Путь варга: Хищные пастыри. Книга 1

Глава 4

ЯНИСТ ОЛКЕСТ

— Он близко… — шепчет из повозки девушка-терраант, и я понимаю её без переводчика. Каждое слово обдаёт тоской. Холодом склепа.

Дюжие стражники раздвигают плечами толпу, на лицах у них — предупреждение, на губах — полуготовый крик «Стоять!» Мальчишка в шляпе бормочет ругательство, дёргает под уздцы застрявшего единорога.

Нужно выиграть время. Завязать драку. Отвлечь. Солгать. Спрыгиваю со ступеньки, делаю шаг навстречу тем — и слов нет, и понимания, что делать — тоже, и в голове — одиночная мысль, утлый челнок в шторм, о том, что спасти может только чу…

— Па-а-а-а-ас-та-а-а-ара-а-а-ани-и-и-и-ись!!

Переливчатый вопль вспыхивает на восточной стороне площади. Разрастается одновременно с чем-то очень быстрым, огненным, зелёным… в перьях⁈ Все посланцы Всевышнего, да это же Кани! И она оседлала бонакона, которого я до сей поры видел только на старинных гравюрах!

И уж тем более не наблюдал в действии, которое в литературе описывается как «упоительно неприличное».

Нужно сказать, литература не так уж лжёт.

«Мы-ы-ы-ы-ы-ы!» — ревёт бонакон и, кажется, не касается земли копытами.Летит вперёд, а за ним летит зелёный шлейф из пламени и облако зелёного же газа. Те, кто ещё не успел схлынуть с восточной стороны, торопливо убираются с дороги. Откатываются, отпрыгивают, разбегаются, кашляя и прикрывая платками и рукавами носы и рты. А Кани — как она вообще держится на спине у зверя⁈ Шляпу она потеряла и теряет всё больше перьев из своего боа, и подпрыгивает, испуская невнятные отчаянные вопли: «А как его повора-а-а-ачива-а-а-а…»

Когда я перевожу взгляд на стражников — они не помнят ни обо мне, ни о повозке. Все, остолбенев, провожают глазами видение в зелёном огне — не только стражники, но и многие из толпы. Потом кто-то впереди выкрикивает: «На перехват! Воздушные щиты!» –и стража проносится мимо. Самый молодой на ходу выдыхает: «Какие щиты, он повернётся — нас сдует сразу!»

— Близко… — шепчет девушка из фургона, и вот к её голосу добавляется ещё один, пожилой, а потом ещё молодой. — Уже близко…

Отчаянно взываю к Печати, и Дар откликается — тяжко, неохотно, почти со скрежетом… нужно найти воду, много воды — и она близко. Дышит вязкой прохладой спереди и слева, там нет выхода на улицу, там дом с аркой, выход во внутренний двор…

— Быстрее туда, — направляю возницу, и он ведёт под уздцы единорога, проталкиваясь, извиняясь на каждом шагу. Фургон вязнет в народе, который жаждет выбраться с площади, и в немолчном вире толпы мелькают шляпы, перекошенные рты, испуганные глаза, измятые цветы. Кто-то ищет своих, и бестолково суетятся Блюстители — хотят то ли раздать какие-то распоряжения, то ли успокоить. Стражи не видно больше — должно быть, все заняты поимкой Кани. Судя по тому, что вопли в отдалении только крепнут — им пока ещё это не удалось.

Но кто-то выводит людей, кто-то знает, что делать: раз или два мы наталкиваемся на мощные амортизирующие чары против давки. Такие может применить только очень сильный маг Воздуха… или кто-то с серьёзными артефактами. Не тот ли это, кто послал нас сюда? Кажется — вот-вот внутри меня вспыхнет догадка, осветит зажжёт маяк во мраке тайн.

— Он близко… близко… — выстанывают уже все терраанты на своём диковатом, свистящем наречии.

— Нужно быстрее, — шепчет Хаата через щелку в двери, а её соратники запевают то ли молитвы, то ли заклятия. И мы протискиваемся, продавливаемся сквозь людские волны, как сквозь стремнину водного портала.

Мы уже почти у арки — к счастью, народа в ней почти нет, только несколько испуганных горожан по ошибке набились во двор и теперь бегают внутри, ища выходы. Дар слышит, что теперь нам нужно — в саму арку, за дверь в одной из её стен, и потом вниз — оттуда манит и зовёт скованная вода. Вот только фургон в арку не пройдёт, а развернуть его так, чтобы он встал вплотную дверью к арке — мы в толпе не сможем.

— Подгоняй насколько можешь близко.

«Ах, Девятеро, — я сейчас упаду в обморок! — пищит какая-то дама из арки. — Это так чудовищно непристойно!»

В отдалении пролетает нечто вопящее — Кани удалось развернуть бонакона. И какой-то мальчик в сером костюмчике пансиона сирот говорит другому:

— Лучшая ярмарка в жизни.

