Танец маленьких искр. Антре. Том 1

Глава 13. Шаг к новой жизни

Персиваль проснулся от криков и звона стали. Резко подскочил на месте, отгоняя от себя отрывистый, рубленный, беспокойный сон.

Он был у себя дома. В гостевой кровати на первом этаже, накрытый гостевым же одеялом, которое теперь полностью пропиталось его потом. Одежды он не снимал, плечи до сих пор сжимал мундир с капитанской нашивкой. Он вообще не помнил, как добрался до дома. Выйдя из порта, заглянул в бар, провёл там не больше часа и ушёл, совершенно не ощущая себя пьяным.

Но, пожалуй, удивляться было нечему.

Вчера он дал слабину. Сдался под натиском зверя. Оправдываясь, что это может стать последней возможностью выпустить его наружу. Оправдываясь, как любой алкоголик оправдывается, когда тянется к недопитой кружке.

Это было недопустимо. Он не раз клялся себе, что не сделает этого на Иль’Пхоре. Не сделает этого дома, перед семьёй. И теперь... Возможно, больше ему и не придётся. Никогда.

Он взглянул на свои руки. Костяшки пальцев приятно покалывало. На них были болячки с уже подсохшей кровью, которые треснули от того, как Персиваль сжал кулаки. И он сжал их ещё сильнее, глядя, как несколько маленьких красных капель появились под раной. В этом не было удовольствия. Только боль. Заслуженная и справедливая. Разве что, недостаточно сильная.

Наконец он отбросил одеяло, поднялся, держась за изголовье кровати. Нашёл ботинки — хотя бы их он снял, или это сделал кто-то за него. Зашнуровал их и вышел во двор.

Звуки боя здесь звучали отчётливее. Он мог различить голос инструктора Фредерика Аулица, отдававшего короткие команды.

— Встать. Стойка. Выпад. Блок.

После каждого лающего вскрика слышалось движение нескольких десятков юношей, звон турнирных, не заточенных мечей. Натужные вздохи, приглушённая возня. А затем команды повторялись снова.

Персиваль медленно пошёл по тропинке. Не то чтобы ему хотелось смущать учеников во время тренировки. Его тянули звуки боя. Каждым металлическим позвякиванием всё отчётливее давали понять: вчерашнее отстранение произошло на самом деле. Это не дурной сон. Персиваль больше не солдат. Каким бы ни было его дальнейшее будущее — он должен был принять его. Осознать в полной мере. Смириться с ним. Это станет его первым шагом. Шагом к новой, нормальной жизни.

Он свернул с главной дорожки, выложенной фигурным и очень аккуратным пазлом из мрамора. Побрёл по тропе. Здесь росли деревья, которые выращивала Элиза. Кажется, они называются Сейтайи. В своих рассказах она описывала размашистые деревья с могучими ветвями; говорила, что на её родном острове они достигали пятнадцати, а то и тридцати локтей. Однако самые высокие из тех, что росли в их саду, были лишь немного выше Персиваля, а ветви их жались к стволу и клонились к почве, из-за чего деревья походили на усталых солдат с опущенными головами.

Однако Элиза любила их и такими. Он не знал, почему, ведь деревья постоянно увядали, умирали, и доставляли ей только боль. С другой стороны — Элиза вышла за него замуж, а это объяснить Персивалю было ещё сложнее.

Снова свернув, Персиваль вышел к невысокой изгороди, за которой был вытоптанный и засыпанный песком пустырь тренировочной площадки по двадцать шагов в каждую сторону.

Ученики, старшему из которых было чуть меньше восемнадцати лет, тренировались парами. Капитан Фредерик и его помощник, молодой северянин Неровен Довенкольт, ходили между бойцами, изредка давая советы.

Персиваль увидел Аллека, и у него защемило сердце. Сейчас, с турнирным мечом, который с такого расстояния было невозможно отличить от боевого оружия, он едва узнавал сына. На нём был обтягивающий тренировочный комбинезон с вышитым на плече ястребом, хватающим грызуна — синий и самый яркий из всех.

Персиваль затаился, прячась (на сколько это было возможно) за одним из самых высоких деревьев с самыми размашистыми лапами ветвей. Мальчик двигался плавно, когда нужно резко распрямляясь, словно пружина. Его противник раз за разом едва успевал парировать его выпады, в то время, как сам Аллек, когда требовалось защищаться, отбивал атаки с безмятежной лёгкостью.

Упражнение повторялось и, если, когда Персиваль только подошёл, Аллек мог позволить себе небольшие помарки — плохо поставил опорную ногу в обороне в первый раз, не довёл удар в третий, — то теперь двигался почти идеально.

Вдруг, разворачиваясь, Аллек посмотрел прямо через зелёно-коричневую металлическую ограду и кустарник, высаженный вдоль неё. Сквозь слабые ветви Сейтайи — прямо на Персиваля. На лице сына расцвела улыбка гордости — похоже, он решил, что бывший капитан пришёл сюда ради него, а не потому что тосковал по дракам. Аллек отвернулся и с силой ударил — в последний момент слегка изменил траекторию выпада, направив меч чуть ниже, на неудобной высоте, — и его противник с трудом отбил удар, чуть не выронив своё оружие. Вскрикнул и принялся растирать запястье.

