Путь варга: Хищные пастыри. Книга 1

Эпилог

ГРИЗЕЛЬДА АРДЕЛЛ

Эвальд Шеннетский присвистывает. Весело и удивлённо. Он осматривает холл — весь в застывших потёках и сером прахе. Барабанит пальцами по застывшей на холсте улыбке Иовейны Айт. Постукивая тросточкой, поднимается на второй этаж, чтобы посмотреть на треснувшие двери в перепачканных чёрными следами спальнях. И всё время посвистывает — восхищённо, поражённо, заинтересованно.

Гриз идёт следом и старается не морщиться. Но у Хромого Министра, должно быть, глаза на затылке.

— Раздражает? В Айлоре есть примета: «Частый свист — денежки на ветер». Касси утверждает, я однажды так опустошу казну страны.

— У варгов приметы другие. Не совсем приметы, на самом деле. Просто свистом часто подзывают животных.

— А! Буду иметь в виду. И постараюсь держать себя под контролем. Просто всё это как-то… впечатляет, понимаете ли.

Он взмахивает руками, чтобы показать — как его всё это впечатляет. И серебристый лис с изумрудными глазами улыбается Гриз с навершия трости.

— Превзошло все мои ожидания, даже и не знаю, с чем сравнить. Псигидра — ну надо же. Правду сказать, я мало знаю об этих занимательных тварях. Может, пара-другая хроник. Если не ошибаюсь, эти занятные существа были почти перебиты во время Войн Яда, Войн Мрака или как оно там ещё называется. Конец четвёртого века от пришествия Вод, не ошибаюсь? А потом они если и появлялись, то так… время от времени.

— Для того, кто знает мало, вы осведомлены удивительно неплохо.

— Такая работа, Шеннет острием трости тычет в испещренную трещинами стену. — Фьйоу-у-у… извините. Определённо, самая большая Бетси, какую только можно вообразить. Полагаете, она теперь мертва?

— Нет. Пойдёте в подвал, чтобы посмотреть?

Ну, как устоять, когда вы такое предлагаете.

Неровный, подпрыгивающий шаг по ступеням и тихий весёлый присвист под нос. Непринуждённая болтовня, под которую они проходят правое крыло. Гриз достаёт фонарь: глаза варга в полутьме подвала видят достаточно, но Шеннет — человек. Иногда приходится себе напоминать об этом.

Серый засохший прах на ступенях. Всё вокруг в следах псигидры, которая обжила это место давно и прочно. Отсюда по проложенным специально для неё ходам в стенах она прорастала в дом. Уходила в подпол, пробиралась в потолок. Повсюду полно почерневших нитей. Свисают, точно обугленная паутина. Следы прикосновения к невообразимой боли…

Девятеро, как она устала.

— Это сюда когда-то Иовейна Айт отсылала своих провинившихся воспитанниц. Тех, кто вёл себя недостаточно весело. Плакал или грустил. Не думаю, что она представляла — что обитает под её пансионом. Просто вид наказания. Может быть, потом она и заметила, что девочки после визитов в подвал ведут себя иначе. В любом случае, отсюда всё началось.

Сыро. Потёки псигидры по стенам кажутся тянущимися, живыми. Под ногами хлюпает. Здесь совсем не место для Шеннета с его щегольской тросточкой и солнечной улыбкой.

Здесь место для плачущих детей.

Кинжальный луч фонаря кромсает мрак, упираясь в пол одной из комнат. По полу расплылась серая клякса. Чуть пульсирующая, подсыхающая.

— Думаю, остальные её ветви отсечены. Но отсюда она отрастала, потому осталась здесь. Она не мертва. Это что-то вроде сна или комы. И в таком виде они могут существовать очень долго.

— Наелась и легла поспать, очень мудро. Но значит, она ещё может… хм… прорасти куда-нибудь опять? Или проползти? Как они вообще передвигаются?

— По воде. Иногда по земле — если недалеко. В шахтах, бывает, переползают с места на место. Занимает это годы, но они умеют ждать.

Даарду зовут псигидр «маашо-ард» — «болотный корень». Просто корни земли, обезумевшие от того, что творят люди, пьющие жизнь бэраард и их магию.

— Предложения?

— Поставить магическое заграждение… не знаю, артефакты. Сигналку. Оцепление из магов, возможно. Хотя бы какое-то наблюдение. Аманда сказала, нужное зелье будет вариться не меньше месяца: нужны травы, собранные в канун Луны Огня…

— Выжигающее зелье? Так, стало быть, вы намерены с ней покончить окончательно?

— Только не говорите, что собираетесь её каким-нибудь образом использовать.

— Ну-у-у, любому правителю хочется иметь побольше весёлых и довольных подданных под рукой…

Говорит Шеннет серьёзно или шутит — понять невозможно.

— Просто мне казалось, что вы сочувствуете всем бестиям без исключения.

— Магические паразиты — особый случай.

Пока они поднимаются на по-рассветному свежий воздух, Шеннет заинтересованно молчит. Всё же Гриз начинает говорить, только когда они преодолевают последнюю ступень.

— Бестии — часть этого мира. Всегда включены в общий круг, всегда привносят что-то в природу. Паразиты не таковы. У многих из них происхождение неестественное, как у тех же веретенщиков. Опасаюсь, и псигидра была создана… вольно или невольно, из-за эксперимента и обрядов. В этом мире так много существ, полных магией до краёв. И всё же я никогда не слышала, чтобы псигидры нападали на других бестий. Это паразит, нацеленный на человека.

— Жрут, разрастаются и портят всем настроение, — Шеннет лирически вздыхает. — Дикт-Отец, мы будто об аристократии Айлора сейчас говорим. И пользы тоже почти никакой. Зато хлопот…

Он задирает голову и рассматривает строение — всё в серых и чёрных потёках. Потом поворачивается туда, где идёт неспешная, основательная работа: целители направляют к воротам последние носилки, между деревьев, поглядывая на трещины в земле, расхаживают законники, ещё кто-то беседует с нянечками и охраной… Старательно не бросая взгляды в сторону двух фигур. Странно, что нет Тербенно — как он мог пропустить такое? Или, может, ему не сообщили? Слишком высокий уровень доступа нужен. Слишком знатные пострадавшие.

— С ними всё будет в порядке.

Гриз кивает, не отводя глаз от носилок. Она уже начинала эвакуацию пострадавших, когда прибыла помощь от Шеннета. Стряхивала липкие плети и почерневшие нити, помогала поить укрепляющими эликсирами. Все тридцать пять живы, просто потеряли многовато сил, когда Полли вошла в раж и заставила псигидру проявить себя.

Нужно было взять чего-нибудь у Аманды. Чтобы не била противная дрожь. При мысли, что они могли не успеть. Она могла не успеть. К этим людям. К Гроски. И к…

— Ваша заслуга, безо всяких сомнений. Впрочем, я бы так сказал — радость в этих бедолагах всё равно самую малость зашкаливает. Из тех, кого я видел. И, конечно, Полли до сих пор смеётся, как я во время чтения новых указов Илая Вейгордского. Да… и поёт песенки. Просто очаровательно развесёлые, подумываю пару-тройку себе записать.

— Что с ней… будет?

Она любит смотреть на солнце по утрам. Но не сегодня. Золото просачивается сквозь сито листьев — и становится нитями, и слишком… напоминает.

Хочется отрясти с себя приставучие лучи. Ещё хочется, чтобы Янист был здесь. Хочется его голоса. И рук.

— Ну, её, конечно, поместят под пристальное наблюдение. Возможно, попытаются вылечить — если её эту повышенную жизнерадостность можно вылечить. Знаете, я связался с одним-двумя знакомыми из Академии, и они были просто в востор… словом, они с удовольствием займутся этой проблемой.

— Исследуют её? Сделают подопытной? Попытаются понять, что может ей причинить горе? Или боль?

— Определённые исследования, конечно, будут иметь место. Может, пара-тройка зелий. Нужно же понять, отчего она так… хм, ну, вот это вот всё, что вы мне описали, а до того вам описали ваши сотрудники. Насколько я понимаю, до этой ночи Полли была хоть и безумной, но тихой, а потом… бабах! «Я — лекарство от боли!» Что-то не так, Гриз?

— Просто не люблю, когда живых существ запирают. И ставят над ними опыты.

— Но ведь ей в любом случае понадобится лечение, не можем же мы её отпустить с этим её «О, будьте все счастливы» в голове. Разве что вы можете что-нибудь предположить… подсказать, в какую сторону двигаться…

Гриз хмурится, глядя на листву, перевитую золотистыми нитями. Два дерева с опалёнными стволами — следы боя… а тела четырёх охранников уже убрали, к счастью, Аманда, Нэйш и Кани только отключили их…

К счастью, никто не бил насмерть.

— Думаю, всё дело в эйфории, которую она испытала. Это был ночной час, а она выпустила эмоции из-под контроля. Псигидра отозвалась на посыл.

— Это я понял, но почему Полли сорвалась в истерию потом?

— Псигидра считывала её эмоции в этот момент. Касалась её. Возможно, в какой-то миг смогла усилить чувства Полли — ведь они всё же были связаны с детства.

— То есть она поделилась с ней… хм… пищей? Или эйфорией? Но ведь мне-то казалось, связь у них была односторонней?

