Путь варга: Хищные пастыри. Книга 1

Глава 1

ЛАЙЛ ГРОСКИ

Городок был пряничным. Сдобные красные домики с кремовыми занавесочками и глазурью зелёной черепицы. Цветочки в подвесных вазонах — явно засахаренные. Даже храмы были — храмики: вафельно-золотистые, с каплями сиропных куполов.

Городок пах ванилью и имбирём. И прямо-таки приглашал отломить кусочек себя, помакать в молочко и прожевать с аппетитом.

— Обож-ж-жаю маленькие городки, — промурлыкала Аманда, покрепче беря меня под руку. — В них есть что-то особенное, не правда ли, сладкий?

В Зеермахе особенным был культ кренделя. Мы миновали не меньше дюжины лавок, над которыми виднелась позолоченная загогулина. Может быть, особенными можно было ещё посчитать взгляды, которыми местная публика кушала нас.

— В маленьких милых городах вечно что-то случается, — журчала Аманда, вся фиолетово-туманная, в широчайшей шляпе с перьями и вуалями. — Фениа, сожжённая фениксами во время Воздушных войн. Энкер и его Дитя…

Я постарался выглядеть обнадёженным по самые печёночки. Это далось трудненько: цилиндр настраивал на солидность, трость с тяжёлым набалдашником — на тяжеловесность. Бархатная зелёная куртка настраивала почему-то на пиво, но возможно — это уже мой собственный организм.

— … а это чудное местечко выглядит так, словно здесь можно встретить саму Странницу в любом из её обличий. Разве это не будоражит? Разве не заставляет кровь быстрее бежать по венам?

Не знаю, разве что вызывает нервную чесотку, да бурчание в животе. Кажись, это всё-таки не голод, а крыса. Родному инстинкту многое не по нраву: например, чертовски здоровая для пряничного городочка площадь, на которой расположилось больше дюжины шатров да ещё загоны и торговые лотки.

— Ах, как же хорошо, что мы выбрались, — ворковала нойя, лавируя среди урн для пожертвований. — Романтично, не так ли? О, медовый, что ты так хмур, разве это нельзя считать свиданием? Разве тебе не хватает чего-то в этом превосходном, милом городочке?

— Да нет, я бы даже сказал — есть кое-что лишнее.

— Что, например?

— Да, — вмешался голос позади, — например, что, господин Эззиаль-Рэччер?

Я покосился через плечо туда, где располагался дополнительный аксессуар к нашей с Амандой семейной эксцентричности.

— Я-то думал, телохранителям положено молчать.

И быть незаметными, угу. Нэйш в невзрачно-сером костюмчике был незаметен за моим плечом, как башня Кормчей посередь Акантора.

— Полагаю, меня наняли не за молчание, а за… другие способности.

— О, он полон скрытых достоинств, не так ли? — Аманда обогрела устранителя улыбкой. — Милый, не дуйся, не могла же я уступить его кузине Гретенде. Ей, кажется, так хотелось побыть наедине со своим секретарём… ах, тем рыжим мальчиком, всё никак не запомню имя. И согласись, мы не могли отправить его с нашей милой дочуркой: это было бы так непристойно… а ещё гувернантка, Мелли, такая нервная деточка!

Нервно метающая ножи деточка, да.

— И потом, он не будет нам мешать, не будет ведь, правда? А иначе мы же можем его наказать. Очень изобретательно… да?

Сразу три семейные парочки поблизости поперхнулись слюной. Уровень нашей эксцентричности взлетел до небывалых высот.

Так что мне бы, по-хорошему, полагалось проникнуться.

Но решительно всё было отвратно.

Пряничный городок со сладким запахом, и позолоченные крендели, и буклетики о добродетели, урны для пожертвований и кислолицые матроны возле них (с такими укоряющими взорами, что невольно начинает чесаться кошелёк). И проходящие строем экскурсии — воспитанницы пансионов в передничках, сиротки в одинаковых курточках, и благовоспитанные барышни с мамашами — сплошь состоящие из кружевных манжеточек и зонтиков.

Липучие, обшаривающие взгляды — этих самых мамаш, и барышень, и местных кумушек. В последний раз я себя так чувствовал в допросной Корпуса тайных и внутренних — и даже там тебе не пытались так влезть под кожу. Само-то собой, мы тут для этого и есть — привлекать внимание и осматриваться поверху, пока остальные поглядят как следует. Только вот…

Взгляды были уж слишком одинаковыми. На Аманду — на меня — туда, за плечо. С одним и тем же выражением гнусного пониманьица.

Я тоже кое-что понимал. Например — что вряд ли являю что-то настолько же неотразимое, как «клык». Что на его фоне я самую малость проигрываю. И я не думал сердиться на Аманду за её милое кокетство в сторону Нэйша — нойя любят игры, почему бы вместе с якобы-телохранителем не подразнить якобы-муженька. С которым после первого поцелуя дела особо не движутся. И которому, кажись, вряд ли светит нормальная свиданка. Или что-нибудь кроме флирта да ещё нескольких поцелуйчиков.

Нойя ведь чертовски ценят красоту.

Кто бы ни подсунул Гриз эти легенды, он от души посмеялся над ролями. Осталось понять — какого вира меня это так заботит. В конце концов, есть куча женщин, с которыми я могу отвратительно смотреться вместе. И если бы ещё…

— Дивные розы, дорогой! Отлично смотрелись бы в нашем саду!

Аманда бросила пару монет в урну («Пожертвования на храм Травницы») и выхватила из рук у жрицы пару роз. Приколола одну к себе на грудь. Нагнулась — пристроить вторую к отвороту моей куртки. Шепнула:

— Не грусти, сладкий. Нойя говорят — от заросшего вира не знаешь, чего ждать. Весна обязана привести по своим тропам кого-нибудь интересного. Видишь того милого мальчика?

Возле лотков с сидром мыкался тощий парнишка. В приличном бледно-зелёном плащике, изящной шляпке и с видом того, кто уж всяко собирается чего-нибудь отчебучить. За годы в Корпусе Закона я научился определять таких ребят как следует.

— Не вор, — теперь уже с обольстительной улыбочкой ворковал я. — Слишком прилично одет. Неопытен — сильно нервничает. Я бы за ним присмотрел.

Бледненькое лицо парниши выражает болезненную сосредоточенность. А шмыгающие глаза горят нездоровым огнём. И ещё он слишком часто хватается за свою сумку. И потихонечку протискивается подальше от рядов торговых, поближе к шатрам дрессировщиков.

— Да, конечно, дорогуша, посмотрим животных! — Аманда многозначительно подмигнула. — Мы же всегда хотели сделать это на единороге, правда⁈

— Ну, не знаю, — выдохнул я, тоже заворачивая поближе к шатрам. — В прошлый раз на мантикоре мне не очень-то понравилось.

Жрица с розами и пара приютских воспитательниц остались с приоткрытыми ртами. Мы с Амандой поплыли вслед за парнишей. То и дело останавливаясь, меняя дистанции и восхищаясь попутно: кренделями, афишами, местными кружевами…

Возле первой палатки — здоровущего шатра цирка братьев Эрнсау — парниша замялся в нерешительности. Его едва не снесло валящим на представление зрителями, и он отдрейфовал к другому шатру. «Представление ездовых яприлей от Деалы Милл» тоже чем-то не устроило болезного, и он принялся пробираться дальше.

— Представление, что ли, хочет сорвать? — хмыкнул я, когда малый затормозил возле яркой афиши: «Соревнования певчих тенн» и сделал вид, что ушёл в неё по уши.

— Нойя говорят — во тьме и осторожность благо… Может быть, нам его самую малость предварительно усыпить? Если он варг крови…

— Печать Ветра, — вир побери, о Нэйше я почти забыл. — Впрочем, может быть фальшивой.

— И что, по-твоему, делать? Ты же у нас старший в группе.

— Насколько я помню, я всего лишь телохранитель.