Аллек самодовольно ухмыльнулся и вновь искоса взглянул в сторону отца. Персиваль надеялся, что его лицо ничего не выражает — уж точно не хотел, чтобы сын заметил его гордость за использование столь подлого приёма. Гордость, которую против воли испытывал. Если подумать, сражение вообще не было местом для честных и порядочных людей.

Персиваль понимал сына. Он и сам из кожи вон лез, пытаясь впечатлить своего отца. Но тот никогда не показывал тёплых чувств. Лишь наседал, заставляя бесконечно тренироваться, надеясь заслужить от него похвалу или хотя бы удовлетворённый кивок. Персиваль никогда не перечил ему. Никогда не спорил. И уж точно никогда не посылал его к морским демонам, как всегда хотел. Нет. Вместо этого он просто подался на флот, ещё не закончив академию. Согласился на самый низкий офицерский чин и вступил в абордажный отряд. Лишь для того, чтобы быть от отца подальше.

Любил ли он своего отца? Нет, он уж точно не назвал бы эти чувства любовью. И всё же должен был признать, что именно вечная погоня за уважением старшего офицера (которым отец был для него в первую очередь) сделала его сильнее. Это, а ещё...

Тьма. Шершавая дверь чулана. Истошный, рвущийся из глотки крик. Красные огоньки глаз.

Персиваль вздрогнул и заморгал. Сердце быстро стучало. Он отогнал детское воспоминание, как делал постоянно — после смерти отца всё реже, и тем не менее.

Тренирующиеся ребята поменялись местами. Аллек отошёл немного в сторону, без сомнения для того, чтобы оказаться поближе к ограде. Сжал меч в правой руке, расставил ноги...

Персиваль вдруг понял, что стойка сына отличается от прочих. Аллек опустил клинок, завёл его за спину, предлагая противнику атаковать по, казалось, незащищённому телу. Персиваль знал, что именно за элемент теперь последует — сложный, но достаточно эффективный. И совершенно не тот, что заставлял их отрабатывать мистер Фредерик.

Он дёрнулся, чтобы что-то крикнуть сыну, хотя, как таковых слов ещё не придумал. А мистер Фредерик своим обычным лающим голосом отдал очередную команду.

— Выпад!

С небольшим промедлением противник Аллека занёс вверх руку с клинком. Он совершал привычное, если не сказать, правильное движение. Проблема была в том, что Фредерик отрабатывал отход в сторону после отражения верхнего выпада. Но Аллек не собирался его отбивать.

— Стой! — не выдержав, крикнул Персиваль, пусть, к своему стыду, и недостаточно громко, чтобы кто-то услышал. Скорее, прошептал под нос.

Тренировочный клинок опустился на сына. Аллек резко дёрнулся, ушёл в сторону. Развернулся в пируэте и хлестнул противника мечом в бедро. Тот вскрикнул — скорее от удивления, хоть и удар был неприятный — но не упал. Оскалился, как подобает настоящему солдату и, в попытке отомстить, махнул наотмашь, пытаясь достать до Аллека.

Сын, не переставая улыбаться, лишь немного вывернул запястье. Поймал оружие противника на небольшую гарду собственного тренировочного меча, а затем резко вывернул его, и меч противника вырвался из его рук. Он взмыл над площадкой, перелетел через ограду и врезался точно в соседнее с Персивалем дерево.

Персиваль обомлел. Посмотрел в сторону. Клинок вошёл в почву, срубив Сейтайу почти под основание. Дерево всё ещё держалось, цепляясь ветками за соседние. Однако ствол был перерублен, и Персиваль видел, как быстро сочится из него сок, не успевая впитываться во влажную почву, растекается струйками в сторону узкой тропинки. Будто кровь, вытекающая из перебитой трахеи.

— Ты! Да как ты!

Противник Аллека, вскрикнув, бросился на него с кулаками и повалил на песок площадки. Мальчики начала бороться, обменялись неловкими ударами и их быстро разняли. Лица каждого из них, независимо от количества полученных ударов, были красными и лучились улыбками.

Персиваль перешагнул через ограду. Фредерик только теперь заметил хозяина особняка, и его глаза испуганно округлились.

— Сэр, я не... Я не приказывал...

Персиваль поднял руку. Он чувствовал, как гнев переполняет его. Знал, что, когда такое случается, лучше идти куда-то подальше. Подальше от дома, подальше от звона мечей, пусть и тренировочных. И уж точно, подальше от собственной семьи.

Может быть, когда-нибудь он этому научится. В той новой жизни, куда собирается сделать шаг. Сразу после того, как разберётся с этой.

— Построиться! — с некоторым запозданием скомандовал опешивший и даже более красный, чем два дерущихся парня, Фредерик. — Отдать честь капитану!

Персиваль не стал поправлять его. Ему было приятно видеть, как все вытянулись по струнке — хоть и не встали ровной шеренгой, отчего лишь сильнее напомнили сад Элизы. В каком-то смысле перед ним был его сад. И практика показывала, что смерть вырастить, куда как проще, чем жизнь.