В другое время я бы засмеялся от неожиданности — сейчас же мне нужно незаметно провести в арку и в дверь шестнадцать терраантов, дюжина из которых не в себе. Не говоря о том, что некоторые из них почти наги. И если дверь к тому же закрыта…

Но к нам уже бежит, переваливаясь, какой-то толстячок, сердито бормочет: «Где вас носит только, держите, если что — я вас не видел» — и у меня в руках ключ. Сотрудник Водного Ведомства — а это, наверное, он — вновь ныряет вглубь двора, ключ прыгает и трясётся в руках, но я отпираю кованый замок-артефакт с волнистой линией, такой же, как у меня на ладони. Фургон мы поставили так, чтобы дверь прикрывала даарду от тех глаз, что на площади, и нас могут видеть разве что из внутреннего двора.

— Быстрее, — бормочет Хаата, когда я отпираю дверь. — Быстрее нужно вниз!

Отдаёт короткое распоряжение на своём языке — и вот уже даарду-заговорщики помогают выгружать из кареты обессиленных соотечественников, первый ныряет во влажный каменный тоннель за дверью — слышен звук спуска по ступенькам…

— Исключительно непристойно! — визжит та самая дама. Она в старинном капоре с зелёными лентами и указывает зонтиком на терраантов, на их оголённые тела. Мы с возницей не можем прикрыть их — слишком сосредоточены на том, чтобы помочь быстрее выбраться и доковылять до спасительного тоннеля. Набрасываю свою куртку кому-то на плечи, визги дамы становятся громче, а за ними раздаётся окрик:

— Стоять!

Это бежит изнутри двора дюжий Блюститель — непонятно, что он делал до того, может, прятался, а может, пытался кого-то защитить. Но он вытягивает на бегу ладонь — Дар Ветра — и выкрикивает: «Руки перед собой, магию не применять!»

Что-то мощное, словно бы поток воздуха, проносится мимо меня, чуть зацепив щёку. Блюститель спотыкается, влипает в стену тоннеля, по ней съезжает на мостовую.

— Прости меня, Единый, — устало шепчет учитель Найго, который только что поднырнул под дверь фургона. — Но он же в боевой позиции, вир знает — куда бы бахнул.

Учитель хромает, опираясь на боевой посох, и стоит будто бы скособочившись, а капюшон и часть бороды у него опалены. Левая бровь рассечена, и на ходу он вытирает её рукавом.

— Пойдём, пойдём, нужно скорее, — там есть засов.

Возница кивает на прощание, растворяется в толпе, оставляя повозку. Сперва Хаата, потом я и учитель ныряем в синеватую тьму тоннеля. Флектусы по стенам слабо высвечивают крутой спуск, высокие ступени.

Учитель Найго задвигает за нашими спинами железное, тяжёлое. Пытается шагнуть — и я слышу шипение, как от боли.

— Учитель, вы ранены — я…

— Вниз, Янист, давай вниз, я на посох… обопрусь… на стену ещё. Не ранен, нет. Не по… по-настоящему, это так. Навыки растерял, да в толпе… с посохом, не с мечом… там ещё потом… мешать пытались некоторые.

Леденею от прерывистости его фраз, от слабости голоса — он задыхается, и голос дрожит и прыгает. И шаги по ступеням — тяжкие, неровные, вместе с туканьем посоха.

Зелья! Пять пузырьков, по намертво вбитым правилам выезда, на поясе. Не останавливаясь, пытаюсь в синеватой полутьме отыскать укрепляющее. Передаю учителю.

Хаата оборачивается — глаза её светятся и отливают из-за флектусов бирюзой.

— Истэйон… пытается дотянуться. Если возьмёт сейчас…

Если верховный жрец даарду дотянется до своей паствы — мы окажемся в узком проходе, на ступенях, с бешеными, одурманенными существами. Отчаянные шепотки: «Близко… близко…» разбегаются кусачими мурашами по рукам.

— Уже недолго, — говорит учитель позади. — Даст Единый — дотянем.

Мне отчаянно хочется спросить — «А если нет?» — но, может быть, это маловерие… Но тут учитель говорит сам.

— Янист, Дар твой как, есть? Вода близко уже, готовь Печать. Обезумеют — окунай всех без разбору.

Он переводит дух и добавляет тихо:

— Лучше так, чем я и посохом.

И вновь я задаюсь вопросами — какими были другие рейды учителя и Хааты. А что они были — теперь сомнений нет.

— Близко… — слитно твердят даарду, когда мы торопливо спускаемся по тоннелю вниз, к прохладе подземной реки.

— Близко… — хрипло шепчет девочка, которую я опять подхватываю на руки — и мы идём вдоль бешено несущихся вод, движимых артефактами в Ведомстве воды.

— Камень даст время, — шепчет Хаата, изнемогая под весом старика-жреца, который на неё опирается. — Он не возьмёт… по камню…

— Близко, — твердят терраанты скрипучими голосами. — Близко…

— Нужно скорее в воду, — бормочет старик-жрец, едва двигая ногами. — Скорее воду… здесь плохой камень. Есть место для корней.

— Близко-о…

Учитель достаёт фонарь с желчью мантикоры, и каменное русло грузового канала теперь всё в огненных отсветах. Когда-то тут и впрямь текла река — но потом её замкнули в систему каналов, приспособили для экстренной перевозки грузов от одного распределительного пункта к другому. И перевозятся они…

— Капсула, — выдыхает учитель.