Гриз жмёт плечами. Единственная догадка сейчас, Эвальд. Может, потом вскроются ещё какие-то факты. Может, вы придумаете что-нибудь получше.

— Я сказал проверить её индикаторами зелий — на всякий случай. Вдруг дражайший супруг всё-таки подлил ей что-то перед тем, как удрать.

Теперь они идут к административному зданию — светлому дому из ракушечника, и полукруглые окна кажутся полуслепыми. Недобрыми. Крадущими едкое солнце и швыряющими в лицо.

— А он собирался…

— Да, наш милый доктор понял, что в воздухе носится нечто не совсем приятное. И решил этой ночью попрощаться с любовью всей жизни. Как он заподозрил — пока неясно. Может быть, проверял по своим каналам легенды пациентов и наткнулся на несоответствие. Или его насторожили какие-то действия господ Гроски и Олкеста — об этом, конечно, вы можете их спросить. Но охрана говорит, что бравый телохранитель был при нём уже почти девятницу, значит, доктор так или иначе готовил отход. Нужно сказать, он порядком усложнил мне задачу.

Теперь Шеннет свистит огорчённо. Они стоят в кабинете доктора Тройоло, и Хромой Министр трогает тросточкой огромную кучу золы в камине.

— Почти все карточки пациентов… имена, даты, должности. Вир знает сколько придётся это всё восстанавливать. Пришлось бы ещё дольше, но кое-какие документы он прихватил с собой. И благодаря отваге и быстроте ваших людей… особенно госпожи Драккант, которая его и задержала у тайного хода… К слову, мне кажется, удар по зубам рукояткой атархэ как-то входит у неё в привычку при задержании. Я читал про ту историю с Аграстом и йоссами… и не то чтобы я жаловался — просто теперь, когда доктор Тройоло говорит, далеко не всё можно разобрать.

— А он говорит?

При ней Мортиан Тройоло немо молчал. Сплёвывал кровь из разбитого рта, смотрел ледяным пристальным взглядом. Косо ухмылялся. И — молчал.

— Начал сразу же, как мы обнаружили, что его Печать — фальшивка. «Пустой элемент» — неудивительно, что он её не использовал. Зато дар убеждения у него отменный. Едва не заговорил моего допросчика — это с таким-то недостатком зубов! Какой-то вид внушения и отлично поставленный голос. Знаете, если он пытался провести тот же трюк с госпожой Драккант — может, она не так уж неправа в своих методах…

— Он не разговаривал с ней.

«Пытался в меня стрелять, паразит», — сказала разъярённая Мел, когда приволокла плюющегося зубами доктора к крыльцу. И подала Гриз гладкую блестящую игрушку, идеально ложащуюся в ладонь.

— Прелесть какая, — Шеннет с восторгом принимает оружие Пустошей, вертит в руках. Опытным жестом открывает «гнездовье», пересчитывает пульки. — Я таких маленьких пока не видел. Как быстро развиваются, ай-яй!

— Тройоло — агент Гегемонии?

— Едва ли это его настоящее имя, конечно. Настоящего он не сообщил. Пока что говорит очень выборочно. В основном о том, что мы сами могли узнать или о чём могли догадаться. Полли заинтересовала его и его чудных друзей с Пустошей именно из-за псигидры. К ним, видите ли, прибилась одна из бывших выпускниц пансиона. Которая очень выразительно описала золотые нити и чёрную грязь, а уж своё состояние описала ещё выразительнее. Пустошники решили, что это может быть интересным, послали к Полли своего агента… «Ничего не стоило окрутить эту простушку», — послушали бы, с каким презрением он отзывается о своей жёнушке. Даже мне с моей историей, право же, как-то неловко. Да так вот, Тройоло прикинулся влюблённым и рассеянным учёным, погруженным в свои исследования. Дал Полли иллюзию того, что она им руководит. И взялся за дело. Думаю, он передал немало образцов псигидры в лаборатории Пустошей, а потом… красиво, правда?

Последние слова он договаривает, когда они пересекают коридор и входят в злополучную Комнату Сказок. Усеянную пустоватым сиянием стеклянных звёздочек. Увенчанную светилами, кругами, орбитами на потолке…

— Вы смотрели механизм? Потрясающе. И люк вон там, совсем возле кресла, да… Идеальное место для промывки мозгов, а? Всё это движется по кругу… очень красиво. Голос доброго доктора тем временем рассказывает сказки, в которых спрятаны нужные истины. Сила внушения возрастает во много раз. А потом всё это сверху ещё и немного полируют псигидрой: стоит только люк открыть. Интересно, он знал, что она там, когда обустраивал комнату? Или сам её сюда подсадил? Это он пока что не говорит, но зато результат… Господин Гроски до сих пор говорит, что ему Печатью как-то неудобно пользоваться.

И когда только Хромец успел поговорить с Лайлом. Впрочем, он поразительно многое успел за то время, пока он здесь. Такое ощущение, что больше неё.

— Выбирались, конечно, только те, у кого проблемы с Даром. И им внушалась мысль, что Дар — не нужен, Дар — это зло. А на выходе у нас союзники Гегемонии Равных. Как минимум сочувствующие. Среди знати. В торговле. И вир знает, где ещё — с учётом того, что этих записей при господине Тройоло не было, возможно, успел передать или переслать. А сам он как-то не рвётся перечислять всех, кто заходил в эту комнату. Ну, наша беседа с ним только началась, так что…

Гриз прохватывает сквозняк от мимолётной улыбки Шеннета. И от того, как зачарованно Хромой Министр вглядывается в светила на потолке. Даже не замечая, что вот-вот наступит…

— Осторожно, тут кровь.

Впиталась в мягкую обивку, но не полностью. Двух человек. Дочери Лайла Гроски, с которой сейчас Аманда. И молодого охранника — едва ли больше двадцати, бледное лицо, остановившиеся глаза, едва сочащаяся из бока кровь — и грань, какая тонкая грань, проклятие, как близко…

— Ах да. Насколько я понимаю, с девочкой всё будет в порядке? Если нужны будут специалисты по магическим блокадам — могу помочь в поисках, всё же их не настолько много…

— Аманда говорит, что она справится.

— Компетенция нойя Энешти, конечно… кхм! Мне бы таких специалистов.

Гриз резко поднимает взгляд от тёмных пятен на полу — так резко, что фальшивые звёзды чертят полосы по фальшивому небосводу.

— Не мертв, — отвечает Шеннет, специалисты которого и забрали охранника. — Однако и не то чтобы полностью жив, да-а-а. Какой-то вид транса, по всей видимости. Насколько понимаю, это не вина господина Нэйша: рана в боку глубокая, но неопасная, а болевые удары и парализацию удалось снять. И вы ведь давали ему зелья, не так ли? Кроветвор, укрепляющее… базовый антидот?

— Антидот давала не я.

— Интересно бы знать, зачем это понадобилось вашему устранителю?

Дыши, Гриз. Спокойно, Гриз. У него была возможность. Шагнуть за грань. И просто отвернуться. Удар дартом, мгновенное сжатие пальцев на горле… нажатие на нужные точки. Он мог не давать ему антидот, наконец — не предотвращать возможное самоубийство пойманного.

— … мы, конечно, проверим на редкие яды, но ведь мог быть и артефакт. Этот занятный наёмник был увешан ими, будто Перекрёсточное дерево — колокольчиками. Только щитовых не менее трёх — к слову, довольно мощные — несколько атакующих, отравленные метательные ножи… сейчас список составляют. Похоже, госпоже Тривири (или всё-таки Гроски?) ещё очень повезло. Как и вашему устранителю. Не находите?

— Да. Ему очень повезло.

Грань, грань — такая тонкая, незаметная, о которой — знает ли он сам? Чувствует ли? Но если сказать ему — может перейти, перешагнуть. Просто ещё одно наблюдение. Эксперимент над собой в обширной коллекции.

— Вы скажете мне, если тот… умрёт? Или придёт в себя?

— Всенепременно. Если же говорить о его способностях… выглядит тревожно, не так ли? Конечно, я мы не знаем, что именно произошло во время сражения… насколько я понимаю, господин Нэйш ведь вам не рассказал? Но учитывая, какие удары получила госпожа Тривири-Гроски, и все эти щиты…

Он разводит руками, будто говоря: «Этого ещё не хватало».

— Я-то полагал, община в Скорпионьих горах была последней. Хм. Но, может быть, это кто-то другой. Если бы можно было расспросить девочку о том, что здесь произошло…

— Я спрошу. Не сомневайтесь.

— Камень с сердца, а то не хватало нам альянса пустошников и Жалящих в наши-то неспокойные времена. Не приведи Девятеро — и другие развесёлые ордена полезут в дело, а у нас и так Варгендорр на подходе.

Шеннет прищуривается — он стоит в профиль — и глядит почти что по-птичьи. Наверное, ждёт, пока она начнёт расспрашивать. О Скорпионьих горах, недалеко от которых совсем недавно разыгралась трагедия — и снег окропила кровь людей, и собак, и лошадей, и йосс… и варга. О тайных орденах и таинственной общине, которая была уничтожена не менее таинственными Тающими…

Гриз молчит. Два года назад… да, почти два года назад она уже была в Заброшье с Рихардом Нэйшем. В селении, близком к Скорпионьим горам. Слушала страшные истории жителей о мальчиках, выходящих из метели и ночи — мальчиках в белом, оборотнях, которые могут перекидываться в снежных скорпионов, порошить глаза метелью и насмерть жалить касаниями. О мальчиках, забиравших артефакты, драгоценности, еду. Иногда — жизни.

