Сирийский рубеж 4

Глава 5

Полёт по обратному маршруту показался мне длиннее обычного. Не сразу нам удалось найти разрывы в облачности, чтобы снизиться ближе к земле. Да и на подходе к Тифору руководитель полётами то и дело запрашивал нас об обстановке.

— 302-й, борт порядок?

— Подтвердил, — ответил я, выполняя снижение по спирали в найденный нами разрыв в слое облаков.

— А у 325-го? — продолжил опрос руководитель.

— 325-й, борт норма, — ответил мой ведомый Бородин, следовавший позади меня и тоже снижающийся к земле.

На этих вопросах «викторина» не закончилась.

— 302-й, подскажите погоду в районе работы.

— 7–10 баллов, низ 100–150, местами 200, верх 650–700 метров. Обледенение отсутствует, — доложил я доразведку погоды в районе Пальмиры.

Вертолёт медленно продолжал снижаться. Вибрация дискомфорт не доставляла, но спиной я ощущал, что вертолёт трясёт. Несущий винт работал без нареканий, а вот разница в оборотах двигателей была чуть больше допустимых 2%.

— Вилка в оборотах 3%. А сейчас 4%. Теперь снова 3%, — комментировал я происходящее по внутренней связи.

— Что может быть? — задал вопрос Заварзин.

— Возможно неисправность в системе регулирования оборотов несущего винта. На земле разберёмся, — ответил я, выравнивая вертолёт в 150 метрах от земли.

— Может сядем здесь? Кто его знает, что с двигателями, — предложил Максим.

— Можно. А работать, кто будет? Нас пока отсюда заберут, новый год настанет. А он уже скоро, — ответил я, вспомнив о том, какое сегодня число.

Максут согласился, слегка посмеявшись по внутренней связи. Ситуация совершенно не требовала таких решительных действий, как вынужденная посадка вне аэродрома.

Несколько минут спустя мы подошли к полосе базы Тифор. Посадку нам определили на рулёжную дорожку, чтобы не мешать очередной группе вылететь на задачу. Ещё одна пара Ми-24 в данную минуту вырулила на полосу и начала отрываться от бетонной поверхности.

— 328-й, 302-му, — запросил я ведущего пары.

— Ответил.

— Погоду слышали?

— Да. Учтём при… работе.

— Понял. До обратного, хорошей работы.

— Спасибо, 302-й.

Как по мне, то уже ощущается рутинная работа в Пальмире. Вся боевая деятельность эскадрильи теперь будет подчинена замыслу штурма города. Это уже видно и по быстрым передвижениям техников на стоянке.

— 302-й, посадка, — доложил я руководителю полётами, когда наш Ми-24 коснулся колёсами поверхности рулёжной дорожки.

— Вас понял. 302-й, вам срочно зайти на командный пункт, — довёл он до меня информацию.

— Понял.

В мыслях я уже морально был готов к тому, что сейчас мне там скажут. Мысли заместителя командира корпусом предсказать в точности трудно. Ничего хорошего не ожидаю, но и переживать не буду.

Совесть наша чиста, поскольку риск был оправдан.

Винты остановились. Я открыл дверь кабины, и тут же меня обдало прохладным воздухом, от которого слегка передёрнуло. Ещё и аромат на стоянке витал самый, что ни есть рабочий — керосин, выхлопные газы, смесь запахов от рабочих жидкостей и гарь, которую несло со стороны Пальмиры.

Я медленно отстегнулся, поправил жилет с запасными магазинами и начал вылезать из кабины. По пути захватил и талисман-игрушку, которую теперь постоянно таскаю с собой.

— Командир, как аппарат? — спросил у меня бортовой техник, протягивая журнал для росписи.

На Ми-24 в экипаже всё так же присутствует бортач, но на большинство вылетов его решено было не брать. Из соображений снижения потерь, в случае атаки по вертолёту.

