Путь варга: Хищные пастыри. Книга 1

Глава 6

ДЕБОРА-ПАТРИС-АСКАНИЯ ТРИВИРИ

Я сижу в до обидного приличной таверночке, слушаю мерные тук-тук-туки и ужасно люблю Гриз Арделл. По моим личным меркам «мамскости» Гриз тянет примерно на одиннадцать баллов из десяти. Моя маман по этой шкале — от трёх (в хорошие дни) до минус семнадцати (в особо плохие).

Аманда, правда, потянет на двенадцать баллов, но с ней случай особый. Гриз просто не с кем сравнивать в этом отношении, потому что никто больше не может поручить тебе поездку на пару с Рихардом Нэйшем в окрестности сумасшедшего дома. За сплетнями.

Я, правда, надеялась, что спорные земли между Ирмелеем и Тильвией будут больше похожи на Тильвию. Ну там чтобы халупы, контрабандные тропы, из каждого окна в тебя тычут арбалетом и по притону на переулочек. Только вот Дирнесская долина в окрестностях этой «Безмятежности» на поверку оказалась сплошным Ирмелеем. Жирненькие и опрятные деревеньки с каменными домами, подстриженные изгороди, ни единой свиньи в неположенном месте. И ещё у всех было почему-то отличное настроение. Так что я незамедлительно прониклась.

Мы мотались по аккуратным домичкам вдвоём (меня одну Нэйш отказался отпустить из каких-то туманных соображений). Белая прилизанная шевелюра — и огненная растрёпанная. Белый костюм — и рубашка с роскошной жилеткой, вышитой Амандой. Задушевная улыбка, от которой пробирает морозцем. И моё откровенное «гы-ы-ы».

В общем, устоять перед таким явлением на вашем крыльце не очень-то просто. Местные сдавались пачками и приглашали нас в домички, где мы оказывались самыми примечательными предметами в интерьере.

Потому что где ещё можно встретить избалованную дочурку загрустившего тильвийского дельца-вдовца. Делец-вдовец что-то заскучал, и заботливая дочурочка тут же поскакала сдавать его в «Безмятежность». Только прихватила с собой секретаря-телохранителя, видите, какой белый костюм? Это у него обет. Шибко верующий, из Града Жрецов выписали, вот по-жречески и одевается. Так как там в лечебке-то, вы говорите? А то мы будто слышали — нехорошее место какое-то раньше было, даже с призраками. А мой папаша-то жуть какой суеверный тип, как раз призраков и боится. Да, потому вот и секретарь в белом и из Эрдея — отпугивать. Кстати, а есть тут в окрестностях дома, чтобы снять или на продажу? А то кто там знает, может, вообще сюда переезжать придётся, папаньке-то всё хуже и хуже, а местность живописная — так если бы хотя бы даже и как летний домик, из наших-то тильвийских болот…

Такие вещи я могу молоть ну просто без конца. Пришпоривать не надо, надо останавливать. Нэйш это немного делал направляющими покашливаниями. Сам он в основном сидел и скромно улыбался. Распускал сети обаяния, в которые затягивал деревенских простушек. Да иногда подкидывал вопросы по делу. Говорите, приют леди Иовейны? Кажется, что-то слышал… это в каких годах? Ах да, Аполла Тройоло, говорите. Да-да, очень достойная женщина… а что, храм тут есть? И не разорялся? Удивительно мирная обстановка, как вам тут повезло, потому что обычно в окрестностях бывших рудников не так. С чего он взял, что тут были рудники? В Эрдее что-то говорили, кажется. Как, неужели ошибались?

Образцовый такой лапочка, туды его растуды. С тихим голосом и опущенными глазами. Хоть сейчас в храм Эрдея главным жрецом.

В общем, это всё было довольно-таки весело, хотя мы прошатались до темноты и обскакали три деревни. И не то чтобы узнали что нужное. Кроме того, что эту леди Иовейну все любили до синих шнырков. А теперь эту Полли все любят до зелёных. И ещё что в окрестностях всё удивительно благополучно, сплошные радость-веселье-ярмарки с пряниками (заходите, кстати).

Ещё во мне плескалось восемь чашек чая, потому что гостеприимство местных хозяек ограничивалось чаем разных сортов и тощими неразгрызаемыми бисквитами. Коричневыми снаружи, кремовыми внутри, вкуса восьмидневной зубной боли.

Нэйш посмотрел на бисквиты как на знакомых и прикасаться к ним не стал. Потому что у него же обет (издевательское подмигивание перед тем, как чуть-чуть пригубить от очередной чашки). А у меня как-то, ну я не знаю, случайно получилось и с ними, и с чаем.

В общем, на подходе к таверне я помирала от желания сделаться собакой и пометить все окрестные кусты. А ещё от голода и хорошего настроения (очень странная смесь). Потому что наконец-то выпал шанс как следует взяться за Нэйша. А то после поцелуя в Зеермахе мы не то чтобы часто пересекались, и всё не было времени как следует «клыка» расспросить. Например о том, как они познакомились с Лайлом Гроски (тот, когда я его спросила, сказал, что долгая история, и пошёл пить с Лортеном).

Таверна была очень ирмелейской с виду — что снаружи, что внутри. А личности в ней были самые тильвийские. Проезжего и забулдыжьего вида. Очень нервировавшие хозяина своим гоготом. И встретившие нас восклицанием: «Гля, какая цаца!»

Не знаю, правда — они это про меня или всё-таки про Нэйша. Которого они тут же спросили, не поделится ли он своим «огонёчком». Потому что для жрецов в белом я без надобности, а для них вот — в самый раз. Один даже вопросительно сверкнул красивым ножиком с рукоятью из кости альфина.