Капсула для переправки тяжёлых почтовых грузов выглядит как косточка диковинного фрукта: продолговатая и изящная, сделана из лёгкой прочной древесины и пропитана особыми зельями, которые увеличивают плавучесть. Пожалуй, в ней легко разместится дюжина человек. Даарду шестнадцать, но они маленькие и хрупкие, и мы перекидываем их, обессилевших, в капсулу, где они дрожат и прижимаются друг к другу — ища утешения, словно дети в слишком большой колыбели. Шёпот их унимается, слышны только тихие всхлипы. Последней прыгает Хаата — и ждёт учителя, нетерпеливо светя глазами.

Учитель Найго торопливо пожимает мне руку.

— За пределы города выберемся, там нас ждут. Точно не хочешь…

Он разумеет, конечно, что нас всех непременно арестуют после этой выходки, после Кани, после… всего. И разумнее было бы выбираться порознь. Но я не могу ответить иначе.

— Нет, я… мне нужно найти Гриз.

Он кивает, предлагает свой посох — я отказываюсь и от этого. Силовой посох — серьезное оружие, и я не учился с ним управляться. К тому же что-то может пойти не так, и учителю понадобится защита.

На прощание учитель торопливо благословляет меня, шепчет уже из капсулы одними губами: «Пиши» — я киваю за секунду до того, как воззвать к своему Дару. Призвать бешено несущиеся воды в помощь, рвануть их на себя — и сделать так, чтобы они унесли капсулу по гладкому скату камня.

За миг до того, как учитель Найго захлопывает над своей головой водонепроницаемую крышку — из нутра капсулы ещё доносится короткое, свистящее слово на языке даарду.

И мне кажется, что это — «спасибо».

Путь назад неожиданно долгий, хотя я спешу. Сперва бегу назад вдоль реки, зажатой, заключённой в камень. Потом бесконечность времени карабкаюсь по высоким ступеням в мертвенном свете проклятых флектусов, и икры ноют, а в боку колет, и я пытаюсь считать ступени и одновременно молиться Высшему на Небесах сразу обо всем: об учителе, о даарду, и чтобы они все благополучно доплыли до общины в Благословенной Долине, и об остальных в группе, и о Гриз. Пусть она дождётся, прошу я, задыхаясь во влажной полутьме. Пусть просто дождётся, я же уже… почти…

А вопросы один за другим вспыхивают в мозгу, лихорадочные, жгучие: кто отправил нас сюда? Те Справедливые, с которыми встретились Мел и Лайл — если у них есть кровь варга, то откуда? Почему Лайл так явно опасался того, что прогрессисты «подстраховались» не только Справедливыми — чем в таком случае? Почему ещё не вступили Кровавые и каким образом Гриз собирается…

Пожалуйста, пожалуйста, Гриз, только не то, о чём я подумал. Ты не можешь, тебе нельзя, только не после той твоей встречи с безумной Креллой, твоей тётей и варгом-на-крови. Той, после которой ты шагнула неведомо куда, на смутные тропы варгов — и о том, что видела там ты до сих пор не говоришь, а я не спрашиваю.

Но я знаю одно: ты едва вернулась тогда.

Не знаю, помог ли тебе тогда мой отчаянный зов — но прошу, просто подожди, подожди же, я сейчас…

В душе я знаю, что мне не успеть за ней.

Что мне никогда, ни за что не успеть за ней.

И когда сверху долетают звуки — сперва мне кажется: это эхо моего внутреннего крика. Потом думается, что Кани уж слишком разбушевалась.

Но эти крики иные. В них звучит утробный ужас.

— … нкер!!!

Делаю последний рывок, пролетев десяток ступеней. Повозившись, отодвигаю засов, толкаю дверь. И ныряю с головой в панику:

— Берегись!!

Оглушённого Блюстителя больше не видно в арке, и куда-то подевался единорог вместе с повозкой от входа, зато в самой арке плещется и напирает толпа. «Энкер», — долетает я от высокой жрицы, и сердце едва не рвётся от ужаса — а потом со всех сторон толчки и крики, крики:

— Это Кровавые! Кровавые!

— Берегись!!

— Мамочки! Девятеро!

— Там алапа-а-а-арды!!

— Кровавые!!

Крики бьют сильнее людей, крики лупят по плечам, спине, груди — наотмашь, и я пробиваюсь вперёд — уже ни на что не обращая внимание, ни на крики, ни на толчки, выгребаю в людской реке против течения, захлёстываясь её волнами по горло, захлёбываясь от отчаяния. Я только стремлюсь увидеть — где она, где же⁈ И в какой-то момент удаётся вырваться, меня больше не теснят со всех сторон, теперь я могу окинуть глазами площадь.

Взъерошенные спины зверей — размеренно, неторопливо идущих куда-то. Не алапарды — керберы, игольчатники… Но мне кажется, что они идут — к ней, кажется — вот-вот я увижу блик каштановых волос, — и чтобы лучше видеть я смещаюсь и смещаюсь, раздвигая локтями всех…

И не обращаю внимания, когда мой локоть въезжает в бок стражнику.

В этот момент меня арестовывают.

ЛАЙЛ ГРОСКИ

Есть зрелища, к которым судьба тебя не готовила. Я-то наивно полагал, что моя судьба дала мне достойную подготовку. Учитывая службу в Корпусе Закона, срок на Рифах и общение с субъектами разной степени отмороженности.