Он слушал и улыбался, глядя в окно на нависавшие над посёлком горы. А после шёл по тропам как хозяин. Остановился, потрогал рукоять ножа, который кто-то давным-давно воткнул в ствол. Хмыкнул что-то о старых запасах.

И пошёл дальше — скользя между деревьев в белом плаще. По тропе — как по давней, истекающей кровью грани памяти. Обращаясь в метель.

Иногда лучше не спрашивать. Особенно если знаешь, что тебе не ответят.

— … сложилось, в конечном счёте, удачно, не так ли? Я о этой вашей встрече с наставником варгов. Значит, вы полагаете, что этот… Аэрвен поможет вам достучаться до Старейшин? Насколько я понимаю, он ведь вернулся в Цветодол.

— Попрощаться с дочерью, которую чуть не забыл.

С той, что спит под белым холмом и оттуда обжигает болью… С той, что пролила кровь — а для наставника нет страшнее, чем воспитать отступника.

— Она была варгом-на-крови, верно? А может так быть, что эти ваши Старейшины обвинят в этом его? «Он безумен, и у него дочь — варг-на-крови, зачем его слушать…»

— Может быть. Однако право призыва у Аэрвена, и он всё ещё ученик Патриса Арнау. Думаю, его как минимум выслушают.

— Какая удача, что вы тут встретились.

Под её недоверчивым взглядом Хромец встряхивает седыми волосами. Почти что оскорблённо.

— Я не знал, честно. Ну, к чему такие взгляды, я же не всеведущий всё-таки. Я даже не знаю, как назвать — удачное совпадение? Провидение богов? Перст судьбы?

— Блуждающее Перекрестье.

Тросточка чертит на мягкой ткани — пересечение путей.

— Премилая сказочка о том, как Перекрестница, или Девятеро, или кто там ещё — словом, собирают всех в одном месте. Всех заблуждающихся, стоящих у края или на распутье. Перекрещивают их пути и подвергают испытаниям, которые что-то там должны прояснить и изменить. «Для всех, кто вступил и коснулся» или что-то вроде. Занимательная сказка, не правда ли? А что думаете вы?

Гриз поднимает голову к светилам на потолке Комнаты Сказок. Если совсем немного покружиться — планеты и солнца пойдут по кругу, по кругу. И тяжкий, навалившийся день спадёт — белый холм, и золотая вязь, и кровь молодого охранника на руках, и огонь феникса…

— Думаю, вы сами знаете, Эвальд. Иногда сказки — больше, чем сказки.

МЕЛОНИ ДРАККАНТ

Непонятно, почему Грызи посылает меня. Я уж точно для такого не гожусь. Да и в питомнике дел по горло.

Принцесска — вот кто был бы в восторге. Но может, Грызи не хочет его теперь от себя отпускать. В ближайшие лет сорок.

— Считай это штрафом за историю с Гюйтами, — вот спасибо за такое. И ведь не ляпнешь что-то вроде: «А можно мне дежурства, а сюда ты Мясника пришлёшь?» Чего доброго, опять поссоримся.

На этот раз на Чудике что-то фиолетовое в крапинку. И берет с фазаньими перьями. Принарядился, значит.

— О-о, милая девушка, госпожа Драккант, виноват, я почему-то позабыл ваше имя. Как-как? Мел? Прелестное имя, такое ёмкое. Заходите, заходите, вы к зверикам? Или ко мне? Пообедаете? Я скажу, подадут прямо сейчас.

— Да я ненадолго пока…

Чудик мил до того, что мне чертовски неловко. И неуютно в этой его домине-музее, по которому расхаживают служанки в старинных кружевах. Но это приказ Грызи: явиться сюда и провести переговоры.

И ещё учиться.

— Тебе нужно учиться. Мел, я… не знаю, как оно обернётся дальше. То, во что мы влезли сейчас. Наша задумка с Аэрвенном. Если он свяжется со Старейшинами, если они согласятся на союз с Шеннетом, если правда будет война…

Куча отвратных «если». Воняющих хуже гарпии. Скрывающих под собой дрянное.

— Мне не на кого оставить животных. С хозяйственной частью и деньгами справится Лайл, но по зверям он…

— Заткнись!

Заткнись, кому сказано, просто не смей о таком, ясно⁈ Никогда о таком не смей.

Она не обиделась. Вытерла руки — только что наносила притирку на перья линяющей стимфы. После возвращения из психушки в питомнике все руки нарасхват.

— Тебе нужно учиться.

— Чему? Ты сама говорила, со зверями я…

— Видеть. И слышать. И чуять.

— Я вообще-то Следопыт. Ты не забыла?

— Вот именно.

Глаза с чуть поблёкшими разводами прищурились.

— Для Следопыта, который работает с бестиями, ты видишь, слышишь и чуешь недостаточно.

Стараюсь чуять, видеть, слышать на полную. Вкусные запахи из столовой, где накрывают на стол. Семейный портрет с двумя дочками — в заставленной диковинками гостиной. Стопка писем на столе: «Я не люблю через Чашу, стараюсь дочери почаще писать. Она, правда, редко отвечает». Роскошное бархатное кресло, в котором получается только неловко скорчиться — чтобы не утонуть.

Чудик потирает ладонь, слегка морщится и ходит, пошаркивая ногами. Небось, с магией проблемы после одного весёлого заведения.

— Скажите же, как всё прошло. Вы смогли отыскать Найвира? Или нет, у него же ещё не кончился срок лечения. Или кончился? Но ему же в любом случае тоже помогли?

— Ага. Ему вроде как помогли.

Морковка говорил — Грызи этому Наставнику чуть мозг в трубочку не завернула. Бахнуло так, что вытвань в спячку ушла. Возможно, сдохла. Возможно, от осознания своей ничтожности.

— Он вам сам расскажет, когда приедет, ладно?

— О, он приедет? Я так рад, так рад. Вспомним старые времена, послушаем истории. Да. И может, он подскажет — что там со звериками, а то они как-то заскучали. Как жаль, что ваша подруга не могла приехать — мне бы так хотелось послушать что-нибудь из варжеских историй. Если я не ошибаюсь, она мне обещала вариацию легенды о блуждающем Перекрестье — то есть месте, где сходятся все пути…

Вставить в эту трескотню хоть слово довольно сложно, но я ухитряюсь.

— Гриз обязательно приедет, она просила вам передать. Через день или два, как разберётся с делами. И расскажет историю. Не знаю, как там с Перекрестьем, но кое-что об одной лечебнице так точно расскажет.

Потому что старику, который не такой уж и старик, нужно лечение после лечения. Как минимум попить хороших магических тоников. Потому что кто там знает, сколько сил исподволь сожрала псигидра. Вместе с болью.

— А пока что зверей посмотрю я. Ладно? Я тоже разбираюсь в болезнях бестий. И если хотите, вызову ещё нашу травницу-нойя.

— Нойя — как чудно придумано! Вы знаете, что считаные фольклористы собирали их предания и песни серьёзно? Мы с Жетелией, конечно, бывали в паре-тройке лейров, но что это — по сравнению с огромным пластом, который остаётся скрыт. Как вы думаете, если я попрошу вашу травницу припомнить что-нибудь из преданий её народа…

— Рада будет, — жертвую я покоем Конфетки. — Ага.

Чудик преисполняется чуть ли не до слёз. Отлично, теперь основное. Разделаюсь быстро — и не придётся обедать под фольклор.

— И ещё Гриз хочет предложить вам кое-что. У нас в питомнике прорва зверей. Во время весенних ярмарок было большое пополнение. И многие покалеченные. Их уже не выпустишь на волю — не выживут, вы ж понимаете. Мы их обычно пристраиваем в зверинцы поручителей и к знакомым. Только старые дур… кхм, поручительницы покалеченных не хотят брать, им целых подавай.

Зерт кивает. С полным непониманием — а чего от него надо. Не быть мне переговорщиком.

— А у вас же клетки пустуют? И вы хотели даже покупать таких зверей? Мы можем отдать часть своих. Старых и искалеченных. Перевести в ваши клетки. Чтобы они у вас тут доживали век. То есть… сколько вы захотите взять. От нас, — ясное дело, помощь варга, я тоже буду подскакивать через вир, смотреть и ваших, и наших, и травница с зельями, не без этого, и если что надо будет по кормам, или там по чистке…

Тьфу ты, чего частишь, будто весь питомник хочешь ему впарить. Замолкаю. Наверное, я уже малиновее Яниста, когда он объясняется с Грызи. Чудик пялится с недоверием и восторгом. Как на сошедшее с небес чудо.

— Вы хотите мне… звериков?

— Ну, если вы согласны.

Прочищаю горло. В мыслях звучит по-дурацки, и не лезет на язык, но Грызи сказала — добавить, и никаких. Какой бы гнусной сентиментальщиной не казалось. Так и зарядила.

— Просто Гриз… и я тоже. Мы подумали — может, вы захотите. Вы говорили — это дело вашей жены. Чтобы… в её память.