Не могу даже выразить — до чего я всем этим придурочкам обрадовалась после чайно-бисквитного дня. Прям-таки объятия распахнула и почти заорала: «Да наконец-то же, вы где раньше были, а ну идите сюда, особенно вон ты, с сизым носом!» Бедным забиякам светило быть хорошо отбуцканными. Возможно, униженными другим способом. Если не сумею сдержать в себе все эти чашки (не уверена, что там восемь, просто я сбилась со счёту на шестой).

Я уже приготовилась было сигануть на заросшего, который тянул ко мне руки, но тут передо мной ударила белая молния. Ну, или выросла белая стена, хотя стенки таким манером точно не растут. Нэйш отпихнул меня назад и к стойке и устроил местным обмолот урожая: это вот когда цеп очень быстро хрясь-хрясь-хрясь по колосьям, а они ничего не успевают понимать, и из них только зёрна разлетаются. В роли зёрен выступали зубы и иногда монеты со сквозниками и прочими амулетами. Я сперва хотела тоже влезть и малость повеселиться, но Нэйш мимоходом опять отшвырнул назад. Так что я уселась на табурет и принялась сражаться с чаем и радостными воплями внутри (выпустить нужное, не перепутать). И наблюдать за зрелищем.

Не из-под стола и с близкого расстояния зрелище внушало даже больше, чем в «Хмельном спруте». Навевало на всякие мысли. О том, что хотела бы я увидеть этого парня против бестий. Оценить его настоящую скорость. Уна мне, конечно, нашептала о каких-то тренировках с Гриз и алапардом, но я-то думала — это она фантазирует насчёт объекта обожания. Потому что никто не может драться с алапардом, пусть даже и на тренировке.

Но тут я почти что поверила. Придурочки за Нэйшем не успевали просто отчаянно, и кажется — в тот раз при первой нашей встрече он дрался медленнее, а теперь был будто раздражён или стремился закончить поскорее. От этого всё слишком быстро завершилось. Последний залётный вспахал затылком пол и спросил у потолка горькое: «Вот зачем мы его трогали?» — прежде чем икнуть и отрубиться. Жёнушка хозяина издала звучный а-а-а-а-ах. Я спросила, где тут туалет и верёвки.

Теперь вот я сижу в совершенно пустом зале таверны, слушаю размеренное «тук-тук-тук» по столу и ощущаю невероятное единение с миром и любовь к строгому моему начальству. Последнего забияку, увязанного в скромный жгутик, только что вынесли в сарай. А по столу стучит Нэйш, который пристроился за столиком напротив меня. Красивой резной рукояткой ножичка. Ножичком Нэйша хотели ткнуть в правую почку, но не срослось.

– Может, я себе тоже такой хотела, — говорю полушутливо. — Нет, спасибо, конечно, что ты такой весь из себя галантный. Но ты что, думаешь — я не справилась бы с этими милягами?

Нэйш ничего не отвечает. Только предлагает ножик тем жестом, которым дамам обычно предлагают цветы. Сейчас тресну от умиления. Хотя он, скорее всего, имеет в виду, что в кабацких драках лупятся без магии. И что эти ребята чуть-чуть поопытнее меня. Особенно по части тайных тыканий ножиками в разные части тела.

– Вообще, мне случалось драться в кабаках. Так что я помню насчёт «магией не бить, остерегаться острых предметов в секретных кармашках, помнить о разнице в весе и физической силе». И не так плохо нас в учебке тренировали по физической части. Так что трёх я бы точно уделала.

– Не сомневаюсь.

Бочком подходит усато-лысоватый хозяин — заверить, что всё за счёт заведения. И осведомиться, что мы хотим откушать. Чем немедленно будит внутри голодного альфина.

– Гррррр, мясо! Много мяса. С начинкой из мяса, с гарниром из мяса, и про мясной соус не забудьте.

Мои плотоядные облизывания вызывают у хозяина маленький усотряс. К Нэйшу он так и поворачивается — обречённо дрожа усами.

– Омлет, — говорит Нэйш. — А какая есть зелень?

Бедолага явно не вышел из роли эрдейского жреца. Но не говорить же ему это. И вообще, может, он проникнется моим полным жалости взглядом.

Нэйш провожает глазами спину хозяина и на мои жалости плевать хотел.

– Плотно наедаться сейчас неразумно. Нас могут вызвать в любую минуту.

Прямо-таки четвертая мамочка, после моей собственной, Аманды и Гриз. Или второй папаня?

– Да ладно, я ног не тяну от голода. И вообще, я сейчас могу мантикору сожрать. Как в топку влетит. Проверено. А что, думаешь, мы будем ломиться в домик успокоения?

Мотаю головой примерно в том направлении, где в миле с лишним расположен этот самый домик.

– Если это то, что госпожа Арделл подозревает — она не станет тянуть со штурмом. В конце концов, там же её… ценные сотрудники. Предположительно, в серьезной опасности.

Как он вообще ухитряется выдавать это своё «госпожа Арделл» с нежной издёвкой. Это… вообще, в речи есть такой оттенок? Но вообще, тут кое-что более интересное. Тут сотрудники и опасность. Серьезная.

– А что, там какая-то прямо лютая зверюга? Что-то вроде, ну я не знаю, земляной кошки в подвале? Или гигантского шнырка-вонючки, который всех подтравливает понемногу?

Нэйш с умилением изучает блестящее лезвие ножичка, которое я на него рассеянно наставляю.

– Ну, если учесть, что Гриз хотела узнать — как чувствуют себя люди в окрестностях… И спрашивала о прошлом приюта… Напрашивается вывод, что это всё-таки псигидра. Что ты знаешь о псигидрах, Аскания?