Я убрал в карман игрушечного мышонка и взял протянутую мне шариковую ручку.

— Отлично. Вот только «вилка» вышла в оборотах перед посадкой. Посмотри, что там не так, — объяснил я, ставя «автограф» в журнале.

— Хорошо. Но тут не только двигатель смотреть нужно, — указал лейтенант на вертолёт.

Я оторвал взгляд от журнала и посмотрел, на что указывает бортовой техник. Дверь на вертолёте была сильно повреждена, на правой стороне несколько пробоин от крупнокалиберных пулемётов. Подняв голову вверх, я обнаружил, что и в пылезащитное устройство было несколько попаданий. Повреждение не существенное, но заметное.

— И в лопастях есть дырочки, — указал бортач.

— Издержки профессии. Через сколько борт будет в строю? — спросил я.

— Ну тут начать и закончить. Полтора-два часа, товарищ командир, — улыбнулся лейтенант.

— Тогда работайте. Да, и за матчасть спасибо. Не подвела, — пожал я руку бортовому технику.

— Она никогда не подводит.

Закончив разговор, я подошёл к передней кабине, где ещё сидел Заварзин. Он всё ещё сидел и не выходил из вертолёта.

— Чего сидишь, Максут? — спросил я.

— Да… это… уснул, короче, — ответил лейтенант и заспешил вылезти через открытый люк своей кабины.

Вижу, что в его движениях есть некая нервозность. То ли это от усталости, то ли от пережитого волнения во время полёта.

— Ну и как поспал?

— Ну, не спал я. Отойти не могу от вылета. В бою вроде всё контролировал, видел, наблюдал, докладывал…

— Ты хвалишься что ли? — улыбнулся я, перебив Заварзина, который начал разгонять скорость выдачи слов.

— Никак нет. Фух! Напряжение от боя никак не проходит, — ответил мой оператор, опуская голову.

Мне показалось, что он стыдится того, что ему было страшно в полёте. Ведь была пара моментов, когда нам пришлось пройти «по краю» — не поймать ракету, критическое попадание снарядов из ДШК или зенитной установки.

— Это всё нормально. Ты думаешь у меня не потеет в самых нескромных местах, когда в нас летит ракета ПЗРК?

— Мне почему-то кажется, что нет, — посмеялся Заварзин.

— Страх — это нормально. Волнение и напряжение тоже весьма частые «спутники» в бою. Главное, чтобы они не мешали соображать и дело делать. Так что выдыхай, Максут, — похлопал я парнишку по плечу.

Заварзин кивнул и пошёл вслед за мной в сторону здания высотного снаряжения. Но по его лицу было видно, что он задал ещё не все вопросы.

— Командир, а почему вы меня Максутом называете?

— Не нравится? — уточнил я.

— Да, нет! Прозвище звучное. Интересно, почему именно «Максут»?

Вот что ему ответить? Объективной причины нет, но прозвище прикольное.

— А почему бы и не «Максут»? — спросил я.

— Действительно. Максут, Максут… хорошо звучит, — обрадовался Заварзин.

Максим постепенно отошёл от напряжения, которое его захлестнуло во время полёта, и вновь вернулся в своё нормальное состояние.

— А про кино не хотите поговорить? Я много фильмов посмотрел. Хочу с Сирии видеомагнитофон привезти. Потом и кассеты можно будет достать…

До самого здания высотного снаряжения Максут делился со мной предпочтениями в кинематографе.

На подходе к «высотке», мы встретили экипаж Бородина и Чёрного, с которым выполняли поставленную задачу. И приказ тоже нарушили вместе.

— Командир, дальнейшие планы? — спросил у меня командир вертолёта.

— Отдыхаем. Новых задач не… — начал отвечать я, но тут же остановился.

Из здания высотного снаряжения, надевая на ходу «лифчики» и шлемы, выбежали два экипажа. Судя по скорости передвижения, торопились они знатно.