Оказалось, зрелище «Кани в зелёных перьях мчится верхом на ревущем ископаемом» моя судьбинушка предугадать не сумела.

Ископаемое-бонакон неслось с ненормальной скоростью и ревело с ненормальной громкостью. В общем-то, неудивительно: было похоже, что бонакону пониже хвоста запихали огроменную шутиху. Из тех, что запускают в День Перекрёстков — только с зелёным пламенем. Народ, увидев такое, вопил и разбегался. Кани не владела собой. В прямом смысле — перед ней нёсся крик «Собой не владе-е-е-е-ею!!»

Ну, обо мне и ребятушках, которые нас окружили, можно было сказать примерно то же самое. Мы были сокрушительно не готовы, а кавалерия неслась прямиком на нас.

Похоже было на игру в вышибалу. Разве что от мячика вы не разлетаетесь в разные стороны с таким пылом.

И ругаетесь самую чуточку потише.

Наёмнички брызнули из-под копыт, кого-то снесло воздухом. Остальных доконало волной вонючего выхлопа, накатившей следом. Один Стрелок, правда, успел выпустить вслед Кани арбалетный болт, промазал, потянулся за вторым…

И рухнул, хватаясь за горло, которое захлестнула тонкая серебристая цепочка.

Нэйш сделал два шага назад. Плавным движением поднял шейный платок вокруг рта и носа — так, чтобы заменяло маску для дыхания. И принялся разбираться с наёмниками. Те, кто был ближе и упал, — просто не успели подняться, остальные кашляли, прикрывая нос и рот — и не сразу заметили, что там за тень вокруг них обретается и почему на неё не действует магия.

Всё это время я стоял в стороночке и с приоткрытым ртом. В рот залетал душок от выхлопа бонакона, но я не жаловался.

Я пытался осмыслить зрелище — и не осмыслял.

— Э-э-э, разворачивай! — орала Кани, подпрыгивая на бонаконьей спине. Они уже долетели до конца площади, чудом не снесли фонтанчик, совершили лихой занос среди шатров и палаток и перевернули одну — явно со сладостями. — Так, фу! Фу, кому сказала! Ну, хоть мне оставь!

Вопли сопровождались кошмарной джигитовкой посреди перевёрнутых палаток, роз, отдельных вопящих зеермашцев, скамеек, воздушных шаров…

— Нет бы… чтобы… попросить… воздушный шарик! — пару раз я не выдержал, прикрыл глаза. И каждый раз как открывал — Кани оказывалась в качественно новой позиции: то подкинутой в воздух, то держащейся за рога, то за хвост. — Дай слезу! Ах, ты ж…

До меня и с пятидесяти футов донеслось довольное «жрак-жрак», а потом нерадостное:

— Заправился, стеррррвец.

А в следующую секунду Кани летела уже мимо меня в обратном направлении с недоуменно-радостным:

— О, приве-е-е-е-ет!

Когда я смог оторваться от зрелища, то обнаружил на себе взгляд Нэйша. Взгляд лежал на мне тяжелёхонько.

— Почему ты смотришь так, будто я к этому причастен⁈

— Припоминаю, ты говорил, что чувствуешь за неё ответственность.

— Чёрта с два — как вообще можно быть ответственным вот за это⁈

— Ещё поката-а-а-а-аемся! — зловеще неслось уже с другой стороны площади.

Нэйш жестом показал, что это мои проблемы. И вообще, нам надо бы уже убираться. Пока никто не заметил, что в этой местности как-то густо накидано бессознательных наёмников. Так что мы возобновили движение даже быстрее, чем раньше (все тоже пытались осмыслить зрелище). Потом пришлось свернуть к выходам на улицу, и там начала встречаться городская стража. Так что мы вернулись к прежней схеме: я навожу панику — «клык» показывает, насколько он хорош.

— Помогите! Караул, насилуют!

Очередной стражник, неосмотрительно выбравший среднюю дистанцию, обнаружил свою ладонь захлёстнутой серебристой цепочкой, получил рывок и влетел в гостеприимно подставленный кулак «клыка». Его товарища тем временем отоварило тупым концов дарта в висок.

— Пижон, — приложил я сквозь зубы.

— Ты сказал что-то?

— Мог бы помочь. Я тут зашиваюсь с наведением паники!

— Предлагаешь мне кричать что-нибудь вроде «насилуют, караул»?

Нэйш вопросительно улыбнулся какому-то бедолаге из недобитых. Бедный охранник с воплем «Живым не дамся!» укатился куда-то за перевернутый прилавок с розами.

— Аманда, — «клык» осмотрелся и кивнул на стремительную фигурку в платье, которая как раз вынырнула из шатра. — Животные, думаю, усыплены. А Кани…

— Йо-хо-хо и мой бедный копчик!!

— … справится с отвлечением охраны пока что.

— Предлагаешь заканчивать с зачисткой?

Он был прав, само-то собой. Скоро сюда будут стянуты все резервы, какие есть у местных прогрессистов — и нас двоих уж точно на них не хватит. С другой стороны — есть шанс что-нибудь узнать о тех, кто заварил кашу.

Но какой-то моей части отчаянно хотелось заняться ловлей бонакона. Пока кое-что в зелёных перьях (за кого я, между прочим, ни черта не несу ответственности!) не сломал себе шею на каком-то повороте.