Мы помалу сокращали дистанцию. Но паренёк, то ли учуял слежку, то ли увидел цель — припустил вперёд. Стремительно обогнул экскурсию сироток, миновал пятый шатёр и подлетел к шестому: вокруг него публики не было, зато кое-кто выходил наружу. Женщина с папкой и в строгом коричневом платье на ходу говорила что-то. Дюжий усач с лоснящимися мускулами вёл на цепи двух алапардов и кивал, прислушиваясь.

Алапарды. Боженьки, да если там…

Мы с Амандой уже бежали через толпу сиротинушек — и всё равно не успевали, она из-за каблуков, я из-за широкой кости.

— Мучители животных! — высоко крикнул парнишка и сунул руку в сумку. В поднятой руке блеснула банка с чем-то алым. — Истязатели природы! Изверги! Палачи!

…если кровь варга…

Нэйш отшвырнул меня с дороги в сторону, но не успевал уже даже он.

— Их кровь падёт на вас!!

Мир обратился в сборище зарисовок с места преступления. Раз — багровая густая жидкость выплёскивается через край, растягивается в воздухе, летит в лицо женщине в коричневом платье. Два — та поднимает перед собой папку, папку заливает кровью, капает на платье, на строгое кружево. Три — Нэйш переступает через парня (когда успел сшибить с ног?) –дёргает женщину в сторону, за свою спину, в воздух взвивается дарт, наведённый на алапардов…

Если там кровь варга — бешенство зверей — то это…

Энкерская Резня.

Аманда на бегу скинула туфли и шляпку — метнулась вперёд фиолетово-серебряной птицей. Мимоходом обдала женщину и папку какой-то жидкостью из широкого пузырька — и выкинула из широкого рукава в сторону алапардов несколько ампул, только не обычного бирюзового, а густо-алого цвета.

Парняга на мостовой зашипел, приподнялся держась за плечо. Попытался было уползти, но был тюкнут набалдашником тросточки в макушечку.

— Чертовски удобная вещь, — выдохнул я.

А теперь, Лайл Гроски, давай-ка соображать. Пока не опомнились окрестные зеваки. И не позвали блюстителей закона.

Выход ищи, выход! Что у нас тут?

Два алапарда спят. Детинушка, который их держал, тоже кренится к стеночке, судорожно зевая. Аманда в боевой позиции, с двумя пузырьками в руках, на лице хищный оскал. Женщина в очках недоуменно выглядывает из-за папки. И из-за спины Нэйша — у этого, помимо наведённого палладарта, в руке ещё кинжал. И физиономия настолько пустая, будто он сейчас кого-то да жахнет.

На закуску я — в позиции Зелёного Рыцаря, заборовшего злую мантикору. Только у меня в руке не меч, а тросточка, а злая мантикора приглушённо ноет в мостовую. Вокруг потихохоньку начинают собираться любопытствующие. И недоумевают уже вслух, потому как ожидали другого представле…

Я покосился на афишу возле шатра. Набрал воздуха в грудь.

— Только сегодня для уважаемой публики! Новые приключения в Энкере! Красавица сражает алапардов своей неотразимой прелестью! Тем временем… гм… Хромой Магистр борется с коварным заговорщиком и спасает королеву Арианту! Новое представление! Только для вас! Алапарды, красотка и чокнутый охотник с ножами! Что быстрее? Алапард или нож? Покупайте билетики на вечернее представление!

Помахал тросточкой, раскланялся, приподняв цилиндр. И бросил с улыбающегося угла рта в сторону Нэйша:

— Да убери оружие.

Мимо, оттираясь платком от брызг крови и зелья, прошла та самая женщина в коричневом платье и в очках.

— Благодарю, — обронила негромко. — Вам лучше пройти в шатёр, дальше я разберусь.

И точно, стала разбираться. Кого-то окликнула из будки возле шатра, кому-то что-то шепнула — и в толпе послышалось: «Новое представление! Покупайте билетики!»

Я с дружеской улыбкой похлопал приплюснутого к мостовой паренька («Эй, дружище, что-то ты в роль вошёл, пойдём-ка»). Приподнял и сгрузил на подошедшего Нэйша. Не забыл дополнительно раскланяться — и направился к Аманде. Та уже закончила хлопотать над очумевшим усачом и теперь склонялась над алапардами.

— Конечно, я зря ударила так мощно, — бормотала она, — сейчас дам антидот-расторможку, они очнутся на четверть часа, можно будет их увести… но они всё равно будут спать ещё не менее трёх часов: полностью отменять этот состав опасно. Ах, если бы знать…

— Это была не кровь варга, — шепнул я утвердительно. Покосился на брошенную папку. На алую лужицу возле неё.

— Нет, сладкий. Я, конечно, плеснула зельем, перебивающим запах, а потом сразу ударила усыпляющим… но будь это кровь варга — они успели бы.

Что успели бы — я не стал уточнять. Нойя проводила заинтересованным взглядом Нэйша, который прошёл мимо в обнимку с пристукнутым пареньком.

— Есть, о чём поспрашивать, не так ли?

В шатре — небольшом, с уютной аренкой и трибунами на сотню человек — пахло опилками и сахарными кренделями. Между трибунами валялись крошки и ленточки. Флегматичный уборщик не заметил нашего появления — продолжил шоркать по деревянному покрытию, извозюканному чем-то красным. Он явно был ещё и глуховат — не поднял даже головы, когда Аманда промурлыкала:

— Пожалуйста, мальчик, не кричи, в маленьких городках так этого не любят… Мы просто побеседуем, да-да-да? Вот зелье для твоей головки, ты же её немножечко ушиб? Всё сразу пройдёт.

А Нэйш вполголоса прибавил:

— Ты же расскажешь всё, что мы хотим знать?

Я махнул рукой и убрёл поближе к арене. Чтобы, если вдруг уборщик опомнится, что-нибудь да наврать.

И не то чтобы мне хотелось смотреть на Рифский допрос с приплюсовкой нойя.

Едва ли я мог пропустить что-нибудь весомое. Парниша при взгляде на физиономию Нэйша выполнил беспрекословный «буль» из пузырька и раскис вдвойне — от содержимого пузырька и от страха. Зашептал: «Не надо, пожалуйста, я всё скажу, мы из Справедливых, то есть сначала мы были Зелёными, а теперь Справедливые, а дрессировщики мучают животных, а им место совсем даже не в клетках, а…»

— Боженьки, — вздохнул я. Глядя на то, как неотвратимый в своём долге уборщик засыпает теперь круг арены белыми опилками.

Справедливые, Зелёные… Идеалисты наподобие Илая Стукнутого, только без королевской власти. Как правило — околознатного происхождения или из чрезвычайно образованных студентиков. Живущие чрезвычайно высокой идеей о том, что дикому зверю место на воле, а запирать зверушек — величайший грех.

«…а Эйми сказал мне: мы должны быть на этом Дне Травницы, должны устроить что-нибудь запоминающееся, он обещал всех нас вытащить, Эйми, у него отец из высших судей в Аканторе, а к проблеме нужно же привлекать внимание, а они все просто палачи, изуверы и палачи, они животных мучают, а животным не место в клетках…»

Сколько подробностей — и все ненужные, вир побери.

У короля Илая хотя бы существовало понятие о нужности заповедников и питомников. У этих самых Зелёных таковое понятие отсутствовало начисто. Зато существовали такие, как «насилие над природой», «принудительное удержание зверей» и «жестокое заключение». По отношению ко многим зверинцам в Кайетте — Зелёные, может, и были правы. Вот только эти олухи не то чтобы видели разницу между нами и переездным зверинцем, где на одну клетку по три алапарда.

«Мы… мы сейчас на ярмарках, на весенних ярмарках, а обычно бывают зверинцы, но я совсем недавно в Братстве, и Эйми сказал — мы не можем такое пропустить, потому что дрессировщики собираются вместе только раз в год, и нужно заявить о себе…»

— О, дорогуша, и как же вы собирались освободить бедных, несчастных зверушек из-под гнёта? Или вы хотели просто совсем немного облить кого-нибудь кровью, да-да-да?