Обычно на второй день нахождения дома он уже полностью себя контролировал. Но сейчас всё было необычным — вернее, неправильным. Будто отстранение от службы нанесло ему рану, которая никак не хотела заживать. И эта рана болела, делая его нервным, испуганным. А ещё настолько злым, что злость бурлила в нём даже сейчас. Бурлила, готовая хлынуть через край.

Персиваль глубоко вдохнул и медленно выдохнул. Посмотрел, как жмутся друг к другу и отводят взгляды ученики. Каждый из них был сыном солдата — офицера. Других в эту академию не брали. И Персиваль невольно задумался, долго ли эта академия ещё просуществует? Долго ли старшие офицеры по старой памяти будут отдавать своих детей сюда на обучение. Долго ли продлится финансирование мэрии. До следующего Спуска? До конца этого? Или он не получит и следующей выплаты, а детей завтра не отпустят на занятия?

Одного глубокого вздоха не хватило, чтобы успокоиться. Так что он обратился к тому, что всегда помогало. К протоколу.

— Капитан Фредерик, — обратился он к инструктору. На сына он не смотрел. — Будьте добры, озвучьте суть задания, которое только что выполняли ваши подопечные.

Фредерик приосанился, наверняка радуясь вопросу, на который у него был заготовлен весьма конкретный ответ.

— Сегодня мы отрабатывали верхний блок и уход в сторону, сэр. Каждый ученик должен был принять меч на лезвие, сделать один шаг влево, опустив клинок врага к песку, а затем снова принять защитную стойку.

Персиваль медленно кивнул.

— Спасибо, сэр Фредерик. Не могли бы вы теперь озвучить, какой приём исполнила эта пара.

Фредерик поджал губы. Перед ним стояла сложная, как ему казалось, дилемма. Обвинить в невыполнении приказа сына хозяина этого училища — к тому же мальчика, который на удивление неплохо исполнил сложный элемент боя (скорее всего, практически без подготовки) — или самому нарушить его приказ.

— Финт с разворотом, сэр, — голос Фредерика надломился на этом «сэр». И капитан вновь густо залился краской, словно ребёнок.

Персиваль ещё раз кивнул. Взглянул на сына. Увидел то, что и боялся увидеть. Мальчик прямо-таки лучился от гордости. Вытянулся по струнке, выпятил вперёд грудь, задрал подбородок. Ни капли вины или стыда. Улыбки на его губах теперь тоже не было, однако весёлые и вызывающие искорки в глазах вполне себе её заменяли.

У Персиваля не было выбора. Впрочем, как всегда.

— Сэр Фредерик. Пожалуйста, озвучьте мне, какое наказание полагается за нарушение приказа старшего по званию.

Фредерик еле заметно вздрогнул. Покосился на своего помощника, будто в поисках поддержки, которую тот, конечно, не мог ему дать.

— Обычно, — сглотнул он. — Если тренировочный элемент выполнен не лучшим образом, я заставляю ученика сделать восемь кругов по площадке. Более серьёзные проступки требуют пятнадцать кругов.

— Я задал другой вопрос, сэр Фредерик, — Персиваль ощутил, как голос зазвенел сталью. Фредерик, судя по бледности, которая сменила красноту его щёк, тоже. — Меня не интересует ваш способ обучения тех, кто не может справиться с вашими упражнениями. Здесь не было места неумению или плохо отработанному приёму. Меня интересует наказание за непослушание.

— Сэр... Я и сержант Довенкольт... Нам не приходилось прибегать к такому наказанию.

— И всё же мне бы хотелось услышать то, что написано в уставе.

Фредерик взял долгую, в несколько вдохов, паузу. Вновь покосился на сержанта Довенкольта. На Аллека. Затем судорожно сдвинул брови в поисках какого-то решения, по всей видимости, чувствуя в случившемся свою вину. Наконец не нашёл его.

— Три удара плетью, сэр. И гауптвахта без еды от одних суток до трёх, — голос прозвучал надломлено и тихо. Совсем не похоже на лай, которым он отдавал приказы. И всё же он вновь уклонился от ответа.

— Пять ударов плетью, сэр Фредерик, если это могло стать причиной чьего бы то ни было ранения.

Повисла ещё одна долгая и тягучая пауза. А затем её прервал смех. Отсмеявшись, Аллек выступил вперёд.

— Сэр, — коротко кивнул он. — Раз уж речь идёт обо мне, я вынужден заметить, что я выполнил необходимый приём. Защитился от удара, и, если бы у противника оставался клинок, занял бы защитную стойку.

— Лишь его часть, — Персиваль не должен был вообще отвечать и вступать в спор, но не удержался.

— Я выбрал элемент, который лучше подходил к ситуации. К тому же, никому здесь не угрожала опасность — у нас пока даже нет настоящих мечей.

«Пока», вздрогнул Персиваль.

— Твой меч оказался в десятке шагах от площадки.

Аллек снова усмехнулся.

— Это не мой меч. Ты накажешь меня за то, что Джонатан не может крепко держать оружие?

