Путь варга: Хищные пастыри. Книга 1

ПЕРЕКРЕСТЬЕ. БОГАТЫЙ УЛОВ. Глава 1

'…именно на ярмарках такого типа можно

встретить что-нибудь неожиданное,

временами неизвестное науке и даже опасное…'

Энциклопедия Кайетты

ЛАЙЛ ГРОСКИ

— Боженьки! Семнадцать! За вонючих тварей, у которых к тому же блохи размером с орех! Или за блох тут набавляют вдвое? Давайте-ка посчитаем, что у меня со слухом неладно, и я не услышал позорное «надцать» после вашего правдивого «семь»…

Торговец возвёл к грязному потолку шатра ещё более грязные ручищи и запричитал так, будто я только что на его глазах прирезал его папашу. А потом пообещал взяться за него.

— Люди! Убивают! Грабят! Семь! Семь — за первосортных таяст, которых мне принесли только вчера! За редчайших таяст, которых и в Велейсе Пиратской не достать! Да вы знаете — сколько мне предлагали за перепродажу в Тавентатум? По пятнадцати за каждую! И кабы не моё доброе сердце, которое видеть не может муки малышей…

Тут он, стараясь не кривиться, погладил клетку, из которой помаргивали детеныши таясты — смахивающие на крупных ежей, только разноцветных, более длиннолапых и с длинноиглыми хвостами.

— Шестнадцать! Последнее предложение!

Я зашелся буйным хохотом и вытер пару мнимых слезинок на малость колючих от чрезмерной моей занятости щеках.

— Да вы шутник, и шутки у вас отличные. Я только поэтому-то тут и стою. Потому как знаете, сколько мне предлагали за таких вот заморышей в Тильвии? Трёшку! За полдюжины! И это были бы отменные таясты, на заглядение таясты, которые не воняют, как серная коза. Они что у вас там, уже наполовину передохли?

Пахло, точно, отвратительно. В Менции — самом южном из вейгордских городков — почему-то вечно и необъяснимо воняет. Изысканный букет из помоев, тухлой рыбы, упадочного порта с гниющими кораблями и чаек, почивших в укромных щелях домов. Время от времени из канав, а то и из почтовых каналов города начинает пованивать кровушкой, а то и трупьём — обличая горячий нрав местных бандитских кланов.

Чтобы собрать полный букет — вам нужно приехать в Менцию в разгар Весенней Ярмарки. После чего собраться с духом и забрести в звериные ряды. Могу любимую фляжку поставить — после этого стадо гарпий-бескрылок заставит вас только устремить взгляд в пространство и произнести: «Я обонял и похуже».

Мне, кстати, есть, с чем сравнивать. Учитывая мою работу.

— Но раз уж я проходил мимо и только потому, что мне нравятся ваши шуточки… Восемь сребниц за полудохлых таяст — и ни медной рыбёхой больше!

Хозяин схватился за сердце, в которое я только что уколол его своим скупердяйством.

— Полудохлые! И не отсох у вас язык сказать такое? Посмотрите, как у них блестят глаза! Только ради малышей — пятнадцать…

— Точно, вон у тех двух блестят. А вон тот щерится. Явно сейчас пойдёт иглы метать. Небось, бешеные, а? Мне, знаете ли, без надобности бешеные твари, но за десятку я бы у вас взял — если бы вы ещё вон ту птичку прибавили.

— Акх-х-х!! Нет, послушайте только, послушайте — птица! Редчайшая! Редчайшая ручная самка горевестника! Обученная, понимаете? Не меньше пятнадцати сребниц…

— За такие деньги она должна подбивать финансовые годовые отчёты. Да вы вообще должны мне доплатить — только бы я её с собой унёс, пока не запела…

Серая тень — птаха покрупнее скворца, со взъерошенными, грязными перьями, –посмотрела на хозяина зловеще, приоткрыла клюв, но не издала ни звука.

— Ограбить! — завывал тем временем хозяин, с треском раздирая на себе рубашку до пупа. В разные стороны полетели плохо пришитые пуговицы. Из-под волн пропотевшей ткани явилось шерстистое пузо, внушающее невольное почтение. — Вы здесь, чтобы меня разорить! Уморить голодом мою бедную жену и девятерых детей! Кто вас прислал — Хромой Министр⁈

Я прокашлялся, чтобы взять нужную ноту.

— Что-о-о-о-о-о⁈ — рубашку было жалко, так что я распахнул куртку, и хозяин смог оценить, что ёмкостью для пива меня тоже небеса не обидели. — Вы меня обвиняете в том, что я шпионю в пользу этого хромого сына гарпии⁈ В Бездонь! Куплю у других, ноги моей не будет у вас в палатке!

Торговец незамедлительно вцепился в мой рукав и сбавил цену до тринадцати. Я фыркнул, что после таких оскорблений и за семь-то теперь не возьму всех таяст вместе с горевестником. Торг начался сызнова. Хозяин шатра хватался за горло, выпучивал глаза, плакал о больной матушке, больной жене и больных, голодных детях, количество которых возрастало в какой-то странной прогрессии. Я выразительно плевался, чесал щетину и всячески излучал презрение в сторону тварей в клетках.

— Хотя бы одиннадцать! Всего одиннадцать! За чудесных таяст, которые будут радовать вас ещё долгие годы! И горевестника, который…

— Предречёт мне сдохнуть, — срезал я. — На кой они мне живые? Эти мелкие хозяину нужны из-за яда в иглах — пойдёт на зелье и дротики. А эта тварь под эксперименты сойдёт.

Торговец открыл было челюсть и со щелчком прикрыл. Осведомился почтительным шёпотом:

— А хозяин…

— Лютый тип, уж вы мне поверьте. А что, вы по мне подумали — я служу кому-то из этих чокнутых зверолюбов? Которые зверинцы у себя разводят? Или, может, этим, как их, ковчежникам при королевском питомнике? С этой, как её бишь, чокнутой Арделл? Я что, похож на кого-то, кто знается с варгами⁈ Да вы, никак, обидеть хотите.

Хозяин прокашлялся. Товарищески подмигнул и заверил, что нет уж, понимающего господина видно всегда. Ну, и конечно, понимающему господину будет скидка — прямо как родственнику. Была речь о десяти? Десять — очень хорошо, десять — хорошее число, прямо как Девятеро божеств, и… и…

И один десятый, но о нем, сколько помню, не вспоминают.

