Сирийский рубеж 4

Глава 11

Конец февраля 1985 года, авиабаза Эт-Тияс, Сирийская Арабская республика.

От приглушённого света на командном пункте всё сильнее клонило в сон. Раньше я не обращал внимания на состояние зала управления.

Выглядело оно так, будто его строили в спешке. Бетонные стены местами были обшарпаны.

— Саныч, я пойду. Ты сегодня в ночь? — спросили у меня командир группы вертолётов, перебазированной из Эс-Сувейды.

— Да, тёзка. Отдыхай, — ответил я, пожимая коллеге руку.

— Спокойной смены, — ответил он и пошёл в сторону выхода.

Я встал со своего места и подошёл к шкафу для документации. Рядом на столике наш любимый чайный уголок, где центральное место занимал советский электрический чайник. Из него всё время валил бледный пар, поскольку старший нашей группы практически не расставался с кружкой горячего напитка.

— Мы его так навернём. Как только Каргин может столько пить чая? — спросил у меня замполит нашей третьей эскадрильи майор Синюгин, который приехал по ротации в Тифор.

— Виктор Викторович говорит, что у него так лучше почки работают. Правда есть нюанс…

Я не успел договорить, поскольку вернулся к нам из уборной полковник Каргин. Вид был у него не особо довольный.

— Пятнадцать минут простоял в очереди. Все как будто на чайной капельнице сидят.

— Действительно. Не могут жить без чая, — сказал я, незаметно подмигнув Синюгину.

Дежурные офицеры сирийцев сидели за длинным столом рядом с телефонами и картами. У каждого по стопке бумаг и паре журналов. А ещё свои тетради, свои карты, документы на арабском языке и схемы маршрутов. У одного подполковника на лацканах порвались звёздочки с красными эмалями.

Сирийцы переговаривались между собой негромко и сипло, иногда обращаясь к нам по работе или просто с очередной шуткой. Один из молодых лейтенантов-сирийцев с карандашом за ухом, всё время нервничал.

— Рутина пошла, верно? — заметил Виктор Викторович, вновь подойдя к горячему чайнику.

— Обстановка стабильная. Да и мятежные отряды поредели после поражения под Пальмирой, — ответил я.

— Мда. Уже месяц основной способ борьбы у нас — свободная охота. Или как мы её там называем? — уточнил Каргин, кидая рафинад в кружку.

— Разведывательно-ударные действия.

В последний месяц на телефонах уже нет столько переговоров. А у нас и вовсе всё свелось к звонкам из Хмеймима и аэродрома в Пальмире. Там теперь дежурил отдельный отряд, собранный из одного звена нашей эскадрильи и звена ребят из Эс-Сувейды. Как раз экипажи этого отряда и летали на «свободную охоту».

— Как у нас там в Тадморе дела? Никого ротировать не надо? — уточнил Каргин, когда я вернулся за стол и сел рядом с Синюгиным.

— Всех бы надо. Когда группа из Союза прибудет для замены? — спросил я.

Каргин пожал плечами и налил заварку в кружку.

— В Эс-Сувейде замену провели. Мы на очереди. Группа лётчиков в Мактабе сейчас подготовку заканчивает и прилетит в Хмеймим. Недолго осталось.

— Это хорошо.

Воздух был наполнен табачным запахом арабских сигарет, и от этого в горле першило. На столе сирийцев были алюминиевые кружки с остывшим чаем, несколько мисок с финиками и плоскими лепёшками, а рядом баночка кильки в томатном соусе с ножом вместо ложки.

Мой замполит Синюгин раскладывал бумаги для начала нашей большой работы. Закончив с перекладкой, он раскрыл блокнот и деловито взял ручку.

— Я готов, Сан Саныч. Работа предстоит творческая.

— Начнём с экипажей Ми-28. Первые — Хачатрян и Ибрагимов. Предлагаю подать их на орден Красного Знамени, — сказал я, записывая себе в список.

Феликс Владимирович кивнул без лишних слов. Щёки у него были порозовевшие от усталости, а под глазами синяки от недосыпа.

— Верно. Вот тут и набросок есть, — протянул Синюгин мне листок с описанием «подвига».

Я быстро пробежался глазами. С такой характеристикой и на медаль нельзя рассчитывать.

— Феликс Владимирович, надо покрасочнее. Используйте фразы «обеспечив переход стратегической инициативы…», «участвовал в отражении атаки превосходящих сил…» и так далее.

Каргин стоял и удивлялся тому, как происходит процесс написания представлений к наградам.

