Сирийский рубеж 4

Глава 16

Я вышел с Виктором Сергеевичем на улицу и сразу попал в водоворот военного городка. Хотя, слушая раздающиеся со всех сторон звуки дрелей, пил и ударов молотка и отборные словечки на русском можно не понять, что вокруг одни военнослужащие живут.

— Это мой! Это мой! Ну, куда ты ударил? — кричал мальчишка лет шести своему товарищу, чей удар откинул мяч в какую-то канаву.

— Э, нет! Я в «вонючку» не полезу, — сказал другой малец, боясь подойти к рукотворному озеру рядом с домами.

В первые минуты я этого водоёма не увидел. А сейчас не только узрел, но ещё и почувствовал его стойкое амбре.

Это была громадная лужа, заросшая всякой растительностью. Но далее эта сливная канава перетекала в болотистое озеро. Похоже, что все канализационные стоки собирались в одну трубу. Она же и «питала» зловонную канаву. А почва всё впитать не успевала.

— Как вы с этим озером тут живёте? — спросил я, стараясь не кривить лицом от ужасного запаха.

— Привыкли. Особо воняет тем, кто ближе к озерцу. Остальные дома, если ветер не в их направлении, то и не особо ощущают.

Пройдя чуть дальше, я услышал, как несколько человек общаются на неизвестном мне языке. Но он больно уж напоминал что-то славянское.

— Строители из Болгарии? — спросил я.

— Да. Кстати, именно из-за них разговорное название городку дали «шарик».

Матюшин объяснил, что это из-за словосочетания «болгарская фирма», которое на арабском звучит «шарика булгария».

Мы прошлись по бетонным дорожкам вдоль домов. В некоторых даже были нараспашку открыты двери и окна. И никто не переживал за незаконное проникновение.

А ещё на одном из домов огромный транспарант «Слава Советской армии и Военно-морскому флоту!». Видимо остался ещё после 23 Февраля. Рядом с другим Бараком пара детишек катались на небольшой тарзанке, прикреплённой к одной из веток дерева.

— Виктор Сергеевич, у нас на сегодня политзанятие. Присутствие всего личного состава обязательно, — подошёл к нам мужик с огромным сомбреро на голове, одетый в рубашку, шорты и тапки. Да и сам он выглядел как настоящий латинос — смуглый и с усами.

— Опять? Ты же проводил недавно?

— То было с участием женщин. Фактически заседание женсовета…

— Ладно, объявлю, — отмахнулся от этого «мексиканца» Матюшин.

В общем, чувствуется здесь уголок Советского Союза. Даже про собрания и занятия не забывают.

— Кстати, Саныч, а как там в Сирии вообще? Ходят слухи, что «второй Афган».

— Немного не так, но нам, лётчикам и техникам, особой разницы нет. Работы уйма.

Виктор Сергеевич кивнул и показал на вход в один из модулей. На большой красной табличке рядом с дверями было написано, что это штаб группы советских специалистов. Пока мы шли по узкому коридору, Матюшин рассказал, какие специалисты составляют основу в Ливии.

Оказывается, в Тобруке сформировали морской учебный центр. Теперь здесь советские специалисты преподают военное дело ливийцам. Несколько лётчиков проводят учебно-тренировочные полёты на спарках МиГ-23. Возможно, сейчас и мне могут поручить проводить обучение.

— Кстати, вам тоже предстоит учить ливийцев, — сказал Матюшин.

— Если ливийцы захотят, верно?

Виктор Сергеевич кивнул. Он знал, на что был направлен мой намёк. Как я помню, ливийцы — хорошие ученики, но только если они хотят. Иначе их не заставишь.

За разговором со старшим группы советских специалистов я и не заметил, как мы оказались рядом с дверью кабинета. На ней была табличка «Подполковник Матюшин В. С.».