— И мать-Аканта. Отличненькое число для серебряных рыбёх. Пакуйте тварей, я их забираю. Впрочем, если подумать… одиннадцать ведь звучит даже лучше, чем десять? Словно Девятеро божеств, мама-Аканта и папа-Дикт…

Хозяин расплылся в радостной улыбочке, предвкушая ещё один сеанс торга. Первым сеансом он был доволен по уши — достойный сын своего города.

— Что-то ещё, господин?

— Малость сведений, разве что. О товарах, которые не торгуются в открытую. Дурацкие законы дурацкого короля. — Тут мы с торговцем мило перемигнулись. — Где бы, как вы полагаете, достать пурр, ну хоть и пару-тройку?

Одиннадцатая монетка замаячила перед носом у торговца, пробуждая нужные воспоминания. Тот скосил на неё глазки и сделал улыбку пошире:

— О-о-о-о, господин знает толк в товаре! Но редко, да, это редко и дорого, и в шатрах не ищите: дурацкие запреты, о-о-о! Если охотники и наткнутся — до нас не доходит: сбывают людям поважнее. В частные лечебницы, лекарям знати вот… Слыхал, — тут он понизил голос до шепотка, — слыхал, старый Лиорне хотел купить этих тварей. Так что если и появятся — к нему уйдут.

— А кто поставляет-то? — и ещё одна серебряная рыбёшка сверкнула в пальцах. Поиграла чешуёй так и этак. — Из тильвийских контрабандистов?

— Банда охотников из Велейсы Пиратской, — жарко дохнул торговец. — Опасные ребята эти Барракуды! Промышляют не только в море, но и вдоль рек. Они, бывает, и добывают пурр — знают какие-то прибрежные места.

В Кайетте куда ни плюнь — наткнёшься на банду с хищным названием и дурацким кодексом наподобие «Не жрём мяса каждый девятый день, одеваемся только в синее, а ещё мы берём к себе только магов Воздуха». Обычно отребье разного сорта — но бывают и опасные, вроде Братства Мора.

— Они обычно с добычей к исходу ярмарки… к исходу. Явились вот нынче ночью, разгружались-гуляли, сегодня торговаться будут, видно. Так что если бы вы хотели перекупить — оно бы можно связаться, только вот папаше Лиорне это не понравится.

В задыхающейся от безденежья и безработицы Менции всё-таки выжили бандитские кланы, и папаша Лиорне стоял во главе самого крупного. Вместе с шестью своими сыновьями. Во время моего не совсем чистого законнического прошлого мы старались с такими ребятами не связываться — ещё объявят тебе кровную месть по старым-добрым традициям, а получить отравленный шип в шею или ножичек в бок как-то неохота.

Торговцу я отсчитал двенадцать серебряных рыбёх, уверил, что, если захочу перемолвиться словечком с Барракудами — дам весточку. Получил две клетки, увязанные в чехлы из плотной мешковины, и неторопливо отчалил из шатёрной пристани.

В макушку тут же постучалось ласковое весеннее солнышко. Дни Дарителя Огня подходили к исходу, Даритель Йенх слал свой огонь с небес даже слишком усердно, так что всё вокруг стряхнуло с себя последние признаки зимы и вовсю цвело и пахло. В звериных рядах Весенней Ярмарки, правда, в основном пахло. И голосило.

— Ка-з-ззё-ё-ё-ё-ёл!!! — на пределе слышимости завывал какой-то крестьянин в рядах, где держали сельскую скотину. При этом непонятно было — всё-таки торговал или всё-таки пытался объяснить кому-то, что тот неправ.

Две южные матроны-птичницы не сошлись по поводу места, и теперь с громчайшими воплями соревновались — чьи телеса лучше подходят для пихания. «Ага-га-га! Ага-га-га!» — заходились в истерике гуси рядом с матронами.

Где-то лупили вора, кто-то вопил: «Корова на-ду-та-я!» — и над всем надрывались собаки — словом, шёл обычный милый южный торг. По сравнению с ним ряды «зверинца» казались зловеще тихими. Обычных зверей почти что и не было — так, несколько волков, хмурая пыльная лисица да дрессированный медведь, неадекватно влюблённый в человечество.

Ряды принадлежали бестиям. И шатров здесь стояло многовато для такого занюханного городишки. Только вот в городишки с заброшенными портами и клановыми традициями не суётся Корпус Закона. А свои сыщики да урядники здесь все уже сто лет как прикормленные.

Так что можно разжиться кой-чем. На расторговке я пробежался по рядам с самого утреца, мельком наметил — за что следует взяться. Торг решил начать с таяст — их могли выхватить любители сумасшедших методов лечения. «Вставь иголки таясты в нужную точку — и всё как рукой снимет, ещё и нога оторванная прирастёт!»

— В порт, — нырнул под хилую тень козырька коляски, пристроил обе клетки на полу у ног. — К складским, я скажу, где остановиться.

Возница — насквозь бронзовый и насквозь пропотевший — цокнул языком и тронул с места. Спина его выражала горячее желание поболтать.

— Большой улов, э? На ярмарке, э?

— Ага. Славно порыбачил. Даст Морвила Глубинная — и ещё не раз закину удочки.

Только вот что делать с чёртовыми пуррами — непонятно. Четвертый город, в остальных и вовсе по нулям, а тут…

— Жарко сегодня будет? Э-э-э, уже жарко. Совсем плохо таким утром по улицам шастать. Правильный базар — не под солнцем, э-э? Солнце в небе — пошёл в тень, лёг, отдохнул, холодного вина выпил, э-э-э?

Я вздохнул, обличая мою подневольную жизнь. Самка горевестника в клетке откликнулась сочувственной трелью.

— Господин гонит, э-э-э? Тьфу, какая работа в такой день, совсем ничего не понимает, гидр бешеный! Строгий, э-э?

Десять дней назад начальство безжалостно выпнуло нежных работников в безумие весенних ярмарок, приговаривая: «Тысячи, тысячи дел… то есть, тьфу, покупок, конечно». И пояснило: весна — время ярмарок, а значит, закупок. Звери дуреют от солнышка и запахов и легко идут в ловушки. Потому вот вам распакованная кубышка (изрядно пополненная одним министром, которого не любят в Вейгорде). А вот вам цель: набрать всего побольше. И пурр.

— Пурр покупаем за любые деньги, — нанесло начальство удар во вселенскую жадность моей натуры. — Исчезающий вид, а спрос всё растёт: расхватывают мгновенно. В общем, займитесь в первую очередь.

