Рюрикович 4

Глава 23

Когда мы утром показали принесенное богатство княжичу и воеводе, то звук двух упавших челюстей был для нас лучшей наградой.

— Что это? Как это? — пролепетал ошалевший княжич.

— Ну, крымский хан был в отъезде, посещал с гостевым визитом своего племянника Сахиб-Гирея в Казани. А в это время астраханские татары напали на его дворец, — проговорил я под улыбки группы вылазки. — И ведь мало того, что напали, так ещё и кощунственно решили отдать нам для выкупа крымское золото!

— Надо же, как любезно с их стороны, — усмехнулся воевода Хабар. — А астраханские татары об этом знают?

— Вряд ли, — пожал я плечами. — Но больше чем уверен, что вскоре узнают.

— Это получается, что хану за пленников мы заплатим его же золотом? Да ещё и с астраханцами столкнем лбами? — почесал затылок княжич.

— Политика весьма грязная штука, дорогой Кирилл Иванович. Хотя и весьма прибыльная, — ответил я. — Ну, а сейчас дайте ребятам хоть бы пару часов отдыха. Все заслужили.

— Да-да, конечно! Отдыхайте, господа, отдыхайте! Я сейчас распоряжусь, чтобы вам доставили все, что нужно! — засуетился княжич.

Я же дождался пока вытащат все запасы, велел Тычимбе через три часа разбудить и провалился в темноту без сновидений. Показалось, что только закрыл глаза, и над ухом тут же раздался голос верного слуги:

— Господин, вы просили разбудить…

— Да-да, встаю, — ответил я. — На том свете отоспимся, друг любезный…

— На каждом свете слышу такую фразу, — пробурчал Тычимба в ответ. — И никогда не удается толком поспать…

Доля правды в его словах была. Но ведь и не для того меня создавали, чтобы я отсыпался. Моим врагом была Бездна и пока она жива — нет мне покоя. И некогда отсыпаться.

Вскочил, разогнал разминкой кровь по телу и после отправился в зал собраний. Там уже собрались основные деятели как военного, так и купеческого дела. Меня встречали едва ли не овациями, ведь каждому купцу и боярину было приятно сохранить свои деньги и расплатиться чужими.

Княжич уже был не так бледен, как обычно. Он бодрым кузнечиком прыгал от одного к другому, подбадривал и даже настраивал на лучшее. В общем, держался молодцом!

— Иван Васильевич, а вы почему в пару взяли Ермака, а не меня? — чуть обиженным голосом произнес подошедший Годунов. — Я тоже умею сражаться.

— А замки вскрывать умеешь? — вопросом на вопрос ответил я.

— Ну… — замялся Годунов.

— Вот поэтому и взял в пару Ермака, — пожал плечами и похлопал Годунова по макушке. — Не переживай, хватит и на твою долю приключений.

— Да я чего… — шмыгнул носом Годунов. — Мы и так неплохо пошумели.

— Это да. Вы в этом плане молодцы. Теперь же будем пожинать плоды нашей затеи. Кстати, что там по разведке? Зашевелились татары?

— Ещё как зашевелились. Словно море во время тайфуна. Прямо-таки волны заходили, когда узнали про нападение астраханцев, — подскочил Ермак. — Многие уже хотели прыгать в седло и мчаться на выручку своим, но вот куда же без пропитания-то? Не доберутся, сердешные…

— Вот как раз про это самое и пойдёт сегодня разговор. Княжич, воевода, вы уже придумали, что будете говорить мурзе? — обратился я к стоящим неподалёку воинам рязанского племени.

— Конечно же надумали. Пошлём его куда подальше, а там будь что будет, — буркнул воевода.

— Хабар шутит, — усмехнулся княжич. — Сперва всех своих заберем, а уже потом начнём посылать и всё, что прилагается.

— Вот это правильно, — кивнул я в ответ. — О, смотрите, как раз началось что-то…

— Тогда поторопимся на стену. Посмотрим, что будет дальше, — кивнул княжич.

С нами так же отправились и бояре, которые до этого вели торг за пленных. Они должны были расплачиваться за всё. Не скажу, что от этой роли боярские рожи светились радостью, но… мысль о том, что отдают не своё золото, слегка утешало боярские души.

Мы вышли на стену. Колдуны и ведари приготовились к неожиданной атаке. Мало ли что случится?

Ледяной ветер гнал перед собой колючую поземку, завывая в щелях рязанских стен, будто сама смерть скреблась в ворота. Над городом стоял тяжёлый, пропитанный страхом дым — не от печей, нет: люди жгли всё, что могло послужить врагу, даже собственные дома. А за стенами, там, где ещё вчера шумели дубравы, теперь чернела бесконечная тьма — орда.