Когда подполковник открыл дверь, я почувствовал стойкий запах тройного одеколона. Не думаю, что его Матюшин использует как освежитель воздуха. Сделав шаг в кабинет, я увидел на небольшом диване сидящего человека. Похоже, что именно от него исходил этот стойкий советский аромат.

Определить к какому виду вооружённых сил незнакомец имеет отношение, было невозможно, поскольку мужчина был одет в простую гражданскую одежду. А именно в строгий серый костюм. Ещё одна его отличительная черта — внимательный взгляд. Я сразу заметил, как этот человек «срисовал» все мои недостатки в одежде и отметил для себя каждое движение.

— Майор Клюковкин, знакомьтесь. Это…

— Александр, здравствуйте! — встал незнакомец и протянул руку мне. — Андрей Викторович Бурченко. В данный момент инженер испытательной группы на борту авианесущего крейсера «Леонид Брежнев».

— Очень приятно. Александр Александрович Клюковкин. В данный момент наёмный рабочий в Ливии, — ответил я, пожимая руку Бурченко.

Если передо мной обычный инженер, то я турецкий султан. И ведь не постеснялся так шифроваться работник КГБ.

— Интересно вы называете вашу… должность, — почесал Бурченко подбородок.

— Вы тоже. И чем же я понадобился инженеру-испытателю?

Андрей Викторович улыбнулся и показал на стул. Пока мы все рассаживались, Матюшин включил кондиционер, который моментально загудел.

Интерьер кабинета был простым, с присущими начальникам обязательными элементами. Вдоль стены слева мягкий диван, который в данный момент оккупировал Бурченко. На стене справа карта Ливии с нанесёнными местами расположения авиабаз и указанными типами авиационной техники, которые там базируются.

Что касается Средиземного моря, то и здесь были несколько пометок. В частности — зоны барражирования наших истребителей и маршруты полётов Як-44 — корабельного самолёта радиолокационного дозора и наведения.

И как же в кабинете без сейфа, большого стола, кондиционера и телевизора в углу. Кстати, это был самый настоящий JVC. Впечатляет.

— Может чай? — предложил Бурченко, и Матюшин уже потянулся к небольшому шкафчику с кружками.

Я посмотрел на Андрея Викторовича, а затем на Матюшина. А в чьём кабинете я нахожусь?

— Андрей Викторович, предлагаю обойтись без подогрева. Я несколько устал с дороги. Да и в принципе последние месяцы находился на войне. Без «вынимачки», так сказать. Давайте к делу.

Бурченко улыбнулся, откинулся назад и положил ногу на ногу.

— У вас нет случайно брата среди лётчиков-испытателей? Ну, там двоюродного или десятиюродного.

— Я — сирота, Андрей Викторович. Такой «инженер испытательной бригады» как вы, должны были знать.

— Просто у вас с одним из моих… нынешних коллег интересное сходство. Вы так же, как и он, невероятно проницательны. Ну, да ладно, — хлопнул по колену Бурченко, встал с дивана и подошёл к карте Ливии, висевшей за моей спиной.

Андрей Викторович прокашлялся, вытащил из кармана ручку и показал на карте район в Средиземном море.

Фактически это всё побережье от Тобрука до Бенгази.

— Это зона дежурства местного отряда ПСО. Проблема в том, что он не готов к этому дежурству. Напряжение на море возрастает, и сил, и средств корабельной группировки по поиску и спасанию не хватает. Самолётам приходится залетать дальше и на дольше, а спасать их некому.

— Да, это как раз то, что мне и было поручено — нести дежурство по ПСО.

— Верно. Ваша задача — восстановить, облетать вертолёты и обучить ливийцев полётам над морем. С этим у них проблемы. Недавно разбился Ми-14. Два молодых лётчика слишком поверили в свои силы. Вопросы?

Я задумался, а потом спокойно ответил Бурченко.

— Есть. Всего один и не к вам. Виктор Сергеевич, моя задача не меняется и не дополняется, верно? — уточнил я.