Джонатан Бройс, противник Аллека, сдвинув брови, таращился себе под ноги. Персиваль знал его отца, да и сам Джонатан был отличным парнем. Не слишком талантливым, но отважным и старательным. Персиваль ни раз видел, как Джонатан проигрывал — и раз за разом поднимался, и пробовал вновь.

Персиваль шагнул в сторону Аллека. Его голова вдруг начала болеть, словно готова треснуть.

— Ты думаешь, это всё шутки? — практически прорычал бывший капитан. Сын даже не дрогнул.

— Я хочу быть лучше! — ответил он. — Хочу доказать, что я уже лучше!

«Хочу доказать, что готов остаться здесь, готов драться, готов воевать с Иль’Тартом». Справедливости ради, навыков Аллека было достаточно, чтобы не затеряться практически в любом абордажном отряде. От этой мысли Персиваля передёрнуло.

— Лучше? — фыркнул он. — Устраивая это неотработанное представление?

К удовольствию Перси, эта фраза заставила юношу поморщиться. Видимо, из всего сказанного его зацепило слово «неотработанное».

— Ты и впрямь надеялся кого-то этим впечатлить? Своим... — Персиваль попытался подобрать слово. — Танцем! Впечатлить тем, что проявил неуважение к своему сопернику. Помешал его тренировке и его развитию.

— Не моя проблема, что он...

— Замолчи, — прогремел Персиваль. — Ты нарушил приказ старшего по званию. Нарушил, решив, что лучше знаешь, что тебе следует сделать. Если так поступит хотя бы треть учеников — тренировка превратиться в вакханалию с кучей жертв. Что ты выкинешь в следующий раз, оправдываясь своими навыками? Принесёшь на площадку заточенный клинок?

Ноздри Аллека надувались и опускались. Вена на шее дёргалась — в точности, как бывало у самого Персиваля, когда он злился. Однако он не мог найти слова оправдания. А Персиваль лишь размышлял, почему так вцепился в это неисполнение сыном приказа. Почему так хочет наказать за невинную шалость. Уж не для того ли, чтобы в очередной раз попробовать доказать себе, что там — на корабле — у него не было другого выхода, кроме как подчиниться. Доказать, что он не виноват в собственном увольнении.

И вдруг он заметил одного из стражников — Митчела Ривза, — который быстрым шагом двигался от ворот, явно направляясь к Персивалю. Хорошо. Что бы он не собирался сказать, Персиваля устроит любой повод уйти с площадки.

— Пять плетей, — подытожил Персиваль. — В точности, как по уставу. Может быть, тогда ты научишься относиться к нему серьёзней.

Нижняя губа Аллека вздрогнула, и Персиваль увидел — он всегда сразу замечал это движение, — как рука, сжимающая тренировочный меч, немного поднялась вверх.

— Отчитываешь меня за представление, а сам устраиваешь и того лучше, да? — крикнул Аллек обиженным, совершенно детским, дрожащим голосом. — Тебе мало просто выгнать меня с острова, ты хочешь ещё и выставить меня посмешищем?

Фредерика и Аллека разделяло пять или шесть шагов, и именно это позволило сыну закончить предложение. Он собирался добавить что-то ещё, но Фредерик со всего размаху влепил ему пощёчину. Молча, ничего не сказав. И мальчик испуганно отшатнулся. Персивалю показалось, что, когда голова сына вздрогнула, на песок брызнули слёзы, но затем он поднял лицо, и глаза оставались сухими и холодными.

Мальчик вновь вытянулся по струнке.

— Рад выполнить любой приказ, сэр, — с вызовом он стукнул себя два раза в грудь и вскинул руку вверх, будто отмахиваясь от назойливого насекомого. Вполне можно было спутать этот жест с распространённым «провались в бездну». Персиваль предпочёл этого не заметить.

Он развернулся к стражнику.

У того в бегающем по площадке взгляде читалось удивление наполовину со страхом. Неужели все люди всегда обязаны были так смотреть на Персиваля? И неужели его отцу это нравилось, раз он так всех вымуштровал, включая своего сына? А главное, не делает ли и Персиваль тоже самое, ведь Митчел не служил почившему Болло старшему, а был взят на службу четыре или пять лет назад самим Персивалем.

— Сэр Ривз? Что-то случилось?

— Н-нет, сэр... То есть... — Он отвёл взгляд от площадки и от Аллека и только тогда смог вспомнить заготовленную фразу. — Сэр, возле ворот несколько человек из вашего... эм... из вашего абордажного отряда.

— Я сейчас подойду, сэр Ривз. Скажите им, чтобы они подождали несколько минут.

Митчел кивнул и поспешил удалиться, всё ещё косясь на площадку. Затем вдруг заметил срубленное под корень дерево и меч, всё ещё торчащий из вскопанной почвы. Замер на одно короткое мгновение, сглотнул, а затем поспешил к воротам.

Персиваль намеревался пойти за ним, но Фредерик тихо окликнул его.

— Капитан, сэр... — Он сделал шаг в сторону, как бы предлагая Персивалю отойти подальше от учеников.

— Я уже не капитан, сэр Фредерик. И мне нужно спешить.

— Простите мою бестактность, но я возненавижу себя, если не скажу этого. Мальчик просто выпустил пар — никто не пострадал.