Они пришли на рассвете, без труб и кличей, как туча саранчи — молча, но от этого ещё страшнее. Конные, в соответствии с традициями, с луками и автоматами. Их глаза, узкие и жёлтые, как у степных волков, без выражения смотрели на город, будто уже видели его в руинах и пепле.

И вот из этой тьмы выехали вперед несколько всадников, волоча за собой пленных.

— Смотрите, рязанцы! — прошептал кто-то на стене.

Это были свои.

Мужики с перебитыми ногами, бабы с вырванными косами, дети — босые, с обмороженными пальцами. Их гнали, как скот, пинками и ударами камчей. Один старик, седой, с лицом, иссечённым морщинами, упал — и татарин, не замедляя шага, ткнул его копьём в спину. Даже крика не последовало — только хрип.

А впереди, на рослом аргамаке, ехал татарский мурза. Здоровенный, как двустворчатый шкаф, с крысиными усиками на плоской роже. Он поднял руку — и толмач, кривоногий половец, заорал хрипло:

— Княжич Кирилл! Бери своих! За них — золото!

На стене шевельнулись. Вперёд выступил княжич. Его лицо было бледным, словно высеченным из мрамора, но в глазах чётко светилась ярость.

— Сколько? — бросил он коротко.

Татарин ухмыльнулся, показав почерневшие зубы.

— Золото за человека!

Толмач пояснил:

— Каждый человек — по договорённости!

Наступила тишина. Даже ветер будто замер.

А потом из толпы пленных вырвалась женщина — худая, с грудным ребёнком на руках.

— Хабар Иваныч! — закричала она, и голос её был сродни скрежету ножа по стеклу. — Не давай им ничего! Они всё равно всех убьют!

Татарский лучник, не моргнув, натянул тетиву.

Стрела всхлипнула — и женщина рухнула на колени, прижав дитя к себе. Но было поздно: маленькое тельце уже обагрилось алым. На грязный снег упали горячие капли…

Из груди женщины вырвался такой дикий крик, что невольный холодок пробежался по спинам собравшихся. Мать пыталась оживить дитя, но деревянный пруток унёс жизнь ребёнка в запредельные дали. Туда, где нет несчастья и страданий…

Татарский мурза что-то с усмешкой оборонил. Толмач поклонился и тут же перевёл:

— За этого младенца можно не платить! Он всё равно бы вскоре умер!

— Скоты, — вырвалось у меня из груди. — Они забывают, что посеяв зло, они пожнут только смерть…

Вперёд выступили бояре, начали принимать пленных, и выдавать за каждого золото. Принесли на носилках тяжелораненного князя Фёдора Лопату-Оболенского. За него татары запросили больше всего — семьсот рублей. Мы рассчитались сполна.

Мурза сидел на танцующем аргамаке и посмеивался, поглядывая на золото. И вместе с тем я видел, что его смех был напускным. Конечно, он уже слышал, что произошло в родном краю и теперь ему следовало бы торопиться обратно, чтобы усилить позиции. Чтобы привести войско и отомстить неразумным астраханцам за их дерзкий набег.

Вот только им ещё нужны были продукты. И Дивей-мурза должен понимать, что даже если сейчас рванёт со всей возможной скоростью, то к концу пути у него будет уставшее, оголодавшее войско. Поэтому ему не так важно было золото, как продукты. Но и от золота он не мог отказаться — не таков татарин, чтобы пройти мимо выгодного предложения. Ведь, как говорится: где прошел татарин, там еврею делать нечего.

Как только последний пленный перешел под городские стены, Дивей-мурза что-то произнес.

— Это первая партия! — перевёл толмач. — А теперь нам положена дань в виде мяса, овощей и прочей еды! Не задерживайте, а то мурза начинает нервничать!

— Так-то оно так, — проговорил княжич. — Однако, мы ещё не видели грамоты, которая предписывала бы нам исполнять царскую волю!

Толмач дернулся было к мурзе, но тот остановил его взмахом руки. Дивей и сам всё понял. Да по любому этот здоровяк только делал вид, что ему нужен переводчик, а на самом деле шпарил по-русски не хуже любого из нас. Форсил, так сказать, своим происхождением!

Дивей махнул рукой, подзывая того самого шамана, который вел с нами разговор. Лысый тип с уважением поклонился мурзе и принял папку из рук главы войска. После этого шаман двинулся к нам. Казалось, что шаман вовсе не двигал ногами, а его просто несло над землёй.