— Сан Саныч, опять на прикрытие. Минут 40 назад прилетели, и вот опять, — развёл руками один из командиров вертолёта.

— Что предлагаешь? Не лететь?

Ответ на мой вопрос был очевиден. Понятно, что это только начало дня, а уже начинают экипажи поднимать на повторные вылеты.

— Не лететь — слишком радикально. Просто решил вам пожаловаться. Разрешите идти на вылет? — улыбнулся парень.

— Давай. Хорошей работы, — махнул я ребятам.

После короткого разговора с остальными лётчиками я снял с себя снаряжение. Всё оставил в здании высотного снаряжения, и пошёл на командный пункт.

В зале боевого управления было напряжённо. Сирийцы толпились рядом с картой на большом столе и вслушивались в доклады, разносившиеся по залу из динамиков. Нервная атмосфера разбавлялась постоянными звонками на телефоны оперативного дежурного и его помощников.

Командующий операцией — генерал Махлуф, трубку из рук практически не выпускал. Он постоянно куда-то звонил и сообщал об изменении обстановки.

— Да. На востоке прошли вглубь города. По другим направлениям обстановка сложная. Так точно, — вытянулся генерал в струнку и повесил трубку.

В этот момент господин Аднан Махлуф увидел меня и приветливо кивнул.

— Это было благородно, майор, — подошёл ко мне сбоку один из сирийских полковников и пожал руку.

— В нарушение приказа? Сильно, господин Клюковкин, — поблагодарил меня ещё один офицер-сириец.

Через пять минут закончил объяснение задачи экипажам Ми-24 Каргин, который показывал моим лётчикам, куда они полетят сейчас.

— Профиль высот возьмёте у штурмана. В районе работы быть внимательнее и не геройствовать. Нанесли удар, и домой. Ясно? А вот и командир, — добавил Виктор Викторович, когда экипаж молча закивал.

Каргин подозвал меня и пожал руку. По выражению лица заместителя командира смешанного авиационного корпуса не скажешь, что он хочет меня разорвать за нарушение приказа.

— Задача следующая. Отдельные отряды боевиков прорываются через кольцо окружения и пытаются уйти в пустыню. Вот здесь прорыв, который следует купировать. Так что паре Ми-24 предлагается поддержать сирийцев с воздуха. Будет что сказать? — указал Виктор Викторович на те самые сады Пальмиры, где мы уже сегодня отработали.

Начало неплохое. Я быстро обрисовал ситуацию в районе работы. Указал точки, откуда по нам работали пулемёты и ПЗРК.

— Над городом без необходимости не летать. Мы ещё не знаем всех точек, откуда могут по нам работать, — объяснил я ребятам.

Информацию экипажи приняли и пошли на борт. Каргин смотрел вслед моим лётчикам, а потом резко повернулся ко мне.

— Отойдём, Сан Саныч, — сказал Виктор Викторович и показал мне на комнату, за своей спиной.

Похоже, разговор со мной Каргин оставил напоследок. Войдя в кабинет, заместитель командира корпуса попросил меня закрыть дверь.

— А теперь объясни мне, Саша, что это было над Пальмирой⁈ Ты совсем страх потерял⁈

Каргин моментально покраснел и затряс передо мной указательным пальцем.

— Виктор Викторович, я сделал то, что должен был сделать в тот момент. Я ведь не нарушил общий замысел не совсем удачной операции сирийцев, верно?

Полковник иронично усмехнулся, покачав головой.

— Ты нарушил приказ. В боевой обстановке. Подставил под удар своих подчинённых. А если бы их сбили, кто бы отвечал? Я уже не знаю, что от тебя и ожидать, — продолжал возмущаться Каргин.

— Никто и никого не подставлял. Мои экипажи были готовы добровольно выполнить задачу по прикрытию. И мы это сделали. А вы не хотите ли задать вопрос главкому сирийских ВВС, почему их экипажи даже не попытались помочь нам вытащить их соотечественников?

