Танец Клинков: Академия убийц

Глава 67: Шёпот из прошлого

Пробуждение было не возвращением к свету, а мучительным, медленным всплытием из вязкой, холодной глубины, где не было ни времени, ни пространства. Сначала вернулись звуки — тихий, едва слышный шёпот, напоминающий шорох сухих листьев на ветру, и далёкий, ритмичный стук капель воды о камень. Потом пришли запахи — резкий, медицинский аромат целебных трав, смешанный с затхлой сыростью подземелья и едва уловимым запахом озона, который всегда сопровождает магию исцеления.

Анна открыла глаза.

Потолок над ней был неровным, каменным, и по нему змеились трещины, похожие на старые, плохо зажившие шрамы. В тусклом, мерцающем свете магических кристаллов они казались живыми, пульсирующими в такт её собственной боли. Это был не лазарет в театре «Лунная маска», где она привыкла просыпаться под звуки утренней тренировки. Это было что-то другое, более древнее, скрытое глубоко под землёй, место, где время текло иначе.

Первым, кого она увидела, была Эллада. Девушка сидела рядом, сгорбившись в старом, потертом кресле, словно груз прожитых лет обрушился на неё за одну неделю. Её лицо, обычно сияющее внутренней силой, осунулось, под глазами залегли глубокие тени, похожие на синяки, а губы были искусаны в кровь. Но в самих глазах, когда они встретились с глазами Анны, вспыхнул огонёк облегчения — слабый, робкий, но живой.

— Ты вернулась, — прошептала Эллада. Её голос был тихим, надтреснутым, как у человека, который слишком долго кричал или слишком долго молчал.

Анна попыталась приподняться, но тело отказалось повиноваться. Руки были тяжёлыми, налитыми свинцом, словно не принадлежали ей. Но страшнее всего было то, что она чувствовала внутри. Там, где раньше бурлила энергия Потока, горячая и живая, теперь зияла пустота. Холодная, бездонная, пугающая дыра, в которую проваливались все её ощущения.

— Что… со мной? — слова царапали горло, словно битое стекло. Она едва узнала свой голос — хриплый, чужой.

Эллада подалась вперёд, и Анна увидела, как дрожат её руки.

— Ты сожгла себя, — ответила она, и в её голосе не было упрёка, только бесконечная, глубокая печаль. — «Танец безумия»… это не просто техника. Это сделка с дьяволом. Он питается не просто кровью, Анна. Он питается жизненной силой. Ты вычерпала себя до дна. Твои каналы магии выжжены, как земля после пожара.

Анна закрыла глаза, пытаясь осмыслить услышанное. Воспоминания о бойне в кабинете Громова ударили в неё, как физическая боль, пробивая ментальные барьеры. Алая пелена ярости, крики умирающих, запах крови и страха. И лицо Максима.

Она видела его так ясно, словно он стоял перед ней. Его последние секунды. Меч, пронзающий его грудь. Его руки, сжимающие лезвие, чтобы дать ей время. Его последний вздох, который был не криком боли, а мольбой о её спасении.

— Максим… — имя вырвалось с выдохом, полным невыносимой горечи.

Алексей, сидевший в тени у изголовья, вне зоны света кристаллов, подался вперёд. Анна не заметила его сразу — он словно слился с темнотой, став её частью. Его левая рука покоилась на перевязи, а лицо выглядело так, словно он постарел на десять лет за эти дни. Глубокие морщины залегли у рта, в глазах застыла тёмная, тяжёлая мука.

— Мы не смогли его забрать, — сказал он глухо, не глядя ей в глаза. — Прости. Мы были вынуждены… бежать.

Анна не ответила. Слёз не было. На месте горя, ярости и вины, которые должны были разрывать её на части, осталась только эта пугающая, звенящая пустота. Она чувствовала себя выпотрошенной куклой, пустой оболочкой, из которой вынули душу и забыли вложить обратно.