— Я это знаю, — согласился Перси. Фредерик ещё секунду молчал, надеясь, что будет какое-то «но». Никакого «но» у Персиваля не было.

— Сэр, позволите мне быть откровенным?

— Ещё откровеннее, чем сейчас, сэр Фредерик?

— Я думаю, дело в его отъезде, а ещё... Я думаю, дело в вас.

«Во мне», поморщился Персиваль. О, конечно же он знал это. Дело определённо было именно в нём. Всегда должно было быть именно в нём.

— Я знаю и это, — согласился Персиваль. И в этот раз решил всё же добавить: — Фредерик, спасибо за твою честность. Я зря пришёл на тренировку и осознаю, что часть вины лежит на мне. И всё же не могу простить ему неповиновение.

В глазах Фредерика застыло непонимание. И впрямь... Почему он этого не может?

— Сэр, — предпринял новую попытку капитан. — Аллек через несколько часов отправляется на корабль. Уже завтра он начнёт тренировки в другой академии. Далеко от дома. С новыми ребятами. Не лучше ли будет, если...

Персиваль серьёзно посмотрел на Фредерика. Они оба знали, что значит этот взгляд. «Как я буду выглядеть, если позволю такое собственному сыну?». «И впрямь», — подумал Персиваль, — «Дело всегда должно быть во мне».

И всё же он надеялся, что мальчику это тоже пойдёт на пользу. Или он возненавидит отца. И это, вполне вероятно, будет не худшим, что с ним может случиться.

— Сэр, — отдал честь Фредерик и отступил назад, к ученикам.

— Сэр Фредерик, — была ещё одна тема, которая волновала Персиваля с тех пор, как он впервые взглянул на тренировочную площадку. — Поправьте, если ошибаюсь, но... Мне кажется, учеников сегодня меньше обычного.

Фредерик нахмурился. Хотя и не так сильно, как хмурился, когда речь шла о порке его ученика.

— Да, вы правы, сэр, — он бросил короткий взгляд себе через плечо. — Из тридцати восьми человек в этой группе и сорока двух в той, что занималась вчера, на площадку явилось чуть меньше сорока ребят. Если быть точнее, тридцать восемь.

— На сколько это... В порядке вещей?

Фредерик позволил себе секунду размышления.

— Перед каждым Спуском многие стараются увезти детей подальше, как сделала миссис Болло. Однако... У меня был список тех, кто планировал остаться — я специально попросил у родителей, когда Иль’Пхор начал снижаться.

— И сегодня часть из них отсутствовала, — закончил за него Персиваль. — Как вы думаете, Фредерик, что явилось причиной?

— Я... Внезапный выход Иль’Пхора из облаков мог спровоцировать кого-то ещё увезти семью.

Персиваль кивнул. Он ожидал услышать именно этот ответ. А что ещё Фредерик мог ему ответить? «Детей забрали из-за того, что владельца академии отстранили от службы, и вряд ли диплом об успешном окончании этого учебного заведения в следующем году будет стоить больше, чем куча дерьма?»

— Хорошо. Держите меня в курсе, — сказал Персиваль и кивнул инструктору. — Сэр Фредерик.

— Сэр, — подчинённый кивнул в ответ, правда его вариант более походил на поклон. Затем отступил обратно к ученикам, развернулся на месте и громко велел подопечным построиться в шеренгу.

Персиваль вернулся обратно на тропинку — незачем было мешать детям заниматься. Он уже достаточно испортил им утро.

Он направился к воротам, но из головы не выходила ситуация с сыном. Он повторял себе, что должен был преподать ему урок, но стоила ли истина, которую он извлечёт, такой жестокости? И не был ли это урок, подобный тем, что он преподал вчера вечером трём каким-то бедолагам, научив их не шататься ночью по порту. Или... В нём просто всё ещё кипела злость?

Наконец он решил, что поговорит с мальчиком, когда тренировка закончится. И, если сын извинится, отменит удары плетью. Аллек дал слабину. Но мог ли Персиваль винить его, после того, что сам вчера сделал? Поступок был куда как хуже неверного приёма на тренировке и сломанного дерева.

Он вдруг увидел в другой части сада Бриту Роджерс, служанку. Окликнул её.

Женщина обернулась, и лицо её исказилось привычным презрением. Она медленно поднялась, опираясь на раскладывающийся стул, который всегда носила с собой по двору, отряхнулась и медленно пошла навстречу Персивалю.

— Ваше превосходительство, — язвительно поприветствовала она Перси и одарила пристальным взглядом, сосредоточившись на его разбитых костяшках, помятой одежде, нескольких каплях крови, оставшихся на мундире. В общем, на всём том, что делало Персиваля собой.

— Брита, я хочу задать тебе один вопрос. Элиза, она... Видела, как я вчера вернулся домой?

Брита пожевала пухлые губы, явно размышляя, что ответить.

— Я решила, что будить её ради подобной встречи, было бы просто бесстыдно, — сказала она. — Я подумала, что она... Ещё успеет на вас насмотреться. Сэр.