— А-а-а-х!

Чудик даже руками всплёскивает. И начинает тараторить, захлёбываясь, что это же такой подарок, это подарок, он будет так счастлив, если ещё и польза, и зверики… в память о Жетелии, конечно. Что теперь всё, всё обретает смысл, и что его старшая дочь Эрона — он не говорил, нет? — она тоже была бы рада, ей в детстве очень нравились зверики, может быть, и младшая когда-нибудь даже заедет с мужем, просто у него проблемы и поиски себя, а его мать настаивает на поддержании статуса…

— Мне даже плясать хочется, когда я вас слушаю, милая девушка! А я как-то в последнее время, знаете, что-то захандрил опять. Звериков всё меньше… и это кольцо, ну вы же понимаете, Полный Брачный, а ещё это чувство — будто я почему-то снова её теряю. И в груди тяжело временами — я даже думал пойти, записаться на пятый курс в «Безмятежность». Нет-нет-нет, я не жалуюсь, я о другом — вы решительно меня воскрешаете! Сколько угодно, ну конечно — а если нужно, можно расшириться… добавить ещё клеток и загонов — знаете, там у меня есть место, где мы с Жетелией когда-то планировали…

Если просто отвлечься от болтовни, закрыть глаза на вычурные одежды, отбросить тепло прогретого кабинета — можно услышать. Увидеть. Почуять.

Одиночество. Сосущее и гнетущее — не отдать никакой псигидре.

Такое, что тяжко дышать.

— … и гости вот редко, то есть, я конечно, со слугами и охраной иногда беседую, но это же глупо, не в том смысле, что они глупые, конечно, но ведь по глазам же видно, что им хочется сбежать — свои дела, да-да-да, это я понимаю… Ох, что это я, какой милой девушке понравится слушать все эти жалобы. Так вы пообедаете, а? И расскажете мне историю?

— Нет, — говорю я.

Иногда нужно останавливаться. Смотреть дальше глаз. Слушать то, чего ушами не услышишь.

— Расскажите мне лучше вы.

Выдыхаю и заставляю себя замедлиться. Не помнить о свалке предыдущих суток. О бледном Морковке, о Балбеске в лекарской. О докторишке с блестящей штукой в руке и о лёгкой царапине на щеке — совсем чуть-чуть чиркнуло, мой бросок атархэ был куда точнее.

Я заставляю себя даже не помнить о тех, которые ждут в загонах и клетках питомника. И этого поместья. Переступаю через внутреннее «Ты чего вообще делаешь⁈», наклоняюсь из чересчур роскошного кресла. И касаюсь его руки.

— Господин Зерт. Расскажите мне о вашей жене и дочери.

ЛАЙЛ ГРОСКИ

Лучше, чем прикидываться придурком, я умею только изображать, что со мной всё в порядке. Чертовски полезная практика, кстати говоря. На каком-то моменте отыгрыша начинаешь в него верить.

Остаток ночи и день после происшествия в «Безмятежности» я был бодр, подтянут и омерзительно активен. Инструктировал охрану, потом и ребятушек Хромца — куда топать, кого спасать, кого вызывать. Помогал с эвакуацией закукленных и обессиленных пациентов. Отчитывался Хромцу, который выдернул меня по «сквознику» ещё до того как прибыть в лечебницу своей светоносной персоной. Потом были дела «ковчежные»: кто бы мог подумать, вечно рук не хватает! Разобрать почту (за сутки никто не сподобился); принять пару маловажных вызовов; сходить спросить, как там Кани; наконец-то нормально позавтракать (впервые за вир знает сколько дней); подсобить Фрезе с ледником и нарубкой кормежки; спросить Аманду, как там Кани; вместе с Мел закончить уборку и просыпать опилками клетки поносящих гарпии; раздать распоряжения вольерным; спросить Аманду, не надо ли чего и как там Кани…

— Хорошо, сладенький, всё хорошо! — неизменно отвечала нойя и посылала не туда, куда могла бы, а по делам: добудь Уну, где Йолла? — её тоже добудь. Попроси у Мел пяток пурр получше. Попроси у Фрезы, пусть сделает тот сливочный десерт, она знает. А с девочкой всё отлично: рука будет, магия будет, вот, заходи, смотри, она просто спит. Кстати, а как ты сам, сладенький? Кажется, был у меня где-то медовый пирог…

После обеда Аманда решила, что Кани вне опасности, и взялась за меня плотнее. Не знаю, что она делала с Янистом утром — но я был проверен хрустальной проявилкой, напоен чаем с терпким привкусом «трав покоя» и опрошен на предмет: «В глаза смотреть, Лайл Гроски! Я сама видела эту тварь, а ну рассказывай, что там было!»

Мои уверения из разряда «Да не было ничего особенного, просто я понравился какой-то Бетси, а может, Полли, но моё сердце занято, и у нас не срослось», — прелестница-нойя сперва встречала хмуро. Но потом мои старания в части медового пирога, рассказов и зелий принесли плоды, и она растаяла. Меня потеребили, погладили по волосам и промурлыкали мне на ушко, что «после такого лечения, знаешь ли, сладенький требуется другое лечение… очень сильные средства». А затем уделили немало утешительно-многозначительных поцелуев — с намёком на «Сегодня вечером не пойду собирать травы, буду печь на большой кухне. Ай, жаркая печь, жаркая нойя, совсем одна, кто охладит?»

Само-то собой, один бравый бывший пациент бывшей лечебницы. Только вот разберётся с тысячью тысяч дел. Просто удивительно, сколько их всё-таки в питомнике. Так что, разобравшись только с парой сотен, почему-то плюхаешься на берег у небольшого озерца. Исключительно неплохо замаскированного кустами от основной части питомника: ещё не лес — но уже за пределами скопища клеток и загонов. Сидишь там, бездумно намораживая льдинки в прозрачной воде и поглядывая в сонные глазки звёзд. И думаешь о том, что надо бы поиграть в «полный порядочек» ещё хотя бы девятницу. Чтобы убедить в этом себя.

А Аманда, наверное, обидится — вот же черти водные, и как бы соврать красотке-нойя, ума не приложу.

Нырнуть в жаркую кухню, медовые запахи и в такие же жаркие и медовые объятия… заманчиво. Но нечестно. Слишком смахивает на очередную попытку найти лекарство. Придушить верещащий кусачий длиннохвостый ком в груди. Хоть чем-то.

Пойти в свою комнату будет ещё худшей ложью. Там Янист… которому я от души признателен за вовремя выраженную ёмкую формулу о том, кто я такой — только эту признательность я выскажу ему попозже, договорились?

И всё равно я не смог бы заснуть. Пузырёк сонного выдан милейшей Амандой, «Избавит от дурных снов»… да… чёрные щупальца не потянулся из-под кровати, но кто знает — может, привидятся золотые нити, тёплые руки — «Я тебя заберу…»

С какого-то левого шнырка мне хочется сейчас только — сидеть на берегу озерца, ломать в ладонях хрусткий ледок да смотреть на звёзды. Довольно увлекательное зрелище. Не помню даже, интересовался ли я им когда-то.

Бабуля (между вечерними страшилками) говорила, в небе можно отыскать всё. Может, даже части незадачливого бывшего законника, бывшего гильдейца, бывшего пациента лечебки. Сожранные и выплюнутые псигидрой. Собрать, смешать в ворох воспоминаний. И пусть он себе роется, как осторожная, обожжённая крыска, перетряхивает в памяти острое, жгучее: как там? Не сожрали? Живы…

— Я было думала искать тебя в патруле.

Варгам положено шастать бесшумно, видимо. Наверное, я б заорал. Если б мог бояться.

— Для такого уровня отбитости мне надо было бы полежать в лечебке ещё девятницу. Там же наш невыразимый сейчас, а? Умеющий в боль одним касанием. Вот уж кто о себе мог бы сказать «я — это она».

Гриз хмыкнула, устраиваясь на бережку рядом со мной. Слегка толкнула кулаком в бок и сунула в руку тёплую булочку.

— Аманда просила снять пробу.

— Не обиделась, что не помогаю?

— Обещает взыскать позже.

— Ясно.

Булочка, в общем-то, был довольно славной. Густо пахла корицей и чутка пачкала пальцы.

— Терпеть не могу боль. Всегда не мог. Со временем, понятно, учишься не реветь, когда расшибаешь коленки… а потом и что посерьёзнее. Но знаешь, без неё чертовски спокойнее.

— Точно.

Когда ничего особенно не тревожит. Шикарное ощущение. Получше любого виски, а? Ты будто новый. Или иной. Или…

— Мёртв.

Звёзды из тёмной воды глядели укоризненно. В обрамлении острых льдинок.

Оказывается, у меня чертовски замёрзли пальцы. И ещё на них порезы об острое и холодное. А булочка согревает. Отчасти — даже изнутри.

— На самом деле это только симптом, а? Лечить нужно не её. Неполадки, которые её вызвали.

— Это не всегда возможно.

Варги знают о боли всё — потому она так грустна сейчас, наверное.

— Зато возможно исправить то, что можно. Помнишь, я говорил тебе… что буду искать дочь. Однажды. Думаю, пришло время.