«Опять угрозы от Громких», — приговаривала Гриз чуть ли не каждое утро — и аккуратно выкидывала конверты в особую корзиночку «для растопки камина». Зелёные, Справедливые, Освобождающие, Вольнолюбивые — Арделл всех их именовала «Громкими», за неизменные методы: жаркие письма с угрозами, крики и плакатики, отчаянные напрыги с речами. И демонстративные жесты. При мне, правда, кровью никого не обливали, но пара-тройка девах с горящими глазами и воплями: «Свободу бестиям! Палачи! Мучители природы!!» — пару раз задорно проскакали между клетками. Одна даже попыталась поиграть в «Освободите единорога» и открыть клетку с Аметистом. И чуть не была цапнута нервным единорогом за попец.

В общем, Гриз придерживается мнения о том, что все эти ребята — крикуны и мелкие пакостники.

Только вот крысиный инстинкт чует в лепете пакостника какой-то подвох.

«Мы… мы… Эйми сказал, есть средство… освободить зверей, он сказал… потому что бестии — часть природы и должны быть с ней! А это бесчеловечно — когда их дрессируют… вот, и он придумал вот это, с кровью… кровь падёт на них, понимаете? Это такая метафора, они же поработители и мучители, и мы решили, мы… пробрались сюда…»

— Количество.

Милый такой тон, от которого кишки жгутиками скручиваются — Нэйшу тоже что-то не нравится в этой чудной беседе.

«Нас… нас было одиннадцать, это тоже как бы метафора. В… в честь Хоровода Божеств, и шатров тут же тоже одиннадцать. Но мы прибывали поодиночке, в разное время… мы так договорились — чтобы была секретность… смешаться с толпой… И потом мы должны были ждать… и действовать п-по ситуации».

— Инструкции?

«Что? Нет… да… Ждать. Смешаться с толпой. И потом дождаться м-момента… заявить о себе».

— Каким образом выбирался объект?

Неправильный вопрос, господин дознаватель. Видно же, что малец не в курсе. Вот сейчас он проикает про то, что он решил поскорее, занервничал, такого делать не приходилось, выбрал шатёр, увидел кого-то, кого причислил к хозяевам — ну и устроил представление.

У меня вот другой вопросец.

— Кровь, — подал я голос, всё так же рассматривая старикашку-уборщика. — Откуда набрали и как пронесли в город.

«А мы… не приносили, нет… — угасающий ответ. — Эйти привёл… тут под мясной лавкой, на углу. Подвал. Мне там дали. П-пузырёк, да…»

— Адрес.

Парнишка вскрикнул — видно, Нэйш самую малость сжал пальцы на какой-то болевой точке.

— Не дави на него, — тихо предостерегла Аманда из-за спины. — Сейчас отключится, он под каким-то зельем.

— Я… я не знаю адрес… на углу такой ещё… вывеска большая… вензеля… улыба… улыбающийся о-ко-рок…

Парниша тихо захихикал, а потом так же тихо захрипел. До меня донеслись ругательства на языке нойя, и я наконец-то нашёл в себе силы оглянуться и взбежать по трибунам.

Парниша-пакостник безмятежно почивал с немного обиженным видом. Нэйш задумчиво разминал кисть, Аманда цокала языком, оттягивая парнише веко.

— Какой-то состав, чтобы предотвратить действие «Истины на ладони». При попытке применить зелье правды — удушье, потеря сознания и смерть. Кто-то очень и очень не хотел, чтобы его допросили, хм-м. Нервность могла быть побочным эффектом, возбудимость… пожелтение склер, как интересно, незнакомый эффект… О? Да, медовый, мальчик жив, я пока что дала ему универсальный антидот, но сонливость он не снимет, а расторможку давать опасно — можно посадить сердце.

Придирчиво рассмотрела дёсны парниши, стянула обслюнявленную перчатку жестом доктора, а не светской дамы. И выдохнула с игривой улыбкой:

— Как хорошо, что я дала ему «Пьяный язык», а не «Истину на ладони». Этот эликсир послабее, и я думала помочь ему совсем-совсем немножко. Впрочем, не следовало давать вообще ничего — бедный мальчик и так нам всё рассказал бы, верно, Рихард?

Нэйш уклончиво качнул головой и в кои-то веки не вернул игривую ухмылочку. Он рассматривал спящее тельце с досадой. И определённым желанием произвести вскрытие.

— Поищем мясную лавку или будем вылавливать остальных? — осведомился я у него. — Птички, конечно, уже выпорхнули бродить по площади. Но и на месте могло что-нибудь да остаться.

— У нас вообще-то другая задача, Лайл.

— Это призыв выполнять инструкции Гриз? От тебя?

Нэйш приподнял брови со слегка обиженным видом. Но втоптать меня в грязь блестящим ответом не успел: в шатёр вошла та самая дама в очках, которую незадачливый Справедливый хотел за что-то обляпать кровушкой.

Она мимоходом кивнула уборщику на выход (он внезапно потерял свою флегматичность и шустро к выходу учесал). Подошла и протянула Аманде туфли и шляпу:

— Вот, мне кажется, это ваше. Я послала людей поднять. Едва ли их украли бы здесь, — но всё могло потеряться или испачкаться.

Аманда прощебетала благодарность, не отрываясь от заливания в рот спящего парниши ещё какого-то эликсира.

— И ещё, — дама теперь обращалась ко мне, — я подтвердила, что мы даём новое представление и что это было для привлечения внимания. Некоторые зеваки выразили интерес и купили билеты. Пришлось говорить с местными «блюстителями нравов». Они посчитали, что наша реклама слишком громкая, однако не нарушает пристойности и не создаёт толпы. Я уверила их, что это не повторится и о том, что я отменю новое представление из-за этих замечаний. Как видите, порядок более или менее восстановлен. И позвольте наконец поблагодарить вас за помощь. Это было крайне своевременно, хоть и несколько… эксцентрично.

Веско. Как и положено деловым дамочкам, которые с рождения составляют в уме списки собственных кормлений, а погремушкам предпочитают счёты.

А после становятся незаменимыми секретарями, компаньонками, наставницами пансионов. Временами — медсёстрами и жрицами. Или страшноватыми нянечками из сказок для благонравных детей.

— Прошу прощения, я не представилась. Мойра Дезер-Оппланд, можно просто Мойра. В отсутствие мужа я руковожу представлениями с нашими бестиями в Зеермахе.

Очки на хрящеватом носу, тяжеловатый подбородок, испытывающий прищур тёмных глаз. Пожалуй, лет сорок — хотя кажется, что больше из-за старящей причёски и чуть поджатых губ.

Пожалуй, всё-таки больше страшноватая нянечка, чем идеальный секретарь.

— И мне бы хотелось кое-что прояснить. А вы из…

Играть в «эксцентричную парочку дельцов прямиком из Вейгорда» с такой дамочкой было заведомо бесполезно. К тому же похоже было, что лучшего информатора не найти.

— Королевский питомник Вейгорда, — представился я и приподнял цилиндр на тросточке в знак приветствия. — И нам бы тоже — кое-что прояснить.

* * *

— Это наше старое представление. Проверенное и надёжное. «Ошеломляющие прыжки».

Разговаривать посреди скамеек было несолидно и непристойно. А отправляться куда-нибудь в апартаменты или в кафе отказались уже мы. Так что все сошлись на небольшой экскурсии.

— Суть в том, что животное преодолевает природный страх. Многие дрессировщики заставляют хорошо прыгать керберов, игольчатников, болотных сторожевых, но с алапардами и грифонами мы — первые в Кайетте, могу заверить. Наши звери успешно прыгают сквозь лезвия, заморозку и пламя, проходят кольцо воды и ветра. Разумеется, для зрелищности используются разные приспособления и артефакты. Некоторые можно увидеть здесь.