Ладно, Арделл всё равно говорила нам разобраться — что там не так с этим улыбающимся окороком.

Основной поток людей, рвущихся с площади, ослабел. Теперь этот поток струился по улицам. И не так-то просто было отыскать нужное заведение. И не то чтобы нам кто-то стремился помогать. Надо полагать, зеермашцам мои расспросы казались малость неуместными.

— Мяс…мясная лавка⁈

— Да вот, думаю ветчинки перехватить после такого-то!

В конце концов посчастливилось набрести на флегматичного старикана, который прогундел: «Через квартал, налево, увидите». И оказалось, что лавка-то недалеко от площади, просто мы взяли слишком уж вправо.

За блестящими витринами пряталось мясное царство: спелые гроздья сосисок, копчёные окорока в родинках перчинок, поленницы из колбас и дворцы из розововетчинного мрамора. Надпись «Лавка Олдренов» была изукрашена золотистой вязью. Рядом с надписью притулился золотистый улыбающийся окорок, который вежливо делал вам ручкой.

Добивающим служила надпись над входом: «Мы вас ждём!».

— Поищем чёрный ход? — предложил я.

От лавки несло далеко не только сытным обедом. Я мог бы Печать поставить на то, что на нас глядят через стекло — и делают это нехорошо.

— Нет смысла, — обронил устранитель. — Наверняка блокирован.

Ну да, а ещё после чёрных входов бывают узкие коридоры. А во внутренних дворах встречаются отличные места для засады.

— Оптимист, — пробормотал я, доставая из кармана шарик со снотворным.

Подёргал дверь с видом покупателя, которому срочно понадобился бекон к яичнице. Дверь была закрыта на непростой и наверняка артефакторный замок — на голодных покупателей в ярмарочный день здесь всем было начхать.

Хотя довольно глупо закрывать двери, когда есть стеклянные витрины.

— А где бы тут поискать хороший каме…

В ответ прозвучало «Тюк-тюк-тюк, з-з-зынь», — и одна из витрин под крики изумлённых прохожих ссыпалась на мостовую. Пока Нэйш возвращал палладарт в ладонь, я наобум запустил снотворным внутрь. Хлопок. Быстро оседающая дымка и шорох двух тел — кто-то упал перед дверью, кто-то левее.

Потом изнутри ударили — воздухом, мощно и широким, веерным ударом, так, что сосисочные гроздья на витрине разметались, а два окорока сорвались с креплений. Один прилетел просто на улицу, второй прямиком в меня, сшибая с ног. Нэйша удар не задел. Устранитель бросил нам с окороком: «Не задерживайтесь» — и преспокойно шагнул в витрину.

И почти сразу же фигуру в сером костюмчике изнутри подсветило пламенем.

— Что ж вас, скоты, и сонное не берёт, — прошипел я. Сдвинул с себя пуд отборного мяска, встряхнул ладонь, наводя Щит Холода, и рванул вслед за напарничком. Вернее, попытался, потому что витрина оказалось высоковатой. Чтобы не упасть, пришлось вцепиться в третий окорок — и понадеяться, что он не грохнется на меня.

Ещё одна огненная вспышка — и бирюзовый отсвет Дара Щита, а потом грохнуло, и окорок дёрнулся в руках, срываясь с верёвки, и тут уже я сам упал как подкошенный — потому что знал, что это за грохот и почему в лавке запахло едко-палёным.

Вторая пуля свистнула над головой, я перекатился внутрь лавки, хрустнуло битое стекло и где-то вверху и слева вскрикнул огненный маг, которым занялся Нэйш. Это за малым, боковым прилавком. Бахнул третий выстрел — били неумело, но от души, из-за основной стойки продавца в глубине помещения, где была тень. Наобум я метнул в ту сторону палку колбасы, палка от четвёртого выстрела брызнула ошмётками — ого, не такой плохой стрелок. Или свезло? Дослал за колбасой веерный с Печати, но удар рассеяли ответным. Ветром били от двери во внутренние помещения, из-за шкафа с копчёностями.

Я схоронился за столом, на котором громоздилась башня из твёрдых вяленных колбас. Грянуло ещё раз, раздался вскрик и звук падающего тела — выглянул и удостоверился, что с огненным магом худо. Сперва Нэйш таки достал его дартом, а потом маг вывалился из-за прилавка — и попал под дружественный огонь. Сам Нэйш расположился сбоку от прилавка и в прорыв не совался, помня уязвимости своего Дара. Да и смысл бить палладартом, пока воздушный маг на прикрытии… Ладно, посмотрим.

Я подтянул к себе многострадальный окорок — к слову, довольно-таки вкуснопахнущий, даже жаль такой красоты. Мимоходом потрогал дырку — точно, «ворон» — семизарядное пустошное оружие. Пять выстрелов было, на перезарядку нужно время, особенно если стрелок не с Пустошей и тамошним оружием обзавёлся недавно.

Резко высунул окорок из-за шкафа — и был вознаграждён шестым «бах» и приличной дырой в мясном изделии. Указал Нэйшу в сторону двери — берёшь прикрывающего. Потом как следует подморозил мясцо. Ладно, свин попался изрядный, габариты, вроде, позволяют… мои б собственные ещё поскромнее были. Стрелок нервный, нужно пробовать, всё равно снотворным его под воздушными щитами не взять.

