Сама клятва верности была всего лишь традицией, но на принесение её ушло больше часа. Каждому из присутствующих нужно было подойти, предстать перед князем и произнести текст:
" Я, нижепоименованный, обещаюсь и клянусь Всемогущим Богом пред Святым Его Евангелием в том, что хочу и должен Княжескому Сиятельству, своей истинной и природной Всемилостивейшему Великому Князю Кириллу Ивановичу верно и нелицемерно служить и во всем повиноваться, не щадя живота своего, до последней капли крови, а все к Высокому Его Сиятельству силе и власти принадлежащие права и преимущества, узаконенные и впредь узаконяемые, по крайнему разумению, силе и возможности предостерегать и оборонять, и при том по крайней мере стараться споспешествовать все, что Его Сиятельства верной службе и пользе государственной во всех случаях касаться может. Об ущербе же Его Княжеского интереса, вреде и убытке, как скоро о том узнаю, не токмо благовременно объявлять, но и всякими мерами отвращать буду, и всякую вверенную тайность крепко хранить буду, и поверенный и положенный на мне чин, как по сей генеральной, так и по особливой, определенной и от времени до времени Его Княжеским Сиятельства Именем от предустановленных надо мною начальников определяемым инструкциям и регламентам и указам надлежащим образом по совести своей исправлять, и для своей корысти, свойства, дружбы и вражды противно должности своей и присяге не поступать, как верному Его Княжескому Сиятельству подданному благопристойно есть и надлежит, и как я перед Богом и Судом Его Страшным в том всегда ответ дать могу, как суще мне Господь Бог душевно и телесно да поможет. В заключение же сей моей клятвы целую Слова и Крест Спасителя моего. Аминь'
Так как не все могли запомнить подобную клятву, то её записали на листке бумаги и передавали из рук в руки. Меня сия участь миновала, как и Ермака с Годуновым. Никто не косился, не шептался, все знали, что мы государевы люди и здесь только в помощь. Не навсегда…
Пока шло принятие присяги у меня в голове крутилась одна мысль. Безумная, дерзкая, сумасбродная… Она не давала мне покоя, пищала в мозгу громче зуммера незакрытого морозильника. Но озвучить её, а тем более осуществить… Это даже для моего богатого опыта было сверхмеры, а уж для местного люда и вовсе будет чем-то сверхъестественным. Сродни геройству безумца!
Но ведь татары и Бездна с ними вместе вряд ли будут ожидать подобного безумства! И если все получится, то может выгореть!
Когда я тихонько обрисовал свой план Ермаку и Годунову, то Борис первым делом приставил ладонь к моему лбу, чтобы убедиться — не горячечный ли это бред? Ермак тоже покачал головой, заранее сомневаясь об успехе предприятия.
Но если всё выгорит, то…
Тем временем принесение присяги подходило к концу. Всё меньше людей оставалось в одной кучке и всё больше в другой. В конце концов Кирилл Иванович с облегчением выдохнул и посмотрел на своих (уже своих) людей.
— Для меня великая честь стать во главе таких мудрых и храбрых людей! — произнёс он, а его голос чуть дрогнул, словно молодой княжич пытался справиться с эмоциями. — Со своей стороны клянусь защищать вас и сделаю всё, чтобы рязанцы никогда не пожалели о своём решении!
— Веди нас, молодой князь! — проговорил воевода Хабар. — За тебя татарам глаз на жопу натянем и моргать заставим!
— Головы сложим, а себя в обиду не дадим!
— Пусть будет так, как ты решишь, княжич!
— Если что надо — только скажи!
Княжич посмотрел на меня, я кивнул в ответ и подошел ближе. Обнял его и сказал:
— Поздравляю от души. Признание по роду могут сделать отец с матерью, а вот признание народа — это дается свыше! Прими поздравления от всех нас, а уж отпразднуем тогда, когда татар от рязанских стен отгоним. Сейчас же надо решить, что и как сделать, чтобы пленных побольше вызволить! Бояре, теперь у вас есть вопросы относительно цены?
На меня сумрачно взглянули из-под мохнатых бровей. Было видно, что в людях боролись жадность и справедливость. Ведь и они могли оказаться на месте пленников, и их тоже могут предложить выкупить. А если сейчас зажать деньги, то при падении Рязани всё равно отнимут, а так хотя бы больше людей будет, авось и отобьются воины…
Мужчины совещались всего лишь минуту, после этого глава над боярами Тарас Григорьевич Пеньской произнес:
— Мы готовы раскошелиться. Сколько нужно, столько и дадим. Только сперва позвольте хотя бы поторговаться, чтобы не просто так татарам всё вывалить?
— Ну, торговля — это дело купцов. Думаю, что вы сможете договориться об этом, — хмыкнул я в ответ. — А вот для воевод и ведарей у меня есть одно предложение…
— Какое предложение? — качнул головой Кирилл Иванович. — Важное или как?
— А у царевича других и не бывает, — важно ответил за меня Ермак.
— Что же, тогда скажите своё предложение, Иван Васильевич, — проговорил молодой князь.
— Я скажу его после переговоров с Дивеем, а то если что пойдёт не так, то и моё предложение будет совсем ни к чему, — пожал я плечами.
— Тогда звоним мурзе? — посмотрел на меня воевода.
— Это воля княжича, ведь только его звонка ждёт Дивей, — кивнул я в ответ.
После таких слов отступать княжичу было некуда — он только что был возведён главой Рязани. А если захочет дать заднюю, то такую трещину в своём амплуа заимеет, что не скоро расчихается.
Оно и верно — надо ковать железо, пока оно горячо. Потом можно будет сто раз подумать, прикинуть и взвесить, как оно было бы правильно, но пока что надо действовать. И действовать жёстко!