Тут Виктор Викторович вскипел окончательно. Он, словно рыба, начал подбирать слова, жадно хватая воздух ртом.

— Ты… ты… ты даже не осознаёшь, что ты нарушил приказ. Как бы ни было сирийцам тяжело в этих чёртовых садах, ты должен выполнять приказы. Почему ты такой непредсказуемый, Саша⁈

— То есть, их надо было там оставить и дать погибнуть?

— Если в этом был замысел, то да, — подошёл ко мне ближе Каргин.

— Потрясающе. И где же эти полководцы, что такие замыслы замышляют? В соседнем зале? Дайте я им выскажу, всё что о них думаю…

— Только попробуй, Клюковкин. Я тебя знаю. Ты уж точно выскажешь.

— Вот видите, насколько я предсказуемый.

Полковник выдохнул, поставил руки в бока и начал ходить по комнате. Видно, насколько сложно было Виктору Викторовичу избрать мне меру наказания.

— Значит, так. От полётов ты отстранён. Даже близко не подходи к вертолёту. Теперь ты направленец. Вечный направленец от нашего корпуса на командном пункте сирийской группировки.

— И кого мне куда направлять?

— Вот вертолёты и будешь направлять. Распределять экипажи по задачам и вообще вникать в суть управления подразделениями. И это приказ. Повторяю, приказ, — сделал Каргин акцент на крайнем слове.

— Есть, — выпрямился я.

На этом весь «нагоняй» от Каргина был закончен. Я вышел вслед за полковником из класса обратно в зал управления. Виктор Викторович показал мне, где моё рабочее место и телефоны, по которым будут звонить.

Как это ни странно, но находиться я теперь должен рядом с Каргиным. В роли его помощника.

— Принимаешь задачу. Передаёшь мне, а потом тут же звони в Хмеймим. Передавай им потребный наряд сил, средства поражения и так далее. Потом будешь принимать доклады — запуск, взлёт и посадку. Всё ясно? — объяснил мне Виктор Викторович совершенно простые истины.

Как по мне — Каргин просто взял и переложил часть своих функций на меня.

— Да. Можем работать, — ответил я и пошёл к сирийцам, стоявшим в дальнем углу.

Заместитель командира корпуса опять обалдел. Он думал, что я сейчас начну землю рыть во время дежурства на командном пункте. Но просто так нельзя начинать работу.

— Ты куда, Клюковкин? — удивился Каргин, поправляя воротник куртки комбинезона.

— Чай налью. Вы не хотите? — спросил я, но Виктор Викторович отказался.

Только я налил себе чай, как на командный пункт вбежал Батыров. Он был полностью экипирован и весьма запыхавшийся.

— Сан Саныч, хорошо что хоть ты свободен. Надо задачу получать, — отдышался Димон и подошёл ко мне.

— Да, конечно. Уже иду тебе выдать задачу.

Димон протёр глаза от неожиданности, как будто услышал от меня признание в каком-то преступлении.

— Ты издеваешься? Все улетели. На аэродроме только дежурная пара. Меня надо лететь прикрывать. Я за раненными и погибшими на северную окраину города. Давай собирайся.

— Да я не могу. Сейчас тебе назначу два экипажа. Я теперь направленец. У меня приказ, — акцентировал я внимание на последнем слове.

Батыров почесал макушки и понял, в чём тут дело.

— Виктор Викторович, от сирийцев пришла задача, а точнее просьба. Надо раненных эвакуировать и погибших с северной окраины. А меня прикрывать некому.

— Сан Саныч отстранён от полётов. Сейчас он тебе найдёт свободные экипажи, — ответил ему Каргин и уставился в таблицу у себя на столе.

Я склонился над списком и обнаружил, что единственные командиры вертолётов Ми-24, оставшиеся на данную минуту — я и мой ведомый Бородин.

