Старая сказка про принцессу

глава 12

Глава 12

Почему нельзя обижать магов.

Городской голова и глава стражи Жабьего Рова неплохо провели время вчера, и плохо его провели с утра, загоняв бедных целителей, но добившись в итоге от них того, что головная боль исчезла. Совсем плохо это время для обоих начало проходить, когда они рискнули покинуть кабинет главы, в котором лечились утром и хорошо проводили время в компании ветреных барышень вечером. Кроме барышень там, конечно, были и другие мужчины, и в целом ничем таким уж предосудительным они там не занимались. Всего лишь играли в карты. А барышни были нужны сугубо для украшения вечера.

Что жены обоих благородных мужей отказывались понимать. И из-за чего встречали едва избавившихся от головной боли мужей сидя на скамейке для просителей с таким видом, словно мужья их выгнали из дому в чем были, еще и пнули напоследок. И если с женой городского головы что-то такое можно было проделать, если забыть о ее батюшке-купце, которому несчастный зять был должен столько, что не смел на благоверную даже голос поднять, то супругу главы стражи боялись даже каторжники. Особенно когда она упирала руки в бока, выставляла вперед челюсть и грозно сводила брови вместе. А потом еще и тяжеловесно ступала, будя в бедных мужиках смутные воспоминания об обезумевших быках, а у кое-кого и о драконах.

Одеты обе дамы были в розовые платья с воздушными кружевами, нашитыми густо и богато. Тоненькой жене городского головы оно даже на удивление шло, а вот жену главы стражи делало похожей на бегемота в облаке. И пугала она из-за этого даже больше.

Собутыльники, узрев жен, сразу поняли, что зря вышли. Да и то, что начавшийся столь плохо день хорошо не закончится, тоже поняли. Но отступать было уже поздно. Позорного бегства обратно в кабинет, жены точно бы не простили.

Выслушав от благородных дам все, что они о них думали, несчастные мужья совсем приуныли, а потом и вовсе сбежали. Якобы по делам. В тюрьму. Она им показалась самым надежным местом для того, чтобы спрятаться.

Как потом оказалось, они на ее счет очень сильно ошибались.

— Ну как у нас дела? — с наигранной бодростью спросил глава стражи, заходя в башню на холме.

Стражники, резавшиеся в карты за расшатанным столом, быстренько это дело свернули, переглянулись, а потом один почему-то побледнел, а второй попытался бочком проскользнуть в дверцу, ведущую к камерам. И если бы главный стражник пришел один, у него это бы вполне получилось, но маневры заметил городской голова и громко удивился.

Стражник тут же вернулся на место и стал излишне широко улыбаться, почему-то забыв поприветствовать начальство по всей форме. А его справившийся с распихиванием по карманам карт приятель стал еще бледнее.

— Так... — мрачно произнес главный стражник и почесал затылок. — Что вы здесь без меня сотворили? Опять какого-то купчишку закрыли, чтобы другой купчишка его обогнал и первым доехал до ярмарки в Пятилистнике?

Стражники замотали головами. Переглянулись. Печально вздохнули. А потом тот, что был побледнее начал каяться, не дожидаясь, чтобы начальство само пошло и посмотрело на пополнение в камерах.

— Маги, — сказал он печально. — Там, откуда они выходят вялыми и тихими.

— Буйствовали в кабаке? — заинтересовался голова, знавший о камере, умеющей усмирять буйных магов.

Вообще, бросать магов в ту камеру официально было запрещено. Десяток лет назад там кто-то взял и помер, хорошо хоть болото было рядом и этот факт удалось скрыть. Пару лет спустя кто-то из усмиренных додумался, что неспроста это и пожаловался на тюрьму. Но там повезло и камера своей магической сути почему-то не проявила. Вот после этого пользоваться ней стали осторожно, только если маги совсем уж наглели. И по одному никого там не закрывали. Компаниями маги там не помирали, хотя иногда приходилось их отправлять к лекарям. И в целом камера была штукой полезной. Однажды благодаря ей даже наглый мальчишка не успел вовремя доехать до душеприказчика и наследство получил его брат, хорошо за это заплативший. Вот только пользоваться этой камерой без высочайшего разрешения начальства простые стражники не имели права. Поэтому и перепугались.

— И кого же вы там закрыли? — полюбопытствовал голова.

Стражники переглянулись, посмотрели на начальство и получив его кивок, поспешили удовлетворить любопытство главного человека в городе. Имен они узнать не догадались, поэтому первым делом просто вывали на стол вещи арестованных.

Голова к столу подошел. С интересом поворошил вещи, а потом, некрасиво приоткрыв рот, уставился на меч.

— Быть не может, — с ужасом прошептал он, осторожно взял меч за ножны и, не рискуя его вытаскивать, долго рассматривал рукоять. Словно там могло что-то измениться. Герб, вплетенный в кленовые ветви, поплыть и пропасть. Или ворон куда-то деться. — Не может быть.