Позади шатра для публики оказался второй — поменьше, но куда более занимательный.

На тумбах — аккуратно расставленные кольца с артефакторными камешками. Знаки воды, воздуха, холода. Механическое кольцо с движущимися по кругу ножами. Нечто, неприятно напомнившее рифскую «костоломку». Узкое опасно серебрящееся кольцо с незнакомой меткой…

— Чудные, чудные пыточные приспособления, — промурлыкала Аманда себе под нос, но едва слышно. Мойра Дезер как раз с упоением повествовала о вертикальных и каких-то особо опасных, «каскадных» прыжках грифонов. Нэйш, большой любитель посмотреть, как кто-нибудь (например, Гриз Арделл) прыгает сквозь огонь, внимал с большим интересом.

— Подавление естественных инстинктов? Каким образом?

— Мой муж не выдаёт профессиональных секретов. Хотя, возможно, вам, господин Нэйш… или господин Ард… вы ведь Рихэн Ард, я не ошиблась?

Боженьки, ну эту-то преданную жену он чем обаял? Настолько, что она и взгляд-то от него оторвать не может?

— Вы меня не помните, разумеется. Одно из ваших заданий, около пяти лет назад — Тильвия, особняк Сэроуз. Госпожа Сэроуз отличалась… некоторой эксцентричностью, — она покосилась сквозь очки на Аманду. — В её загородном поместье часто устраивались представления с трюками дрессированных зверей. Но временами возникали проблемы. Я была компаньонкой госпожи Сэроуз, когда ей порекомендовали вызвать вас. Вы прибыли со спутником…

Похоже было, что верная жена своего мужа тоже чем-то да обаяла Нэйша. Во всяком случае, он смотрел на неё не мигая.

— Астория Сэроуз. Разумеется. Великолепный экземпляр.

Бесцветные брови Мойры поползли вверх.

— Чёрный грифон и весеннее бешенство, — добавил «клык». — Если не ошибаюсь. И ещё несколько… менее существенных проблем.

— Хм. Госпожа Сэроуз крайне высоко отзывалась о ваших… талантах.

Судя по странноватому виду бывшей компаньонки — эта самая госпожа как-то странно превозносила таланты Нэйша. Договорила Мойра Дезер словно бы принуждённо:

— … конечно, и сейчас я… мы… наслышаны.

Давешний мощный детинушка тихо сунулся с каким-то распоряжением — Мойра Дезер услала его из шатра взмахом руки. Туда же отправились две экзотически размалёванные девицы — явно ассистентки для выступлений на арене.

— Наслышаны о вас, разумеется. Несмотря на то что живём в Ракканте. Собственно, с этим связаны некоторые проблемы. По Нравственным Кодексам королевы Трозольдии общение с животными не считается респектабельным занятием. И нам пришлось постараться, чтобы завоевать в местном обществе некую нишу. Сами понимаете, мы не могли отказаться от этого приглашения. Хотя, нужно сказать, оно было крайне странным.

За надёжной ширмой сопели алапарды и шуршали грифоны в клетках. Нэйш приглядывался к узким обручам на подставках. Мойра Дезер, то и дело внушительно поправляя очки, сообщала нам безнадёжно устаревшие сведения.

Обычно дрессировщики бестий, не собираются вместе чаще одного раза в год. И то это крупный город, желательно порт, с возможностью разместить большое количество человек в гостиницах, приглашением торговцев из других стран. Праздник растягивается на десятницу, дрессировщики и цирки показывают своё искусство не в одном представлении. И бывают разные увеселения(это она произнесла так, будто мысль о веселье ввергала её в пучину уныния). И такого не бывает весной, когда звери нестабильны.

— Приглашения на такое событие рассылаются заранее — чтобы успели подготовить зверей, разучить новые трюки, сделать всё зрелищно. В этом году мы с мужем полагали, что и вовсе не получим приглашений. Учитывая все эти случаи бешенства зверей, странные события в Энкере, кровавых варгов, сумасшествие терраантов…

Ну да, ну да, при таком идея собрать вместе дрессировщиков, не все из которых трепетно относятся к зверюшкам, звучит как-то… в духе бреда пьяного Лортена. С весенними ярмарками чудом обошлось — может, благодаря таинственному варгу-с-фениксом, который прохаживается себе то тут, то там. Но такой сбор в такие времена делает и самих дрессировщиков, и публику чем-то вроде…

Идеальной мишени.

— И давно вы… получили приглашение?

— Двенадцать дней назад, тридцать третьего числа Дарителя, как и все остальные. Как понимаете, это просто смехотворно. Немногим больше девятницы на подготовку. Единственный день мероприятия. Маленький город, в котором в основном благотворительные заведения…

Не это ли насторожило Эвальда Шеннетского? А я не сомневаюсь в личности того, кто нас спихнул сюда — всесильный Хромой Магистр же, помнится, обмолвился в личной беседе, что собирается стать покровителем питомника. И, помнится, я же с ним ещё заключал договор — он будет знать, что делается в питомнике…

«Господин Хромец, вы были совершенно правы, кажись, у нас тут побоище намечается» — сойдёт для первого отчёта⁈

— Откровенно говоря, я была против. Но мой муж… он очень обязательный человек, понимаете… посчитал, что раз уж мы жители Ракканта — пусть даже условия не соответствуют…

Замечательный господин этот обязательный человек, как-там-его-фамилия. Честный, открытый, принципиальный. Жену вон на хорошее дело не пожалел.

— … намеревался ехать сам, конечно. Однако возникла непременная надобность отлучиться в Академию Таррахоры — срочный вызов, неповиновение одного из их образцов. Мой муж — крайне востребованный специалист, поймите.

Ну да, ну да. За такой-то верной супругой будешь дважды востребованным. Собрала, понимаешь, грифонов с алапардами и помощниками, организовала шатёр-доставку-торговлю билетов. Ещё и поясняет, что опасности-то вроде как и никакой не было: звери давно обучены, помощников мужа слушаются. Вон, утреннее представление как по маслу прошло. Если не считать общей отвратительной организации.

— Общей отвратительно?

— Хм. Нам даже не предложили апартаментов поблизости от шатров, что делается решительно всегда. Кроме того, огромное количество билетов уходит на благотворительность и не компенсируется –нескончаемые экскурсии из домов призрения, пансионов, лечебниц… Но, полагаю, многие из остальных дрессировщиков не явились по иной причине… скажите, сколько магов службы закона на пути сюда вы видели?

Хороший вопрос от компетентной женщины. Серая шкурка крысы вкрадчиво шепчет мне — ни одного. Даже один неугомонный законник, которого можно было бы назвать моим личным мелким проклятием (большое у меня в напарниках) — словом, даже Крысолов куда-то затерялся. А стало быть, безопасность здесь…

— Безопасность попросту ничем не обеспечивается. То есть тут есть эти «блюстители нравов» — однако, в сущности, это добровольные дружины, плохо организованные и обученные. Служителей закона тут немного, и они в основном выслеживают шайку Огненной Чайки. Хм! Молодые хулиганы, которые развлекаются всевозможными непристойностями. Так что стражи порядка нынче в основном следят за тем, чтобы никто непристойно не выражался, не обнажался и так далее.

По лицу Аманды было видно, что она рассматривает заманчивые возможности нарушения местных нравственных постулатов. Я же уже был на грани того, чтобы начать нарушать во всеуслышание. Громко. Возможно, на разных языках.

— Если же учесть степень угрозы… Ваша реакция говорила, что после выплёскивания крови вы ждали мгновенной атаки от алапардов. А значит, вы думали, что имели дело с кровавым варгом. Или с кем-то, у кого при себе кровь варга. У вас есть какая-то информация о том, что здесь произойдёт? Мне нужно уведомить мужа? Или отменить дальнейшие представления?