— Ну тут ситуация безвыходная, Виктор Викторович, — показал я список.

Каргин тихо выругался, проверяя список. Потом позвонил в Хмеймим, в Хаму, в северные части Сирии, чтобы там найти вертолёты. Но эти аэродромы слишком далеко.

— Понял вас. Печально, — произнёс Каргин и повесил телефонную трубку.

Виктор Викторович посмотрел на меня и Батырова. Было видно, как ему тяжело признать тот факт, что отстранение от полётов нужно будет отложить.

— Ты чай ещё не начал пить? — спросил у меня Каргин.

— Нет. Даже подуть не успел, — ответил я.

— Выполняйте задачу, — махнул рукой Каргин.

Я поставил перед ним кружку чая, из которой тонкой струйкой поднимался дым.

Выполнение задачи растянулось до самой поздней ночи. В перерывах между вылетами я только и успевал давать указания своим лётчикам, когда они готовились к очередному вылету. Количество всех вылетов приближалось к пятидесяти за сутки. То есть, на каждый Ми-24 и Ми-8 пришлось около пяти вылетов. И это ещё сутки не закончились. Пока только подошёл к концу световой день.

Очередной заход на посадку в группе с Батыровым мы выполняли уже в тёмное время. Солнце скрылось за горизонтом, хотя у нас все сутки была плохая погода. Солнечный свет мы увидели, только поднявшись над облаками.

— 115-й, пропускаю вас, — произнёс я в эфир, отходя в сторону и позволяя Ми-8 Димона первым произвести посадку на стоянку.

— Спасибо, друг, — ответил мне Батыров, который продолжил снижаться уже чуть быстрее.

Тяжелее доли, чем та, что выпала Димону, представить трудно. Надо было видеть, с каким трудом Батыров выходил каждый раз из кабины, когда привозил с поля боя раненых и убитых.

Вот и сейчас ничего не поменялось. Мы с ведомым приземлись недалеко от вертолёта Димона, и видели всё своими глазами. Даже в свете фонарей можно было разглядеть, как из грузовой кабины выносят тела погибших, завёрнутые в брезенты, простыни, ковры и вообще во что угодно. Одно неизменно — кровь также проступает сквозь подобные «мешки».

— Выключаемся, — сказал я Максуту по внутренней связи, начав выключение двигателей.

Когда я подошёл к вертолёту Батырова, на Димоне лица не было. Запах, который исходит из грузовой кабины сложно с чем-то перепутать. Это и сожжённая плоть, и пороховые газы, и просто трупный запах.

И в этот момент к вертолёту подъехала пожарная машина. Один из тех случаев, когда не по прямому своему назначению сейчас будет использована вода в резервуаре «пожарки».

— Отвык я от таких полётов, Саш, — тихо сказал Димон, подойдя ко мне, чтобы не мешать бортовому технику.

Взяв пожарный рукав, бортач аккуратно начинает смывать вязкую тёмную кровь, оставшуюся на полу грузовой кабины. Причём и не определишь сейчас, чья она — раненных или погибших.

— Не всех забрали? — спросил я.

— Пока нет. Кто-то ещё в городе и их пока не вывезли, — ответил Димон.

В этот момент я повернул голову и заметил бегущего ко мне Могилкина. Петруччо был мной оставлен на командном пункте в помощь Каргину. Не чай подавать, а именно в помощь.

— Товарищ командир, на КП вызывают. Срочно, — позвал он меня.

Я ускорился вслед за Могилкиным, но это не потребовалось. Каргин сам вышел «из подземелья» с картой и остановился под светом фонаря.

— Сан Саныч, задача срочная. Остаток топлива сколько на борту у тебя?

— 1000. Чуть больше чем на час.

— Взлетайте парой. Курс на нефтяное месторождение Аш-Шаир. Цель в воздухе подскажем. Быстрее только!