Главный стражник с интересом подошел поближе.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

А голова наконец опомнился, злобно вытаращился на стражников и заорал:

— Вы кого арестовали, идиоты!

— Он вашу дочь ограбил и… — залепетал один из стражников.

А второй видимо с перепугу выдал:

— Да откуда у бродяг столько денег?! Они еще и купцов щипали, точно вам говорю!

Городской голова щелкнул от неожиданности челюстью. Вытаращился еще больше и только приготовился заорать еще громче, как дверца, ведущая к камерам, с грохотом рухнула и оттуда вышло четыре белых призрака.

Бледный стражник от неожиданности по-бабьи завизжал и с места заскочил на стол, погремев нагрудным доспехом и мечом. Второй начал пятиться, сотворять охранные знаки, а потом и вовсе попытался спрятаться за начальство.

Один из призраков, видя подобное дело, громко заржал.

Второй проникновенно завыл и пообещал откусить кому-то голову.

Третий загадочно улыбался.

А четвертый и вовсе грохнул по столу чем-то похожим на медную тарелку, согнав оттуда стражника, мрачно на всех посмотрел и потребовал:

— Поставь меч, придурок!

Голова послушно уронил меч себе на ноги и отскочил от него, как от змеи.

Призрак хмыкнул, похлопал себя по рукаву, поняв в воздух тучку белой пыли и усмехнулся. Еще раз обвел всех мрачным взглядом и поинтересовался:

— Где мое кольцо?

А из-за его спины выглянул переставший смеяться призрак и проникновенно сказал:

— А ведь у вас проблемы. Большие.

И улыбнулся. Впечатлив свалившегося со стола стражника настолько, что он заорал что-то нечленораздельное и бросился на призраков с мечом. Правда, сразу же отлетел, наткнувшись на невидимую стену, и затих на полу.

Для жен, так и не сумевших втолковать мужьям, что вызывающе одетые, завитые и размалеванные, как фарфоровые куклы, девки были лишними во время карточной игры, день тоже продолжился плохо. Сначала эти дамы дружно всплакнули, потом сели в карету и поехали домой к жене городского головы. Они там намеревались пить сливовую настойку и заедать горе медовыми пряниками.

То, что не удастся в этом доме залечить душевные травмы они поняли даже не успев выйти из кареты. По двору, как оголтелые, носились служанки. Просто бегали. Словно им кто-то приказал именно этим заняться и не прекращать до самого обеда.

В доме кто-то надрывно орал. Причем голос был мало похож на человеческий.

Нянечка и дуэнья в одном лице старшей дочери городского головы почему-то сидела на ступенях и рыдала. А за ее спиной была распахнутая дверь, за которой валялся перевернутый стол.

— Нас ограбили, — поняла хозяйка дома и картинно прижала ладони к сердцу.

— Ничего, мой гуляка разберется, — басовито пообещала гостья и первая вышла из кареты, помогла выбраться страдающей подруге и решительно поволокла ее к нянечке. Она выглядела самой вменяемой.

Как оказалось, вид этот был очень обманчив. Немолодая женщина сразу же стала цепляться за хозяйку, рыдать еще горше и лепетать какой-то бред о кольцовом проклятье и увядшей красоте былиночки.

Довольно быстро устав слушать эту полоумную, решительная жена главы стражи схватила подругу за руку и практически поволокла туда, где кто-то продолжал реветь и завывать. Пугливая хозяйка дома тряслась и никуда идти не хотела. Она бы лучше осталась нянечку утешить. Но ее никто слушать не стал.

А оказавшись на втором этаже обе дамы как-то сразу поняли, что за былиночка и что за красота там увяла. Потому что прямо посреди коридора сидела та самая старшенькая дочь, чья нянька и дуэнья столь неожиданно спятила. Она была одета в платье с вышивкой серебром на лифе, за которую добрый дедушка заплатил столько, что и сказать страшно. Платье и без вышивки было красивое, темно-зеленое, шелковое, но вышивка его делала совершенным. По мнению как дедушки, так и внучки, хотя с ними многие могли и не согласиться.

Оказалось, вытье и рев были всего лишь плачем этой невинной девы. А рыдала она потому, что как только надела на пальчик изумительно подходящее к платью колечко, так враз практически облысела из-за вспыхнувшего на голове огня. Лицо покрылось красными пятнами, стало шелушиться и чесаться, а потом еще и опухло. И, кажется, еще и нос удлинился. И пальцы стали похожи на сардельки. И изящные лодыжки превратились в колоды. И…

В общем, метафоры с девушкой произошли такие, что родная мать только по платью сначала и узнала. Да еще и нежный голосок вдруг превратился в какое-то кваканье.