Какой-то части меня крепко втемяшилось порадовать лютое начальство. Теперь эта доля моего организма печалилась внутри.

— Э-э-э, чего грустишь, весна! Я такое тебе скажу: домой придёшь — вина хорошего выпей… Есть хорошее вино, э-э-э? А то у моего троюродного брата в таверне такое вино — густое, кровь яприля! И сладкое как гарраанна!

Я испустил ещё более душераздирающий вздох.

— Начальство не велит.

— Э-э-э, совсем гарпия твой начальство, — не одобрил возница. — Тогда такое тебе скажу: домой придёшь — женщину свою обними… есть хорошая женщина, э-э-э?

— Э-э-э-э-э, — обставил я возницу по насыщенности звука. Поскольку предмет моих мечтаний одарил меня где-то дюжиной поцелуев и в данный момент был занят на приёмке купленных животных.

— У-у-у, — проникся возница. — Так у моего двоюродного дяди — такие красавицы, за пять сребниц… Не хочешь, э-э-э? Совсем устал. Тогда ещё скажу: домой придёшь — позови детей, пусть чай принесут, лепешки принесут. Сына посади, дочь посади, сказок им расскажи, что видел сегодня. А они пусть поют тебе. Сладости им купи — хочешь? У моего зятя такие сладости — из Даматы!

Поймал моё молчание. Пробормотал недоуменно: «И детей нет, э-э-э⁈» — для южан такое дело бывает в новинку. И тут же малость отвлёкся: нужно было сообщить какому-то бедолаге на медленной повозке, что он ишак, рождённый от ишака.

— Есть дочь, — шепотом ответил я. Только вот вряд ли она мне споёт: мы не виделись четырнадцать лет. И она где-то в Айлоре, и ей уже исполнилось семнадцать, и я за последний месяц уже мог бы узнать о ней хоть что-нибудь — какой у неё Дар, в какой школе училась, не обручена ли с кем. Хотя бы — не нужна ли ей помощь: деньгами, или по знакомству, или вир знает что.

Но я не узнал. Не спросил. Спрашивать нужно было у того, кого по пустякам не дергают, только вот не спросил я не поэтому.

Подуспокоившаяся тварь внутри слабо пискнула. Приподняла нос, ловя налетающие ароматы захудалого городка. Помои и гниющая рыба. Водоросли и соль.

Серые братья и их гнёзда.

Возле порта начиналось крысиное царство. Твари с голыми хвостами неспешно, вразвалочку переходили дорогу. Деловито копошились среди отвалов раковин. Некоторые организованными группками направлялись вдоль дорог к причалам — в честь ярмарки кораблей прибыло многовато, и у крыс намечался свой праздник.

— Э-э-э, мрази, хуже айлорцев даже, — сплюнул возница в крыс. — Совсем жить не дают! Котов жрут, собак жрут, людей тоже жрут, э-э-э! А такой город был!

До Братских войн Айлора и Вейгорда Менция процветала. Только вот после войн и Хартии Непримиримости порт стал хиреть, и теперь здесь трутся разве что рыбацкие судёнышки, да ещё контрабандисты заходят.

— Тут останови. И подожди-ка вон там, в тени. С полчасика.

— Э-э-э, смотри, опасно, да? Ты устал, в порту шваль всякая. Крысы ходят, да! Мой племянник видал — до колена, веришь?

— Я видал крупнее, — перекинул вознице на пару медниц больше, чем надо бы, и добавил с чарующей улыбкой. — Так что мы с ними уж как-нибудь договоримся.

Большую часть портовых складов порастащили за три столетия умирания города. Меньшая сгнила. А из той мелочи, что дожила до наших дней, что-то приличное подобрать на время Весенней Ярмарки было трудненько. Всё-таки удалось снять крепкий сарай у семейки, промышляющей мидиями. Запах, конечно, малость оглушал. Зато неподалёку были садки с холодной водой — для хранения товара.

«Улов» я сгрузил туда, где попрохладнее — и удостоверился, что и таясты, и птичка чувствуют себя неплохо. Отработанная процедура: купить, сколько унесёшь или увезёшь, тут же убрать подальше от торгов с их духотой и заразами, организовать поилку с укрепляющими зельями («Зверей можешь не кормить, Лайл, но вода и зелья, чтобы они могли продержаться, — обязательны»). Запирающий кристалл — на дверь, всё, следующий рейд за «уловом», потом вызвать «поплавок» и погрузить всех сразу.

По правому карману куртки распространился слабый холодок. Потом окреп и наконец обжёг бок холодом.

Вызов. И даже срочный. Не то чтобы я любил такие штуки по утрам. От них попахивает сверхурочными.

— Лайл, в порядке?

Лицо Гриз Арделл заколыхалось в слишком бурной воде. Пожалуй, было это лицо озадаченным.

— Вроде как, за пару часов я не успел ещё нарваться. Цел, здоров, судя по рядам — намечается неплохая «рыбалочка», и да, никаких чокнутых варгов-на-крови тут пока что не шастает — Менция для них мелковата. У вас-то всё в норме?

— Вроде бы, да, — секундное молчание. — У Мел и Яниста тоже всё вполне…

Зная дивную натуру Мел Драккант — как раз у Яниста всё не вполне. Бедолаженька, небось, вовсю удерживает бывшую суженую от потрошения жестоких торговцев. Попутно сочиняет сонеты в честь возлюбленной Гриз.

— Но тебя как будто это затишье не радует?

Арделл мрачно хмыкнула в воду. Ну да, ну да, чуйка варга — это вам не шуточки.

— А вызвала ты меня, потому что забыла с утра напутствовать: «О, Лайл, будь осторожен, мы все о тебе волнуемся?»

— Спасибо небу, у тебя самого мозгов хватит не лезть в пасть альфина, — проворчало начальство в воду. — Нет, я вызвала тебя из-за пурр. Понимаешь, кое-кто хочет продать нам их по дешёвке.

Я испустил такой фырк сомнения, что ручей пошёл дополнительными волнами.

— Ты прав, дело странное. В общем, сперва она связалась с нашими дежурными, потом уже со мной…

— «Она»?

— Женщина, и судя по голосу — молодая. Лицо всё время держала в тени. Заявила, что готова отдать полную корзину пурр «безвозмездно, то есть даром». Только вот она хочет отдать пурр, я цитирую: «Тому герою, который научил яприля танцевать, Лайлу Гроски, в газетах ещё о нём писали».