Ещё одиннадцать пташек в толпе. Пташек, сеющих хаос, ясноглазых фанатиков со склянками с кровью. Безобидное такое хулиганство.

Если, конечно, кровь во всех склянках одинаковая. А если вдруг…

— Кем было подписано приглашение?

— Мэром Зеермаха. Затем, подпись королевы Трозольдии — но отпечатанная, разумеется, не личная. Просто ничто в Ракканте не делается без ведомства королевы — по крайней мере, так считают. И печать Совета Бестий.

— Совет по Магическим Существам в Аканторе?

В горле царила ледяная пустошь. Неподвластная весне.

Верная жена своего мужа кивнула и прищурилась сквозь очки вопросительно.

— С приглашением что-то не так?

— Аманда, — заговорил я, снимая цилиндр, чтобы утереть лоб, — сними расторможку с алапардов. Если возможно. Если нет — усыпи опять. И грифонам добавь на всякий случай.

Нойя молча скользнула за ширму к зверям. Я поглядел в едва заметно округлившиеся глаза за толстыми стёклами.

— Мойра. Очень многое будет зависеть от вашей скорости. Убедительности. Если, конечно, вы согласитесь помочь. И предотвратить катастрофу, после которой сама профессия дрессировщика, возможно, окажется под запретом.

Она не стала тратить слов — просто ещё больше прищурила глаза.

— Если у вас есть связи в остальных шатрах — прошу, попытайтесь убедить других дрессировщиков. Пусть отменят выступления. Или хотя бы отложат. Не выводят зверей из клеток и шатров, а лучше, если есть возможность — уберут подальше.

— Это будет сложно, и едва ли мне поверят. Отношения между дрессировщиками далеко не дружеские, и они посчитают это попыткой опозорить конкурентов или убрать их с дороги. Кроме того, организаторы явно давали понять, что на кону репутация — всё-таки выступление почти благотворительное, «во славу Травницы».

— Надо думать, оно ещё широко освещается прессой? — ласково осведомилась Аманда, появляясь из-за ширмы.

— Нам так сказали, во всяком случае. К тому же графики выступлений расписаны так, чтобы всё шло непрерывно, на нескольких площадках так точно. Даже срыв одного выступления немедленно привлечёт внимание организаторов, а если будут сорваны несколько или общая феерия…

— Общее что?

— Феерия, феерия, сладкий, — пропела Аманда, извлекая из сумочки программку, которую она подцепила по пути. — Нечто вроде торжественного открытия с музыкой и одновременное выступление дрессировщиков на всех площадках. Планируются два таких: в полдень и вечером.

Общее выступление, точно — смотрел же. И до первого немногим больше часа. Ч-чёрт, надо бы поторопиться.

— В таком случае, не пытайтесь оповестить всех — передайте только ближним. Уведите ваших помощников. Повяжите и пристройте куда-нибудь этого Справедливого. И уходите сами. Хотя бы просто в любой дом. Не думайте о представлениях. Просто уходите. И закройтесь. Вроде как всё.

— Причина, — напомнила Мойра. — Какую причину мне нужно им сообщить?

— А? Ну хотя бы — что здесь кровавые варги, и скоро начнётся резня.

— Но… какова настоящая причина? — это уже полетело в спину, потому что я изобразил цилиндром на тросточке какой-то вид прощания. Хотелось бы верить — галантного. И был на пути к выходу.

— Эта настоящая. Было очень приятно, извините, нам тут нужно немножечко предотвратить кое-что энкерское, ну, знаете. Резню.

Никаких поражённых звуков из-за плеч не прилетело, вот и ладненько. Впрочем, прилетело всё же, но не поражённое и не мне.

— Господин Ард!

Нэйш, шедший передо мной, остановился. Обернулся медленно, словно звали и не полностью его.

— О, простите… господин Нэйш, — деловая дама пожевала губами, будто в попытке удержать вопрос, который непременно рвался из неё на волю. Не удержала: — Тот юноша, что приходил с вами к госпоже Сэроуз… что с ним стало? Он… надеюсь, что жив?

— Надеюсь, что нет, — тихо, вовсе без эмоций отозвался «клык», отвернулся и нырнул сперва в переходник, потом в основной шатёр.

А на меня повеяло сладким запахом жасмина, ванили и перца, и волосы осторожно пригладила горячая рука.

— Верно ли я поняла тебя, муженёк? — спросила Аманда шёпотом. — Ты полагаешь, что в этом уютном заросшем вире может таиться чудовище? Ты считаешь — это ловушка?

— Я считаю — это мишень, — тёплые пальчики на висках снимали крысиный озноб. — Маленький, мирный городок. Куча наспех собранных дрессировщиков с животными. И никакой охраны. Они всё равно что выписали приглашение тем… кровавым варгам. Город — гнездо прогрессистов. И у них есть покровители в Аканторе.

— Ты думаешь — они собираются провернуть то, что на Луну Мастера в Энкере? Подарить людям чудо, показать своё могущество?

— Я думаю — они хотят начать войну. Поход против кровавых варгов… а может, просто против варгов и бестий. И для этого им нужен идеальный предлог. Сотни жертв в мирном городочке с сидром. Раккант — мирное государство с чокнутой королевой, под боком у Акантора. После такого удара…

Аманда прошептала что-то на своём языке. Поминала то ли воздух, то ли войны… Война за Воздух? Она самая — новый поход-завоевание людей против бестий… После которого многим из «Золотого Альянса» удастся как следует поживиться за счёт редких тварей и заповедных земель.

Нужно только развязать маленькую такую войнушку с кучей невинных жертв.

— Справедливые, — страховка, — тихо уронила нойя, когда мы уже шли мимо спящего парниши.

На случай, если Кровавые раскусят ловушку. Или не соблазнятся вкусной приманкой. Тогда вот вам замена — дюжина фанатичных защитников природы, которые наверняка подождут феерии, а потом… а потом у одного или нескольких может оказаться склянка с кровью варга. Достаточно, чтобы взбесить животных поблизости. Только откуда они кровь-то взяли?

— Нужно найти Гриз, — шептала Аманда на ходу. — Сказать ей, собрать остальных…

Верно, верно, — кивал я и всё удивлялся — насколько мало меня это волнует. Шеннет, и визжащая крыса внутри, и недостаток времени, и возможная бойня.

Волновало меня, на удивление, всего три вещи. Первая — как там Кани и хоть бы не утворила чего ко времени. Вторая — молчание Нэйша. И третье — его лицо, вернее, странноватое выражение, которое на нём возникло, когда «клык» услышал свой прежний псевдоним.

Пожалуй, теперь я знаю, как выглядит напарничек, когда его настигает прошлое.

МЕЛОНИ ДРАККАНТ

Убить Балбеску хочется минут через пять.

Грызи от щедрот кинула нам полтора часа на присмотреться. Семейная пара Пухлых Конфеток в соусе из Мясника шерстит толпу и представления в западной части площади. Почти-что-семейная пара из Грызи и Морковки разгуливает по центральной части. Нам с Дурилкой нужно идти по восточной части, но вряд ли мы что успеем посмотреть.

Потому что либо я грохну её — либо кого-нибудь другого.

— Мелли! Мне скучно! Я хочу покататься на единороге, Мелли! А нам покажут танцующих драккайн, Мелли? Ну, Ме-е-е-е-ел-ли…

Доченька своего отца вошла в роль богатой и избалованной деточки. Не затыкается ни на секунду, лезет в глаза с зелёными перьями и привлекает чуть поменьше внимания, чем привлекла бы Кормчая нагишом.

Старый Резун греется в ножнах, коричневатое платье путается в ногах. Да ещё клятая шляпка. Спасибо, удалось открутиться от парика. Бубню что-то окологувернантское в попытке держать роль. Мол, сейчас посмотрим какое-никакое представление. Вон хотя бы с керберами.

— Но Мелли, керберы — такое фи! Я хочу увидеть альфина! Огнедышащего альфина! А можно будет на нём покататься, да? Может быть, папочка мне его купит для праздничных выездов?