И, помнится, на весенних ярмарках я обещал Гриз Арделл бежать и орать.

Едва ли бедолага за прилавком ожидал, что на него побежит окорок. Вопя при этом что-то вроде: «Твоювтримантикорыдушумать!!» Маг в дверях тоже замешкался, попробовал бахнуть воздухом, но мимо меня безмолвно шастнул Нэйш — и воздушный удар «стёк» по его Щиту, задело только лёгкой отдачей, и уже влетая за прилавок, я услышал последний испуганный «бах» — не знаю, куда, мы-то с окороком целы оказались.

Парниша-стрелок отбросил тяжёлый «ворон», вскочил и попытался улепетнуть. Но мороженый окорок — ещё и очень хороший снаряд для метания.

А я отлично играл в «вышибалу» в детстве.

Ударенный деликатесом парниша грохнулся, проехал животом по полу и застонал.

— Кошмар вегетарианца, — выдохнул я и вытер лоб рукавом. Осмотрелся.

Повсюду битое стекло, малость подпаленных колбас, куча неподпаленных. Два тела вблизи входной двери — похоже, что стрелок и маг. Хорошо, что успели их отключить снотворным. С огненным покончено совсем — единственный точный выстрел, надо же.

— Всё-таки недостаток практики, — шепнул я больше серому грызуну внутри.

До этого я что-то редко натыкался на оружие Пустошей — а за последних три месяца вот уже четвёртый раз. Какие удивительные совпадения.

— Вше шдохниче, — напророчил парень из-под окорока. — Вше до оджного… прошичь о шмерчи…

Похоже, он как следует приложился зубами в падении. Я подошёл, привычным жестом зафиксировал шею, нацелил ладонь в затылок и посоветовал дружески:

— Не рыпайся.

Первым делом проверил Печать — надо же, правда Стрелок. Вроде как, это должно обеспечивать меткость, только вот нормальных Стрелков больше сотни лет не рождается, а кто родился — по гвардиям и армиям. Так. Одет с претензией — жилеточка с искрой. Не местный продавец, не работник. Не наёмник.

— Как звать?

— Кивршэн. Орджрен.

Надо думать, сыночек здешнего короля ветчин и отбивных. Вот и перстень на левой руке, золотой, массивный и какой-то интересный с виду. Вроде бы, на золоте вытиснена зверушка с торчащим в ней мечом, мелкая надпись сверху — девиз? Ладно, потом.

— Сколько здесь ещё магов в засаде? Ну?

— Шкоты… нишево не шкажу вам… вше вы шдохниче! Да мой очец…

— Не здесь, — дал краткий импульс, чтобы по затылку и спине у парня разбежался говорящий холодочек. — Сколько магов в засаде, живо!

— Джва… вожле чёвшново входа…

Олдрен плевался зубами, слюнями и кровью и бормотал невнятно, приходилось переспрашивать. Возле чёрного хода стоят артефакты и ещё два мага — но стрелков среди них нет. Плюс воздушный маг, который улепетнул тоже внутрь.

— Кого вы ждали? На кого готовили засаду?

Молчание, скрип оставшихся зубов.

— Или, может, побеседуем о дуралеях-Зелёных, которым здесь раздали милые такие бутылочки?

Если спина может выражать «Вир побери, он знает» — то она сейчас это и выражает.

— Двое у выхода, — это уже Нэйш из дверного прохода. — Наёмники. Воздушный маг сбежал. Не через чёрный ход.

— Нырнул в подвал, тут наверняка есть кладовые, а может, разделочная. В Ракканте всё подобное прячут по подвалам.

Чтобы не напоминать уважаемым покупателям о Постулатах Телесной Нечистоты.

Поднял Олдрена — тот оказался не таким уж юным, лет под тридцать, с тщательно подвитой бородкой и усишками. Глядел он так, будто хочет приготовить из меня отменный сальтисон, но угрозами покамест не кидался.

— Значит, давай напрямик. Я, знаешь ли, доброе, дружелюбное существо. Терпеть ненавижу пытки. Но вот моего напарничка мамка в детстве роняла с удивительной частотой, так что… ты же не хочешь, чтобы в ход пошла вся его фантазия, а? Прямо сказать, на такое и смотреть-то страшно, он же всё что видит — сразу приспосабливает для кошмарно извращённых мук. Ну, а учитывая — где мы находимся…

Нэйш обозревал разгромленную лавку. С таким видом, будто получил подарок на Перекрёстки и просто не знает, с чего начать. Парниша слегка закоченел от этого зрелища.

— Поэтому ты сейчас тихо-мирно проведёшь нас в этот самый подвал. А попутно пояснишь — что за муть тут творится. Как тебе сделочка?

— Я… очведу, — просипел Олдрен. — Не наждо… очведу. Но я… нишево не жнаю.

Ох ты ж, бедолаженька. Ладно, всё равно нужно убираться: у разбитой витрины публика собирается, сейчас ещё кого-нибудь из властей кликнут. Я поднял парнишу и пропихнул в коридор — прикрываясь им спереди. Нэйш прикрывал со спины.