Он подошел к стоящим внизу боярам, которые при виде подобного перемещения чуть отпрянули назад. Передал папку и отступил на несколько метров. Боярин же двинулся наверх, к нам.

Вскоре он показался на площадке. С поклоном подал папку княжичу. Тот кивнул в ответ. Открыл кожаный переплёт, украшенный золотым тиснением. Показал мне.

Я внимательно посмотрел на заламинированный лист бумаги. Грамота, дающая право предъявителю взимать дань с русских земель…

Подпись, печать, всё чин чинарём. И как старший брат на такое подписался?

Понятно, что под давлением, что если не сделал бы этого, то разрушили бы татары Москву ко всем чертям, но… Москва ещё не вся Россия. И даже с поражением столицы всё одно Русь боролась бы до последнего, а тут…

— Просите день до завтра, — проговорил я.

— А что так? — моргнул княжич. — Вот же грамота, вот по ней… Что вы делаете, Иван Васильевич?!!

Крр-ззз-тк…

Очень интересно уничтожается подобный документ. Очень…

Ламинированная бумага не рвётся — она сопротивляется давлению извне, но поддается сильному влиянию. А моё влияние было охренеть какое сильное!

Сначала слышится тупой, упругий хруст, будто ломают тонкий лед. Плёнка растягивается, пузырится, наливаясь молочной мутностью.

Потом раздается влажный щелчок, как при раскусывании хряща. Края разрыва зазубриваются, но не расслаиваются, а торчат белыми жилками — это рвётся не бумага, а сам ламинат, отчаянно цепляясь за основу.

И наконец раздается приглушённый вздох, когда два слоя окончательно расстаются друг с другом. Не звонкий, как у простой бумаги, а тяжёлый, словно отрывают пластырь с зажившей раны.

По итогу в моих руках осталось две части грамоты, которую выдал Владимир Васильевич. Ни на что не годный документ. Сомневаюсь, что Дивей-мурза снял копию с подобного документа. Скорее всего, он был настолько уверен в своих силах, что дал оригинал.

— Вот как-то так, — вздохнул я, глядя на два огрызка в руках. — Была данница, и нет теперь её. Просите день до завтра, Кирилл Иванович.

— Но что завтра? Завтра же они раскроют обман и нас всех уничтожат, — проговорил крайне бледный княжич.

— Сегодня ночью мы устроим ещё одну вылазку. На сей раз просто пошумим, наведём шороху и бухнемся отдыхать. Людям отдых нужен. Если бой и будет, то люди должны быть отдохнувшими, княжич. Просите!

— Вы сумасшедший, Иван Васильевич, — прошептал княжич.

— Только никому об этом не говорите, — усмехнулся я в ответ.

— Хорошо, — слабо улыбнулся Кирилл Иванович. — Думаю, что ваше сумасшествие заразно.

Он двинулся к краю стены и громко прокричал:

— Мы увидели грамоту, но сомневаемся в её подлинности. Дайте нам денёк на рассмотрение и консультацию с Москвой. Мы должны полностью удостовериться, что всё это правда и что не просто так оставим своих людей голодными!

— Хорошо, княжич! — так же громогласно прокричал Дивей-мурза на чистом русском. — День не так уж много… Мы можем подождать, как раз остальные силы подтянутся! Будет нас очень, очень много! Дам тебе день, чтобы собрать побольше еды моим доблестным воинам! Но если обманешь, то я лично с тебя шкуру спущу и на седло своего коня натяну! Буду ездить и своими йомырками по тебе елозить! Попомни мои слова, княжич!

— Я запомню, мурза! — крикнул княжич. — Я это очень хорошо запомню!

После этого он повернулся ко мне и прошептал:

— Йомырки… это же причиндалы?

— Ну да, — пожал я плечами. — Но не бойтесь, княжич, мы вас в обиду не дадим — в случае чего отрежем этому засранцу его йомырки, да ему же и скормим!

Татарские воины двинулись в сторону орды несолоно хлебавши. Ну да, мы их даже чаем не напоили, с козинаками. Ну да ничего, пусть поголодают — нам полезнее будет. А что до золота… Думаю, что хану Мехмет-Гирею будет очень интересно узнать, как его золотые припасы оказались у Дивей-мурзы.

— А нам что делать? — спросил Годунов.

— Вам отдыхать и набираться сил. Ночью будет ещё одна вылазка, а на следующий день крайне возможен бой. И если вы будете уставшими, то можете пострадать. Поэтому отдыхайте, отъедайтесь, но… никакого алкоголя! Если учую, а вы знаете, что я учую, то лично сброшу со стены.