Не одну меня кидает в дрожь при мысли о Балбеске верхом на альфине. У неё и так-то в башке скроггами нагажено посередь гулкой пустоты. Помощи со зверями от неё — с зуб шнырка. Куда больше вреда приносят дурацкие розыгрыши наподобие «Засунуть в рукав говяжью кость, вымазаться кровищей и выскочить из-за клетки Горги на посетителей с воплем: „Я только хотела его погла-а-а-а-а-адить!!“». Может, конечно, безмозглые дамочки меньше будут совать пальцы бескрылке в пасть. Но Балбеска бесит.

Понятно, какого вира Грызи потащила её сюда — всё равно что дать пробегаться отбитому на три головы щенку кербера, которого опасно оставлять одного. Непонятно — какого мантикорьего жала Грызи упихала это несчастье в пару со мной. Не то чтобы я предпочла Мясника…

— Ме-е-е-е-елли, ну мне же ску-у-у-у-чно, развесели-и-и-и-и меня. Я хочу на представление!

К вирам свинячьим. Я предпочла бы Мясника.

— Ещё одно «Мелли» — зубов недосчитаешься.

— Потешим драчкой окружающих! — отшёптывается Дурилка. — Глянь, как они изнывают от скукотищи. Или стоп — в Ракканте что, это обязательное выражение лица⁈

Прописанное в Постулатах местной королевы, угу. В Ирмелее лучатся зажиточностью и довольством; в Вейгорде орут и машут руками; если кто из Даматы –будет напоказ улыбаться и расшаркиваться. А такая благодетельная скука может происходить только из Ракканта. Оплота-как-его-там-Благочестия.

И Дурилка права, тут скучновато.

Площадь здоровенная, прямоугольная. Притулилась с краю города, ярмарочная или предназначенная для крупных съездов благотворителей. Островерхие шатры разместились свободно, пестрят навесы и тенты, и между шатрами — плакаты, будки билетов, куча всякой необязательной дряни, урны для пожертвований… Музыкантики наигрывают что-то слащавое, негромкое. Экскурсии образцовых деточек из прихрамовых школ. Экскурсии сироток из пансионов. Группы каких-то убогих. Добропорядочные граждане разного формата с жёнами-дочками на выгуле…

Никто не толпится, все раскланиваются, уступают друг другу дорогу на просмотр. В ушах — сплошь «Ах, удивительная погода сегодня, не правда ли»? Обоняние забито сидром и кренделями.

— Пугануть бы их, — тоскует шёпотом Дурилка. — Совсем чутка. Сто лет не видала бега в корсетах. Э? Зверей смотреть пойдём или будем тут околачиваться?

Ей не объяснишь, что такое Торжество Человечности. Но я с чего-то пробую. Пока мы берём курс на первый шатёр: «Танцующие единороги Траулана».

— Бывала на таких съездах?

— Не-е-е. Ну, мы из учебки несколько раз сбегали в цирк. Но это ж не то, а?

Совсем не то. Прежде всего, мразей-живодёров на Дне Кнута больше. Куда больше.

— Знаешь, зачем они каждый год собираются? Эти… укротители все, дрессировщики. Они ж порознь всегда гастролируют. Не кучкуются обычно.

— Вроде как набрать толпу? Ну там — ежегодное событие, как рыцарские бои…

— Показать, кто лучше. Кто эффективнее… укротил живое. Перед своими показаться — у кого методы круче.

Дурилка спрашивает насчёт методов. Будто не догадывается.

А два единорога в шатре танцуют.

Выделывают нежнейшие па. Отплясывают — то вальс, то антаретту, а то что-то дикарски-народное. Кипенно-белая самка и иссиня-чёрный самец. Кланяются друг другу, взмётывают гривы и хвосты. Вздымаются на дыбы, посвёркивают копытами, скрещивают шеи — и опять плывут, плывут в танце, будто два гигантских сухопутных лебедя.

Под ахи и вздохи толпы. Образцовых прихрамовых деточек. Мамаш с мужьями и детьми на поводочках. Пациентов лечебок и сиротинушек.

Кружатся и кружатся — с остекленевшими глазами, опухшими бабками, напряжёнными спинами.

Под действием запрещённого артефакта. Того, что погружает в мир музыки и заставляет неостановимо плясать.

— Траулан — отборная мразь, жадная тварь с подвязками в Мастерграде и Аканторе. Танцующие звери. Всегда только через артефакты. В королевских дворцах показывает эту мерзость.

Дёргаю разинувшую рот Балбеску — нет сил смотреть на бедных зверей.

— Гоняет бестий почти без перерывов. А срок жизни у них…

Даже если их забрать или выкупить — они уже будто отравлены. Скоро перестают есть и пить, Грызи говорит — только музыку слышат.

— Мы как-то пытались. Заканчивать пришлось Конфетке с её ядами.

Потому что я отказалась подпускать к бедным зверям Мясника. Даже для последнего удара.

Хочешь знать методы живодёров, а, пухликовская дочка? В любой шатёр могу ткнуть и назвать, я всех этих тварей в лицо знаю. Их, их методы, их несчастных зверей.

«Удивительные трюки весёлых керберов». Кнут, голод, боль.

«Укрощение строптивых» — удары магией, голод, боль.

«Воздушные Войны! Спешите! Из Крайтоса!!» — это старик Хмарнек, дрессировщик птиц, он Травник. Дурманящие зелья.

Цирк Эрнсау на той стороне — редкое исключение, там ко зверям хорошо относятся, там даже варги с терраантами бывает, работают.

Опланд — тёмная лошадка с громкой славой и скрытыми методами, наверняка сказать нельзя, потому что они не подпускают к зверям чужаков. Только звери слишком уж послушные и со слишком тусклыми глазами.

«Невероятное представление на льду» — это братья Претейры, три урода из Крайтоса. Показывают ледяных антилоп, фейхов и йосс. Запугивают огнём, морят голодом.

«Сад цветущих шнырков Эмилейна Холвейга» — этот самый Эмилейн вечно ищет разных шнырков, ещё и сам насильно скрещивает. Можно не спрашивать — куда девается выбраковка.

Из нормальных тут разве что Эрнсау да заводчица тенн Холли Торфейн — вот она, милая старуха. Обожает своих птах, а те для неё поют как ни для кого в Кайетте. «Пустой элемент», кстати, за что её от души презирает когтистая родня.

«Пламенеющее Представление» — эти керберов и огнистых лис просто душат Даром Холода и Даром Воздуха. Для послушания.

— А это там что? — бормочет Балбеска и рвётся мимо «Пламенеющего Представления» к самой большой площадке.

Яркие тенты над клетками и загонами. Кричащие надписи — красное на жёлтом. «Лавка редкостей дядюшки Бэнкса». Переездной зверинец, который пускают на съезды дрессировщиков. Просто потому, что их бестии — сами по себе трюки. Как и дядюшка Бэнкс, которого в жизни никто не видал.

Подхожу вслед за Балбеской к клеткам и загонам. Звери аккуратно рассованы по своим местам, снабжены пояснительными надписями. Окружены дорогущими защитными артефактами. Кое-где и помощнички Бэнкса с умильными физиономиями торчат — поясняют каждую редкость.

— Ой, там тхиоры, какие миленькие, — щебечет Дурилка у первой же клетки. И тут же нарывается на пояснения, что это ужасно кровожадные твари, уничтожают буквально всё что видят, вот посмотрите, как они сейчас специально для нас крысу раздерут.

Полные сладострастного ужаса охи зрителей. Крыса не прожила пяти секунд –кишки во все стороны. Тхиоры скалятся и шипят на толпу, глаза налиты кровью. Бедолаги. Чёрный самец и пятнистая самочка — где достал, интересно. Надо будет Грызи сказать — может, опять какой-то умник брак от геральдионов продаёт.

