение, даже её сад. Даже тот факт, что с ней вообще кто-то решился заговорить в храме — всего этого добился её муж. Даже Аллек, который так редко видел отца, вёл себя будто его копия. Словно сыну не досталась и капля её крови.

И она ненавидела всё это. Ненавидела свою беспомощность. Свою бесполезность. Свою ничтожность. И потому, в том числе, отослала сына с острова завтрашним рейсом. Чтобы избавиться от него. Освободиться. Вырваться из этой клетки.

Тому была причина, которую Элиза смогла осознать только теперь. Персиваль был прав — все заслуги действительно принадлежат ему. А что она из себя представляет? Что останется, если вдруг она... Если случится так, что однажды она исчезнет? Умрёт и превратится в ничто, не оставив и следа.

Поэтому она зацепилась за предложение Оливии. Не ради неё, не ради Эллиота, не ради Аллека. Не ради людей Иль’Пхора. Ради себя самой. Чтобы наконец хоть что-то сделать. Что-то после себя оставить. Что-то, чем можно было бы гордиться.

Вот только... Она снова струсила. Решила пойти по простому пути. Решила опять обратиться за помощью к Персивалю, чтобы он сделал за неё всю трудную часть. Он встретится с генералом, пообщается с Эллиотом, найдёт какое-то решение, как находил всегда, а она — получит от людей благодарность. Сможет горделиво выхаживать по храму, чувствуя себя спасительницей острова. Как делала все годы до этого.

Персиваль был прав. Таков был план Эллиота. Таков был её план. Таков был её ответ Иль’Пхору, который неожиданно дал ей возможность. Возможность измениться. Возможность заслужить... спасение. И Элизе стоило вновь отправиться в храм, чтобы извиниться перед ним за то, что она едва эту возможность не упустила.

— Прости... — прошептала Элиза едва слышно. Поняла, что обращается не к Иль’Пхору, а к мужу, которым едва не воспользовались из-за неё. Едва не воспользовалась она сама. Извинилась за то, как долго планировала этот разговор. За этот ужин, который сама готовила, чтобы его задобрить. И поняла, что этого недостаточно. — Прости, Перси.

Это было совсем другое извинение. Не за то, что было сделано. А за то, что она собиралась делать дальше. Поняла, что ей не нужно его одобрение. Не нужна его помощь и защита. И окончательно решила, что завтра утром снова отправится в храм. Встретится с Летицией и предложит ей свою помощь. И сделает всё, что от неё потребуется. Она, а не Перси.

И в этот момент Персиваль произнёс:

— Я... Ты тоже меня прости. Прости, ведь даже если бы я хотел... Я не смогу помочь с генералом...

Голос его был каким-то загробным, и Элиза буквально почувствовала его боль. Подняла глаза, и Персиваль окончил фразу:

— Дело не только в Эллиоте. Я... — Он сглотнул. Похоже, собираясь с духом. Элиза не могла сказать точно, ведь ещё ни разу не видела мужа испуганным. — Сегодня... Сегодня меня отстранили от службы.