Про них есть куча пугалок, которые хорошо на ночь рассказывать. В тёмной-тёмной комнате учебки, когда весь свет — это огонёк на чьей-то ладони (обычно моей). А все кутаются в одеяла, свисают с кроватей, и рассказывают по очереди шипящими голосами такое, что до мурашек продирает. Про некромантов, и бродячих тварей из волос и клыков, про Хрипунца, банши, Даму в Белом — и… про чёрную, ожившую грязь, которая вытекает из старых кладбищ, собирается на месте жутких ритуалов или древних кладов, разрастается и впитывает в себя блеск золота…

– Живут под землёй, часто на месте шахт…

– Мы узнали, что в этой местности был когда-то серебряный рудник. Не прямо здесь, конечно…

Ага, за десяток миль, к виру поближе. Всё равно близковато к деревням. И к лечебнице. А ещё кто-то обмолвился, что рудник закрыли лет сто назад. Будто бы там была какая-то темная история. Связанная с внезапными хворями или что-то такое.

– То есть там жила псигидра, и она что… перестала получать вкусняшки, взяла да и доползла до этой «Безмятежности»?

– Или размножилась. Псигидры — загадочные существа. Их происхождение… возможности… общение с окружающим миром…

Нэйш живописует, откинув голову. Будто рассказывает о бабочках — здоровых таких, грязекрылых и размером в несколько миль, а то и больше. Временами многоглавых. Которые тихонько подкрадываются к свету селений, ну или внезапно просыпаются в недрах шахт. И начинают потихохоньку выпивать жизнь и магию из окружающих. Обычно выдавая в обмен болезни и плохое настроение. А ещё они растут и растут, и могут со временем разделяться — когда одна голова осознаёт себя вроде как самостоятельной паразитической личностью и превращается в отдельную псигидру. Ещё, говорят, они могут в голодные годы надолго засыпать и здорово ссыхаться. Могут двигаться под землёй, а иногда и в воде, если она их волочёт за собой…

Та, которая сидела в серебряной шахте век назад, наверное, так и поступила. Заснула, а потом ссохлась до невозможности. Может, она не успела вырасти большой. Так, чтобы дотянуться и подпитаться от селений. А может, тут и селений тогда не было. Так что она спала себе и сохла, а потом грохнули затяжные ливни или грунтовых вод прибыло, вот её и смыло по какой-нибудь подземной речке. И примыло к подвалам «Безмятежности». Или что тут раньше было? Нэйш спрашивал насчёт детского приюта, значит, наверное, в приют этой леди. Иовейны-как-там-её-вообще. Дальше-то что? Дальше — опасность для «особо ценных сотрудников». Вир побери, как не изойтись на родственные чувства, у меня ж папашка там.

За этими тревожными размышлениями провожу время до того, как приносят мясо. Здоровенный ломоть телятины — изнутри ещё сочится розовым соком. Поверх обложен беконом, и насчёт гарнира из фрикаделек кто-то распорядился. Даже соусом полили. Чья-то сердобольная душа, правда, зелёного лука рядом кинула — но это излишество я уж как-нибудь переживу.

Вцепляюсь зубами, урчу и упиваюсь нежной мякотью. Сразу становится получше на душе. Нэйш напротив загружает в себя омлет и что-то отвратно-витаминно-зелёное. Что можно есть именно вот с таким видом — будто кому-то вскрываешь грудную клетку.

– Ну, и как ты собираешься разбираться с этой дрянью?

Нэйш принимает вопрос на счёт псигидры.

– Псигидру не убить обычными способами. До некоторой степени может помочь пламя феникса или виверния. Или зелья с действиями, подобными этому пламени. Но едва ли они есть у Аманды.

– А как-нибудь изнутри её прижучить нельзя? Ну, я не знаю, скажем, скормить тебя, чтобы она всех сразу выпустила на волю и уползла рыдать в горы Крайтоса?

Нэйш медленно наклоняет голову, и новая порция омлета остаётся недогруженной в устранителя. Точно, что это я несу. От нервов, наверное.

– Эй, ты не подумай, можем сожраться в компании. Тогда-то её точно покорчит, как мою бабаньку от грибного супа маманьки! Честное слово, я очень даже не против. И вообще ты мне вполне себе нравишься, не подумай. Все эти тайны-бабочки-умение врезать, а кому такое не понравится, спрашивается, в смысле, ну кроме Гриз, конечно. О, и кстати, ты здорово целуешься, я вот в Зеермахе заметила, так что…

– Полагаешь, стоит повторить?

Представляю одновременно лица Гроски, Мел, Гриз, Яниста и на закуску Тербенно. О да-а-а, лютая картиночка, только Уну звать не надо, мы с ней в одной комнате ночуем так-то, вдруг да прирежет от расстроенных чувств.

– Тренировка — путь к идеалу, а? — и делаю бровками ещё круче, чем Нэйш. — Слушай, это ж опасно. А вдруг я в тебя втрескаюсь по самое не могу. Несмотря на твой возраст. Тебе ж за сорок или что-то вроде?

Груз с мерзкой зеленью повисает в воздухе.

– Не беспокойся, — пытаюсь утешить устранителя. — И в такие годы люди, бывает, живут.

«Клык» не то чтобы давится своей вилкой. Но проглатывает довольно осторожно. Как будто там не зелень, а более непонятное блюдо. Вроде меня.

– Вообще-то, мне тридцать пять.

– Правда-а⁈ Ничего себе тебя жизнь-то помотала…

А по глазам больше кажется. Особенно сейчас. И всё равно тридцать пять — многовато. В такие годы положено сидеть дома в котах и спиногрызах, не поворачивать резко шею, лечить мигрень. В крайнем случае — набираться опыта в тюрьме, как мой папка.

– Не обращай внимания, отлично держишься, — с трудом избавляюсь от желания добавить «старина» и сочувственно похлопать Нэйша по плечу. — Особенно в драке, а? Быстро ты уработал этих ребят. И я ж уже говорила, хотела б я посмотреть на тебя против альфина, ну или кого-то ещё из этих крутых хищничков. Сама б, конечно, тоже не отказалась…

Нэйш приканчивает омлет, и мне почти жаль бедное блюдо. Слушает он вроде бы благодушно. Но говорит неожиданное:

– Тебе нужно учиться.