По пути Олдрен пытался втюхать нам сопливую историю в духе «Да я тут ни при чём». Дальние знакомые из Справедливых-Зелёных просто попросили перекантоваться при лавке. А другие знакомые этих знакомых раздали каких-то пузырьков тем Зелёным. И добавили инструкций в духе 'В городе готовится неладное, непременно нужно будет обороняться! Ну, вот он и стал грудью на защиту отцовских колбас.

На этом моменте мы вошли в малоаппетитный зал с подвешенными говяжьими и свиными тушами. Невинная жертва обмана отворила люк вниз.

— Спускаешься первым, — слегка наподдал жертве коленом. — А я пока объясню тебе, в чём ты врёшь. Ты как-то забыл пояснить, откуда пустошное оружие. Ещё у тебя отменное колечко. Это, случайно, не знак Золотого Альянса? Так ведь ещё называют прогрессистов. И почему-то ты был слишком уверен, что мы сдох…

. За первой же дверью налево после спуска отдалось рычание, и из дверного проёма выскользнула одна тварь, потом другая.

Волки-игольчатники. Крупные особи, почти чёрные, со вздыбленными иглами.

И человек за ними в дверном проёме. Тот самый воздушный маг — судя по протянутой ладони. Только вот он не пытался бить магией.

— Ты не сможешь убить зверей, — выдохнул хрипло, — варг.

И махнул ладонью, посылая тварей в атаку.

Я шарахнулся подальше, выставляя холодовой щит. Готовясь бить по оскаленным мордам. Но в синеватую тень, подсвеченную флектусами, впорхнул смешочек — и за ним влетело серебряное лезвие на цепочке, пропоров горло первому волку.

Второй зверь промахнулся на пядь, словно прыгать ему что-то мешало или будто он был связан. Нэйш скользнул вдоль стены, уходя от прыжка, всадил в глаз волка с правой руки метательный нож, рванул назад дарт и докончил дело ударом сбоку в шею.

И уже стоя над двумя дёргающимися телами — обратил улыбочку к воздушному магу.

— Не варг, — пояснил почти что с извинением в тоне.

Только вот воздушный маг не слышал или не понимал: схватился за горло, придушенно взвыл, потом зажал глаз. Грянулся и принялся дёргаться в конвульсиях. Побулькивая, извиваясь и хрипя.

Что ж за дрянь тут происходит.

Шагнул к магу — осторожно, прикрывшись щитом. Достал фонарик, осветил перекошенное лицо, пену на губах. Глаза лезут из орбит. Ран не видно, Печать…

— Печать настоящая, похоже.

Маг перестал хрипеть и дёргаться, лежал теперь с безучастным лицом, с пустыми глазами. Из приоткрытого рта тянулась тонкая ниточка слюны.

— Уход разума, — вполголоса сказал Нэйш за спиной. — Не справился с контролем. Иногда бывает у варгов-на-крови.

Его лёгкий тон не обманывал. Мы вляпались по горло, по уши, по самую маковку с хвостиком.

Потому что передо мной лежал маг, который пытался контролировать бестий на крови. На откуда-то добытой крови варга.

И едва ли этого мага тут оставили как прикрытие по той причине, что он справлялся слишком хорошо. Скорее уж, он был в рядах отстающих, а значит…

Это уже не просто дурачки-Справедливые.

Я посветил в зал, который открывался за телом.

Пустой зал — за исключением одинокой клетки. Открытой. Ясно — те самые игольчатники, тоже оставленные на всякий случай.

Брызги алой жидкости на полу. Разбросанная солома. Следы волочения. Резкий звериный дух.

Иногда бывают под мясными лавками помещения с клетками — держат ягнят, особо откормленных гусей, разную экзотическую живность. Для особо взыскательных, которым нужно «чем свежее, тем лучше».

Только вот в клетках, которые отсюда вывезли, сидели не ягнята.

И клетки… вир побери, клетки наверняка где-нибудь на площади, в подвалах домов, которые на неё выходят, а может — тоже в лавках, раз уж тут глава города прогрессист…

А управлять животными они собираются…

Из двери на другом конце зала лился тусклый свет, и сама она была не заперта.

Синеватые ступни. Они высовывались из-под мешковины, которой накрыли тело. У стены, то ли на столе, то ли на каком-то виде разделочного верстака. Нэйш отдёрнул ткань, открыл сперва бескровное лицо мальчишки — чуть старше Мел. Потом повернул застывшую руку — нет Печати. Под конец занялся самим телом, хотя ясно было и без того: до того, как выжать из него всю кровь, варга пытали. Наверняка выведывали — как управляться с бестиями. И наверняка он что мог — то рассказал.

— Работал мастер, — тихо заметил устранитель. — Кто-то, кто хорошо знает — куда прилагать усилия.

Мастер, мастер, — думал я, безмолвно глядя на мёртвого варга. Мёртвого ещё с ночи, тело уже совсем застыло, просто им было не до того, чтобы убирать тело они спешили. Подготовить Справедливых — отвлекающий маневр. Опоить дурачков и вручить им бутылочки для расшвыривания на феерии.

Только вот кто будет полагаться на дураков. Надёжнее же самим. Разместить ночью клетки в нужных местах. Может, усыпить зверей до поры. И…

Мысли оборвал резкий, визгливый хохот. Олдрена наконец-то накрыло, он корчился у стены и смеялся, смеялся как пьяная шлюха в портовой подворотне — с истерикой, взвизгами, распахивая окровавленный рот с повыбитыми зубами.