— Мужики, давайте вы мне списком просто отдадите. Я же всё равно послезавтра в Дамаске буду и передам куда надо, — предложил Виктор Викторович.

— Недавно тоже так передали. Помните, что Член военного совета написал? — спросил я.

Каргин пожал плечами. Совсем ему неинтересно, что лётчики и техники за взятие Пальмиры наград так и не увидели. В политуправлении сказали, что нет описания подвигов — нет наград. Мол, оснований пока не видят.

— Помню. Командир корпуса с начальником политуправления ещё потом ругался. И очень сильно… переубеждал его, — улыбнулся Виктор Викторович.

Постепенно список награждаемых пополнялся новыми фамилиями. Кеша был мной отмечен ещё в первой партии наградных документов. Той самой, за которую командир корпуса стоял «горой». Там же мы подали основную массу техсостава и… погибшего Максима Заварзина.

— Что там с его документами? — спросил я у Феликса.

— Я позвонил в Москву знакомому. Он обещал ускорить процесс. Сейчас в Генштабе вообще есть порядок представлять посмертно вне очереди. Чтобы быстрее.

— Это хорошо, — сказал я и повернулся в сторону Каргина.

Виктор Викторович задремал прямо в кресле и уже похрапывал.

— Кстати, на Бородина и Чёрного уже есть указ о награждении орденами Красной Звезды. Вот номер. Там ГРУшники постарались. Видимо, за ту колонну в новогоднюю ночь? — спросил Феликс.

— Да. Сопин рулил наградами. Стоит парней обрадовать, — ответил я, посмотрев в плановую таблицу вылетов на сегодня.

Как раз сейчас экипаж Бородина и Чёрного с ведомым выполняли полёт на «свободную охоту» в районе, который им указывали спецназовцы.

Я снял трубку, чтобы позвонить в Тадмор.

— Проходная хлебозавода, — расхлябано ответил мне на том конце провода сонный техник, выполнявший в Тадморе обязанности оперативного дежурного.

— Клюковкин, доброй ночи, — спокойно ответил я.

— Я… тут… лейтенант Вальков, товарищ командир. За время моего дежурства…

— Вальков, ручку на себя и успокоился. За «хлебозавод» — пять баллов, а за то, что неправильно представился — приеду и поставлю тебя в позу буквы «зю». Так и будешь у меня дежурить.

— Виноват, товарищ командир.

— Бородин и Чёрный не сели ещё? — спросил я.

— Никак нет. Работают. Заправка полная и ещё по два ПТБ взяли.

Я глянул в плановую таблицу. Действительно, расчётное время полёта было несколько увеличено за счёт подвески топливных баков.

— Как вернутся, мне доклад. До связи, — ответил я и повесил трубку.

Синюгин вновь склонился и начал быстро писать фамилии и наброски представлений. Он писал размашисто, чуть наискось, будто боялся не успеть. А я листал списки с сухими строками «вылет 2-го числа», «задание выполнено», «повреждений нет». Эти бумажные строчки стоили крови и нервов, но здесь, на столе, они выглядели как простая отчётность.

Я вновь отвлёкся, чтобы ответить на телефонный звонок. Это звонили из Хмеймима.

Хриплый голос оперативного смешанного авиационного полка переплетался с арабским говором со стороны сирийцев.

— Ми-8 к вам с пассажирами. Ротация техсостава. Затем есть ещё Ан-12 с АСП. Пока всё на завтра, — довёл оперативный дежурный Хмеймима план перелётов.

— Записал. Спасибо, доброй ночи, — попрощался я с ним и повесил трубку.

Синюгин наконец откинулся на спинку стула и внимательно посмотрел на меня.

— Товарищ майор, что-то подозрительно. Вас не подают на награду? Может, генерал Чагаев решил лично представление написать, — предположил Феликс, широко улыбаясь.

Я невольно усмехнулся.

— Никогда не думал, что кто-то за меня будет писать представление. Сколько помню, всё время я вносил свой непосильный вклад в тексты «подвигов».

— Да ладно, Саныч. С твоим иконостасом осталось награждать только орденом Ленина. Можно в купе со звездой Героя.

— Если посчитают нужным, то наградят. Я не за медали и ордена служу, хоть и приятно их получать.

Синюгин прокашлялся и вновь склонился над бумагами.

— И получать приятно, и носить хорошо.

— А вот носить, Феликс, тяжело. Их всё больше становится. И когда на них смотришь, вспоминаешь, за что каждая из наград вручалась.