– Застольному этикету или нормально определять возраст устранителей?

– Сражаться при помощи Дара.

Ух ты ж, какой он весь внезапный. Если он так с алапардами — понимаю, почему они дохнут.

– А это не вы с папочкой видели меня против пятерых Барракуд где-то месяц назад на Весеннюю Ярмарку? Стоп-стоп, чем же это там кончилось, даже и не припомню. Но у одного точно сгорели штаны. А до того я подрабатывала малость телохранителем и за шабашки бралась. Чёрт, да меня даже в учебке хвалили. Высший балл по боевке, а?

Сама себе напоминаю Тербенно с его «У меня высший балл из всего выпуска!» Примолкаю и напихиваю за щёки фрикаделек. С ними вкуснее дуться.

– Не сомневаюсь.

Нэйш щурится куда-то в окно, где тает на ночном стекле след от щеки одного из бедных забияк.

– Барракуды — люди. Не самые подготовленные маги. Из-за этого они и примыкают ко всякого рода бандам: действуя вместе, по совокупности магии, в реальной драке они имеют перевес. Но не против по-настоящему серьёзного противника.

– Вводже шибя?

Придётся всё-таки прожевать фрикадельки.

– Со мной… было небольшое показательное выступление. Не до смерти. Как и в случае с тобой. Однако те, с кем мы сталкиваемся на выездах, часто отстаивают свою жизнь. Или жизнь потомства. И то, как ты дерёшься сейчас…

А как дерусь? Вполне себе как учили. С полной выкладкой, включаю инстинкты, включаю мозги. Считаю шаги, вычисляю пассы, всякое такое. Оцениваю, работаю, держу морду тяпкой — инструктор особо настаивал, чтобы по лицу нельзя было прочитать следующий удар…

– Что, — обвиняюще указываю на Нэйша куском бекона, — скажешь — наследственное?

Он усмехается, но на удивление — без явно выраженного «фу» в сторону моего родства с Лайлом Гроски. Отодвигает тарелку.

– Лайл в бою хладнокровен. Бьёт на результат. Не отвлекается. Не увлекается. Он эффективен. Но ты увлекаешься, не так ли. Несмотря на попытки «держать лицо». Ты наносишь лишние удары, пытаешься драться эффектно — когда могла бы закончить жёстче… и раньше. Чья это наследственность, по-твоему? Может быть, это мать? Кто-то ещё по женской линии?

Это мне за шуточку про возраст, наверное. Обтекай, Кани Тривири. У тебя есть персональная псигидра на ближайшие пару минут. В белом костюмчике, с улыбочкой кровопийцы. И светлыми глазами-льдинками на неумеренной красивости лице.

– Если взять, к тому же, отсутствие тренировок… Ведь я был прав, ты не тренируешься в последнее время? И вас разве не учили, что, если старший в группе приказывает не лезть в драку, — лучше отойти и прикрывать? Понимаешь, при таком раскладе… встреча с серьёзным противником или даже просто с бестией может дорого обойтись, Аскания.

– До чего ж ты заботливый. Как насчёт… ну, я не знаю, поучить меня как Йоллу? Всем этим слабым точкам и прочему? Мне, знаешь ли, жуть как интересно, что это за наука. Этому учат где-то? Есть прихрамовая школа или особый пансион? Потому что я б не отказалась встретиться с кем-то вроде тебя. Не с тобой — мы ж договорились, что я к тебе прониклась. Но с кем-то вроде. Сравнить мастерство, всякое такое.

– Если ты когда-нибудь встретишься с кем-то вроде меня…

У меня последняя фрикаделька застывает на вилке. От странного осознания, что Нэйш серьёзен, серьёзен абсолютно, впервые за вечер. Может, впервые с того момента, как мы с ним встретились вообще.

– Передать привет, а потом вмазать? Или лупить сразу, без приветов?

– Беги.

Фрикаделька радостно следует совету. Спрыгивает с вилки, укатывается под стол. Я ищу беглянку глазами. А когда не нахожу — Нэйш уже откинулся на стуле, покачивается себе и имеет совершенно невинный вид.

– Скорее всего, предстоит бой с охраной, и есть вероятность, что мы пойдём в паре, так что… Думаю, нам с тобой нужно обсудить действия в боевой связке.

Говорит так, будто не советовал мне бежать полминуты назад. И будто разговора насчёт «тебенадоучиться» вообще не было.

Правда, он предлагает неплохую связку, которую мы практиковали с магами Ветра в учебке. Один идёт как щит и бьёт вблизи. Второй из-за спины у первого наносит удары по дальней дистанции. Попутно оберегает от внезапных сюрпризов.

Собираюсь поспорить чисто из принципа. Потому что я же опять оказываюсь задвинутой за широкие плечи «старшего в группе». С напоминанием «отойти и прикрывать», если что (Нэйш прямо смакует, когда это проговаривает). Но тут Нэйш нащупывает «сквозник» в кармане, и это, конечно же, наш вызов, так что я начинаю любить Гриз Арделл в два раза больше. Хотя куда уж больше-то.

Пока шагаем к условленному месту на реке, темнотища сгущается, фрикаделька неполной луны сжирается жадным ртом небесной Кани. Заполночь. Хоть ты вой для напыха зловещести.

Первым из «поплавка» вылетает феникс. Здоровенный и вроде как с венцом на голове. Тревожно светится и шлёт с высоты негромкий привет.

– Давай, ищи его, — шепчет Гриз, которая выпрыгивает на берег следом. С мрачными предчувствиями на лице. И роскошными новостями: оказывается, этот самый варг, которого она так искала, тоже решил полечиться!