Тогда был вызов в поместье с тхиорами, и была там маленькая девочка Милли, и я сказал — рано. Сейчас… не знаю, много всего было. Меня чуть не забрали. Один старик-варг вспомнил лицо своей дочери и оплакал её. И ещё рыжеволосая фигурка, обмякшая на руках устранителя…

— Ты хочешь увидеться с ней?

— Я… нет, пока… не знаю. Просто… ты ведь наводила справки. И я теперь знаю, что Дебби — в Айлоре. Ты случайно не спрашивала у Хромца, чтобы просто…

Арделл едва слышно вздохнула, и это можно было принять за ветерок, а можно было — за согласие.

— Наверное, я пока слишком трус, чтобы поговорить с ней. Понимаешь? Слишком прежний. Но если бы мне только… узнать, как она. Она в порядке? С ней всё хорошо?

Это была заминка — но не с ответом, а такая, будто она хотела сказать что-то много большее. Может быть, даже больше, чем я хотел услышать. Чем мог переварить, может быть.

Потом она согрела моё плечо своей ладонью. Шепнула:

— Она в порядке, Лайл. С ней всё хорошо.

Тогда я понял, что кошмары не придут этой ночью. Отогнаны простыми словами. Теплом руки и ароматом только что испечённой булочки. Решением, за которым — будущее.

Иногда боль бывает благословением. Когда она делает нас нами.

Когда она — причина, по которой остаёшься живым.

ДЕБОРА-ПАТРИС-АСКАНИЯ-ТРИВИРИ

— Ручку согнуть… разогнуть… А теперь пальчиками пошевели! Хорошо, сладенькая, очень хорошо!

У Лайла Гроски отличный вкус. Аманда — просто шик: красотка, умеет в яды и выпечку, тянет на двенадцать баллов мамскости из десяти, и это ещё в обычный день. За месяц в питомнике она мне выдала недостающей любви и заботы лет за десять или немножечко больше (хотя, может, просто пыталась держать меня подальше от зверей и посетителей).

За сутки в целебне травница пытается отсыпать мне еще лет на сорок вперёд: обкладывает подушечками и пуррами, укутывает пледиками, кормит невкусными зельями и вкусной выпечкой и заворковывает до одурения. Так, что я уж начинаю думать, что всё, плохи дела, пора подумать о прощальном ужине. Думается вяло и в перерывах между сном, потому что все эти сутки в целебне я лежу себе заворкованная в коконе, а как только малость прихожу в себя и открываю рот — в него тут же залетает ложка с бульоном, или пироженкой, или зельем. Под мелодичный напев: «Всё хорошо, хорошо, сладкая, не надо тревожиться, тебе просто нужен покой» — так что к ночи уже почти смиряюсь, что покой будет вечным.

С утра второго дня Аманда меня почти разочаровывает. Влетает звенящая песней, выпутывает меня из слоёв пледов и пропитанных зельями бинтов. И берётся за бедную мою правую руку. Потыкивает разноцветными артефактами, а то и просто пальцами, растирает, просит пошевелить так и этак.

Руку подёргивает болью, плечо тянет, пальцы сгибаются уже почти нормально. Печать и вовсе отпустило — молчит.

— Я-то думала уже одолжать у кой-кого белую таллею на саван.

— Пф, медовенькая, откуда такие мрачные мысли в хорошенькой головке? Наш «кой-кто» справился очень даже недурно.

Смачивает перевязку зелёным отваром с запахом ромашки. И лезет любоваться туда, где между плечом и грудью у меня красуется дырень. Узкий надрез, сделанный ударом дарта.

— Такой чистый, точный удар… и прямо в «очаг», да-да-да? Иначе ты себя сейчас чувствовала бы совсем иначе. Наш устранитель полон сюрпризов, правда? И не он один — он сказал, ты била огнём под блокадой?

— Ну-у-у, не то чтобы так уж и била… а что?

— Такое могут немногие.

В лекарской полумрак, и нойя себя в нём отлично чувствует. Но теперь подскакивает, чтобы впустить в комнату утро.

— Магические блокады — запрещённая техника, сладкая. Учение о жилах магии, которые можно перекрыть, доведя до боли или смерти… Давно изъято Акантором из Академий. И лекарей теперь не учат этому. Никто не знает, кто начал разрабатывать его в древности, это знание: кто говорит — маги Воздуха, которые использовали его во зло. Кто считает — это всё Мастера, создавшие особые артефакты для этого и потому едва не выигравшие в Войне Артефактов. А кто-то предполагает, что создатель был «пустым элементом». Первым «пустым элементом», порождённым Камнем.

Сладкий дух трав. Пылинки растанцевались в лучах из окна. Нойя кружится вместе с ними: наводит порядок на столиках, смахивает пыль, ставит чашку на поднос.

— Да… иногда и сейчас маги получают удары, блокирующие магию. Случайно — да, но не так уж редко. Только вот некому изучать это и целить. Утраченные знания сохранились разве что в некоторых орденах. Да ещё есть отдельные пытливые умы, о да!

— Среди нойя?

— Нойя-отступники, Мастера-отступники. Те, что гонятся за знаниями. Хранят веками память о старинных зельях. Страшных пытках, давних былях. Не отдают бесплатно, — высверк улыбки, мрачновато-зловещей. — Разве что попросишь так, что не смогут отказать.

Если меня попросила Аманда и с таким лицом, я и не только знания бы отдала. Ещё кошелёк плюс последние портки: примите, пожалуйста, не могли бы вы отвернуться?

— Но даже и там не знают многого, ха! Однако знают: под магической блокадой может бить не каждый. Только одарённые. Дар которых силён, в Печати которых Камень заложил много, много магии. Эй, не вздумай только опробовать её сейчас!

Перехватила мой взгляд на Печать, наверное. Молчащую Печать. Даже не потеплела, когда я к ней воззвала.

— Магия вернётся, лапушка, — Аманда одобрительно пошлёпывает меня по щёчке. — Я проверяла артефактами: её в тебе полно. Пока пришлось приусыпить её «Колыбельной Печати»: после такого бывают проблемы с контролем, а наша лекарская может мне ещё понадобиться, понимаешь? Нужно, чтобы всё зажило, потом тренировочки, потихоньку… Пара девятниц, да-да-да? Конечно, тебе пока нельзя на выезды, но ведь дело и здесь найдётся?

Здоровенную бочку полыни травница пытается подсластить чайком с медовым пирогом. Уверяет, что чуть только я встану — потянет за ночными травами («Ай-ё, ты не видела тильвийские леса ночью!»). И вообще, я ей ужасно необходима в качестве дегустатора новых коржичков и примерятеля всякого вышитого.

Я полагаю, что с дегустациями коржичков может справиться мой папаша, но пью чай и стараюсь не кукситься. В конце концов я вроде как собиралась записаться в однорукие «пустые элементы» или вообще немножечко уплыть в Великую Бездонь.

Аманда то ли считает, что я недостаточно развеселилась, то ли считывает что-то насчёт Бездоней, — удваивает усилия. Теперь живописует, как все вовне беспокоятся о раненой мне. Её послушать — в коридоре сейчас идёт бой насмерть за право со мной повидаться.

— Вопросы, вопросы и подношения от всех-всех-всех, моя дорогая: Янист, Гриз, Йолла, даже Фреза и Лортен, кто бы мог подумать! Мне даже пришлось пригрозить самым ретивым одним премилым эликсиром. Хотя сомневаюсь, что некоторых это бы остановило…

Мел бы точно не остановило. Если б она решила меня добить. Но судя по всему — первое место пока что за Лайлом Гроски: «Всё время спрашивает о тебе, славная, так волнуется! Уже съел мой второй пирог — как ты думаешь, мы же заставим поволноваться его до третьего?»

— Можно и до пятого, — не сомневаюсь я в папашиных силах. — Ему вообще-то полезно после всей этой псигидры.

— Ох, и тут ещё был один визитёр…

Нойя многозначительно поводит бровями и расплывается в наиковарнейшей улыбке.

— Я было думала научить тебя варить приворотные — но тебе это не нужно, не так ли? Бедный законник Тербенно так взволновался, когда узнал. Несчастный случай в питомнике — мы, конечно, не могли рассказать ему о «Безмятежности» и всей этой истории…

Этого ещё не хватало. Нет, Проницательный Законник, конечно, симпатичный, и у него Дар Музыки, и весело, когда он меня остерегает от «здешней порочной компании», особенно от Лайла Гроски… Но я вроде как не планировала затягивать с этим «хлоп-хлоп-хлоп, я ужас как невинна, ой, наставьте меня на путь истинный».

Не то чтобы мне не нравилось играть в «принцесса, рыцарь и дракон».

Просто я предпочитаю быть драконом.

— Вообрази себе, он даже мне пригрозил! Ай-яй, бедная нойя… строгий законник сказал: будут неприятности, если с госпожой Тривири случится хоть что-то…

— И ушёл неотравленным?

— Я была сладкая вода, — малопонятно выдыхает нойя. — Я спросила, не хочет ли он послать тебе цветов.

Обливаюсь чаем, когда воображаю себе лицо Десмонда Тербенно. С этим его на лбу прописанным «карьера-карьера-карьера-удачная женитьба-пенсия-Бездонь». Когда ему предложили послать цветы… ну, вот мне.

— Он сказал, что не имеет в виду ничего такого?

— Когда откашлялся, медовая.