Теперь уже Матюшин задумался. По нашему заданию на командировку, я всё должен уточнять именно у него. Причём здесь Бурченко и чего он «выперся», мне неясно.

— Нет, ваша задача остаётся прежней. Пока что нужно восстановить вертолёты, а потом и обучить ливийцев. Насчёт дежурства будем решать потом.

— И учтите, Александр, что основная нагрузка дежурств должна лечь на плечи ливийцев. Не нужно быть везде и всюду. Вы меня услышали.

Я улыбнулся после такого предупреждения.

— Само собой. Только когда дежурить, право определять остаётся за мной. Или вы настолько доверяете ливийцам жизни наших лётчиков?

— Не настолько. Думаю, что мы на этом закончим.

Бурченко, попрощался с нами и вышел.

Как только он закрыл дверь, а в коридоре послышались удаляющиеся шаги, я продолжил.

— Я так и не понял смысл этого разговора.

— Не бери в голову. Этот Бурченко уже всех достал. У него и испытателей на борту «Леонида Брежнева» своя специфическая задача. Кстати, они периодически на берегу появляются. Может сможешь с ними пообщаться. Классные ребята, а старший группы у них совсем молодой парень, но его все уважают.

— И кто он?

— Вроде лётчик-испытатель из конструкторского бюро МиГ. Фамилия ещё такая патриотическая… да ладно, — отмахнулся Матюшин.

Чай с подполковником я всё же выпил. После направился в наш барак, где уже все легли отдыхать. Ливийское солнце заходило за горизонт, и я вышел на улицу, чтобы посидеть на лавке рядом с домом.

В городке были слышны различные голоса. Ощущение, будто я в коммунальной квартире.

— Это что за картошка⁈ Как так её можно чистить⁈ — доносился женский голос из соседнего дома.

— Я тебя, сволочь, запомнил. Да мне по хрен, что ты не знаешь русского. Ещё и братушка! — громко кричал мужик, выгоняя из дома болгарина.

И всё в этом роде. Как Вишенка на торте, поменявшийся запах. Рукотворным озером сейчас уже не пахло, но зато по городу ощущался запах браги.

— А говорят сухой закон, — сказал я про себя.

Всё как у классика — нет таких крепостей, которых бы не взяли коммунисты.

Я потянулся к карману и вытащил письмо Антонины. Оно пришло перед самым отлётом из Сирии. Как бы я ни старался, но желание перечитать его снова пересилило.

Строчка за строчкой, слово за словом я вчитывался, стараясь прочувствовать всё то, что хотела мне сказать Тося. И даже запахи ливийского вечера не могли перебить аромат сирени, которым пропахла бумага.

— Каждую ночь вспоминаю твои глаза… я чувствую, как сквозь моря, пустыни и горы ты улыбаешься мне и сражаешься за мир… Милый, знай, что я люблю и жду тебя, — дочитал я письмо.

Я взглянул в ливийское небо — звёздное, освещённое ярким светом полной луны. Может именно сейчас Антонина смотрит в него так же, как и я.

Разбудил нас не будильник и не команда подъём, а гул. Где-то между кроватями что-то гудело так, будто воздух проходил через аэродинамическую трубу.

— 7… 8… 9, — отсчитывал кто-то с напряжением в голосе.

Я открыл глаза и увидел источник этих стенаний. Товарищ Кеша решил сделать утреннюю зарядку. Причём вовлёк в неё всех, озвучивая каждое движение.

— Есть… не есть… есть… не есть, — продолжал Петров отжиматься от пола.

— Кеша, ты бы с растяжки и хотя бы по утрам начал, — сказал я спросонья.

— Нет. Я сразу бегать начал. И буду увеличивать объём. Сегодня «трёшку» пробежал. Завтра пробегу три с половиной. Потом четыре…

— Эт самое… Кеш, а давай ты через две недели сразу с десятки побежишь. Зато никого будить не будешь, — предложил я.