— Так… — решительная жена главы стражи уперла руки в бока и грозно спросила: — Кольцо ты где взяла, овца?

Она была уверена, что подбросила какая-то подружка. А оказалось, втершийся в доверие маг подсунул. В обмен на то, что добрая и прекрасная дева уговорит папеньку выпустить этого мага из тюрьмы.

И дамам как-то не пришло в головы спросить, что нежная дева забыла в той тюрьме. Впрочем, остаться дома они ей тоже не разрешили, схватили за обе руки и потащили за собой, пылая праведным гневом и мечтая спалить к болотным жабам тюрьму вместе с магом и родными муженьками, допустившими такое непотребство и не рассмотревшими вовремя тьмапоклонника.

Дева не прекратила рыдать даже в карете, привлекая завываниями и ревом нездоровый интерес прохожих. Кто-то даже решил, что вконец обезумевшие первые дамы города катали там медведя. Циркового. Которого для них мужья отобрали у хозяев, утопив весь остальной цирк в болоте. Не успела карета доехать до тюрьмы, как эта светлая мысль обросла страшными подробностями и пошла гулять по городу, то предрекая чью-то страшную месть, то обещая конец света, то коллективное потопление в болоте.

А уж когда зеленщица, как раз идущая к тюрьме, чтобы вызволить великовозрастного сына, подравшегося по пьяни с мясником, увидела, как нежную деву выпихивают из кареты, к слухам об утопленном цирке добавился еще и слух о начавшейся эпидемии.

Так что город был вполне готов к последующим событиям, реагировал на них бурно и со всем возможным рвением.

— Это произошло случайно и… — изо всех сил оправдывался городской голова перед Льеном.

Глава стражи старательно молчал. Еще и треснул по голове одного из подчиненных, которому почему-то стало интересно зачем сын целого кор-графа вырядился бродягой. Впрочем, от лекции про институт свободных магов беднягу это не спасло, да и остальным пришлось послушать. А потом маги еще и затеяли какой-то безумный разговор о сочетании плетений и усилении одних другими. И о том, почему сынок кор-графа предпочел эти сочетания испытывать подальше от людей. В итоге ненормальные маги еще и сговорились попробовать работать в группе и усиливать друг друга. А городскому голове персонально пообещали провести первое испытание этой групповой работы в его городе. После этого даже до стражников дошло насколько все серьезно. Увидели, что голова не очень-то и возражает, и наконец сообразили, которого именно кор-графа этот сын. И вспомнили на чьей земле стоит город и кто может как поднять налоги, так и взять и выстроить новую дорогу для купцов в обход города.

А еще Льен пообещал в крайнем случае взять и построить дорогу через болота до того места, где земляное масло добывают. Мол, есть с той стороны болота симпатичное село, в котором очень здорово умеют свадьбы гулять. Вот от того села дорога и начнется.

Впечатлив присутствующих планами, сын кор-графа решил вернуться к заданным ранее вопросам.

— Где мое кольцо? — мрачно вопрошал Льен, а остальные маги, видимо, вдоволь наговорившись, что-то писали в путевых блокнотах.

— Это все случайно, немедленно вернем… — отчаянно обещал голова, а стражники, понукаемые начальством, шустро ссыпали в мешочки серебряные монеты, радуясь, что не успели их потратить. А то пришлось бы свои отдавать.

— Отлично, — мрачно улыбался сынок кор-графа и нависнув над столом еще мрачнее спросил: — Откуда у вас эта дрянь?

И постучал медной тарелкой по столу. После того, как начальство и стражники некоторое время дружно потаращились на нее, как бараны на свежеокрашенные ворота, тяжко вздохнул и объяснил что это такое, попутно пообещав сообщить об этой занятной находке отцу, столичным хранителям магии, дознавателям, причем всем, кто захочет слушать, купцам и сопровождающим их магам. А там, может, еще и один из учителей найдет свободную минутку и напишет веселую песенку об этой тарелке, этом городе, этом голове и всех прочих. И песню подхватит народ. После чего городок Жабий Ров будет признан рассадником зла, и рано или поздно утоплен кем-то желающим славы тьмаборца и истинного героя.

Голову, да и главу стражи проняло и они уставились друг на друга пытаясь что-то вспомнить.

Один из стражников пробормотал, что, наверное, будет проще утопить в болоте самого кор-графского сынка, за что был тут же уволен и бит в лицо коллегами, которые в отличие от него отлично понимали, что после этого придется бежать куда-то далеко-далеко и быстро-быстро.