— Сколько я спала? — спросила она, глядя в потолок, где капля воды медленно формировалась на кончике сталактита.

— Неделю, — ответила Ирина, появляясь из темноты дальнего угла пещеры. Она хромала, тяжело опираясь на грубую деревянную трость, но её взгляд был таким же острым и внимательным, как и раньше. В нём читалась смесь беспокойства и той жёсткой решимости, которая всегда отличала её. — Мы думали, ты не очнёшься. Эллада вытащила тебя с того света, буквально сшила твою душу заново.

— Я жива, — констатировала Анна, медленно поднимая руку и разглядывая её. Бледная, почти прозрачная кожа, тонкие пальцы, едва затянувшийся шрам на ладони — след её безумия, её жертвы. — Но какой ценой?

— Ты слаба, — подтвердила Эллада, беря её руку в свои тёплые ладони. — Тебе потребуются месяцы, может быть, годы, чтобы восстановиться. И я не знаю… вернётся ли твоя сила полностью. Магия крови оставляет следы, которые не лечатся временем. Это шрамы на самой сути твоей магии.

Анна лежала, слушая ритмичный звук капающей воды. Кап. Кап. Кап. Как отсчёт времени, которого у них больше не было.

Слабая. Сломанная. Лишённая магии. Она должна была чувствовать отчаяние, панику, желание сдаться. Но вместо этого внутри неё, в этой пугающей пустоте, начало прорастать что-то другое. Странное, чужеродное, холодное знание.

В бреду, пока её тело боролось за жизнь, её разум блуждал по лабиринтам, которые не принадлежали ей. Дневник отца, который она читала перед тем, как использовать запретную технику, оказался не просто книгой с записями. Кровь, пролитая во время ритуала «Танца безумия», стала ключом к шифру, который она не могла разгадать годами. Она открыла дверь, которую Дмитрий Теневой запер много лет назад, спрятав за ней самое ценное — свою память.

— Я видела их, — прошептала Анна, и её голос, хоть и слабый, прозвучал в тишине пещеры как удар гонга.

— Кого? — не понял Алексей, нахмурившись.

— Громова. И Волконского. Я видела их сделку.

Она с усилием повернула голову, встречаясь взглядом с каждым из них. Сначала с Алексеем, потом с Элладой, потом с Ириной. Она хотела, чтобы они поняли: это не бред умирающего сознания.

— Это не был сон. Это была память отца. Он знал, что за ним придут. Он знал, что его могут убить. Он зашифровал свои воспоминания в дневнике, связав их с магией крови, чтобы только я — или кто-то из нашей крови — могла их найти. И я нашла.

Анна закрыла глаза, вызывая образ из глубины памяти. Он был ярким, чётким, лишённым той мутной дымки, которая обычно сопровождает сны.

Кабинет Громова, двадцать лет назад. Он выглядел иначе — меньше роскоши, больше книг. Громов был моложе, его волосы ещё не тронула седина, но в глазах уже горел тот же холодный, расчётливый огонь амбиций. И Волконский — высокомерный, уверенный в своей безнаказанности аристократ, презирающий Гильдии, но желающий использовать их силу.

— Громов сидел за столом, — начала рассказывать Анна, и перед её внутренним взором сцена разворачивалась заново. — Он сказал: «Я подставлю Теневого. Совет давно хочет избавиться от его независимой Гильдии. Они слишком много знают, слишком много видят. Я дам Совету повод, и они уничтожат его своими руками».

Алексей сжал кулак, его костяшки побелели.

— Волконский стоял у окна, — продолжила Анна. — Он спросил: «А если что-то пойдёт не так? Если ты решишь меня предать, когда получишь место Директора? Я знаю твои амбиции, Громов».

Анна сделала паузу, переводя дыхание. Говорить было трудно, каждое слово требовало усилий.