— Да понятно всё, Иван Васильич, можно было и не уточнять, — буркнул в ответ Ермак. — Ни грамма в рот до самой победы!

— А когда победим, то лично выкачу бочку самого хорошего вина, — усмехнулся я в ответ. — Княжич, есть такое?

— Ради победы найдётся, — кивнул княжич.

С этими словами мы разошлись. Я отправился на обед. Время как раз двигалось к полудню, поэтому почему бы и не накормить своё уставшее тело?

Потом можно будет поспать, чтобы встать к вечеру и снова быть бодрее всех живых. Да, ещё одна вылазка точно не помешает. На сей раз я планировал и в самом деле просто навести шороху и уйти, чтобы мои воины не пострадали.

Последствия нынешней ночи заставят татар ускорить свой ход. Поэтому они минуют Рязань и поторопятся в Крым. Всё-таки удары внутри страны очень болезненны для подобного люда. Они вроде как потеряют лицо и тогда не до возрождения Золотой Орды будет, а до возвращения бывшего грозного статуса бы дожить…

Как только покажут слабость, так сразу же добропорядочные соседи возьмут Крымское ханство в оборот. Пока что на страхе все добрососедские отношения и строятся.

— Иван Васильевич? — раздался за дверью голос Марфы Васильевны. — Вы позволите войти?

Я тут же подлетел к двери и открыл. Сам от себя такой прыти не ожидал. Вроде бы только что лежал на кровати, а в следующую секунду оказался возле двери.

Марфа Васильевна была одна. На ней красовались доспехи «летучей всадницы», волосы спрятаны под повязку. Вид боевой и суровый.

— Незамужней девице да в покои холостого дворянина? — я усмехнулся и сделал поклон. — Чем же обязан подобному нежданному визиту?

Марфа Васильевна сделала несколько шагов по комнате. После этого остановилась и повернулась ко мне. Я закрыл дверь, чтобы не было у чужих глаз соблазна подсмотреть, а у ушей — подслушать.

— Возьмите меня с собой на вылазку? — спросила она, чуть потупив взгляд. — Я тоже хочу принести пользу!

Я представил её зажатой среди мужчин в узком пространстве Омута и мне эта картинка не очень понравилась.

— Марфа Васильевна, увы, я не могу, — покачал я головой. — Это не увеселительная прогулка. Это быстрый налёт, наведение кошмара на жителей Крыма и возможность получить шальную пулю. Причём возможность очень немаленькая.

— Но я многое умею и многое могу! — запротестовала она. — Зачем же тогда мы обучались в училище, если не получается применить свои навыки в бою?

Вот если бы эти слова произнесли Бельский, Шуйский и Романов, то я бы мог даже простить их косяки, но… Сейчас слова произносит человек, которому я меньше всего желаю зла и за которого больше всего беспокоюсь. И вот этого человека собственными руками толкнуть на возможность станцевать танго со смертью?

Нет!

— Уверен, что у вас ещё будет шанс проявить себя в бою, — проговорил я. — Пока же отряд сформирован, слажен и укомплектован, а новый человек не даст Омуту перенести туда, куда нужно. Марфа Васильевна, я бы с радостью, но…

— Технические проблемы, — поджала она губы. — Понимаю. Что же, если бы вы ответили иначе, то я могла бы подумать, что вы беспокоитесь обо мне, а тут вон оно что… Что же, но если завтра будет бой, то вы не будете против того, чтобы я тоже отстаивала жизнь рязанцев?

Завтра? Ну, завтра будет день и будет пища. К тому же, если орда в самом деле попрёт на Рязань, то тут каждые руки будут нужны.

— Да, я не буду против, Марфа Васильевна, — улыбнулся я в ответ. — Надеюсь, мой ответ вас удовлетворил?

— В полной мере, — кивнула она. — Тогда… Желаю вам удачной вылазки, Иван Васильевич, и не рискну больше беспокоить.

Моё сердце кричало, чтобы я остановил её, чтобы она продолжала меня беспокоить ещё хотя бы вечность, но разум заставил голову кивнуть, а тело проводить Марфу Васильевну до дверей. И всё-таки я позволил себе на несколько секунд дольше подержать её теплую ладошку в своих пальцах. Всего несколько секунд, но они заставили сердце взвыть от радости.

Внешне же я был сама любезность и вежливость. На этой вежливой ноте мы и расстались.

Мне требовалось отдохнуть перед вечерней вылазкой. И заснул я с милым образом перед глазами.