Танец Клинков: Академия убийц

Глава 2. Пробуждение в холодной тьме

Тьма.

Она была не черной, а серой. Густой, как кисель. Холодной.

Ощущение тела вернулось не сразу. Сначала появился звук.

Шум крови в ушах. Стук. Тук-тук. Тук-тук. Ритм аритмичный, сбивчивый. Сердце билось так, словно пыталось пробить грудную клетку изнутри.

Потом запах.

Сырость. Плесень. Гнилая солома. Запах немытого тела и застарелого страха. Запах, который впитывается в кожу и не смывается годами.

Потом тактильные ощущения.

Холод камня под щекой. Что-то острое впивается в бок. Солома. Липкая влага на лбу.

Анна попыталась сделать вдох.

Воздух вошел в легкие со свистом. Грудная клетка отозвалась тупой, ноющей болью. Не той, смертельной, разрывающей, которую она помнила секунду назад под тонной металла, а привычной болью сильного ушиба. Как после неудачного падения с поддержки.

«Я жива?»

Мысль была вялой, ленивой. Она плавала в голове, как рыба в мутной воде.

Анна открыла глаза.

Картинка была расфокусированной. Серый каменный потолок. Грубая кладка, швы забиты мхом. Паутина в углу, дрожащая от сквозняка. Решетка под самым потолком, сквозь которую пробивается тусклый, грязный свет.

Она попробовала пошевелиться.

Тело было чужим.

Это было первое, что она поняла четко. Профессионально.

Ее тело — тело балерины Анны Королёвой — было инструментом, настроенным годами тренировок. Она знала каждую мышцу, каждое натяжение, каждый миллиметр амплитуды. Она чувствовала свои суставы, как механик чувствует двигатель гоночного болида.

Это тело ощущалось иначе.

Легче. Меньше. Слабее.

Мышечный корсет отсутствовал. Позвоночник не держал вертикаль. Суставы болтались, как у шарнирной куклы. Координация была сбита — вестибулярный аппарат посылал ложные сигналы.

Анна с трудом села на жесткой койке. Голова закружилась, к горлу подкатила тошнота. Она сглотнула вязкую, металлическую на вкус слюну. Кровь. Она прикусила язык или губу.

Она посмотрела на свои руки.

Тонкие запястья. Кость узкая, хрупкая. Смуглая, грязная кожа. Обкусанные ногти с черной каймой. На костяшках — ссадины, свежие и старые, покрытые коркой.

На левом предплечье — шрам. Свежий, багровый. Круг, перечеркнутый крестом. Клеймо. Выжженное, а не порезанное. Кожа вокруг стянута, воспалена.

— Что за… — попыталась сказать она.

Голос был не ее. Чужой. Ломкий, хриплый, подростковый. Связки были короче, гортань уже.

В этот момент плотина в голове рухнула.

Это не было плавным возвращением памяти после амнезии, как показывают в кино. Это была Ddos-атака. Загрузка терабайтов данных в мозг, который не был готов к такому объему.

Чужая жизнь, чужой опыт, чужая личность врезались в сознание Анны Королевой, как встречный товарный поезд.

Имя: Анастасия Теневая.

Возраст: 14 лет.

Статус: Курсант низшего ранга. Дочь предателя.

Местонахождение: Северная Академия, карцер № 4.

Образы вспыхивали яркими, болезненными вспышками, выжигая сетчатку изнутри.

Холодный двор Академии. Дождь, превращающий песок в жижу. Инструктор в черном плаще бьет ее палкой по ногам. Удар. Боль. «Ниже, тварь! Ниже! Колени согни!»

Лицо отца. Строгое, уставшее, с ранней сединой на висках. Кабинет, заваленный картами. «Настя, помни: тень — это не отсутствие света. Тень — это убежище. Тень — это твой друг».

Плаха на площади. Толпа ревет, требуя крови. Отец на коленях. Его рубаха разорвана. Удар топора. Голова катится по деревянному помосту, оставляя красный след. Глаза открыты и смотрят прямо на нее.

Смех однокурсников. Столовая. Каша на лице. Плевок. «Предательница! Твой папаша продал нас! Сдохни!»

Анна схватилась за виски. Боль была адской. Череп раскалывался. Две личности пытались уместиться в одном мозгу, как две операционные системы на одном жестком диске. Конфликт файлов. Синий экран смерти.

Тридцатилетняя прима Большого театра, жесткая, циничная перфекционистка, знающая цену успеху.

И четырнадцатилетняя забитая девочка-изгой, потерявшая все, сломленная, запуганная.

— Тихо, — прошептала Анна. — Тихо.

Она использовала технику, которая спасала ее перед выходом на сцену, когда паника сжимала горло. Дыхание.

Вдох на четыре счета. Раз, два, три, четыре.

Задержка. Раз, два.

Выдох на четыре счета. Раз, два, три, четыре.

Кислород пошел в кровь. Пульс начал замедляться. Картинки перестали мелькать стробоскопом. Личность Анастасии отступила, свернулась испуганным клубком в глубине сознания, уступив место железной воле Анны Королевой.

— Анализ, — скомандовала она себе вслух. Голос дрожал, но слушался.

Я умерла в Москве. Тело уничтожено тонной металла. Это факт.

Я очнулась в другом мире, в другом теле. Это данность.

Я в тюрьме. Или в карцере учебного заведения, что здесь одно и то же.