— И Громов рассмеялся. Это был смех человека, который уверен, что держит бога за бороду. Он открыл ящик стола и достал небольшой чёрный кристалл. Он положил его на стол, между собой и князем. Он сказал: «Не решу. Потому что весь наш разговор я записываю на этот кристалл. Моя страховка. Если со мной что-то случится, если ты попытаешься меня убрать, кристалл будет обнародован. И ты пойдёшь на дно вместе со мной. Я спрячу его там, где не найдёт никто, кроме меня».

В комнате повисла тишина. Плотная, осязаемая. Слышно было только дыхание людей и далёкий звук капающей воды.

— Кристалл, — медленно, словно пробуя слово на вкус, произнесла Ирина. — Запись их признания. Их голоса.

— Да, — Анна открыла глаза. В них, несмотря на слабость, загорелся холодный, жёсткий огонь. Огонь, который не грел, но освещал путь. — Охота за «Теневым протоколом» была ловушкой. Громов знал, что мы будем искать бумаги. Леонид вёл нас по ложному следу, чтобы заманить в кабинет. Но настоящее доказательство — это не бумага, которую можно сжечь. Это магический кристалл-рекордер. Личная страховка Громова, о которой не знал даже Леонид.

— Это меняет всё, — Алексей выпрямился, боль в руке, казалось, отступила на второй план перед лицом этой новости. — Если у нас будет эта запись… Это не косвенные улики. Это прямое признание.

— Мы сможем уничтожить их обоих, — закончила за него Ирина, и на её губах появилась злая, хищная улыбка. — Не физически. Политически. Мы уничтожим их репутацию, их власть, их жизнь. Они станут изгоями, за которыми будут охотиться все — и Совет, и Император.

Надежда, хрупкая и робкая, начала заполнять сырую пещеру, вытесняя запах отчаяния и лекарств. У них появилась цель. Не призрачная месть, которая привела их к катастрофе, а конкретный, чёткий план.

— Но где он может быть? — голос Эллады прозвучал отрезвляюще. — Громов параноик. Он не стал бы носить такую вещь в кармане или хранить в прикроватной тумбочке.

— В личном кабинете? — предположил Алексей, начав расхаживать по пещере. — Мы были там. Там было пусто, кроме засады.

— В особняке? — предложила Ирина. — Но там охраны больше, чем в императорском дворце. И он мог перепрятать его тысячу раз за двадцать лет.

— Нет, — Анна покачала головой. Движение вызвало вспышку головокружения, но она справилась с ним. — Это должен быть не просто сейф. Кристаллы-рекордеры такого типа… они старые. Технология двадцатилетней давности. Им нужна постоянная подпитка энергией Потока, иначе запись начнёт деградировать, искажаться и исчезнет через несколько лет. Он не может просто лежать в ящике.

Она посмотрела на Ирину.

— Ты разбираешься в магитехнологиях лучше нас всех. Где в Академии есть источник энергии, достаточно мощный и стабильный, чтобы питать кристалл десятилетиями, не вызывая подозрений, и при этом скрытый от посторонних глаз?

Ирина задумалась, покусывая губу. Её пальцы машинально перебирали бахрому на одеяле, взгляд устремился в пустоту, перебирая схемы и чертежи.

— Источник… — бормотала она. — Главный генератор? Нет, там слишком много техников, постоянные проверки. Лаборатории? Слишком нестабильный фон, эксперименты могут повредить запись. Нужен чистый, концентрированный поток, изолированный от общей сети…

В этот момент в дверях появился Семён. Старый маг, который всё это время был тенью, молчаливым помощником, держал в руках поднос с какими-то дымящимися настойками. Услышав последние слова, он застыл, словно наткнулся на невидимую стену. Его лицо, и без того бледное и изрезанное морщинами, стало цвета старого, выцветшего полотна. Поднос в его руках предательски звякнул.

— Я знаю такое место, — его голос дрогнул, сорвавшись на шёпот. — Одно-единственное во всём городе.

Все повернулись к нему. В глазах старика плескался страх — древний, глубоко укоренившийся страх человека, который знает слишком много секретов.