— Думали взяли, а? Думали — самые умные? Вы опоздали, они уже там, они уже сейчас… сейчас! Мы тренировались, освоили… Мы знаем, как управлять тварями. И они склонились перед нами, а кто не склонится — те сдохнут. Слышите? Никаких уступок. Они все сдохнут — Кровавые и нет, все, кто пытается помешать нам! Сами пришли в ловушку, и теперь они все сдохнут, а вы опоздали!

Он кошмарно шепелявил, пока выпаливал всё это. Разбрызгивал смешочки пополам со слезами, а слюни — пополам с кровью: «Оппождали! Опождали!» Выпученные глаза, перекошенное злорадством и безумием лицо, взмахи трясущихся пальцев.

— Опожда-а-а-ах-х-х…

Нэйш пролился вперёд единым текучим движением — и Олдрен попытался было закричать, уставившись в лицо устранителя. Но смог только захрипеть, хватаясь за горло, поперёк которого легли цепкие пальцы.

— Последний вопрос, — Нэйш говорил совсем тихо, медленно поднимая Олдрена затылком по стене. — Кто пытал.

В голосе не было вопроса. Да и вообще не было ничего — и задним, крысиным умишком я осознал, что не знаю — кто говорит.

Это не было голосом Рихарда Нэйша, устранителя питомника. Или молодого «ската» с Рифов. Или коллекционера, или какой бы то ни было из ипостасей напарничка, к которым я уже успел привыкнуть.

Он медленно поднимал руку на уровень своих глаз, и Олдрен сперва стал на цыпочки, потом повис, прижатый к стене за горло; ноги заболтались в воздухе; окровавленный рот разевался как у выброшенной на берег рыбы, парень смотрел на обращённое к нему лицо — и не мог отвести выпученных глаз.

По ужасу на его физиономии я понял, что не хочу этого видеть.

— Он не может ответить, — голос словно продирался через густую, вымораживающую жуть. — Нэйш! Он же не может тебе ответить!

— Да, он не знает, как жаль — лёгкий-лёгкий шепоточек, лицо у Олдрена начинает багроветь. — У тебя есть ещё вопросы? Могу подождать пару минут.

Куча вопросов. Например — как будет смотреться в Книге Утекшей Воды строка «Убит в мясной лавке, возможно, колбасой». И не стоит ли мне просто шмыгнуть в дверь и поискать Гриз Арделл, а потом отчитаться, что в этой комнатке изначально было два трупа.

— Ты в своём уме?

Язык снова предпочёл что-то своё. Нэйш, не ослабляя хватки, повернул лицо ко мне — лучше б не поворачивал, немигающий взгляд заставил почувствовать холодные пальцы на горле. И верещал грызун откуда-то из печени, пока я шипел:

— Не то чтобы я совсем уж не одобрял, но как же твои принципы насчёт «недолюбливаю убивать себе подобных»? И того, что это отдаёт каннибализмом?

— Полагаешь, есть грань? Игольчатника — или его?

— Да, мантикорий ты сын — хотя бы потому, что игольчатник не может расколоться на допросе! — у Олдрена синело лицо, и я частил, не понимая — какого ж вира я так упираюсь, я только знал одно: так нельзя. — Он свидетель. Он нужен, вир побери!

Нэйш разжал пальцы, и прогрессист распластался вдоль стеночки. Напарничек повернулся ко мне с до крайности нехорошим выражением лица.

— В таком случае тебе придётся решать эту проблему. Он свидетель, Лайл. Видел нас, знает, как мы действуем. Слышал, как ты назвал меня.

Ах ты ж черти водные — и правда. Так глупо засветиться сгоряча.

— Нэйшей на западе пруд пруди, одни Неясыти чего стоят. Ладно, в любом случае — я подчищу хвосты. Своими способами, не твоими.

Будем надеяться, Шеннет, который впутал нас в дело, запасся агентами в городе на полную. И предусмотрел что-нибудь вроде кучи зверей, одурманенных кровью варга. И контролируемых кучей прогрессистов.

— Нужно уходить. Нет? — нагнулся над Олдреном и убедился, что он додушен основательно, но не полностью. — Предупредить Гриз. Предупредить наших. Глянуть — может, что можно ещё сделать.

Миг он смотрел над моей головой — то ли вир знает куда, то ли на труп у стены. Потом кивнул.

— Возвращаемся.

Легче сказать, чем сделать.

Из подвала мы поднялись без приключений. Я ещё было хотел заметить, что надо бы пойти через чёрный ход. Как тут же, прямо на выходе из зала с подмороженными тушами, оказалось, что оно уже и не надо.

В коридоре торчало не меньше дюжины стражников-наёмников и прочей служивой братии. Печати, амулеты и даже пара силовых жезлов были наведены на нас в полной готовности.

— Планы? — осведомился напарничек своим обычным тоном «Лайл Гроски, бесполезная ты крыска».

Бесполезная крыска оттянула воротник, оценивая обстановочку.

— Ну-у, ты, конечно, можешь рискнуть и прорваться… Но лично я поищу себе хорошего адвоката.