Наши тхиоры малость одурели по весне, но вполне себе дрессируются. Обожают гонять за мячиком и наблюдать за птичками из клетки. И покусывать вольерных — несерьёзно, в процессе игры.

Дальше полны клетки гибридов и химер — невидимый дядюшка каждый раз ухитряется добыть новых. Зайцелопы с ветвистыми рогами сталкиваются и лупятся на полную — весна. У самочек есть ещё и крылья, так что две-три задумчиво порхают наверху, иногда роняя самцам на головы шарики.

— Вольпертингеры, — говорю я, когда Балбеска радостно орёт: «Это ж сколько мать-природа бахнула для такого⁈» — Так их по-научному называют. Мать-природа их не создавала. Грязные учёнишки понавыводили для знати. То ли до Братских войн, то ли после них. В Академии было модно это, насчёт выведения гибридов.

А прекратилось только после Воздушных войн, спасибочки Шестой Кормчей, которая решила, что природе и так уже хватило.

— У-у-у-у, милашные милашки, — выламывается Дурилка. — Как ты думаешь, а папочка мне купит, ну вот хоть одного? Ой, они так понравятся мамочке! Слушай, а почему у нас-то в питомнике их нет?

Последнее хоть не обычным ором. Но за нами и без того следят. Несколько девиц в плащах и надвинутых шляпках. Перешёптываются, переталкиваются суетливо и тащатся вслед.

— Потому что никто не знает, откуда этот самый Бэнкс их берёт. У него куча подручных и поставщиков, подкупить не получается. Проследить тоже: постоянно колесят по Кайетте, и откуда и них новые…

— Вот это ж да-а-а!

Дурилка уже в прыжке к самому большому загону, вокруг которого толпится люд. Люд временами хором восклицает: «Как неприлично! Ужасно непристойно!» — но не расходится и только машет надушенными платочками.

Кошусь на следящих за нами девиц — им явно есть какое-то дело до зелёных перьев Дурилки.

Смотрю в загон и про девиц забываю.

В загоне стоит самый настоящий бонакон. И я разеваю рот пошире, чем Балбеска, потому что ни разу не видела живого бонакона — только шкуры да чучела в замках у папашкиных знакомых. Грызи говорила — в глуши ещё живые остались, варги натыкаются, бывает, но это…

Он стройный и шоколадно-коричневый, размером с молодого бычка. Морда хитроватая и весёлая, и над мордой полно кудрях. Кудряхи плавно переходят в два рога — нелепейших и смешных, закрученных внутрь и спиралями. Рога золотистые и блестят, как два ярмарочных леденца. Копыта у бонакона тоже золотистые, а продолжаются они чем-то вроде когтей — когтекопыта, ух, поближе посмотреть бы. А хвост совсем не коровий — он скорее уж на львиный похож, с пышнейшей кисточкой. И задран вверх.

Бонакон ручной, потому что рядом с ним стоит один из работничков Бэнкса. На которого бычок хитровато и выжидающе поглядывает из-под кудрях. Работник всех призывает приготовиться и протягивает бонакону сахарок. Тот послушно сахарок заглатывает. С артистизмом. Радостно. Оглядывает зевак, находит меня глазами и подмигивает — гляди, что будет!

Бах! Из-под поднятого хвоста бонакона вырывается струя пламени. Бычка резко кидает вперёд, и из-за этого рывка ему приходится быстро проскакать по загону от края до края. Пламя ядовито-зелёное и порядком вонючее. Зеваки тут же принимаются затыкаться платочками и хором причитать: «Какая ужасная тварь!» «Ах, до чего не благолепно!»

Голос Дурилки над всем этим раккантским сонмищем взмывает, будто феникс над гнездом.

— Мамочки-папочки! Вот ЕГО мне надо нарисовать на гербе!

И поворачивается ко мне с горящими глазами, и ясно, что о задании она забыла напрочь.

— Что за тварь? Часто она может вот так? А сколько она держит струю? Она так только от сахара? А какие скорости развивает?

Отвожу к другим клеткам, а то на нас уже оглядываться начинают. Странные девицы так и вовсе тянут шеи и спорят взахлёб. Пытаюсь прислушаться, но кроме «…думаю, она» ничего не выцепляю.

— Бонаконы раньше жили в вотчине Дарителя Огня. Только их почти всех истребило во время Пламенного Мора, а остальных добили охотники. Встречаются на Ничейных Землях. Редкий зверь. Единственный в Кайетте, кто выкидывает пламя таким вот образом и только после сладкого. Любого сладкого.

Просеиваю крупицы знаний. Мирный нрав, скорость, если переест — высокая, только много сладкого им вредно. Легко лазает по скалам, потому что очень любит соты диких пчёл. А огненный выброс — защитный механизм от охотничков. В паре книг были истории про бонаконов с такой мощью задней железы, что от залпа деревья валились и стены растворялись.

Может, и врут.

Балбеске, понятно, знания побоку. У неё на уме своё.

— Хм, другим мечтам придёт подождать. У меня новая — прокатиться на таком миляге! Как думаешь — они не рассердятся, если я его малость одолжу?

Молча гляжу на неё и силюсь выдумать третье прозвище.

— Не оценят, конечно, — огорчается Крыша-Куку. — А зря. Этот чёртов городишко явно нуждается в хорошей встряске!

Рядом с нами хватаются за сердце три стародевицы из пансионных. А одна из тех самых, следящих, наоборот, сигает к нам.

— Ты — это ты⁈ — шипит таинственно.

Я даже вмешаться не успеваю.

— Ну, конечно же, я — это я, — выдаёт Дурилка ещё более таинственным шипением. — А вы-то думали — я кто-то другой⁈

У девицы неумело подведённые чёрным губы, дорогие серьги и глаза фанатички.

— Огненная Чайка? — уточняет она.

Дурилка делает бровками и показывает Печать Огня.

— Естественно!

— А… ох… все сёстры тут, как ты и приказывала.

— Шикарственно!

— Так значит… значит, ничего не отменяется?

— Да всё будет просто люто!

— Л-люто?

— Прям-таки жесточайше!

— А план — что план, в силе? А эта… она с тобой?

— А эта с нами, — Дурилка кивает на меня и всовывает губы Фанатичке в ухо: — Тут кой-какие обстоятельства вскрылись, есть план даже получше. Надо бы пошептаться.

И уволакивает обескураженную деваху, прямо в сторону её подружек. Значит, слежку тоже отследила.

К зверям Балбеску подпускать нельзя, но на оперативной работе, может, и ничего.

Пару минут гляжу, как Крыша-Куку витийствует в окружении поклонниц. По жестам видно –выуживает информацию и пудрит мозги. Время от времени делает руками «Пыпыщ!» И оглядывается по сторонам — изображает бдительность. Фанатички хором кивают.

Нет смысла тратить на них Дар. Тру Печать и направляю Дар на зевак. Всё равно пока Балбеска была рядом — это было бесполезно.

Фильтровка потока — дело сложное. Прикрываю глаза, делаю двойной пас ладонью, настраиваюсь на интонации тревоги, злости, страха…

Ахи, вздохи, аплодисменты — прочь. Обсуждения пожертвований, каких-то вечеров и чьей-то внебрачной дочки. Не утопиться бы в этом словесном навозе.

— … испортила свою любимую шляпку, это же неприемлемо!

— Дамэйра, будешь наказана за поведение, так и знай!

— … абсолютно ужасные твари, омерзительно, больше ни за что…

— Такая провокация, с этими алапардами!

Голоса летают вокруг роем приставучих полуденных мух. Гнусавые, томные, усталые, звонкие, старые, сварливые, опасливые. Покусывают уши, настырно ползают по коже. Откладывают личинки слухов.

Кого-то облили кровью на той стороне — вроде бы, там был голос Пухлика. Если не случилось побоища — значит, не кровавые варги. И что-то не так на центральной арене, там что-то то ли страшное, то ли отвратительное… Какие-то твари.