— Нет. Вух… 15… 16… 17.

По Петрову было видно, как он вкладывается в каждое отжимание. А потом он отправился в душ. По закону подлости, в нём горячая вода закончилась.

— Ёж вашу ж… их жешь… Холодно то как! Ну и гостиница… Хоть бы душ был нормальный! Как так можно⁈

Я сделал свою зарядку, поднялся, умылся в умывальнике. Вода действительно была холодная, но терпимая.

На завтраке в местной столовой комментарии от Кеши продолжились. Он почему-то решил, что утром есть вредно, и отказался от чая с пирожками и оладушками.

— Главное — начать, главное — начать… Я вас на улице подожду. Иначе сейчас наемся, — произнёс Кеша и вышел.

Карим улыбнулся после такого.

— Он так не похудеет.

— Определённо. Ставлю на то, что на обеде съест за троих, — предложил Уланов.

— Не-а. Сейчас вернётся. Услышит, что кому-то дали печеньки с молочком, и прибежит. Это его любимое.

Я подошёл на раздачу и попросил для Кеши стакан молока и несколько печений. Их сегодня давали по желанию. Вернувшись за стол, я обнаружил Иннокентия сидящим рядом с Каримом.

— Ты чего, Кеш? — поставил я перед ним стакан молока.

— Я подумал, что хорошего человека должно быть много. А я — человек хороший, — сказал Петров и с упоением выпил молоко, закусив печеньем.

Счастливее человека я давно не видел.

После завтрака — сразу на аэродром. Солнце едва поднялось, а уже начало припекать. Несмотря на конец февраля, в Тобруке не холодно. Воздух к 10.00 прогрелся до 20°, а ветер нёс со стороны пустыни песок и пыль.

У нашей стоянки уже трудились техники. Запах керосина и металла стоял отчётливый. Как и запахи различных жидкостей.

Один из Ми‑8 наши умельцы ещё больше разобрали, сняв лопасти и один из двигателей.

— Командир, тут много работы, но мы не ищем лёгких… путей, — дёрнул Карим капот второго Ми-8, когда забрался наверх.

— Я должен спросить про срок, Сабитович.

— Пока не знаю. Думаю, на несколько дней точно. Если нужно тренировать ливийцев, то лучше взять рабочий вертолёт. По крайней мере они говорят, что рабочий, — показал Карим на вертолёт на соседней стоянке.

Я подошёл к нему. Вертолёт блестел на солнце, как спящий зверь, которому предстояло проснуться. Медленно начал вести ладонью по борту, чувствуя тепло металла.

Со спины подошёл один из ливийских начальников. Вчера он как раз встречал нас.

— Майор, доброе утро, — поздоровался со мной полковник Назри Амин.

Сегодня он одет в лётный комбинезон с ливийскими нашивками.

— Доброе. Мне сказали, что сегодня мы можем начать работу. Предлагаю познакомиться с лётчиками и приступить к ознакомительной практике на этом борту, — ответил я, пожимая руку ливийцу и указывая на рядом стоящий Ми-8.

— Зачем вводные полёты⁈ Мои пилоты переучены на Ми-8. Сразу в море и…

Я не стал слушать полковника и сразу изложил ему свою мысль.

— Господин Амин, учить летать нужно непосредственно в процессе полёта. Только в небе. Только там можно прочувствовать уровень подготовки лётчика, его практические навыки, психологическую устойчивость. Только там можно всё это объективно оценить. И, исходя из этого, скорректировать программу подготовки. Полёты над морем — это сложно и опасно. А ведь от них будут зависеть жизни других лётчиков, если придётся их спасать.

Амин кивнул и пригласил меня пройти в класс.

Полковник вошёл в помещение первым, и ему тут же подали команду. Он поприветствовал лётчиков и вышел на середину класса.