Персиваль почувствовал, как у него стало немного теплее на сердце. Ему нравилась Брита. Нравилась её неуклонная ненависть к нему. Она словно была единственным человеком во всём городе — или в целом мире — которая всегда чувствовала тьму внутри него. Чувствовала и была готова дать отпор. Тем лучше, что такая женщина служила его жене.

— Хорошо, Брита. Ты свободна.

Она коротко кивнула и, не теряя ни секунды, поспешила прочь. Персиваль вновь окликнул её.

— Брита, ещё кое-что. Одно из растений повредили тренировочным мечом. Пожалуйста, посмотри. Если его ещё можно спасти, я буду тебе очень признателен. Если нет...

— Ничто не вырастет там, где постоянно машут мечами, — сказала она, не оборачиваясь. — По крайней мере, ничто хорошее.

Персиваль знал, что она выполнит его просьбу. Не ради него. Ради Элизы.

Удовлетворённый этим фактом, он направился к воротам.

Возле них его ждали два человека. Граф, который, судя по его расстёгнутым пуговицам мундира и смятому вороту рубашки, провёл вчерашний вечер не сильно лучше Персиваля. И Фарви, спокойно прислонившийся к стене подле калитки.

— Кэп! — произнёс Граф, махнув рукой в качестве приветствия. Привыкнет ли он когда-нибудь, что ему больше не отдают честь? — Тяжёлая ночка?

Персиваль осмотрел себя.

— Не хуже любой другой, — он не соврал. Ведь это была хорошая ночь.

— Ага, конечно, — Граф усмехнулся. А затем улыбка сразу сползла с его лица. — Болло, у меня к тебе дело. Как бы это сказать...

Граф вдруг осёкся, посмотрел себе под ноги, и Персиваль ощутил стыд. Весь вчерашний вечер и сегодняшнее утро, он думал только о самом себе. Но были и другие, кого он подвёл. У Графа, несмотря на прозвище, была большая семья, которая от него зависела. Фарви растил дочь. В отличии от Персиваля, у них не было другого средства к существованию.

— Дела в академии идут не лучшим образом, — сказал он. — Но у меня есть кое-какие сбережения. Могу одолжить на первое время, пока не встанешь на ноги.

Граф вновь усмехнулся. Ещё мрачнее, чем прежде.

— Тут какое дело, кэп...

— Мы уже встали на ноги, — перебил его Фарви и выпрямился. Серьёзно посмотрел на Персиваля. — Вернее, нам уже помогли встать.

Персиваль прищурился.

— Тебе небось и самому предлагали? — спросил Фарви. — Или мы пришли первыми?

— Предлагали что?

— Работу, что же ещё, — как бы невзначай дёрнул плечами Фарви. А вот Граф мялся, не находя себе места. Персиваль почувствовал какой-то странный холодок, прошедший между лопатками. — На острове есть организация, помогающая тем, кого турнули со службы. Может быть, ты слышал...

— Эллиот Виндр... — понял Перси.

— Эллиот Виндр, — согласился Фарви. Затем вздохнул, как будто ему и самому было неприятно. — Скажу, что платят так себе. И кораблей у этого хромого ублюдка дай бог найдётся парочка — а значит, без абордажей придётся обойтись. Но... У него есть местечко для тех, кто умеет держать в руках оружие.

Персиваль вдруг почувствовал, как его лицо скривилось. Только вчера он говорил, что Эллиот Виндр — подонок и лжец. Отговаривал свою жену иметь с ним дело. И в тот момент, он даже не думал, что сам мог бы на него работать.

— Мы собираем старую банду, кэп, — вставил Граф, видя его замешательство.

— Старую банду? — оскалился Перси, будто кто-то ткнул его в незажившую рану. — Мы не были бандой, Граф. Мы были солдатами. Подчинялись мэрии, генералу, королю. Мы сражались с врагом. Сражались за свои жизни и жизни наших близких. Сражались за свой остров.

Граф даже немного отступил от такого пыла. Фарви же стоял неподвижно.

— Остров больше не нуждается в наших услугах, разве нет? — пожал он плечами. — А мы... Что мы ещё умеем?

Персиваль вздрогнул. Это было... Сродни озарению. Остров больше в нём не нуждался. Флот больше в нём не нуждался. Персиваль твердил себе, что сможет смириться с этим увольнением. И это, возможно, даже было правдой. Вот только... Прямо сейчас до Персиваля наконец дошло, что за этим увольнением следует что-то ещё. Следующий день. А затем ещё один день. Та самая новая жизнь.

— Я...

Персиваль не знал, что собирается сказать. Перед глазами снова всплыло лицо Элизы. Как она радовалась его отстранению. Она всегда верила в лучшее. Верила в то, что он может быть хорошим человеком. Что он и есть хороший человек. И она помогала Персивалю в это верить. Верить, что всё им сделанное — необходимость. Верить, что он сражается во благо других. Ради какой-то великой цели. Но... В сущности, была ли ему какая-то разница, для чего драться?

Вдруг с дороги съехал экипаж, запряжённый двумя карусами. Он направился прямо к воротам. Полицейский экипаж с тремя красными полосками сбоку. Фарви и Граф отступили назад, будто какие-то разыскиваемые преступники. А Персиваль, наоборот, шагнул в его сторону.