Дальше из нутра кареты появляется хмурая Мел и щебечущая как клетка тенн Аманда. Мне уже жалко эту психушку, честное слово. Даже если бы там и не было внутри моего папаши, Яниста, неведомого варга и агента Хромца.

– С агентом я связалась, — Гриз хмуро вертит в пальцах сквозник. — Сделает что может. Возможно, снимет часть опасных артефактов, но я не рассчитывала бы. Он больше информатор. Хромец обещает прислать команду подстраховки, но когда это будет — неясно. Ждать нельзя — мы не знаем, что там внутри.

Она глотает всякие маловажные вещи насчёт того, что Шеннет уж точно сперва захочет понаблюдать, как мы справимся сами. А уж потом подстраховывать нас или выдёргивать. Это вроде как в Зеермахе. Вообще, вид у Пастыря Страшилищ такой, будто она не совсем в себе. И вот-вот полезет сигать через заборчик лечебки, только каким-то чудом удерживается. Это она от глубокой симпатии к Лайлу Гроски, без всяких сомнений. Или от тревоги за того наставника варгов.

Мы идём по мягкому лугу. Приминая траву цвета ночи. Густая темнота, шелк трав под ногами, шелест юбки нойя да запах ночных цветов. Помаргивают дождливые звёзды. Никто не зажигает фонарики, будто у всех глаза как у кошек. Гриз говорит прямо на ходу. Иногда взглядывает в небо — ищет знаки от феникса.

– Псигидра, да, судя по всему — старая, Рихард, Кани, по окрестностям что? Рудник — ладно, приют — поняла, что там по общему фону настроения и болезням? Благодушны, говорите? М-м-мантикоры печёнка, здоровая тварь, ладно, посмотрим на месте, да, штурм, сразу же… Мел, карту им дай, погоди, я подсвечу, значит так, смотрите. На воротах мощный артефакторный блок, по две стороны сторожевые будки, там Стрелки плюс охранники с артефактами, их шестеро на ворота. По периметру посты тут и тут, и ещё охрана административного здания — будка во внутреннем дворе. И общая артефакторная защита, то есть «купол». В ворота не полезем, нет смысла, когда с нами феникс. Идём сквозь стену.

Вот это дело — сходу и прям сквозь стены. Встречайте новых пациентов среди ночи, нам тут полечиться приспичило! Во мне бурлит веселье (и немножко бифштекс с фрикадельками). Потому что разбираться с охраной всё-таки достаётся мне и Нэйшу. И ещё Аманде — на неё Гриз вешает ещё заботу о персонале. Она сама с Мел выдвигаются вперёд к основному зданию — варг и Следопыт как разведка.

– Увидите золотые нити или чёрную грязь — будьте крайне осторожны. Не касайтесь псигидры, избегайте щупалец. Кани, если что — можешь врезать по ним огнём, такое иногда помогает на время. Нэйш… ты помнишь, надеюсь.

Гриз Предводительница Ковчежников, может быть, и ещё раскладов бы надавала. Но впереди — внушительные стены лечебки, а в небесах — жалобный, тревожный крик феникса. Так что она передёргивает плечами, бормочет «Нужно скорее, там неладное что-то» — и кидается к стене примерно с той же скоростью, с какой феникс падает с небес.

Бах.

Ослепительная вспышка. Гриз точно была в каком-то полуединении, а может, птичка сама поняла, что делать. В солидной каменной стене, а заодно в барьере возникает здоровенная дырка с оплавленными краями. Как знак того, что фениксы проходят через любые препятствия. Ну, и не только фениксы. Ещё варги, у которых возлюбленного псигидра доедает.

Тихая тёмная ночь взрывается изнутри. Разрезается голосами, огнями вдоль стены. Вспыхивают фонари у входа. Точно какая-то сигналка, а может, несколько. Тревога по всей форме, только такого наглого вторжения не ждали. Потому охрана начинает сыпаться на нас не сразу, а малость погодя. Гриз и Мел заворачиваются в маск-плащи и несутся к основному зданию (кстати, миленький домик!). Мы отбегаем от стены, чтобы не попасть под артефакты, арбалеты или что у них там может быть. И остаёмся потолковать с охранниками.

Ребята вполне себе грамотные, бегут, не орут, прикрываются деревьями. Настроены на «вырубить-задержать». Или на «грохнуть на месте», как повезёт. Слева прикрывает артефактами Аманда, но она за беседкой — почти не видно, и смотреть некогда. В нас прилетает первый огненный кинжальный, который я отвожу. Удар ветра рассеивается о Щит Нэйша, выставляюсь из-за него и бью в ответ. Задорно полыхает какое-то дерево. Шипение холодного воздуха — кто-то бахнул холодом. Обходят с боков. Удар холода отражаю огнём, Нэйш ударом дарта гасит Мечника, который решил выскочить из-за дерева слишком близко.

– Не отводи удары, атакуй.

Кто-то вскрикивает слева, звук падающего тела и лёгкий смешок нойя. «Заходи справа!» — рявкает кто-то, снова выставляюсь, бью «Двойным разветвлённым атакующим», но ответа не приходит, вместо этого кто-то выдыхает из-за деревьев: «Какого…»

И два яростных крика сливаются воедино от основного здания: феникс кричит сверху — Гриз снизу.

Отворачиваюсь на крик от белого Нэйшевского плеча и вижу, что дом — не дом. В суете огней сначала кажется, что по нему ползут тени. Только это не тени, это будто каждая трещина заплакала чёрной слизью. Наподобие мазута или горючего масла, которое лезет из-под земли в Дамате. Кажется, что дом тает, стены оплывают — и из дверного проёма напирает то самое, только оно ещё и извивается. А над крышей взмывают золотые нити, перевиваются и пляшут, свисают бахромой с краёв — будто дом приобрёл нехилую такую шевелюру.