— Личная сокровищница Громова, — произнёс Семён, ставя поднос на стол с таким звоном, словно это был приговор судьи. — Она находится не в башне. Она под его кабинетом, в самом фундаменте Академии. Громов построил её на пересечении лей-линий древнего города, ещё до того, как стал Директором. Там энергия настолько плотная, что её можно резать ножом. Она питает защитные контуры Академии, но ядро… ядро принадлежит только ему.

— Сокровищница? — переспросил Алексей, щурясь. — Я слышал слухи, но думал, это байки для студентов. Легенда о золоте древних королей.

— Это не байки, — покачал головой Семён, и его седая борода затряслась. — Это реальность. Самое защищённое место после императорской казны. Там хранятся артефакты, конфискованные у «врагов системы», которые Громов решил оставить себе. Запрещённые книги, опасные реликвии. И, видимо, этот кристалл.

— Как туда попасть? — спросила Анна. Она попыталась сесть, упираясь локтями в матрас. Эллада хотела помочь, но Анна жестом остановила её. Ей нужно было почувствовать свою силу, пусть даже такую ничтожную.

Семён посмотрел на неё с жалостью, смешанной с ужасом.

— Туда нельзя попасть, девочка. Просто нельзя. Вход защищён замками, которые меняют код каждую минуту, синхронизируясь с биением сердца Громова. Стены экранированы от любой магии — ни телепортация, ни проход сквозь стены не сработают. А внутри… — он сглотнул. — Внутри стоит «Страж». Голем, созданный ещё до основания Империи. Механизм убийства, который не знает жалости, усталости или сомнений. Он убивает всё, что не имеет ауры Громова.

Он замолчал, обводя взглядом их израненную, побитую команду. Калеку, раненого, истощённую целительницу и лидера, потерявшего силу.

— Проникнуть туда… невозможно. Это самоубийство. Даже в лучшие времена, с полной силой, у вас был бы один шанс на миллион. Сейчас… у вас нет и этого.

Анна медленно, с трудом, но всё же села на кровати. Её голова кружилась, перед глазами плыли цветные пятна, руки дрожали от напряжения. Но она выпрямила спину. В этом движении была вся её суть — сломанная, но не согнувшаяся.

— Невозможно? — она горько усмехнулась, и эта улыбка была страшнее слёз. — Мы уже мертвы, Семён. Посмотри на нас. Максим мёртв. Мы все умерли в том кабинете неделю назад. То, что осталось… это просто призраки. Тени, у которых есть одно незаконченное дело.

Она посмотрела на своих друзей. На Алексея, потерявшего веру в семью и идеалы, ради которых жил. На Ирину, потерявшую дом и здоровье. На Элладу, потерявшую любовь всей своей жизни. В их глазах она видела отражение своей собственной пустоты. И ту же самую решимость заполнить её чем-то, что имеет смысл.

— Не для нас, — сказала Анна, и её голос окреп. — Для нас нет слова «невозможно». Есть только цена, которую мы готовы заплатить. Мы уже заплатили самую высокую цену. Нам больше нечего терять.

Она протянула руку в центр, ладонью вверх. Алексей, не раздумывая ни секунды, накрыл её своей здоровой рукой. Затем Ирина. Эллада, вытирая слёзы, положила свою ладонь. И, наконец, Семён, тяжело вздохнув, словно прощаясь с жизнью, положил свою морщинистую, сухую руку сверху.

— Мы достанем этот кристалл, — произнесла Анна, глядя каждому в глаза. — Мы проникнем в невозможное место. Мы пройдём мимо Стража. Мы взломаем коды. И пусть Громов молится своим богам, если они у него есть. Потому что мы идём за ним. И на этот раз мы не остановимся.

В полумраке пещеры, под землёй, где не было солнца, зажглась искра новой войны. Войны не за выживание, а за истину. И этот огонь уже ничто не могло погасить.