— Ну-у-у-у, знаешь, в кое-каких книжках так начинаются крепкие, долгие отноше…

— И эта женщина — кто бы она ни была — тоже в Менции. Готова встретиться в какой-то «Чокнутой каракатице»…

Образ вдохновлённой моими подвигами щедрой дамочки-поклонницы икнул и накренился в сознании.

— «Буйная каракатица»?

— Она сказала «чокнутая», а до того употребила с десяток других эпитетов. Это таверна? Притон?

— Корабль, — сказал я, потирая лоб. — Вернее, что-то вроде памятника, потому что торчит на суше. Местные туда не суются — дурная слава. Всякие там легенды.

Легенды я уточнять не стал, но Арделл даже через воду рассмотрела неоднозначность моей физиономии.

— В общем, она сказала, что готова ждать тебя там «хоть до полуночи», но просит поторопиться, а то вдруг её сожрут то ли призраки, то ли какие-то барракуды…

— Барракуды?

— Что-то не так?

— Слышал сегодня это словечко, — я макнул ладонь в воду и потёр щёки. — Ладно, добивай — что ещё говорила?

— Пароль — «полоумная треска».

Я вдохнул воздуха и позабыл его выдохнуть.

— Самый простой вариант, — продолжала Гриз без малейших признаков смеха. — На выбор она предложила — либо размахивать панталонами над головой, либо погромче кричать: «Я явился с сыром!»

— А-а-а я точно верно расслы…

— Вообще, она выражалась, будто, знаешь… не в себе маленько.

— Э-э-это я уже понял.

— И какие мысли по поводу?..

Сотни. В основном насчёт судьбы. Эта шутница вечно подпихивает мне под бочок нечто просто удивительной степени отбитости — начиная с моей бывшей и заканчивая пьяным яприлем, из-за которого я и попал в газету.

— Может быть и ловушка, только вот она как-то странно обставлена. Приглашение в заведомо подозрительное место, дурацкие пароли…

Бывшие дружки — из грязных законников или из бывшей Гильдии Чистых Рук — сделали бы ровнее, глаже. Невинная милая дамочка, приглашение в чистую гостиницу с репутацией, умеренная цена за пурр…

— А наша говорящая пташка…

— Сирил молчит, я спрашивала, — стало быть, наш карманный горевестник пока не прорёк мою смерть. — Да и у меня какое-то странное ощущение насчёт этого. Будто там не опасность, но что-то… что-то…

Арделл постаралась выразить что-то энергичными жестами рук. Выражалась какая-то безумная дичь.

Ну, кто б сомневался.

— Стало быть, прогуляюсь к «Каракатице». Вдруг там всё-таки да ждёт меня судьба. К тому же, пурры и за бесплатно — прямо-таки вызов, а?

Моя фальшивая бодрость Арделл не обманула.

— Я высылаю подкрепление, — сверилась с какими-то записями. — Трактир «Хмельной спрут», один из припортовых. С Фрезой свяжись и дай ей знать, где тебя подхватить, если что. Если хочешь кого-то взять с собой — могу послать…

— Боженьки! Ты же сама сказала — я не буду совать башку под хвост мантикоре. Будь спокойна — прокрадусь, осмотрю, как и что, и если что-то не так — ты уж мне поверь, прибегну к испытанным методам.

— Бежать и орать? — тут же справилась Арделл, знакомая с юморком своих подчиненных.

— И ещё ругаться, — с достоинством заверил я. — И всё, уж ты мне поверь, чертовски громко.

Варгиня фыркнула носом. В серых глазах — даже сквозь воду — мелькнули травянистые разводы. Знак варга — знак частой связи с животными.

— Если вдруг что не так — вызывай. С Фрезой свяжись.

— … можно мне ещё Мел, чтобы утроить количество чокнутых дамочек?

— Не забывай — трактир «Хмельной спрут». Подмога. И насчёт того дурацкого пароля…

Я тяжко вздохнул, глядя в лицо лютого начальства. Моего люто обеспокоенного начальства, которое так и желало подстраховать меня со всех сторон и оградить от нормы безумия и дичи, которое обычно преподносила мне работа в королевском питомнике Вейгорда.

Хотелось как-то начальство успокоить. Но в этом-то я всегда был первым среди равных.

— А вот тут я ещё не решил, — признался я проникновенно. — В конце-то концов, остаётся вариант с панталонами.

Арделл, прощаясь, явственно полагала, что я отнёсся ко всей этой истории с бесплатными пуррами как-то несерьёзно. Это можно было заключить по напутствиям если что — вызывать всех-всех-всех.

Внутренний голос тоже полагал нечто подобное. По дороге к «Буйной каракатице» он занудно интересовался — а не свернуть ли нам в трактир к этому самому нетрезвому спруту. И не связаться ли с Фрезой сразу. И вообще, соваться без подстраховки, да в такое-то местечко…

Но я только похмыкивал и лавировал в лабиринте действующих и развалившихся портовых складов. В конце-то концов, у меня был лучший на свете, никогда не подводивший консультант. Серая, голохвостая тварюшка, давно поселившаяся внутри и вынюхивающая любые признаки опасности.

За годы верный инстинкт не подвёл ни разу. Сейчас вот почёсывался лениво да скалил зубы в крысиной ухмылке. Не чуял ни острого, кислого страха, ни солоновато-сладкого кровяного душка.

От этой истории с бесплатными пуррами несло пивком и придурью. Шуточками, похожими на шутки покойного кузена Эрли. Розыгрышами законнической учебки.

Так что шагалось внезапно легко и молодо, и да — будь у меня время, я бы точно прихватил с собой какие-нибудь панталоны. Причём, выбрал бы салатовые, с узором из фениксов. Чтобы штандарт подходил к ситуации.

Впрочем, за развалиной «Буйной каракатицы» я понаблюдал из тени спаленного сарайчика. Примерно с час, на всякий случай.

«Буйная каракатица» была велика, стара и торчала за давно заброшенной частью порта вир знает сколько лет. Стояла, изрядно скособочившись, впившись брюхом в песок — и бесстыже открывала вашему взгляду изрядную дырень в боку. Мачты были сломаны, паруса выгорели и истлели — словом, «Каракатицу» можно было закидывать в энциклопедии и подписывать под ней «Корабль-призрак особой зловещести».

Дополнительной зловещести добавляло то, что корабль торчал в трёхстах шагах от воды — и позади раскидывалось не море, а Вязкая Отмель, о которой местные ворчали, что там шнырку по колено. Отмель простиралась ещё на милю. А о том, как пиратский корабль вдруг выпрыгнул на сушу, слагались легенды тёмные и мрачные.