Крак. Крак. Крак. Щупальца выдавливают стёкла, и стёкла высыпаются на чистенькие, посыпанные мягким песочком дорожки. Щупальца вылезают из окон — ползут, набухают, обнимают стены…

Бифштекс подскакивает в организме и настойчиво просится на прогулку. Закрываю глаза, выдыхаю и представляю, что я законник Тербенно.

– Именем Акантора!!

Вопль получился слабее, чем надо бы. Зато остальное — в самый раз.

– Остановить сопротивление! На территории псигидра, и у нашего отряда особые полномочия!!

Когда это я так нахваталась, спрашивается. Неважно, главное — охрана верит. А кто бы не поверил, когда тут такое.

По нам больше не лупят, и можно подбежать к Гриз и Мел. Но успеваем мы только выскочить из-за деревьев: варгиня останавливает нас жестом.

– Гляньте второе здание, задержите главного, найдите документацию, Аманда, персонал выводи! Мел, дай верёвку, они наверху, через крышу проще будет — и кричит, обращаясь к охранникам. — Кто по Воздуху? Подкиньте наверх!

Феникс бьётся в небе, как горящее сердце. Прямо над крышей — чует хозяина. К Гриз кидается пара охранников с Даром Воздуха, она хватает верёвку у Мел — и взлетает на крышу. Подхваченная магией — но кажется, что на каких-то своих крыльях. Быстро крепит верёвку, что-то выкрикивает Мел насчёт тайных ходов, кивает фениксу — и алая комета падает с бархатного неба прямо на крышу, всю в извивах золотистых нитей.

Совсем бесшумно. Хотя мне при виде этого в голос хочется заорать. Прекраснейшая жуть.

Феникс исчезает, за ним исчезает Гриз. Голос Аманды начинает скликать охрану: «Кто тут главный, а ну покажитесь. Персонал там, да-да-да? Ворота откройте, готовьте эвакуацию, нужны носилки, все зелья, какие есть, воздушные маги на подхват, огненные со мной, ж-ж-живо!!» — это уже без малейшей сладости в голосе, зато таким тоном, что охранники чуть вприскочку не кидаются выполнять.

– Административное здание? — спрашивает Нэйш у меня над головой. Насчёт одноэтажного, но тоже немаленького домика слева и в глубине двора. Кто-то из охраны кивает. Порядком растерянно. Кто-то очень услужливо обозначает, что доктор Тройоло там и ночует. Наверное, это наш информатор, но уже некогда на него смотреть. «Старший по группе» направляется к этому самому зданию. Бросив мне как огрызочек:

– Тебе лучше остаться.

Прямо скажем, нет ни шанса, что я послушаюсь.

Ночь кажется распотрошённой, тряпичной. В ней перемешались крики и команды. Кто-то поясняет отставшим насчёт псигидры. Ещё кто-то добавляет света, и я даже умиляюсь, как тут всё обустроено вокруг. Очень, очень миленько. Клумбочки, деревьица, качельки, прогулочные скамеечки. Ну, если бы только не огромная дрянь, которая вон уже из-под земли выпирает как жилы, пульсирует и в прудиках кипит.

Нэйш относится к тому, что я иду за ним следом, вполне сносно. Может, думает, что иначе я свалилась бы в прудик. Может, ему кажется безопасным дом — изящное здание из ракушечника с кружевным портиком. Окна слегка округлые и светятся изнутри по-доброму. Будто чьи-то милые очочки.

За дверью — тишина, пустота, небольшой холл, коридор с пейзажиками и картинами в духе «купите восемь штук за золотницу». С картин улыбаются котята, щенята, ребята, другие -ята. Вот дверь — кабинет — приоткрыта, и никого. В камине долго и упорно жгли бумаги. В куче золы можно дюжину бутылок виски прикопать. Нэйш отворачивается от двери, толкает следующую по коридору.

И мы попадаем в сказку.

Сказка искрится звёздами. Уходит в блестящий сумрак. А над головой плывут созвездия, раскачиваются солнца и кометы, похожие на летящих фениксов. И ещё там какие-то круги…

Свет вспыхивает как-то неожиданно и даже обидно. Одновременно со звуком открывшейся двери. Не той, в которую мы вошли. Совсем противоположной.

У типа за дверью портфель, бородка, деловой вид. Очень деловой. И очень целеустремлённый. Он с этим видом семенит куда-то через зал. Не замечая сначала, что в зале есть мы.

Потом замечает и слегка тормозит. С удивлённым и раздражённым взглядом человека, которому помешали. Секунды две с досадой смотрит, как к нему через зал размашисто шагает аж целый устранитель Рихард Нэйш.

Потом звучит ещё одна дверь (нет, сколько их, в самом деле⁈). Та, что ближе ко мне. Из-за двери скользит тень: гибкий парень с неприметным лицом.

– Убрать, — кидает парню деловой и исчезает в очередной двери. Даже не повернув головы на прощание.

И это смешно, честное слово, до чёртиков весело. И глупо со стороны этого охранничка на что-то надеяться, потому что ещё до команды в горсти вспыхнуло пламя, а он ещё и дистанцию сокращает, он же не увернётся с такого расстояния…

– Назад!!

В момент удара понимаю, что хриплый выкрик принадлежит Рихарду Нэйшу. И даже успеваю податься назад. На всякий случай — пока из правой ладони бьёт «Огненный кулак» — пытаюсь отследить — вдруг тот увернётся…

Но он не уворачивается. Он проходит сквозь пламя.

Это краткий миг «слепоты» из-за вспышки моего пламени — а потом он сразу же стоит передо мной, и у него в глазах как в слепых зеркалах отражается огонь.

Потом мою руку пришпиливают кривыми шипами к воздуху, а в ладонь с размаху вгоняют ядовитое жало. И жала поменьше въедаются в плечо и грудь, а все звёзды комнаты искрят и рассыпаются вместе с миром.