Впрочем, удар в лицо оказался чудодейственным. Стражник вспомнил мага, который несколько лет назад на спор делал камеру волшебной. По крайней мере об этом рассказывал один приятель, тот, который в том же году пропал в болоте по пьяни. Приятелю стражник тогда не очень поверил. Точнее, в то, что он мог поспорить с магом об этой ерунде вполне верил, а в то, что маг на самом деле что-то сделал — не очень. Чего только не сбрешешь, чтобы отпустили раньше срока. И камеру усмиряющую магов с тем спором не связал. Усмирять она стала только спустя год, приятель пропал в болоте раньше. И…

— Ты этого мага видел? — спросил кор-графский сын.

— Видел. Да пользы от моего видения. Этот маг уже два года в городе, как не появлялся. Может, даже больше, может, я просто до того не замечал, что больше не приходит.

— А до того часто приходил? — заинтересовался Дамир, почему-то нахмурившись.

— Каждый месяц почти, — сказал стражник.

Дамир и Льен дружно выругались. Все остальные удивленно на них посмотрели.

Стражнику за наблюдательность была возращена работа.

А кор-графский сын немного подумав, пробормотал:

— Наверняка копил и собирал. И вряд ли на что-то хорошее. На хорошее мы одному человеку вполне добровольно отдавали…

Городской голова открыл рот, чтобы начать беспокоиться о городе, и требовать спасти и защитить, вспомнив, что нападение — лучшая защита. Но, увы, не успел.

Дверь распахнули резко и без стука, едва не пришибив стражника с хорошей памятью, и в помещение ворвались две фурии, тащившие за собой отчаянно ревущего красномордого медведя.

Храбрые стражники дружно и без размышлений отскочили к стене и выставили перед собой все, что под руку попало. Один даже умудрился использовать в качестве щита городского голову. И именно в нос этого щита грозно уперся изящный женский пальчик.

— Ах ты мерзкий гусь! — заорала она так, что где-то за окном залаяла собака. — Тьмапоклонников вредящих нашей дочке привечаешь! Решил ее платье продать и долги раздать!

— Чем ей гуси не нравятся? — заинтересовался Ленц.

— А вот и мое кольцо вернулось, — удовлетворенно сказал Льен.

Грозная мамаша резво развернулась и попыталась ткнуть пальцем в его нос.

— Интересно, а закон, по которому за оскорбление действием отрубают руки, еще действует? — задал следующий вопрос любопытный Ленц.

— Действует, просто редко применяется, — ответил Дамир.

Медведь заревел еще отчаяннее и попытался вывалиться в дверь, чтобы сбежать. Но был бдительно пойман второй женщиной, схвачен за волосы и подтащен к Льену поближе.

— Смотри что ты сделал с этой овцой! — трубно заревела дама, а глава стражи зажмурился и попытался спрятаться под столом. — А ну возвращай все, как было, иначе лично в болоте утоплю!

— Кого? — полюбопытствовал Льен.

— Медведя, чтобы не мучился, — ответил Шелест, не отрываясь от писанины.

— Так это же овца, — напомнил Дамир.

— Ну так, превратилась овца в медведя, пастись теперь неудобно, мучается. А уж как бараны разбегаются, — невозмутимо объяснил Шелест.

Один из стражников придушено засмеялся, но на него, к счастью, никто не обратил внимания. Защитница овец выругалась так, что после этого никто бы не смог заподозрить ее в благородном происхождении, схватилась за тяжелый дубовый стул и грохнула им об стол. У стола подломились ножки и он с треском рухнул, маги едва успели схватить свои записи.

— Сейчас же расколдовывай, а не то…

И тут окно разлетелось мелкой пылью, а следом за ним стала осыпаться песком и стена. Бедная заколдованная овца от такого зрелища заскулила и забилась в угол. Стражники, вместе со своими щитами ловко поменяли позицию. А дамы застыли с приоткрытыми ртами, наверное, задумались о том, а стоит ли красота юной девы того, чтобы связываться с магами, которые так запросто каменные стены обрушивают.

Маги на стену смотрели с не меньшим интересом, на забыв, правда, растянуть щиты.

А перед тюрьмой верхом на старой лошади сидела еще одна юная дева и просто смотрела перед собой, лишь изредка шевеля пальцами. Капюшон она не снимала, из-под него только несколько белокурых прядей выпало и их шевелил ветер. И на лошади дева смотрелась очень представительно, даже сидевший на лавочке у караулки стражник не посмел подойти и спросить с какой целью сей всадник решил остановиться именно здесь.

А с дерева, по ту сторону от разросшейся свалки, на юную деву смотрел повелитель ежей. Узнать ее капюшон ему не помешал. И Ваня отлично понимал, что неспроста она там остановилась. Может брата желает освободить, а может и жениха. Но помочь ей следовало в любом случае. Потому что проще отбить девушку у жениха, чем потом вызволять из тюрьмы, причем, срочно, пока никто не обидел. Ване так казалось.

Поэтому он нахмурился и задумчиво посмотрел на воронью стаю, как раз поднявшуюся над невидимым с этого дерева то ли трупом, то ли просто порченым мясом.