В самой известной говорилось, что лет сто назад Хаммар Лихой, капитан «Буйной каракатицы», замутил с самой Глубинницей Морвилой — и та даровала ему неуязвимость в битвах, но только пока тот не ступит на землю. Так что Хаммар здорово перебаламутил моря — и решительно ничего с ним сделать не могли. А потом сердечко неверного капитана украла дочка какого-то знатного менцийца. И даже решила бежать с возлюбленным и перепрыгнула на корабль ночью, под громкие вопли опозоренного отца. Хаммар со своей избранницей уже почти и поженились на корабле, но тут богиня вод ужасно обиделась и подняла на море нехилую бучу. Поднятая Морвилой волна прокатила «Буйную каракатицу» через отмели и выкинуло на сушу с концами. А там набежал обиженный папаша, а с ним морячки, которых храбрый пират кошмарил в море. Так вся пиратская команда и полегла — а молодая жена Хаммара самоубилась, не желая его оставлять. Потому призраки ходят и стонут, а под нехорошее настроение — ещё и хватают добрых людей за всякое.

В историях без влюблённых богинь излагалось, что пиратский корабль вышвырнуло на берег море в шторм, какого никто и никогда не помнил. Из живых на корабле, будто бы, был только поседевший горевестник, который орал: «Из Бездони! Из Бездони!» — и незамедлительно околел, ничего больше по этому поводу не пояснив. Но с той поры, будто бы, вокруг корабля началось нехорошее: то люди пропадают, то огни мелькают, то из него выползают какие-то невиданные твари.

Ко мне невиданные твари выползать отказывались наотрез. Призраки тоже не спешили хватать за пикантное. Единственным следствием наблюдения за нехорошим местом были мрачные звуки из моего желудка, а единственным знаком — внутренний голос, сказавший: «А я ж говорил, надо было сперва в трактир».

Так что я перешёл в наступление и какое-то время прогуливался вдоль рассохшихся от времени бортов. Протяжно при этом завывая: «Я пришёл с жи-и-и-иром! Ой, то есть нет! Я пришёл с пи-и-и-ира! Пришёл от ви-и-и-ира! Сейчас-сейчас, погодите, вспомню: с зефи-и-и-иром! Инжи-и-иром! Сорти-э-э-э, кажется, там было как-то иначе!»

Тут нечистое место проявило себя: внутри корабля что-то заскреблось, зарычало и в такт мне завыло дурным голосом. Похоже, все призраки мира собрались на вечеринку и дождались главного блюда.

Главное блюдо в мальчишеском порыве всунуло башку в огромную дыру в борту. И завопило во мрак на манер базарной торговки:

— Ох ты ж, мамочки-то мои, забыл, совсем забыл! Ай-яй-яй, там же был какой-то пароль, а? Сейчас-сейчас, подтяжки подтяну и вспомню: как там… Озабоченная селёдка? Помешанный лосось? Долбанутый скат? Психическая акула?

Призраки несколько смешались, и завывания перешли в подхрюкивания с подвсхлипами. Я немножко продолжил упражняться в эпитетах и после «бесноватой корюшки» дождался хорошей, густой тишины. В тишине что-то таилось и меня высматривало. Возможно, кралось поближе — чтобы наброситься коварно, как пинок судьбы.

— Ой-ой-ой! — я добавил в голос муки. — Это какой-то неправильный пароль! Неужели же память меня подвела? И при мне же даже нет панталонов — ну, ничего, если я сейчас доберусь до подштанн…

— Руки вверх!

Звонкий девичий вопль прошил темноту корабля с такой мощью, что я голову из дырки тут же и убрал. Показалось — бедняга «Каракатица» сейчас опадёт на песок, переломанная в щепки.

— Ты у меня на прицеле! Повер-р-р-рнуться! — бодро закомандовал голос. — Присел! Руки в стороны, ноги на ширине плеч, начина-а-а-аем упражнения!

В голосе слышалась прорва веселья, потому руки я рискнул тут же и опустить.

— Это ты, что ли, Лайл Гроски? — осведомились из-за плеч.

— Нет. Меня зовут Арианта Айлорская, я здесь инкогнито.

Позади зафыркали, но не унялись.

— Почём мне знать, что ты — Лайл Гроски?

— У настоящего Лайла Гроски татуировка трёх алапардов на ягодице. Сейчас я ме-е-е-едленно её покажу…

Позади явно боролись с искушением. Но потом признали:

— Ты уже дважды попытался снять штаны. Такой мужик мог бы научить яприля танцевать! Так что ты, скорее всего, Лайл Гроски.

Голос приближался, вместе со скрипучими шагами по неверному дереву.

Я обернулся — и сначала мне показалось, что старый корабль полыхнул изнутри. Потом стало ясно, что это из дыры высунулась головка — цвета пламени и… вида пламени, что ли. Волосы курчавились, взбивались в пышную, высокую то ли гриву, то ли шапку — и будто бы освещали загорелое лицо с курносым носом и широченной улыбкой.

«Девчонка», — подумалось сперва, только вот она не выглядела как девчонка. Высунулась из дыры целиком — и оказалась длинноногой и статной, с высокой грудью, да и вообще, с отличной фигурой. И лет ей, видно, было двадцать с лишним — самый расцвет, как говорил Эрли, «самый сок» — только вот что-то странное виднелось в осанке, в походке, что ли… будто бы что-то виденное, знакомое.

На правой ладони у рыжей красотки красовалась перчатка. Можно было бы её даже принять за боевую, если бы не одна маленькая околичность.

Перчатка была розовой, как закат.

А на месте Печати красовался старательно вышитый цветочек.

Его я рассмотрел в подробностях, когда ладонь в перчатке оказалась у меня перед носом.

— Кани! — гаркнула деваха и измерила меня взглядом карих глаз от макушки до кончиков сапог. Затрясла мою руку, будто вознамерилась оставить себе на память. — Дико рада познакомиться. Много всякого про вас слышала.

— Правда, что ли? — сколько я про себя помнил, я был далёк от подписывания портретов имени себя.

— Ну да! В смысле, про ваш питомник, ну и про ковчежников там. В газетах пишут, а слухов еще больше ходит. Говорят, что вы в Вейгорде самые чокнутые, а? Просто жуть какие отбитые, и постоянно влезаете во всякое такое, что прямо ух!

Это была на удивление точная характеристика группы ковчежников под руководством Арделл, так что осталось только приосаниться и заложить руку за борт летней куртки.