Я одна посреди ночи и звёзд, здесь только я и боль, и напротив глаза, в них нет больше огня, они просто кажутся очень белыми…

Белыми как смерть.

Белыми, как дарт.

Серебряный свист лезвия в воздухе. Пустые глаза шарахаются назад, пропуская палладарт. Опрокидываюсь, валюсь на мягкое покрытие пола, и пытаюсь сделать вдох, но почти совсем не получается, получается только корчиться и мысленно орать. Очень нецензурно.

Печать кричит ещё громче меня. Будто весь огонь, который был в ней, теперь получил свободу и вливается в кровь, жжёт, жжёт… Правая рука сейчас обуглится, и ещё плечо бьют судороги, но нужно дышать, и смотреть, и думать, потому что…

Звякает об пол дарт. Совсем недалеко от моего лица. Лезвие обвито чем-то… артефакт? Отводящий? Неважно. Что я там хотела? На Нэйша и его скорость посмотреть?

Мечты сбываются.

Только вот я ни черта не могу различить. Может, это слёзы боли. И горящая в агонии рука. Или сияние блестяшек с чёрных стен. Или я просто не могу рассмотреть их движений. Будто в зале два алапарда. Два вихря. Две молнии.

Белая и… почему кажется, что тоже белая? Наверное, они сливаются воедино. Как близнецы. Неуязвимые для магии. Умеющие делать так чертовски больно ударами по слабым точкам. Вот они и сцепились — не различишь, носятся в вихре ударов, выцеливают-меняют позиции-блокируют-отклоняются. Выблёскивают чем-то — улыбками или ножами, не понять… и больно смотреть.

Через ослепляющую боль худо-бедно получается только слышать. Потому что один из них говорит. Вернее, шипит. Это тот, который пониже. И помоложе. И потемнее в одежде и в волосах.

— Тарс эттен? Шаар саф-ал? Шаар⁈ Мораайт бен дант?

Тайножреческий. Шнырка мне в рот, как я ненавидела тайножреческий, вечно прогуливала занятия… потому что зачем он боевому магу?

Вопросы… вопросы как удары. Удары как ответы. Эта тварь спрашивает что-то у Нэйша. Что-то про учёбу. Или нет, про какую-то штуку. Вроде бы, про чей-то Дар… или там было слово «кровь»? Вот, это «шаар», «где». Где, говорит, такая-то штука? Где? Нэйш отражает удары и молчит. Молчит… а эта тварь, значит, ещё разговаривать успевает. В вихре. Когда сверкают молниями ножи. Вопросики задаёт.

В этой драке что-то не так. Что-то очень сильно не так. Только боль мешает мне думать. Боль и то, что они постоянно кружатся перед глазами. И вопросы на тайножреческом.

Закрываю глаза. Под веками — отпечатком — лицо Нэйша, которое увидела только что.

В этой драке что-то сильно не так, да… Ну, помимо того, что он проиграет.

Мысль такая дурацкая, что даже боль отползает на миг. Чокнутая Кани. Подумать такое.

Но что-то внутри говорит мне, что это правда. Что дарт был его единственным козырем, что сейчас он обороняется и бережёт дыхание. И если ты сейчас, вот лично ты, ничего не сделаешь…

А-а-а-а, вир побери, до чего ж больно и до дарта не добраться. Прям хоть зови папку и проси подуть на вавку в виде всей меня.

И что я могу в таком состоянии? Могу… отвлечь. Хотя бы на миг. Рискованно, вдруг Нэйша тоже отвлеку, хотя нет, он же опытный. Отвлечь чем? Магия, какая в вир магия, ладонь уже отвалилась, а нет, на месте, просто руку не поднять, пальцы дёргаются, и жгучее, цепенящее бегает от Печати по руке выше к шее и от неё ниже, к сердцу. Свивается там в тяжёлый узел, передавливает дыхание. Ладно, приподняться… один удар, вспышка на ослепление… Если не выйдет? Заорать. Заорать — хорошо, давно хочется, что заорать? В голове сплошь нехорошие слова и фрикадельки, тьфу ты, какие в вир фрикадельки, надо орать с умом, неожиданно — на тайножреческом. С-с-с-с-скотина, больно как! И ни единого слова не вспоминается, нет, стоп, есть фраза… точно, я к экзамену только её и зазубрила, мы ещё шутили — краткая этикетная формула на любой случай… Точно. Есть. Давай, Кани, не посрами поколения отбитых предков.

Сцепляю зубы, перекатываюсь поудобнее. Приказываю боли заткнуться, потому что я так сказала. Набираю воздуха в горло, в грудь не набирается. И ору:

– Веар-алт интес оззанер!!

Что значит «Позвольте пригласить вас на изысканный ужин».

И через силу, простейшую на ослепление, прямо над собой.

Магия вытягивается из сердца в иглу, сотрясает, создавая вспышку. Валюсь назад, шипя от боли.

Всё-таки успеваю заметить, как тварь в сером костюме бросает в мою сторону короткий взгляд. Кажется даже — удивлённый.

Может, тварь в костюме не приглашали на ужины. Неважно. Не пригласят.

Потому что в рожу твари влетает кулак Рихарда Нэйша. А в бочину — его же нож. И — не останавливаясь — два удара с правой по руке, вышибить нож противника. И пару тычков грудь, вроде тех, которыми тот вырубил меня.

Телохранитель Тройоло стекает на пол. Нэйш наклоняется над ним совсем низко и наконец-то тоже спрашивает — на тайножреческом, свистящим шёпотом. Не разобрать, что. Зато разобрать, что ответа нет. Только хрип и дерганье ног на полу. Нэйш заливает в урода какое-то зелье с пояса. А может, два. Мне почему-то сложно видеть. И слышать. Всё вокруг плывёт, особенно созвездия над головой. И боль — вязкая, как чёрные щупальца псигидры. Ползёт, перевивает… и ниже…

Трес-с-сь! Это… о, моя рубашка, наверное. Прыгают пуговки. Горячие пальцы на щеке.