Из экипажа вышло трое мужчин. Два полицейских в тёмных с красным мундирах, чистых, будто приготовленных к параду лакированных туфлях и с длинноствольными мушкетами за спиной. Третий носил синюю форму флота — цвета моря — а на плече у него красовались три скрещенные полоски. Младший лейтенант, скорее всего штатский, ни разу не выходивший хотя бы в разведывательный рейд, и всё же... Персивалю показалось, что, если мужчина подойдёт достаточно близко, он почувствует просоленный запах корабельных досок.

— Капитан Болло. — Один из мужчин в красном сделал шаг вперёд. Персиваль даже вздрогнул, когда тот произнёс его должность. И вновь не стал поправлять. — У меня приказ адмиралтейства проводить вас в штаб.

В груди вспыхнул огонёк любопытства. Или... надежды? Однако вид у солдат был весьма суровым, а руки они держали на рукоятях клинков.

«Трое», подсказал зверь — «Всего трое». Будто считая врагов. Измеряя свои силы. Размышляя, на кого напасть первым. Персиваль заставил себя отогнать эти мысли.

— Адмиралтейство могло бы ограничиться письмом или телефонным звонком, — сказал он. — Хорошо. Передайте командованию, что я прибуду через несколько часов, сэр...

— Капрал Туомас, капитан, — с нажимом сказал офицер. — И вы меня не поняли. Мне дали приказ сопроводить вас. И я буду признателен, если вы проследуете к экипажу.

Персиваль округлил глаза. А затем вдруг ощутил ледяное спокойствие. Какое бывало с ним перед боем. Он заметил, как нервно подрагивает губа у капрала. Как капрал раз за разом смотрит прямо на его разбитые в кровь костяшки пальцев. Как второй офицер в красном шагнул ближе и хрустнул шеей. Обратил внимание и на то, каким огромным был этот малый — судя по нашивкам младший сержант или вообще рядовой. Неужто и впрямь его взяли на случай, если Персиваль решит сопротивляться?

— Что происходит, капрал Туомас? — серьёзно спросил Персиваль, отступив на пол шага назад. Туда, где стояли Фарви и Граф. Возле ворот были двое стражников, и они тоже поняли этот недвусмысленный жест. Сняли ружья с ремешков, поставили на почву дулом и штыком вверх. — У меня есть незаконченные дела дома. И я не могу всё бросить, если вы не объясните причину.

Туомас прищурился, поиграл желваками, перекидывая взгляд между стражниками, Фарви и Графом. Потом внимательно посмотрел Персивалю в глаза, словно бросая вызов.

— Происходит то, — процедил он сквозь зубы, — что я получил приказ без отлагательств доставить вас в штаб, капитан. Приказ от самого генерала. И, если понадобится, я лично...

Человек в синем откашлялся и выступил чуть вперёд.

— Капитан Болло, — сказал мужчина с довольно приятным голосом и кустистыми усиками на подбородке и над верхней губой. Он слегка отстранил капрала Туомаса, а затем подошёл к Персивалю и доверительно положил ему руку на плечо. — Прошу, никому не нужны проблемы. И мы уж точно не хотим делать то, что намеревался произнести вслух капрал Туомас. Лично я с радостью поделился бы с вами делом, которое к вам есть у адмиралтейства, и, конечно же, с радостью дал бы вам время собраться и закончить дела. Тем не менее, нам действительно поручили доставить вас как можно быстрее. И я буду очень признателен, если мы все сможем выполнить то, что нам приказали. Как вам такая идея, капитан?

Он улыбался. И это была угроза. Куда менее прямая, чем в словах и действиях капрала Туомаса, но значительно более опасная. Слова этого человека означали ни что иное, как «нам очень не хочется убивать тебя, но именно это случится, если ты ослушаешься».

Все трое солдат выглядели так, будто приехали арестовать опасного преступника. Преступника, который вполне мог сопротивляться. А может быть... Может быть, всё так и было? Вчера он убил — или, как минимум, тяжело ранил — трёх человек. Они показались Персивалю обычными бандитами, и уж никак не солдатами, но разве всегда можно наверняка заметить разницу?

Всё утро он говорил себе, что сегодня начнёт новую жизнь. Но бывает ли вообще так, что сделанное тобой в жизни прошлой в один прекрасный день просто оставляет тебя в покое?

Однако прямо сейчас у него было преимущество. У него было больше людей. Были Фарви и Граф, которые, в случае неприятностей, помогут ему скрыться и спрятать семью — в этом он был уверен. И зверь неустанно шептал ему, что садиться в экипаж — ошибка. Шептал, что он больше не солдат. Что он не обязан слушать их приказы. Что больше не связан уставом и может делать всё, что захочет. Быть тем, кем захочет.

Например, отомстить за вчерашнее унижение.

И вдруг ворота раскрылись и оттуда, как ни в чём не бывало, вышел Аллек. Всё в том же синем тренировочном комбинезоне. Он улыбнулся стражникам и направился прямо к Персивалю. И Персиваль почувствовал, как все его сомнения, вся его злость начали затихать.