— Шикарно! — определилась новая знакомая. — Я, понимаете ли, слежу за такими вещами. Потому что сама люблю влезать во всякое. Я, как бы это… можете считать, что искательница приключений. Уж-ж-жасно люблю, где погорячее.

— А ты сама…

Внутренний законник отчаянно сбоил. Выговор, вроде, вейгордский, южный… или аканторский? То тянет слова, то нет. Одежда приличная и по размеру — только вот явно мужская, и куртка, и штаны… и чёртова блузка в голубых рюшечках. Амулетов полно, но ничто не указывает ни на страну, ни на Дар — пёстрая коллекция, три приколотых к куртке «антиводника», как у моряков или путешественников, защита мыслей — такое всерьёз на себя не вешают, да ещё какая-то мелочь, вроде «незамерзайки». Воспитание? Происхождение? Черти водные — и не разобрать, может быть от пиратки до дочки герцогини, только вот что-то странное с манерами — то ли то, как стоит, то ли жесты…

— … а потом мои семь братьев сговорились и устроили заговор, и умертвили ужасной смертию мою двоюродную тётю, которая вышла за моего опекуна, и стало ясно, что мне пора бежать — и вот я дала себе клятву, что найду себе на свой тыл столько приключений, что и семь братьев не вывезут… правдоподобно?

— Не совсем. Ты могла бы сказать, что тебя воспитала стая диких шнырков. Потом тебя подобрали пираты и вывели в люди…

Искательница приключений сколько-то смаковала эту версию как дорогое вино.

— Вообще, мне папочкой завещано прожить поярче. Незадолго до того, как он отчалил с концами. Как-нибудь расскажу, если вдруг покороче сойдемся.

Меня в пот бросило при мысли о том, что можно сойтись покороче с искательницей приключений. Та тем временем развернулась и полезла назад в корабль, похохатывая на ходу.

— Сойдемся, — твердила она. — Это непременно. Ты же меня остальным представишь? Жуть как хочу со всеми вами перезнакомиться. В этой вашей ковчежной команде. И поглядеть питомник.

Кажется, проще было бы купить чёртовых пурр. Отвалить за каждую… сколько они там, по десятке золотых? Я бы сбил цену до пяти, да и дело с концом.

— А правда, что у вас там алапарды-альфины-мантикоры аж на воле гуляют, ты его гладишь — а он тебе руку долой? — не унималась искательница приключений изнутри корабля. — Шикарно! А эта варгиня, которая у вас там рулит — она правда с этими варгами-на-крови, которые людей грохают? А правду говорят, что парни у вас там все прямо вот красавчики, ну то есть без обид — по тебе не скажешь, конечно, но остальные, а? Я вроде как уже лет сто не разбивала сердец, так же можно и форму потерять. Правда, хотела меня маменька за одного пиратского капитана выдать, только я-то в окошко и на дорожку. Ха!

— Так ты из Велейсы? — теперь хоть понятна её чокнутость. Да и манера вести беседу.

— Ага, прям сейчас из неё. Кабаки там прям лютые! Я вроде как покутила немножко, но кое с кем поссорилась, так что я сейчас в поисках. Всяких там приключений. У вас в питомнике этого хватает, э-э-э?

Вообще-то мне бы очень хотелось, чтобы с этим делом у нас наметился недостаток хоть на одну луну. Но сказать правду я попросту не мог. Откуда-то внутри у меня зарождалось твёрдое понимание того, что питомники и искательницы приключений сочетаются друг с другом на редкость плохо.

Когда Кани показалась на солнышке, теперь уже с корзиной, я воплощал собой Правдивость и Печаль.

— Даже и не знаю, как тебе сказать… Иногда, конечно, бывает всякое, до кинжалов в живот доходит. — Чёрт, энтузиазма меньше не стало. — Но если посмотреть на каждый день… кормёжка, рвота, всякие звериные капризы, тупые посетители… — Да давай, разочаруйся уже хоть немного! — До кучи один сверхзанудный законник, чёртовы благотворительницы со своими чайными церемониями. — Она что там, в восторг приходит⁈ Надо идти с козырей. — И, конечно, навоз. Горы, на любой вкус, то есть, нюх, конечно.

— Люто, — одобрила Кани и сунула в меня корзину. — Таких милах там много?

Корзинка была нетяжёлой, но широкой. С двусторонней крышкой, из-под которой доносился шорох и попискивание. Я поднял крышку и малость обомлел: во влажном мху перекатывались пушистые мелкие шарики размером не больше кулака. Цвета они были бледно-серого, тут же вытаращили на меня испуганные глаза и разразились переливчатым: «Уип-ип-иррр!»

Детёныши пурр, и вир знает, сколько. Только на первый взгляд их в корзинке не меньше двух десятков, а это чертовски много и чертовски дорого, и…

— Я к зверушкам-то не очень, — продолжала болтать Кани. — Разве что кошки, кошки это да, но всякие там керберы-гарпии-гидры — это нет. Ну, может ещё единороги, единороги шикарные. На ваших можно проехаться? А то мне чего-то не приходилось. А эти Шикарные Милашки Пурры обожают засахаренные груши. И я им ещё гарраанны дала, объедение, а то кое-какие придурки совали им всякую дрянь типа тухлых яиц…

— Как ты их достала? — погладил тёплый мех пальцами, и пурры отозвались дружным воркованием.

— Да прихватила кой у кого, — безмятежно отозвалась Кани и тоже сунула руку в корзинку — погладить пурр. — В счёт долга в «Каменноликого». Куда двинем?

— А «прихватила» ты их у охотников из Велейсы, которые ещё называют себя Барракудами…

— О, ты о них слышал! — обрадовалась Кани. — Эпические придурки! В общем, дело было так: я сюда посмотреть Весеннюю Ярмарку, потому что а вдруг тут будут эти самые кровавые варги, и там ещё один какой-то с фениксом, говорят, появляется — просто круть! Слоняюсь по порту, а тут эти Барракуды, вроде, ничего ребята — на всю бошку жахнутые, так что мы нашли общий язык. Потом я их угощала выпивкой, потом они меня угощали выпивкой, потом мы начали дуться в карты, они мне продули две сотни золотниц, а я говорю: деньги на бочку! А дружок их главного говорит: пошли покажу кой-что получше золотишка — ну, я, конечно, иду с ним в эту комнату…

Я закрыл глаза и потёр переносицу. Предоставляя внутренней крысе набраться воздуха для оглушительного ора.