Феликс промолчал, и мы продолжили писать. Сирийцы шёпотом переговаривались о вылетах, а двое солдат чертили линии на карте.

Мы же дискутировали на тему списков, когда зазвонил телефон.

— Клюковкин, — снял я трубку.

— Товарищ командир…Александр Александрович, у нас ЧП… эм, точнее катастрофа. Сбили экипаж Бородина и Чёрного.

В висках запульсировало. Через мгновение я поймал себя на том, что чрезмерно сильно сжимаю трубку. На другом конце лейтенант Вальков тяжело дышал после доклада.

Медлить в таких ситуациях нельзя, так что разум мне тут же подсказал план действий.

— Экипажу ПСО и паре прикрытия «воздух». Ведомый пускай передаст координаты, — быстро сказал я и подозвал Синюгина.

Феликс молча взял трубку и принялся записывать нужные данные. Пока я будил Каргина, попросил сирийцев обеспечить нам связь с экипажами.

— … Сбили экипаж Бородина и Чёрного. Это 325-й? — протирал глаза Виктор Викторович, занимая место рядом с радиостанцией.

— Подтвердил. ПСО в готовность привёл, — ответил я.

По комнате прокатился гул. Сирийцы замерли над картой.

— ПСО? Пускай. Откуда данные по сбитому? — коротко спросил у меня Каргин.

— С Тадмора сообщили. Связь с ведомым на 5-м канале. Надо запросить у него, что наблюдает.

Полковник отошёл от сна и начал связываться с ведомым.

— 323-й, 003-му на связь, — запросил его Каргин.

— Ответил, 003. Наблюдаю место падения ведущего. На склоне яркое горение.

— Понял, а пуск где был? Не наблюдал? — уточнил Виктор Викторович.

— 323-й, я наблюдал только вспышку в небе. Место пуска или стрельбы из пулемёта по 325-му не видел. Вертолёт горит на склоне. Движения рядом с ним нет, — голос ведомого слегка дрожал.

В кромешной темноте что-то разглядеть очень сложно. Хоть сегодня и лунная ночь.

— Прошёл дважды над районом падения. Никаких признаков движения. Район тесный, рельеф сложный. Что-то разглядеть… тяжело.

Каргин посмотрел на карту, чтобы найти место падения. Оно было в районе гор севернее от Пальмиры. Местность там сложная, хоть и высота гор небольшая.

— Группу спецназа высадить здесь можно? — показал мне Каргин.

— Да. Под прикрытием пары Ми-24 и если «люстры» подвесить, — сказал я, но тут запереживал Синюгин.

— Товарищ полковник, ночь, горы… риск огромный, — осторожно начал Феликс.

— Риск ещё больше оставить их там, — оборвал я.

Каргин кивнул, а его лицо застыло каменной маской. Глаза выдавали всё: решимость и ту самую тяжесть, что ложится на плечи командира в такие минуты.

— Поднимайте поисково‑спасательный экипаж Ми‑8 с Тадмора. Немедленно. И ты, Сан Саныч, дуй туда, чтобы всё контролировать. У нас же Батыров сейчас пойдёт на поиск?

— Да. Он старший группы на Тадморе.

Каргин взял микрофон, чтобы передать команду ведомому Бородина.

— 323-й, остаток позволяет ещё минут двадцать висеть? — спросил Виктор Викторович, когда я уже был у выхода из зала.

Синюгин шёл за мной, пытаясь нервно пояснить мне вполголоса:

— Посадка в горах ночью… это почти авантюра.

— Я и Батыров уже так делали. Тем более, в районе хребта Джебель Сатих есть где приземлиться.

Феликс только сжал губы.

— Саныч, я при своём мнении останусь. Авантюра.

Я быстро прибежал в казарму и разбудил Кешу Петрова. Много ему говорить не нужно было.

— Тадморский Ми‑8 готовится к взлёту. Нам нужно прилететь и ждать, когда они закончат, — говорил я Кеше, пока мы шли к вертолёту.

В какой-то момент мы остановились, чтобы Петров нанёс себе на карту точку падения.

— Ночью там сложно будет искать. Надеюсь, что Батыров сам полетит? Вы в Афганистане много раз по таким задачам летали?

— Постоянно, — ответил я.

На борту Ми-8 минимальный набор технических средств для поиска. Отсюда и мысль использовать осветительные С-8, чтобы подсветить горы.

Мы бежали почти вприпрыжку, а Кеша и вовсе пару раз спотыкнулся о бетонные стыки плит стоянки.