— Могу я... — Сказал он. — Могу я хотя бы поговорить с сыном?

— Конечно, — ещё шире улыбнулся ему мужчина в синем и отпустил плечо. — Уверен, у нас найдутся лишние пара минут.

Персиваль кивнул. Двинулся к Аллеку. Фарви перегородил ему путь.

— Ты и правда поедешь... с ними? — тихо спросил он, кивнув в сторону солдат. — Не знаю, что происходит, но это пахнет, как дерьмо.

— Поеду, — ответил Персиваль. Удивляясь, почему вообще собирался ослушаться с самого начала.

Фарви хмыкнул.

— Ну... Выбор за тобой, — он развернулся. — В случае чего, ты знаешь, где нас найти. Офицеры.

Он коротко кивнул солдатам и пошёл в сторону дороги. Граф поморщился, затем нерешительно поплёлся следом.

— Отец, ты уезжаешь? — спросил Аллек.

— Да. Меня прямо сейчас хотят видеть в штабе. Аллек, я...

— Конечно, — мальчик весело усмехнулся. — Государственные дела, я всё понимаю. Не переживай, я скажу маме.

— Сын... — В горле у Персиваля вдруг пересохло. — На счёт плетей, я...

— Ты был прав, — он вздохнул. — Прости, я повёл себя глупо. Повёл себя, как ребёнок.

Как ребёнок, которым и являлся. Или должен был являться. Если бы не война. Если бы не Персиваль.

— Фредерик до сих пор ищет плеть, — улыбнулся Аллек во весь рот. — Та ещё задачка, похоже. А может быть, он просто пытается найти причину, как улизнуть, кто его знает. Мне жаль... Жаль, что ты не сможешь отвезти меня в порт.

— Да, — Персиваль ощутил, как у него заболело в груди. Сердце, или то, что в этом месте у такого, как он. — Мне тоже жаль.

— Но ты ведь не виноват, — воодушевляюще сказал Аллек. И вновь тепло улыбнулся.

Персиваль почувствовал вставший ком в горле. Он был виноват. Хотя бы тем, что даже один вчерашний вечер не смог провести с сыном, променяв его на... На своего зверя. Никогда ещё ему так не хотелось обнять сына, как сейчас. Сказать ему, что он его любит. Никогда так не хотелось быть кем-то, кто может это сделать. Быть кем-то другим.

— Я... Мне пора идти...

— Отец, — Аллек вдруг стал серьёзным. — На самом деле я услышал, что ты уезжаешь, и... Я хотел сказать кое-что ещё. Думаю, мы уже не увидимся до моего возвращения.

— Скорее всего, — согласился Персиваль, косясь в сторону солдат.

— Большую часть времени здесь только я и мама. Так всегда было. У нас с ней отличная команда. И... Так как теперь с ней останешься ты... Обещай, что защитишь её.

— Я... — Персиваль опешил. — Я никогда не допустил бы...

— Просто пообещай, ладно?

Боги, это звучало так по-детски. Так глупо. Так наивно. И в тоже время, так искренне. Било в самую суть. Всё ведь и правда было так просто. Именно в этом был его долг. В этом и больше ни в чём.

— Я обещаю... — выдохнул он. Затем откашлялся, повторил снова: — Обещаю, Аллек.

Сын задорно кивнул и вновь улыбнулся.

— Отлично, — он хохотнул и почесал затылок. — Ну... Я должен идти. У меня есть ещё одно неоконченное дельце перед отлётом.

И не дождавшись ответа, Аллек убежал обратно к воротам. А Персиваль вздохнул. Похоже, от прошлой жизни у него тоже осталось неоконченное дельце.

Он расстегнул пуговицы мундира и снял его. Тот был слишком испачкан в грязи да и, если уж на то пошло, больше не соответствовал занимаемой (а вернее не занимаемой) им должности. Затем протянул его одному из двух оставшихся рядом стражников.

— Сэр Бланки, будьте любезны, отнесите мундир в дом и передайте прачке. Только не отдавайте его миссис Роджерс. Иначе она сделает из него куклу для втыкания иголок или что-то вроде. И передайте моему сыну, что...

Он вдруг осёкся. Что он собирался сказать? Он только что видел Аллека и должен был сделать всё сам. Отменить казнь, если собирался. Или сказать, что любит его. Но он не сделал ничего из этого. Какой же трусостью будет перекладывать это на постороннего человека?

— Сэр? — вежливо спросил Бланки, перекинув мундир через руку.

— Ничего, сэр Бланки. Просто не потеряйте мундир.

— Есть, сэр.

Проследив, как стражник ушёл в ворота особняка, а мистер Ривз, его напарник, занял место по середине дорожки, Персиваль ещё раз глубоко вздохнул, перевёл взгляд на гостей, которые, будет справедливо отметить, молча ждали его приготовления и не выражали никакого раздражения, и кивнул им.

— Я готов идти, судари.

— Прошу вас, капитан, сюда, — человек в форме флота вновь аккуратно дотронулся до его плеча и подтолкнул к экипажу. Вежливо, но настойчиво.

И Персивалю действительно почудилось, что он уловил едва заметный солоноватый запах моря.