Сама кашляю вовсю, потому что чай непонятным способом залился в нос.

— И ты… кха-а-а! Даже не предложила ему… меня… навестить⁈

Ответная улыбка нойя содержит столько сладости и яда, что ясно: у бедолаги Тербенно не было ни шанса увернуться.

— Мне кажется, первым его порывом было согласиться…

Воображаю законника, который скорбно глядит на закукленную меня, и гогочу так, что поднос подпрыгивает, а плечо опять начинает болеть.

— … но затем маленькая Йолла, которая как раз пробегала мимо, бросилась к нему с криком: «Вы к Кани, да? Мы вас без очереди пустим!» — и он почему-то передумал…

Начинаю икать и жестом прошу Аманду убрать поднос.

— Однако он очень просил передать тебе его пожелания скорейшего выздоровления. И пообещал, что будет регулярно справляться о твоём здоровье.

Наверняка ближайшей водной почтой пришлёт мне открыточку. Небось, с золотистыми левкоями Премилосердной Целительницы и с официальными, в строчечку пожеланиями доброго здравия. И посылочку с фруктами: всё как делается по правилам, у нормальных людей.

Аманда удостоверяется, что я в добром настроении и в состоянии принимать посетителей. И отбывает к загонам и клеткам, лечить зверей. Я укладываюсь на подушках повыше и пытаюсь вообразить себе отцовскую тревогу на лице Лайла Гроски.

Но в дверь вместо Лайла Гроски заходит Рихард Нэйш со слегка усталым видом того, кто только что перебил всех остальных в очереди. Даже странно, что в коридоре за его спиной не видно трупов.

— Аманда сказала, тебе лучше.

— Смотря для чего. В смысле, если ты решил развлечь меня песней, ну или танцем — я как-нибудь переживу. А если собираешься пропесочить как следует — меня могут и конвульсии бахнуть, я этого с детства не переношу, как-то вот так сложилось.

Он не отвечает, только садится на край кровати, будто мы лучшие в мире друзья. И смотрит, пока из меня льётся неостановимый поток всякого бреда.

Без сюртука, в белой рубашке со строгим воротом и закатанными до локтей рукавами. Смахивает на доктора, разве что у него расплывается кровоподтёк слева по челюсти. Второй выглядывает из-за воротника, на шее. И вот ещё на левой руке. Вид у них полустёртый — обработаны зельями.

Следы пропущенных ударов на излёте. Которые на Нэйше с его Даром Щита смотрятся жуть как неестественно. Неестественнее только моё тарахтенье:

— … ну, то есть я понимаю, что ты сказал: если увидишь такого как ты — беги, но кто ж знал, что это меньше чем через час, а? Да и не так уж сильно вы с ним были похожи. Ну, до тех пор, пока он мне не влупил. Кстати, как это он сделал? Защитный артефакт, да?

Вспоминаются — прорастающие через мой огонь руки. И белые глаза, в которых — смерть.

— Ладно, я поняла, ты отдал команду. «Назад» и всё такое. И ты шёл старшим в группе. И мне не нужно было бить, а нужно было рвать дистанцию, прятаться за дверь и вот это вот всё. Урок усвоен — можно сказать, его в меня вколотили. И да, я поняла, мне нужно учиться всякому там, и вроде как спасибо, что пробил этот самый очаг, и таскал на руках, и…

Нэйш кивает головой, как бы говоря «Не за что». Становится тут же понятно, что ему здесь на за этим и на весь мой лепет ему плевать.

— Твой манёвр отвлечения. Ты знаешь тайножреческий.

— Ну-у-у, я б так не сказала, но эта формула как-то вдолбилась, а? Моя счастливая. В пансионе говорили — просто тверди её старому хрычу Пендерсу на каждый его вопрос, да и получишь проходной. В смысле, это же почти на что угодно ответ, так что неудивительно, что я только её помню, после стольких-то повторов. А этого… наёмника или кто он… ха, нечасто приглашали на ужины, да?

Какое-то время Нэйш кажется озадаченным. Потом переспрашивает почти мягко:

— А что, как ты думаешь, ты ему сказала?

— Гм… «Веар-алт интес оззанер», краткая риторическая формула. Приглашение на изысканный ужин…

Потом я смотрю на вскинутые брови устранителя. И добавляю тихое «…и-и-или нет?»

— Имеешь в виду «Э’вер-ал инно-эс осахнер»?

У него отличное произношение, куда там старине Пендерсу. Передаёт все интонации и придыхания. И, кажется, малость смеётся уголками губ.

— Наверное. А… я сказала не так, да?

Ясное дело, у него иначе прозвучало. Надо не выглядеть такой тупоумной Кани.

— То есть, это не краткая риторическая формала?

— Ну… в определённом смысле.

— А… что я ему сказала-то?

— В общих чертах — пообещала сношать раскалённой кочергой.

По подрагиванию губ Нэйша становится ясно, что он выдал самый цензурный из вариантов.

— Водные черти, — говорю я, вспоминая лицо старого Пендерса на экзамене. — Знаешь, а это как-то вот… очень многое объясняет. В особенности то, насколько быстро я получила проходной балл.

Я-то думала, это была дань моей широчайшей улыбке и безупречному произношению.

Непременно нужно будет это рассказать Йолле или Аманде. Или ещё кому-то, с кем можно вдоволь оборжать ситуацию. В присутствии Нэйша получается только сдавленно пофыркать. Под его понимающей и полной ожидания улыбкой.

— Хы. Хм. Сам видишь, я считала, что знаю тайножреческий немножечко лучше.

— Иногда даже те, кто не может говорить на языках, могут сносно разбирать услышанное.

Ага, как три сыночки Берты: всё понимают, а вот сказать — затруднительно. Но я уже понимаю, куда он клонит и каким будет вопрос.

— Ты разобрала что-то из нашей беседы с охранником Тройоло?

— Видимо, ничего. Я же была раненая во все места блокадой, а? Загибалась от боли, всякое такое. Готовила в памяти геройскую фразу про «сношать кочергой». Собирала силы для удара. А вы там что, ещё и разговаривали?

От непринуждённой улыбки Нэйша хочется закопаться поглубже в пледики. И загородиться подушками от легкости тона:

— И ты скажешь это…

— И я это скажу Гриз. Или кто там спросит. Потому что иначе ты меня прямо сейчас начнёшь стирать в порошок, а? Устранение свидетелей, всякое такое.

Устранитель жмёт плечами. Весь проникновенный, как дарт, который вгрызается в твою плоть.

— Я надеялся, что мы можем прийти к взаимопониманию. Мы ведь уже говорили с тобой кое-что о моём умении хранить тайны. Так что теперь…

— Не расспрашивать, — вздыхаю. — Не лезть, не выяснять, не копать — что это за тип и чего ему нужно. А иначе ты выложишь папочке, кто я такая. И потом уже сотрёшь меня в порошок. Или наоборот?

Нэйш уклончивой улыбкой обозначает, что возможна любая последовательность. Совершенно пресекая все мои намерения вытряхнуть из него или из Гриз (вдруг ей скажет Хромой Министр) — что ж это за охранничек такой. И откуда у него такие навыки. И чего он хотел от Нэйша. И о чём его спрашивал. Вопросы свербят изнутри, но их задавливает какая-то странная штука. Типа инстинкта самосохранения, о котором все мои знакомые и я сама уверены, что его у меня нет.

Устранитель встаёт.

— Хорошо, что мы поняли друг друга. Выздоравливай, Кани. Проведать тебя ещё?

— Валяй, забегай почаще. Приноси печёночку с недавнего потрошения. Ну или я не знаю, давай цветы, а то один законник не сподобился. И кстати, мы же вроде как договорились насчёт практики, а? Поцелуи и слабые точки, я не ошиблась, всё в силе?

— Мы придумаем что-нибудь, — сражает меня улыбочкой «клык» от двери. — Если, конечно, я ещё буду в питомнике.

На этой таинственной ноте он исчезает. Бесшумно и почти даже смертоносно. Белая тень, которая скрывает за собой серебристый блик. Гладкость причёсочки, лёд взгляда за ресницами, улыбка-бабочка на прощание…

И это исчезновение, а может, улыбочка, а может, воспоминание о схватке двух теней, наконец-то с размаху бабахают меня пониманием по головушке. Я вдруг понимаю — что было не так в той самой схватке одного таинственного убийцы с другим. Что с самого начала было не так — и наплевать, что я корчилась от боли, была под блокадой, думала обо всём подряд…

Я же заметила это сразу же, как подумала о том, что повидала Нэйша в полной выкладке, просто потом на другое отвлеклась.

У них была нечеловеческая скорость — вот что было не так. У них обоих. Люди так не двигаются.

И Уна, значит, не врала про тренировки с алапардом.

Амулет ускорения? Зелья? Особые практики? Сколько вообще тайн у этого устранителя, а?

Наверное, я могла бы даже проникнуться им всерьёз. Потерять голову, видеть его в снах, вздыхать из углов, мечтать, чтобы он сделал мне больно.

Только вот я же не настолько чокнутая, в самом-то деле.

ЯНИСТ ОЛКЕСТ

Луна Травницы истекла. Истаяла незаметно, между делом. Я делал запись об этом в глупом дневнике Одинокого Альбатроса, в ночь, в грань с тридцать третьего числа на первое.