Княжич вздохнул, перекрестился и нажал на номер. На экране возник номер, раздались гудки, а после на экране возникло круглое татарское лицо.
По всей видимости этот одетый в богатый халат татарин и был Дивей-мурза. Он лежал чуть в отдалении от камеры на расшитых подушках и неторопливо потягивал белую жидкость из пиалы. Как только сделал глоток, татарин лениво проговорил:
— Ну что, княже? Звонишь торговаться за своих пленных? Али будешь, как купец твой, слёзы лить да клянчить скидку?
Кирилл Иванович стиснул зубы. Дивей-мурза словно прочитал наши мысли. И про пленных, и про купцов. Хитрый, собака…
— Я звоню не клянчить, мурза. Я с предложением выкупить народ русский. Назови цену.
Дивей усмехнулся и отставил в сторону пиалу.
— Цену? Да ты сам знаешь, что хороший товар дёшево не отдают. У меня ваши люди — молодые, крепкие. Бабы — плодовитые. Дети — податливые, из них рабов отличных сделаем. Зачем мне их отдавать?
Князь стащил с пальца кольцо с кроваво-красным рубином:
— Вот золото с камнем. И я ещё золота дам, когда отведешь пленных к стенам города.
Дивей чуть подался вперёд, словно пытался рассмотреть на расстоянии кольцо:
— Это за сколько? За десяток? За два? У меня ваших пленников сотни, князь. Ты что, думаешь, мы за гроши торгуем?
Голос князя чуть дрогнул:
— Я предлагаю справедливый выкуп. Большего у Рязани нет.
На наших глазах Дивей-мурза расплылся в улыбке:
— Разве это справедливо? Мы людей везли в комфорте, в тепле и сытости. Сами недоедали, а русским всё отдавали, а теперь ты хочешь получить всех по цене воробушка?
Кирилл Иванович вздохнул, чуть задержал дыхание, а потом выдохнул. Улыбнулся в ответ:
— Мы с тобой не купцы, Дивей-мурза. Пусть о цене выкупа вон, люди торговые договариваются. Ты же не прочь заработать?
— Я не прочь! А также не прочь и дань забрать, — рожа татарина ещё больше расплылась в улыбке. — По царскому распоряжению теперь татарскому войску надо дань платить.
— Это по какому-такому распоряжению? — подался я вперёд. — Вроде ничего такого мы не слышали…
— А кто это? Ух, никак Иван-царевич? — открыто ухмыльнулся мне мурза. — А я всё гадал — чего это тебя за тем столом не было. Или решили не допускать мелкую сошку до большого разговора?
— Какой бы сошка мелкой не была, а всё равно она большое поле может испортить, — хмыкнул я в ответ. — Дивей-мурза, ты говоришь, что вроде бы какое-то распоряжение есть? А так ли это на самом деле? Или может быть пытаешься нас хитростью заставить тебе дань заплатить, а на самом деле и нет ничего?
— Да как это нет? — возмущённо фыркнул Дивей. — Как это нет, когда есть. Эй, подай сюда ларец!
За кадром послышалось шевеление, потом возникли руки, которые и в самом деле подали украшенный самоцветными камнями ларчик. Оттуда Дивей-мурза вытащил заламинированный лист бумаги, который развернул перед экраном.
Действительно, грамота предписывала русским людям стать данниками татарского хана Сахиб-гирея. Помогать и давать часть своих богатств. Подпись стояла и печать царская.
— Ну что, узнаёшь подпись своего старшего брата, Иван-царевич? — с ухмылкой произнёс Дивей-мурза. — А печать царскую? Тоже узнаёшь?
— Да как бы вроде похоже, но с другой стороны… свет отражается и вроде как «липа», — я постарался хмыкнуть как можно недоверчивее.
— Какая липа? Зачем липа? Тут всё настоящее! — даже покраснел Дивей-мурза. — Сам лично видел, как Владимир Васильевич это подписывал! А потом лично в руки мне давал! Ты что, мне не веришь? Я тебя когда-нибудь обманывал?
— Дивей-мурза, ты не обижайся, но я тебя вообще в первый раз вижу, — покачал я головой. — Откуда мне знать — обманываешь ты меня или нет? Ты вот будешь пленников отправлять — отправь и бумагу. Я посмотрю, всё сравню и если всё так, как ты говоришь, то будет татарскому войску дань. Надо же было сразу с этого начинать, а не монстров своих на наших воинов направлять! Что же мы — не люди, что ли? Неужто не договоримся?
— Может и договоримся, Иван-царевич, может и нет. Пусть за нас вон, торговые люди договариваются. А если ты не веришь в то, что бумага в самом деле настоящая, то я пошлю её со своими людьми, которые будут пленных провожать! — нахмурился Дивей-мурза. — А как удостоверишься, то позвони — я страсть как люблю, когда передо мной цари извиняются…
— Это мы ещё посмотрим, кто перед кем будет извиняться, — буркнул я в ответ и посмотрел на бояр. — Господа, ваше слово. А нам с княжичем и остальным военным людом посовещаться надо.
— До встречи, Иван-царевич! — раздалось с экрана.
Я в ответ только махнул рукой, мол, не до тебя сейчас. Обидится на это или не обидится — абсолютно фиолетово. Теперь счёт пошел на минуты. Нужно быстро ввести всех военных в курс моей безумной затеи, а потом двигаться в нужном направлении.
Промедления быть не должно!
— Что-то не пойму я никак, Иван-царевич, что за игру вы затеяли? — спросил Кирилл Иванович, когда мы покинули зал для совещаний и закрылись в соседней комнате.
— А вот что за игру, — ответил я и начал рассказывать свой план.
Как я и думал, сперва с ним никто не согласился!