Она встала. Ноги дрожали, колени подгибались, но держали. Прошла три шага до двери. Тяжелая, дубовая, обитая железом. Засов снаружи. Внизу — узкая щель для миски.

В углу стояло ведро с водой. Поверхность затянута пленкой пыли.

Анна подошла, опустилась на колени. Заглянула в воду.

Отражение подтвердило данные памяти.

Подросток. Черные волосы, стриженные кое-как, клочьями. Скулы обтянуты кожей — голод. Под глазами — черные круги. На губе — запекшаяся кровь. На шее — желтеющий синяк.

— Ну здравствуй, Анастасия, — сказала Анна отражению. — Выглядишь паршиво.

Она зачерпнула горсть воды, плеснула в лицо. Холод обжег кожу, привел в чувство.

Нужно проверить инструмент. В ее профессии тело — это все.

Она встала в центре камеры. Места мало, но для базового чекапа хватит.

Приседания.

Колени работают тихо, без хруста. Хрящи молодые, здоровые, не стертые годами прыжков. Это плюс. Огромный плюс.

Связки эластичные, мягкие.

Наклон.

Анна сложилась пополам. Ладони легко легли на пол, лоб коснулся коленей. Никакого напряжения в пояснице. Гибкость природная, феноменальная. Позвоночник подвижный, как у кошки. Плюс.

Сила.

Анна попробовала сжать кулак. Слабо. Хват неуверенный. Мышцы предплечья не прорисованы. Минус.

Выносливость.

После десятого приседания в быстром темпе сбилось дыхание. Сердце заколотилось. Жирный минус. Организм истощен стрессом и плохим питанием.

Тело было «сырым». Заготовка. Глина, из которой можно вылепить что угодно. Потенциал огромный, но база нулевая. Анастасия не тренировалась системно, она просто выживала. Ее движения были хаотичными, инстинктивными.

Но память Анастасии дала еще кое-что. То, чего не было в мире Анны.

Магия.

Анна сосредоточилась. Она закрыла глаза и начала искать ощущение, которое помнила Анастасия.

Тепло внизу живота. Вибрация в солнечном сплетении. Поток.

Оно было там. Слабое, задавленное страхом и психологическими блоками, но живое. Энергия, которая текла по невидимым каналам тела параллельно кровеносной системе.

«Тень».

Это была не магия огненных шаров или молний. Это была магия тела. Скрытность. Скорость. Обман зрения. Искажение восприятия.

Отец учил Анастасию основам.

«Почувствуй поток. Направь его в ноги — станешь тише ветра. Направь в руки — станешь тверже камня».

Анна усмехнулась.

В прошлой жизни она управляла своим телом на грани физических законов. Она создавала иллюзию полета, иллюзию невесомости без всякой магии. Только за счет биомеханики и адского труда.

Если добавить к её технике, к её знанию анатомии и векторов движения эту энергию…

— Мы еще потанцуем, — сказала она в пустоту.

Она начала разминку. Не ту, хаотичную, которую делала Анастасия, а свою, балетную.

Плие. Медленно, контролируя каждую фазу. Вниз — вдох, вверх — выдох.

Тандю. Вытянуть носок. Почувствовать натяжение от бедра до кончика пальца.

Ронд. Круг ногой. Разработка тазобедренного сустава.

Тело сопротивлялось. Мышцы не привыкли к такой статике. Они дрожали. Но Анна заставляла их работать. Дисциплина — это то, что отличает профессионала от любителя. Дисциплина важнее таланта.

Через десять минут она вспотела. Боль в ушибах притупилась, уступив место приятному жжению в работающих мышцах.

Она остановилась. Прислушалась.

За дверью послышались шаги.

Тяжелые. Уверенные. Стук кованых сапог по камню.

Лязгнул засов. Звук был громким, резким, как выстрел.

Дверь распахнулась.

Яркий свет из коридора резанул по глазам, привыкшим к полумраку. Анна сощурилась, но не отвернулась.

На пороге стоял мужчина. Огромный, квадратный. Плечи шириной с дверной проем. Кожаный фартук поверх серой робы. В руках — связка ключей, которой можно убить.

Надзиратель. Память подсказала кличку: Боров.

— Теневая! — рявкнул он. Голос гулкий, басовитый. — Выход с вещами! Карцер освободить! На построение!

Анна выпрямилась.

Она не сжалась, как сделала бы прежняя Анастасия. Она не втянула голову в плечи. Она расправила плечи. Подняла подбородок. Выстроила вертикаль. Позиция готовности.

Взгляд Борова изменился. На долю секунды в его маленьких, заплывших жиром глазках мелькнуло удивление. Он ожидал увидеть сломленного ребенка, кусок мяса. Он увидел спокойный, оценивающий взгляд взрослого человека. Взгляд, который не просил пощады.

— Чего встала? — буркнул он уже менее уверенно, но все так же грубо. — Оглохла? Бегом!

Анна не побежала. Она пошла.

Спокойным, размеренным шагом. Спина прямая. Взгляд вперед.

Она шагнула за порог.

Холодный камень коридора обжег босые ноги. Воздух пах нечистотами и дешевой едой.

Игра началась. Ставки в этой игре — жизнь. Правил нет. Судьи куплены.

Но Анна Королёва умела играть на чужом поле. Она выжила в Большом театре. Она выживет и в Академии убийц.

Потому что здесь, в этом мире, ее искусство — искусство идеального владения телом — было не просто развлечением для богатых.

Оно было оружием.

И она собиралась заточить это оружие до бритвенной остроты.