Кабинет был небольшим. Длинные деревянные столы, выставленные в несколько рядов. На стене висела карта северного побережья Ливии, чуть перекошенная, а края её слегка завернулись. Рядом висел плакат с описанием конструкции вертолёта Ми‑8. Он был новый, как будто из типографии. Кондиционер работал в дальнем углу, в лучах солнца было видно, как в воздухе висит мелкая пыль.

В классе стало так тихо, что были слышно только наши шаги по кафелю.

За столами сидели двенадцать ливийских лётчиков. Все в одинаковых оливковых комбинезонах.

— Внимание! Это майор Искандер Клюковкин из советских ВВС. Он будет вашим инструктором на следующие две недели. С ним вы отработаете действия на море.

Я встал перед лётчиками, чтобы они меня увидели. Лица у каждого из ребят разные: кто-то усталый, кто-то гордый и смотрит на меня, задрав нос. А кто-то настороженный.

— Мир вам и рад всех приветствовать, — начал я по-арабски.

С нами был переводчик, но я решил, что надо поприветствовать людей именно на их родном языке.

— Мы будем учиться работать над водной поверхностью. Это сложный вид полётов, так что нацеливаю вас на прилежную работу. Или же вы все можете не вернуться. Ни море, ни тем более небо ошибок и лихачества не прощают.

Я выдержал паузу, посмотрел в глаза всем сразу. В классе прошёл лёгкий ропот. Я увидел, что глаза у некоторых зажглись.

— Тогда первый со мной на вылет, — объявил я.

На первый вылет со мной отправили молодого лейтенанта Нуруддина. Бортовым техником тоже был ливиец Вазих. Ребята молодые, но у самого вертолёта я с ними уже познакомился ближе. Оба отучились в Советском Союзе.

— Какой у тебя налёт за этот год? — спросил я у Нуруддина, которого я кратко назвал Нурик.

— На сегодняшний день 56 часов, — ответил он.

Это неплохой показатель, поскольку прошло всего два месяца. И откладывать его увеличение я не стал.

Проверив оборудование, мы начали запускаться. Двигатели загудели, а винты раскрутились. Сразу после запуска я предложил Нурику «повисеть» над полосой. Как раз посмотрю, насколько мой лётчик-штурман готов к длительным висениям.

Как только мы вырулили на полосу и получили команду, Нуриддин отключил автопилот и приготовился взлетать.

— Взгляд на землю. Вот так. Помни, усилия на педалях, немного больше усилий на ручке управления. Поднимай-поднимай и про правую педаль не забывай, — говорил я по внутренней связи.

Нурик завис в 2 метрах от земли. Он сделал несколько разворотов. В принципе, пилотировал парень достаточно неплохо. Осталось посмотреть, как будет лететь по кругу и в зону.

С висением немного помучились, но для начала неплохо. Теперь полёт по кругу.

— Тобрук-старт, я 907-й, взлёт.

— Разрешил, — ответил руководитель полётами.

Нурик включил автопилот и вновь начал взлетать. Вертолёт слегка покачивался и пытался развернуться. То ли это так Нурик дёргает, то ли ветер.

Я бросил взгляд на развевающийся «колдун». Он практически висел на стойке.

— Разгон, — произнёс Нурик, отклоняя ручку управления от себя.

Высота 5… 10… 15 метров. Но тут что-то пошло не так.

— Не могу… не могу… крен, — кряхтел Нурик.

Вертолёт начало резко крутить во все стороны. Ручку управления вырвало из рук Нурика. Я пытался перехватить управление, но поймать ручку управления не выходило. Выключение автопилота не помогло изменить ситуацию.

Вертолёт продолжал метаться из стороны в сторону. Ручка управления била по моим рукам. Полоса приближалась. Ми-8 качало из стороны в сторону, и он продолжал быстро снижаться.

— Высота 15… 10… Мы слишком низко, — кричал бортовой техник.