Холодный воздух обдувал разгорячённое лицо. С каждой секундой светлело, серое небо над горами подсвечивалось начавшимся восходом. Техники мельтешили вокруг вертолёта, как муравьи, торопливо проверяя закрытие капотов и проверяя тарелку автомата перекоса.

— Давай, Кеша, быстрее! — подгонял я Петрова.

На входе в грузовую кабину уже стоял бортовой техник Карим Уланов. Заняв места, мы начали запускаться без разрешения руководителя полётами. Через две минуты он самовышел в эфир и дал нам команду.

Вертолёт задрожал и ожил. Сквозь дрожь металла я услышал, как Кеша рядом, всё ещё судорожно ловя воздух, пробормотал:

— Успеют, Сан Саныч. Должны успеть.

Я молча кивнул, представляя, как в эти минуты в горах выполняет проход за проходом Батыров на таком же Ми-8.

— 302-й, готов к взлёту.

— Взлетайте, — дал команду руководитель полётами, и мы начали отрываться от бетонной поверхности.

Взяв курс на аэродром Тадмор, что в окрестностях Пальмиры, я уже наблюдал, как ночь начинает уступать место утренним сумеркам.

А в эфире продолжались доклады Батырова.

— 115-й, квадрат 30−14 ничего. Следов покидания вертолёта нет. Тел тоже не видно, — говорил Димон.

Пока не хочется думать, что парни остались в кабине вертолёта и не успели выпрыгнуть.

Через несколько минут в сером мареве показался аэродром Тадмор.

Когда‑то — настоящий аэропорт, с пассажирским терминалом, ангарами и башней диспетчера. Теперь — лишь обугленные коробки стен, закопчённые проломы. Ветер гулял сквозь пустые проёмы, и там, где по идее должны сиять стеклянные фасады, зияли дыры.

Руководитель полётами здесь, как и на полевом аэродроме, сидит в специальном кунге под названием СКП-9 на базе автомобиля ЗиЛ-164.

— Ясень, 302-му, — запросил я.

— Отвечает, 302-й. Добр… отставить. Подход разрешил. Посадку на стоянку рассчитывайте.

По сложившейся традиции, хотел руководитель пожелать нам доброго утра, но сейчас это неуместно.

— Понял. Наблюдаю, — ответил я, начиная снижаться.

Бетон был весь в трещинах. С восточной стороны полосы стояло несколько армейских палаток и пара серых модулей.

— Вот и вся цивилизация, — пробормотал Кеша, посмотрев в сторону бывшей диспетчерской вышки.

Выключив двигатели, я сдвинул блистер, впуская прохладный воздух в кабину. Однако запах керосина быстро проник внутрь. Чувствовалось, что он смешивался с пылью и гарью, будто сама земля здесь и не остывала после боёв за город.

Через десять минут на горизонте появился силуэт Ми-8 в сопровождении двух Ми-24. Мы в это время уже выключили двигатели и готовились встретить Батырова. Да и многие на стоянки ждали, что же скажет Димон по возвращении.

Вертолёт Батырова приземлился. Следом зашли и Ми-24, сразу же зарулив на места стоянок.

— Готовьте к повтору. Возможно понадобится, — громко сказал Батыров техникам, когда вышел из вертолёта.

Он снял шлем и направился в мою сторону. Я же стоял на бетонке и ждал, когда кто-то ещё появится из грузовой кабины.

Однако, вид Батырова говорил сам за себя. Волосы взъерошены, вид уставший, а выражение лица не вызывало у меня оптимизма.

— Лететь нет смысла. Надо всё обсудить, Саныч, — подошёл к нам Батыров.

— Кого-то нашли?

— В том-то и дело, что мы никого не нашли.

Димон сложил шлем в чехол. Объяснение у него было, прямо скажем, хилое.

— И это всё? Просто никого не нашли? А группа отряда специального назначения там осталась? — спросил я.

— Да. Они там. Ищут по горам. Место падения в 17 километрах к северо‑востоку от Тадмора. Склон крутой, каменистый. Горение было сильное, огонь не стихал до рассвета. Я проходил несколько раз — движения ноль, вспышек сигнальных нет. Вертолёт разрушен полностью. Структура корпуса распалась, видна лишь хвостовая балка. Остальное сгорело…

— Ближе к делу, Сергеевич. Спецназ кого-то нашёл? — уточнил я.

— Да никого! Ни тел, ни останков. И даже запах трупный отсутствует.