Давно. Двое суток назад.

Две бессонные ночи, наполненные золотым и чёрным. И между ними — один пустой, пропитанный тревогой день — тот, в котором безмятежная до дрожи улыбка Лайла и звон сталкивающихся стеклянных шаричков. И после… той, второй ночи — ещё один день.

Которого я не помню.

Куцый огрызок ночи мотается в памяти. Носилки и пепельно-серые лица на них. Её горячая рука, сжимает мою ладонь. Чуть подрагивает — как её губы, когда она хочет сказать что-то. Но тут её окликают: прибыла помощь от Шеннета, и вот уже мы отправляемся в «Ковчежец», а Гриз остаётся. Я тоже собираюсь остаться — не хочу, чтобы она оказалась наедине с Хромцом, если он сам прибудет в «Безмятежность».

Но теперь в серо-зелёных глазах непреклонность.

— Янист, ты на ногах не стоишь. Мел! Напомни Аманде посмотреть его и Лайла, как закончит с Кани.

И потом Мел тащит меня к «поплавку»… Сидя напротив, ругается и трёт след на щеке — царапина, а может, ожог. И отказывается давать мне бодрящее:

— Ты себя видел? Тебя только некромантией взбадривать! И на кой оно тебе, спрашивается? Закончилось же. Ты что мог сделал, дальше без тебя разберутся.

Разберутся без меня… конечно, они разберутся… Просто, может быть, с зельем всё было бы не так смутно, нереально. Может, я бы вышел из сна — потому что, конечно, всё сон…

Мы прибываем в питомник в предутреннем сумраке, и бледная неполная луна кажется мне почему-то очень неприятной. И важно дождаться настоящего дня, но дождаться не получается, потому что Мел настойчиво тащит к Аманде, и та отрывается от котлов, погружает в одуряющие запахи — кружится, как продолжение сна, напевает что-то… Я пытаюсь вывернуться, пояснить, что я в порядке, что-то узнать про Кани. Мел комментирует откуда-то из-за спины.

— Магический фон слабый…

— Это потому, что он жил в Алчнодоле.

— Сильный недосып, потрясение… истощение… ничего-ничего, вот зелье, поспишь — и будет хорошо, бедный мальчик…

Глотаю зелья… какие? Нужно пояснить им, что мне не нужно сонное. Мне нужно… нужно дождаться её, потому что я видел… и понял… и боль может быть не тем, чем кажется… Но вот я почему-то уже в нашей комнате, моей и Лайла, и непривычно, что нет полога и лиловых тапочек. А сон накатывается, властный и злой как прилив, и перед тем, как я тону, мне становится страшно. Я знаю — там будет то же, что и здесь: трещит стекло, извиваются отростки влажной черноты и золотые нити, улыбка безумной Полли, светящийся призрак с ласковыми руками матери.

И они все, конечно, приходят. Но не решаются подойти: не пускает фигура из пламени. Огненный часовой — по кругу, по кругу. Птица. А может, иная фигура — жарко горящая в памяти. Глаза, точки веснушек, лицо, которое не забыть больше.

Но стекло трещит, будто лёд на реке. Медленно бегут по нему изломы — и я не знаю, что случится, когда оно треснет совсем, знаю только, что придёт что-то страшное, а потому нужно непременно, непременно проснуться…

Тогда кто-то садится рядом. Гладит горячими руками по щекам и волосам. И ладонь, на которой ощущаются шрамы, крадёт и уносит страхи и горести. Мне шепчут что-то ласковое и уверяют, что всё уже прошло; она уходит, а потом возвращается, поит меня бульоном и чем-то сладким, и я пытаюсь в полудрёме спросить что-то, но: «Ш-ш-ш, потом, всё потом, я здесь, и тебе нужно отдохнуть. Мы поговорим потом, Янист…»

А когда я просыпаюсь — снова глубокая ночь. Лайла нет в комнате. И я уже чувствую себя сносно. Пугающе отличающим сон от реальности.

Распутываю одеяла и встаю. Нужно хотя бы умыться. И выяснить новости у неспящих. В питомнике всегда кто-нибудь не спит, так что это будет легко.

На втором этаже тихая полутьма. После просторных игровых комнат всё кажется маленьким и узким. Густой травяной дух стоит возле лекарской. Аманда говорила, что с Кани всё будет хорошо, хотя девочке и досталось. Нужно будет выяснить — что же с ней случилось всё-таки. Магическая блокада…

Очень хочется постучать к Гриз, но не нужно будить её после тревожных дней.

Внизу над Чашей притаилась, как воробышек, маленькая Йолла.

— Янист, — удивляется она. — Проснулся, да? Ну как ты, того… получше? Есть, може, хочешь? Мне тут Аманда натащила, чтобы нескучно было дежурить. Пирожки вот разные, булочки ещё… Тёплые — хочешь? У меня и чай есть.

Остаюсь больше потому, что девочка выглядит такой встрёпанной и печальной. Но ещё я всё-таки голоден. И это шанс узнать новости.

— А который час?

Йолла сообщает мне, что около трёх ночи. И немного оживляется, пока кормит меня пирогами и рассказывает, кто где.

— Не, Аманда тоже не у себя. Напекла она пирогов… потом сказала: чего-то взыскивать с кого-то будет. А чего — не сказала. А Гроски тоже не приходил. Вообще никто не спит, вроде. А, нет, Кани спит, ну это ясно — Аманда говорит, режим ещё дня хоть на три…

Добавляет, не поднимая на меня глаз:

— Говорит, всё в порядке будет с Кани. Это Аманда. А могло не быть. Блокада эта самая… дрянь какая.

Я всё недоумеваю, почему девочка выглядит такой виноватой и встревоженной. А маленькая Йолла поднимается и идёт скармливать крошки с ладони горевестнику Сквору.

— Я же не знала. Тейд в меня магией, ну а я… И вроде же била, как он показывал. Тренировали ж. То ли соскользнула рука, то ли… мож, они двигались, или там…

Мальчишки, которые напали на неё, — вспоминаю я. Гриз говорила, они так и не пришли в себя. Но когда мы с Лайлом уезжали в «Безмятежность» — последствия ведь были уже… или нет?

— Их ведь удалось вылечить, правда?

— А? Ну, Нэйш что-то отжал. Ага.

Девочка шмыгает носом, глядя куда-то в окно. Тихо добавляет:

— Как они кричали — в жизнь не забуду. Сейчас думаю — если б я промахнулась… ну, сильнее. Вдруг бы и они как Кани.

— Йолла. Ты не могла такого сделать, ты же понимаешь это? Аманда говорила… — собираю в памяти клочья фраз, слышанных сквозь сон. — Там бил кто-то, кто дрался с Нэйшем на равных. По ошибке такого не сделаешь, понимаешь?

— Угу. Такого — нет.

Йолла тихо выдыхает сквозь зубы.

— Нэйш сказал, я вышибла другую комбинацию. «Талантливо», — говорит. М-м-матушка мантикорья. Тейд и Кай, говорят, даже под обезболом потом ещё…

В голосе у неё начинают звучать слёзы, но видно, что она отчаянно не желает заплакать. Потому я подхожу, предлагаю разделить оставшийся пирожок. И начинаю говорить, почти не думая: о том, что она не хотела, и иногда такое бывает даже у взрослых магов, представляешь — в драке не всегда получается контролировать силы, вот и со мной как-то раз, когда я ещё учился в пансионе, на тренировочном поединке…

— Я слишком сильно ударил. «Водный кулак» вышел слишком плотным, а мой противник замешкался. И на несколько секунд мне показалось: он не дышит… было так же страшно, как тебе, понимаешь? Такое бывает. И ты или учишься дальше, чтобы распределять силы и свести риск к минимуму… либо стараешься меньше к этому прибегать.

— Ты… потому пошёл жить в Алчнодол, да?

— Ну-у, после пансиона я не сразу туда попал… но идти туда я не боялся. Не только потому, что не боялся потерять Дар. Просто на какое-то время я решил, знаешь… что не хочу причинять боль.

Просто тогда я не знал ещё, что боль бывает необходимостью… Но это не нужно сейчас маленькой Йолле. Она шмыгает носом, но уже раздумывает плакать. Серьезно кивает.

— Ага. То есть я вроде как тоже. Сказала ему. Ну, Нэйшу. Что не хочу больше науки этой всей. Обойдусь я. Вот.

— И что он ответил?

С Нэйша сталось бы сказать что-нибудь, что расстроило бы девочку ещё больше. Но Йолла щурится больше задумчиво, пропихивая крошки булочки сквозь прутья клетки Сквора.

— Сказал — может, и к лучшему, потому как непонятно — смог ли бы он… ну, учить меня. И как там оно сложится в Луну Стрелка. Потому что охота иногда приносит сюрпризы. Это… он куда-то намылился от нас, что ли?

Это было бы слишком большим сюрпризом. И слишком странным. Так я и говорю Йолле — и девочка даже фыркает:

— А для Уны была б трагедь. Как в романах. В общем, Нэйш тоже не спит, он в патруле, наверное. Или с Гриз поговорить пошёл — она тоже там где-то.

Наверное, я с самого начала знал, что невыносимой моей нет в молчащей спальне. Если уж в эту ночь не спят все…

Йолла понимающе машет, когда я направляюсь к двери.