— … а там эти пурры — ну, милахи же? Только их кормили чем попало, хотя я как-то слышала, что мелкие пурры любят всякое сладкое. Рассказывал один парниша, у которого папаня был лекарем у Больших Аканторских Шишек. Или не он? Так о чём я? А, да, пурры просто красотки, но тут выяснилось, что показать он мне хотел совсем не пурр. Короче, он стал хватать меня за всякое. Я его тоже схватила за всякое, а потом самую малость по этому всякому треснула. Ну, и тумбочкой ещё добавила…

Я вздохнул немного вопросительно.

— А, там стояла тумбочка, а он как раз так удобно согнулся, вот я его головой в неё и приложила. Треск стоял — эх-х! В общем, я тут поняла, что деньги мне точно никто не отдаст, и вообще, эти самые Барракуды лелеют насчёт меня какие-то там замыслы. Так что я взяла эту корзинку — в уплату, конечно — а потом шмыгнула, потихохоньку. А потом думаю — да на кой мне корзинка пурр, я ими что, на базаре торговать буду? И тут меня прям-таки осенило: питомник! Так что я пошла с этим вашим питомником связываться… эй, ты там как? Ты там дышишь?

С пребольшим, надо сказать, трудом, потому что в голове у меня вовсю разворачивается вся панорама болота, в которое мы сейчас влезли.

Торговец сказал — Барракуды прибыли ночью. Стало быть, и пьянка, и разборка были либо ночью, либо где-то ближе к утру. Вечно эти банды сперва надерутся, а потом тащатся о делах разговаривать…

А пурры были предназначены папаше Лиорне, и если ему успели настучать…

— Эй, как тебя, Гроски. Моргни, если слышишь! У тебя это вообще часто такое?

— Только когда я оказываюсь в подобных ситуациях, — пробормотал я. — Сколько, говоришь, времени прошло с того момента, как ты сбежала?

— А сейчас сколько? Кажись, было около восхода. Эти парни в соседней комнате как раз устали и особо-то не видели, что я ухожу.

Она задрала голову вверх и заметила радостно:

— Но сейчас они уж точно очухались. Наверное, и порт оцепили. Здорово, правда?

Я слегка помотал головой, прикидывая. На Вязких Отмелях «поплавок» на всплывёт, в порт опасно, а отмели тянутся по обе стороны от порта, обойти не выйдет…

Ноги между тем уже решили за меня. Ноги подскочили и взяли приличный аллюр в сторону портовых складов. Затеряться за ними было легче лёгкого.

Корзинка постукивала по коленям, пурры попискивали, а в ухо радостно орала полоумная искательница приключений:

— Да брось, это будет весело, вот увидишь! Их, правда, там два десятка где-то — ну, это если они к местным не обратились. Хотя обратились, наверное, у них же были дружки в городе? Только там почти все с перепоя, а сильного Дара вообще так и почти ни у кого… Отличная разборка, да?

Я решил вообще ничего не говорить, пока внутренний грызун не закончит с воплями. Тот явно намеревался взять рекорд в дисциплине «Самый громкий ор без набора воздуха».

К тому же я всегда виртуозно чуял людей, которым вряд ли можно что-то доказать. А этой девчонке — сколько бы ей не было лет — доказать что-то было просто невозможно.

— И уж во всяком случае, сбежать-то нам теперь уж точно не дадут, — восторженно частила Кани. — Здесь вир в окрестностях только один, и к нему они, ясно, дорогу перекроют, так что мне даже интересненько, как ты выкрутишься.

Я старался не трясти попискивающую корзину и прикидывать шансы на ходу. В животе ворчало. Внутренний грызун проорался и теперь мрачно повизгивал. Он явно полагал, что шансов маловато. Оставалось изымать единственный козырь из рукава.

— Ну, вообще-то, мне обещали прислать подмогу. Где, говоришь, тут трактир «Хмельной спрут»?

Не знаю как насчет подмоги или укрытия — но завтрак там должен был найтись.

Само-то собой, я не надеялся, что подкреплением окажется сама Арделл: во-первых, она сказала, что подкрепление высылает, во-вторых — у варгини как всегда, тысяча дел. Но можно было рассчитывать хотя бы на Мел: она уж наверняка знала, что делать с корзиной мелких пурр. Или на Яниста: тот вполне мог сгодиться для прикрывания спины. В лучшем случае — это могла быть Аманда с хорошим запасом нужных эликсиров и обворожительной улыбкой (эликсиры для дела, улыбка — лично для меня).

Но судьба как всегда проявила редкостную щедрость в выборе самого паскудного из всех паскудных шансов. Поэтому в общем зале трактира на стуле возле стойки восседал Рихард Нэйш собственной персоной — задумавшийся то ли над своим блокнотом, то ли над очередной бабочкой для коллекции. Белый костюм из таллеи, серебристая брошь у воротника, светлые волосы зачесаны назад с небрежностью, которая требует часовых усилий и кучи средства для укладки волос. Безупречная (даже чуть больше, чем нужно) физиономия и безупречно изящный жест, с которым он облокотился на стойку. Словом, этакое бело-серебристое солнышко среди темного контрабандного люда, зашедшего похмелиться — ходячий контраст ко всему, начиная от слегка окосевшего от этакой красоты трактирщика, заканчивая кружкой у себя же под локтем.

Местные позамирали кто за столом, кто в углу и явственно разрывались между гневом и экстазом. Они даже не знали, за что предъявить этому красавчику в первую очередь.

— Жу-у-у-уть! — восхитилась Кани с порога. — Это ж каким дурнем надо быть, чтобы заявиться сюда в таком виде! Видать, из торговых или из какой знати, у которой совсем мозги набекрень.

Звонкий голос так и зазвенел в душном зале, прорезал гомон местных. Кое-кто хмыкнул, кто-то буркнул: «Девка правду говорит» — но в целом местные дружно ели глазами Нэйша, и наше появление не особенно-то заметили.

— Сядем-ка подальше, — предложил я, цепляя спутницу под локоток. И подавляя желание быстренько сбежать из зала, в котором через несколько минут понятно-что начнется. Пришлось напоминать себе, что вовне этого зала рыщут два десятка нехорошо настроенных контрабандистов.

— Ы-ы-ы-ы, — заупрямилась сумасшедшая деваха. — Надо ж посмотреть, что твориться будет! И может вообще предупредить этого ненормального в белом, кто он там, сынок магнатский какой, что ли? Ну, до того, как они решат его убивать.