– Не отключайся.

Звук разрезаемой ткани. И на руке тоже пальцы. Но тут кажутся холодными. Когда трогают руку, которая превратилась в боль. Ядовитая клешня, сплошь из боли и огня. Оттяпать чем-нибудь, всё равно не вылечить.

Пальцы бегут-бегут, суетятся. Тук-тук-тук по боли. Там, где бьют маленькие молнии в шее. И по раскалённым щупальцам, которые хотят… к сердцу. Щупальца боятся, отползают немного потому я могу сглотнуть. Вздохнуть немного, открыть глаза. Подумать насчёт последних слов.

У него растрепалась причёска. Наверное, в бою. И он… волнуется, да? Почему-то. Потому он так невообразимо красив. Пока наклоняется над тем, что от меня осталось. Пытается сделать что-то с правой рукой. Набухшей, посиневшей, с проступившими венами. Скользит пальцами… о, разрезал рубашку, шалун какой. На груди просто распахнул. Теперь видно тёмное, которое набухает под кожей. Собирается, проступает от плеча до груди…

Будто небольшую псигидру запихали внутрь.

– Ч-что это за…

– Седьмая блокада, «Жало огня».

– А ты такое… умеешь?..

Молчит. Ведёт пальцами, отжимает какие-то точки. Потом до меня долетает тихое ругательство на тайножреческом. А может, мне померещилось. Мне вообще-то должно мерещиться, всякое, да? Потому что боль идёт всё дальше, дальше, захватывает целиком…

Такая, от которой нет лекарства.

– Ток магии перекрыт… «кровный очаг». Лишающий магии удар. С отсроченной смертью.

То есть я останусь без руки. Или без магии. Или без меня. Нужно сказать что-то крутое на прощание. Пока ещё могу.

– Передай папане — я… тоже… любила… фрикадельки.

Нэйш коротко дёргает ртом и исчезает. Звякает высвобождаемый дарт. Добить? Это неплохо, потому что боль опять рушится, выкручивает руку, зажимает в тиски, отнимает воздух…

– Фляжка при тебе?

Да, я б тоже выпила напоследок.

– С-сумка.

Звяк. Звяк. Над головой плавают огненные фениксы… солнца… звёзды… Потом мне в рот всовывают фляжку, и я чуть не задыхаюсь от глотка рома.

Вместо светил над головой — лицо устранителя.

– Постарайся не терять сознания.… немного. Я попытаюсь… центр блокады.

Голос Нэйша будто пропадает, изглаживается. Съедается болью, которая укрывает целиком. А зрение есть. Острое шильце дарта сверкает серебром. Нэйш поливает его ромом — губы в ниточку, глаза широко раскрыты, весь такой сосредоточенный.

Точно, ему меньше сорока — сейчас совсем молодым кажется. И ещё он говорит. Что-то объясняет. Будто читает лекцию. Или не хочет, чтобы я померла в тишине.

– Лезвие… аварто-палла, особое покрытие… облегчает проникновение… взаимодействие с магией… но нужно… очень точно…

Как из дальней дали. Глухо, отрывисто…

Потом звуков нет совсем. Я пытаюсь вдохнуть, но понимаю, что вдохнуть не получится, и становится как-то даже радостно. Потому что вот же оно. Лекарство от боли. Нэйш просто не понял этого ещё. Водит чем-то холодным по коже, выбирает точку. Весь заостряется, будто это он — дарт. Так красиво. Безумно красиво. И какие ресницы у него… длинные. Губы шевелятся… медленно-медленно… что же он говорит?

«Будет… очень… больно».

Понимаю это в тот самый миг, когда ледяная игла всаживается пониже правого плеча. Прямо туда, где растопырилась чёрными щупальцами боль.

Мир становится ослепительно белым, потом ослепительно чёрным. Игла убирается, из плеча бьёт фонтан тёмной крови. Заливая меня и половину лица Нэйша. Окропляя белый костюм.

Все звёзды этой клятой комнаты сыплются у меня из глаз. Под мой вопль:

– Фрикадельная ма-а-а-а-ать!!

Потом до меня доходит, что раз ору — могу дышать. И я начинаю очень даже дышать. Дышать-дышать-дышать. Печать горит, руке больно, но боль другая, боль будто вытекает вместе с кровью. Немедленно освобождая место в моей натуре для дурацких мыслей.

Насчёт того, что с этой дракой было очень сильно что-то не так. И ещё — что я таки повидала Нэйша в боевой выкладке. И интересно, что там была за тварь. И кстати, я останусь без руки или не останусь? Можно будет взять себе кличку вроде Однорукая Бестия. И на пару с Йоллой показывать в деревне, почему нужно бояться «пустых элементов». И не надо ли всё-таки передать что-нибудь Лайлу Гроски. И не съела ли псигидра Лайла Гроски, так что уже и передавать некому.

Мысли бродят и булькают внутри. В котелке, который сейчас растечётся лужицей. Нэйш поливает плечо каким-то зельем, прижимает рану тканью. Потом разрезанным рукавом. И жилеткой, на которой вышивка стала куда более алой.

– Только не говори, что сейчас приведёшь Аманду. И всё будет хорошо.

– Не скажу, — обещает «клык». И подхватывает меня на руки.

Предпоследняя моя мысль — о том, что алые брызги на белом костюме смотрятся просто отлично. Последняя — о том, что Рихарду Нэйшу чертовски идёт быть забрызганным чужой кровью.

Я так и отключаюсь на дурацком «Нет, до чего же хорош».