За дверью живёт запах рассветной свежести. Небеса уже начали сереть, и феникс утра уже летит сюда — просто его пока ещё не видно. В небесах — поблекшая неполная луна. Бледный овал лица с косой усмешкой — неизвестным шрамом.

В рубашке без куртки слишком свежо, но я не возвращаюсь — холод смахивает остатки сна. Иду, взглядывая на сереющее небо. Где искать Гриз? Может быть, над рекой, на ландышевых полянах, где мы сидели не так давно — когда Луна Травницы лишь вступала в силу?

Но Луна Травницы ушла нынче — пусть даже это её остатки висят в небесах. Месяц трав, соков и любви закончен, вахта Элейсы Благоуханной завершилась, и теперь заступает её муж — безжалостный и прекрасный Стрелок Лин. Светлокудрый, Разящий, Охотник…

И ландыши отцвели. Есть только утратившие весеннюю свежесть тёмные листья — между ними осенью проклюнутся алые ядовитые ягоды…

Пахнет отчего-то горечью. Иду вдоль реки, по временам вглядываясь в знакомые места. Здесь мы говорили когда-то с Лайлом Гроски о кораблях с горящими парусами. И тогда я уже знал, что боль бывает частью нас, но не представлял, какой важной частью нас она может быть…

Наверное, со временем и ко мне она вернётся совсем. И воспоминания о пансионате, о родном поместье — обо всём — опять оживут. Сейчас они всё ещё кажутся чужими снами.

Ухожу от реки и блуждаю в своих поисках… или в своих мыслях? Пока не оказываюсь на границе «закрытой части» — лесного питомника. Может быть, Гриз ушла в патруль? Без артефактов и зелий вслед за ней не пойдёшь, но на границе подождать можно. Просто прислониться к одной из яблонь, которые снежат своими цветами — и подождать, глядя в холодный лик луны. Тревожащий. Неприятный.

— Луна Стрелка.

Он выступает из теней и бесшумно — и белый костюм вбирает лунное сияние, а на волосах лежат яблоневые лепестки. Кажется, он говорит даже не со мной — с лицом в небе, таким же бледным и холодным, как у него.

— Время охоты. Всегда настаёт после любовных игр, а? Желание размножаться и желание убивать, в конечном итоге, два мощнейших инстинкта… для всех. Пары образованы. Те, что справили свадьбы раньше, — будут строить логова. И подрастают детеныши драккайн — эти размножаются вообще всегда. Споры за территорию, за добычу… и ловли, и массовые капканы… Охота всех и на всех, в которой охотник и жертва временами меняются местами, но в этом-то и интерес, да?

Рихард Нэйш говорит медленно и тихо, но от его голоса и зачарованного вида утренний холод кажется лютой стужей. Особенно когда он поворачивает лицо ко мне.

— А вам не хочется поохотиться, Янист? Может быть, в компании? Какую тактику предпочитаете? Выслеживание с изматыванием? Отыскивание логова? Ложное бегство? Может быть, ловля на живца? Засада тоже неплоха, верно? Или можно вывести зверя на ловушки, поставленные другими. Или тактика ложной безмятежности, при которой охотник делает вид, что он дичь и позволяет хищнику подойти поближе, а уже потом…

Не спятил ли он окончательно?

— Последнее, чего мне хочется — это охотиться. В особенности — в вашей компании.

Он смеётся — и звучит это еще неуместнее, чем даже могло бы.

— О, на Луну Стрелка случается всякое. Крысы сами взбираются на корабли. Охотники и жертвы меняются местами. Кроткие перегрызают глотки. Жестокие бегут. Спросите Гриз — она вам подтвердит. Время охоты, — он вскидывает голову, и луна выбеливает его лицо под мрамор, — время хищников.

Я хочу спросить его, зачем он тратит на меня это своё драгоценное время, но «клык» с последним, почти что ликующим смешком пропадает между деревьями. Направляясь то ли на пробежку, то ли опять в патруль. Я тоже спешу убраться подальше от него — и от плачущих лепестками яблонь, их приторного запаха. Иду к самой старой яблоне — вечному месту свиданий для влюблённых. Старушка выдаёт по два цветения за год, оттого и пользуется неизменным уважением. Но первое цветение уже окончено, и теперь она темна среди остальных.

Зато у неё очень удобные переплетённые корни. И ствол кажется совсем тёплым, если прислониться.

Я не ищу больше Гриз, я просто смотрю, как небеса становятся всё светлее и голубее — и Гриз, конечно, отыскивает меня сама.

— Замёрз, — ворчит она, накидывая на меня половину своей куртки. — Ещё и сбежал. Иди сюда, прижимайся. Не бойся, не буду я к тебе приставать.

— Я не боюсь.

Гриз необидно хмыкает, ероша мне волосы.

— Прости, что не взяла к Шеннету. Мне бы там твоя поддержка не помешала. Но просто ты б на себя посмотрел… В следующий раз пойдём вместе, ладно? Только не слишком сильно обращай его в свою веру. Мне кажется, честный Шеннетский может как-то даже и навредить…

— Всё нормально, я не думаю, что у меня получится. Хотя… попробовать стоит, да?

Мы смеёмся, прижимаясь друг к другу под курткой. Которой явно мало на двоих.

— И извини насчёт псигидры. Нужно было сказать тебе.

— Я бы не сыграл как нужно. Я и так не сыграл как нужно.

— Всё равно нужно было сказать.

Её волосы с вечным запахом осени щекочут нос. И согревают. Будто костёр, в котором тлеет листва.

— Я… почти с тобой не говорила. Там. Но я… очень спешила к вам. Всё боялась, что опоздаю.

О чём она? Нужно больше уделять мне внимания в лечебнице, после нашего спасения, среди сумятицы? Наброситься с поцелуями и объятиями? Прижимать к себе, словно заблудившегося мальчика?

— Не опоздала, и… всё хорошо.

— А сегодня никуда не пойду. И вообще, будем наверстывать.

Я улыбаюсь в её волосы, потому что это звучит решительно, почти угрожающе. И потому что это ложь. Сегодня будет новая тысяча дел. А завтра ещё одна.

— Там… Лайл рассказал мне кое-что. Насчёт того, что ты забыл. Под воздействием вытвани.

О моём источнике боли, да. Мне трудно сердиться на Лайла, который дал честный отчёт. Особенно трудно сейчас, когда обнимаю её, а наше дыхание смешивается, а верхушки ближних деревьев уже начинают заниматься алым.

— Янист… меньше всего на свете я хотела становиться чьей-то болью.

— Ты варг. Ты лучше других знаешь, насколько нам необходима боль.

— Или слабость?

— Или слабость. В слабости и в боли мы обретаем силу. Потому что преодолеваем слабости и возвышаемся над болью.

Потому что боль может быть драгоценностью. Когда связана с теми, кто…

Сегодня на ней нет перчаток, потому я беру её руки в свои. Грею их в ладонях, а потом и дыханием.

— Ты знала, что говоришь тогда… верно? Когда сказала, что причиняешь ей. Когда достала нож и попросила Найви отвернуться. Кто-то сказал бы — ты блефовала, чтобы вынудить его расправиться с псигидрой. Но ты не умеешь блефовать. Ты действительно собралась идти туда. Зная, чем ты рискуешь. Потому ты сказала Лайлу меня держать…

— Пообещай мне кое-что, Янист.

Алые и золотые рассветные блики на её лице делают его ещё более живым. А глаза кажутся совсем тёмными. И очень зелёными.

— Я уже говорила — я не знаю, сколько у меня времени. Я говорила это… до того, как мы влезли в это вот всё. И если ты… хочешь, чтобы мы… дальше… пообещай мне не спасать меня от меня самой. От моей боли. От моих решений. От того, что есть — я. Я знаю, что это…

Чересчур? Невозможно? Больно? Она замолкает и стискивает вздрагивающие губы. Я глажу её по волосам, стараясь не уколоться о спички.

— Я постараюсь.

У каждого из нас — свои тайны, свои пути. Своя боль.

Иногда причиняешь её другим, потому что она им необходима. Иногда причиняешь себе. Когда лжёшь тому, кого любишь.

Просто когда видишь, как человек, которого ты любишь, собирается умереть у тебя на глазах… собирается пойти в пламя, пылающее ярче, чем загорающийся рассвет… ты скажешь что угодно — только бы остаться рядом. Чтобы спасти его от этого.

Иногда боль бывает живительной в том, чтобы наконец-то принять истину. Которую понял ещё в поместье неумелого поэта. Во время чтения своих стихов. Простую истину — что ты сделаешь всё ради того, чтобы она выжила. Пусть даже это будет обозначать — что придётся лгать. Возможно, потерять её, а может, и чувства.

Возможно, потерять её вообще.

— Луна Стрелка, — выдыхает Гриз тревожно. Она смотрит на тающий в небесах призрачный лик. И не прибавляет ничего. Но я знаю, что она могла бы сказать.

Потому просто прижимаю её покрепче к себе под курткой, которой так отчаянно не хватает. Целую, погружаясь в стук сердца. Всю залитую рассветными лучами. Прекрасную до щемящего чувства в груди.

Иногда боль может сама быть лекарством. От наших заблуждений. От сомнений. От нерешимости.

От иной, иногда куда более страшной боли.