Можно было бы пройтись вдоль шатров, но на фильтровке потока это сложно. И всё равно стою удачно. К «Лавке редкостей» явно потянется народ. Всех типов народ.

— … что скажешь? Может быть, здесь?

— Эйми сказал — лучше во время феерии, но я…

— Дирк говорил — кто-то из наших уже начал.

— Это Роббейн, ему всё не терпелось, он даже не слушал во время инструктажа. Послушай, тут не то…

— Может статься, Роббейн был прав? К чему медлить?

Нервные шепотки. От них кисловатый привкус во рту. Ищу глазами — кто может быть. Стоят возле дальней клетки с разными шнырками — там, где поменьше народа. Молодые, прилично одетые типы. Только нервноватые. Жмакают что-то в карманах аккуратных курточек. Подбираюсь ближе, слышу что-то насчёт того, что объявились новые обстоятельства. Что Роббейн — идиот, и Эйми всем, решительно всем не велел спешить.

— Передай остальным, если увидишь. Эйми сказал — возможно, придётся уносить ноги.

— … безумие… посмотри, что они творят… мы должны заявить о себе! Должны обличить… что он себе думает?

— Понятия не имею, он был каким-то странным. С кем-то говорил, а может, что-то понял. Говорю тебе — лучше не спешить.

— Теперь ещё и ты уговариваешь меня молчать! Разве мы — не те, кто кричит о справедливости⁈

— Тс-с-с!

Разрываюсь между желанием сблевать и порывом впечатать ладонь в лицо. Справедливые-Зелёные-Крикуны. Выползли защитнички, будь они неладны. Книжные протестуны, у которых в башке — навоз яприля о том, что каждого зверя нужно отпустить гулять на свободу вот прямо сейчас. Включая раненых, больных, крайне редких. И тех, что тут же погибнут на воле из-за того, что верят людям.

Несколько раз пролезали к нам, пока мы были на выездах. Как-то раз два часа пытались подарить свободу яприлю Хороту. Были яприлем облизаны и обчёсаны, после чего Хорот радостно уснул. Показывая — где он видал эту самую свободу.

У Крикунов ссора. Осторожный убеждает Безмозглого. Что тут что-то нечисто. Что непонятно — зачем им идти в таком количестве. Что на Эйми не было лица…

Пристраиваюсь за спинами и слушаю внимательно.

— Ты говоришь как предатель, — кипит Безмозглый. — Как один из тех, кто сковывает и запирает. Слушать не желаю, понятно тебе?

— Я только хочу спасти тебе жизнь, тебе и остальным, — шипит Осторожный. — Всё это… ты что, не видишь? Здесь же даже охраны нет!

— Это к лучшему!

— Если прошли мы — Кровавые тоже могли пройти. Это всё подозрительно. И что за флаконы нам раздали…

— Сразу видно — сын законника, — хмыкает Безмозглый. — Передавай привет папашке, а я с тобой больше рядом не стану.

И отваливает с презрительной миной. Чуть не сшибает меня по дороге. Сдвигаю на нос дурацкую шляпку — тьфу, пригодилась.

Второй Крикун не оборачивается, только вцепляется в ограждение у клетки. Делает вид, что любуется сверхпрыгучими шнырками — те сигают на восемь футов в высоту. Пробираюсь через лес тел и тоже пялюсь на шнырков.

— Не оборачивайся, не применяй Дар. Тебе в сердце наведён атархэ. Говори шёпотом, я услышу. Сколько вас тут и зачем пришли?

Он сглатывает, но говорит связно. Одиннадцать Крикунов, одного повязали, команда Пухлика, видимо. Мутное задание типа «Заявить о несправедливости». Подозрительные флаконы с кровью, инструкции ждать.

Вир знает, что это значит. Может, Пухлик из своего повязанного больше вынул.

— Хочешь вывести своих дружков из передряги?

— Они меня не послушают. Меня и так считают слишком ненадёжным.

Это потому что у законнического сынка есть мозги, а у остальных — не завозили.

— А пометить их сможешь? — у парня глаза становятся по яблоку, даже в профиль. — В смысле, сильным ароматом. Вот. Хотя бы по капле на ботинке каждому.

Секрет альфина, вроде, учуять не должны. Особенно в городе, где всё провоняло ванилью, розами и ладаном. А вот я на него настроюсь легко.

Осторожный мнётся. Катает пузырёк в пальцах. И косится взволнованно, как заболевший единорог.

— А вы их не…

— Не. Выбью из строя. Усыплю, скорее всего.

— А вы?..

— Собираюсь тебе помочь. Хватит и этого.

Крикун ещё малость сомневается и пытается заглянуть ко мне под шляпку. Вздыхает и отправляется метить собратьев

Мантикора жри. Я тут в платье и шляпке, играю в гувернантку Балбески и помогаю Крикунам. Осталось до кучи пойти с Мясником полобызаться.

Папашка говорил: «Вспомнил беду — она уж в заду». Не успеваю подумать про Балбеску, как она уже орёт за спинами:

— Мелли, Мелли, ауууу! — забывая об опасности для своих зубов. Потом проколачивается ко мне через зевак, хватает за руку и утаскивает. При этом не закрывает рот:

— Мелли, ну куда ты запропастилась, я тут подружилась с девчонками, и они мне рассказали про чудненький здешний сидр. Надо будет и папаше прихватить, а то мамочка жалуется, что он уже почти допил второй погреб! А потом мы сюда вернёмся, ну правда же, вернёмся?

И попутно строит зверские рожи девицам под дубом. Те моргают и кивают с пониманием.

Руки у Балбески как клещи, а носится она быстрее алапарда — хоть и зелёные перья. Доволакивает до какой-то лавчонки, мигом втискивает мне в руку стакан с сидром: «Ты должна попробовать, а то вдруг отравлен!» и шепчет:

— Значит так, они меня за какую-то местную чокнутую приняли! Эту, как её там, Огненную Чайку. Вот это круть! И у них тут что-то вроде ордена в Ракканте, они выступают против снулых бисквитов, кружев и отсутствия жизни — и я полностью на их стороне! В общем, они вроде как местные зажравшиеся хулиганки из богатеньких семей, и им остро не хватает каких-нибудь оргий с безобразиями по углам…

Изо всех сил душу в себе симпатию к Балбеске после такого определения.

— … и они выползают и делают всякое — на заборах пишут, поют и орут за свободу и сводят с ума всяких благопристойников, и — я очень надеюсь, что неприлично обнажаются. Короче, за ними и этой Чайкой ведётся охота местными Добропорядочными — это они сейчас на улицах вместо законников. Нравственное ополчение. Но пока атаманшу никто не видал. А она собрала их из разных городов Ракканта. Восемнадцать штук, представляешь⁈

Плюс десяток Крикунов. И Кровавые — непонятно, подтянутся или нет.

Что-то много чокнутых на один город.

— Короче, я им сказала, что тут бегает какая-то провокаторша — поддельная Чайка, из Добропорядочных. Чтобы не велись на неё. Это на случай, если на них настоящую вынесет, хотя какое там вынесет, дурында им даже встречу не назначила, х-ха! Посчитала, что они тут натворят безобразий по своей инициативе, ну как же. А, и ещё я сказала, что хаос мы будем творить по плану и распорядку. В общем, чтобы ждали сигнала.

— А потом?

Балбеску распирает от предвкушения. И я чувствую, что мне ни черта не хочется знать — что она там собирается творить по плану и распорядку.

— У тебя-то как? Выудила что-нибудь? Хватит на доклад нашей… кхм-кхм Гретенде и её кхм-м-м-м самому разобычному секретарю? Интересно, что они там поделывают — а я так понимаю, тут прямо вот есть, на что посмотреть. Хотя сидр пакостный, да. Мало алкоголя, много корицы. Так мы возвращаемся к нашим, да?

Может, в оперативной работе дочка Пухлика и не настолько уж бесполезна…

Но — мантикора меня жри — я бы всё-таки предпочла Мясника.