Я стиснул зубы и проволочил корзину и Кани вглубь зала, в тень. Втиснул одну под стол, другую за стол (не перепутал), коротким взглядом оценил обстановку: местных две компании, шесть человек и три, еще в зале человек семь зевак, вряд ли встрянут. Что-то непонятное в плаще заседает в углу, но на нас не глядит. Стол крепкий, поблизости два пустых. Судя по запаху, в меню есть яичница и ветчина.

Ладненько.

— Кое в чем ты неправа, — тихо сказал я, осаживая за плечо девчонку, которая опять подскочила («Хоть знакомство сведу, в жизни не видела таких прибахнутых»). — Он не магнатский сыночек и не торговец. Но кое в чем права: с головой у него правда не все в порядке.

— Так это из ваших, что ли⁈ — вылупила глаза деваха. — То есть погоди, вот он твоя подмога? А он вроде как для того, чтобы внимание на себя отвлекать, да? Ну, как чучелко, которое посадишь — а на него со всей округи посмотреть слетаются?

Я испустил длинный вздох, в котором можно было с трудом определить: «Не совсем…»

— Ладно, посиди-ка две минутки и постереги корзину. Нужно кое с кем перемолвиться.

На подходе к стойке и к Нэйшу недоброе любопытство местных сгустилось так, что приходилось продираться через него как через паучьи сети. Взгляды ощупывали с ног до головы, и в них было немало благородной ревности: а если я решил достать этого залетного первым?

Нэйш при моем приближении не пошевелился и продолжил что-то записывать в блокнот, греясь в лучах благосклонности местных.

— Лайл. Как работа?

В тоне сквозили тщательно подобранные нотки заботы. Перемешанные с обычной холодной издевкой — смешать, не взбалтывать, коктейль «Тон Нэйша в разговоре с его бывшим заключенным на Рифах» подается каждый день по поводу и без.

— Было лучше, пока сюда не заявился ты. Кого-нибудь менее заметного Арделл прислать не могла?

— Так уж получилось, что я был ближе всех. Небольшой заказ к югу отсюда. Слишком строптивое семейство керберов, так что…

Он подтянул к себе кружку, задумчиво рассмотрел ее содержимое и вскинул брови:

— Заказать тебе завтрак?

— Вряд ли успеешь. Ладно, у меня на хвосте два десятка Барракуд… Потом объясню, долгая история. Нужно связываться с Фрезой и пробиваться в порт, в укромное местечко, откуда можно удрапать. Вир забери… забыл. В порту у меня таясты в клетке и самка горевестника, их тоже надо бы прихватить. Плюс ко всему у меня корзина пурр, и на мне повисла местная любительница приключений.

— Я видел, — отозвался Нэйш с ухмылочкой, — богатый улов.

— Так что как закончишь здесь — пораскинь мозгами, как бы нам выбраться с наименьшими потерями.

Нэйш изобразил на лице ангельское недоумение — в самый раз идет к холодному, неподвижному взгляду убийцы. Я мысленно перебрал все, что хотел добавить сверх того, обнаружил, что там нет ни важного, ни цензурного, развернулся и подался ко второму очагу безумия в трактире.

Девчонку мне пришлось ловить в прыжке — она уже намыливалась пообщаться с местными.

— Там просто мой знакомый! — возмутилась Кани шепотом, когда я ее перехватил. — И вообще, почему ты не позовешь этого своего друга сюда, мог бы и представить. Э, а ты его предупредил? А завтрак заказал? Я прям как дракон голодна, яприля бы жареного слопала!

— Потому что мне не хочется, чтобы все думали, что я с ним. Не хотелось бы огрести за просто так. А позавтракать мы все равно не успеем.

Хотя, может, хотя бы перекусить… я перехватил за подол фартука местного мальчишку-разносчика и попросил осчастливить нас чем-нибудь, что можно прожевать по-быстрому. Парень горько кивнул и вернулся на кухню. Ему тоже не хотелось терять это зрелище.

Пока я добывал пищу, Кани пыхтела, подпрыгивала на стуле и наконец разразилась длинной тирадой в том духе, что я вовсе даже не героической храбрости человек, и вообще, трус, а еще я лишен чувства товарищества, раз оставляю своего друга на растерзание местным.

— И вообще, что этот франтик делает у вас в питомнике? Животных к себе причаровывает? Письма составляет пожилым благотворительницам?

Местные наконец раскачались, определились с претензиями и двинулись к Нэйшу знакомиться. Рихард неспешно повернулся к контрабандному люду лицом. Я вздохнул и попробовал ладонью прочность стола.

— Хах, я тут слышала, что у вас должности называются по частям тела, так? Могу поспорить — он что-то вроде «очень пушистая мягкая лапка», а?

«Эй, модник! — донеслось от стойки. — Таких как ты у нас тут не любят, как бы».

В ответ сверкнула улыбка и послышалось тихое: «В таком случае, у вас проблемы».

— Вообще-то он «клык», — пробормотал я углом рта.

— То есть, в смысле он… — не поняла Кани.

— Устранитель.

Заводила контрабандистов не успел даже размахнуться как следует. В следующую секунду в воздух выметнулся росчерк белого (рука в белом рукаве, это просто не сразу было понятно) — и мужик кучкой осел на пол. Второй выпал из ровных рядов местных через секунду после первого — теперь удар был нанесен правой рукой. Из оставшихся четверых двое оторопело созерцали тушки товарищей, один открыл рот, чтобы сообщить Нэйшу, какая он сволочь, и только один молча и грамотно выбросил вперед руку с кастетом.

Устранитель обтек удар опытным движением, перехватил руку противника, легко ткнул пальцами у локтя, потом выше — у ключицы. Развернулся так, чтобы не упираться в стойку, заслонился местным от его товарищей — и тут наконец началось всерьез.

Кабацкие драки — не чета нападениям в темном переулке, когда противники действуют молча, и каждый знает — куда лупить. Тут важен ритуал. Сперва как следует раззадориться, поизощряться в ругательствах, припугнуть, если повезет, потом взять за грудки и понасмехаться, а потом можно и отлупить как следует. В этой драке в последнюю очередь ждут, что жертве будет плевать на ритуалы. И что она окажется настолько быстрой. Особенно если жертва одна, а нападающих шесть.

Так что действо началось по-настоящему, когда до всех примерно дошло, с кем они имеют дело.

— М-м-мантикоры сын! — выстрелил в воздух чей-то крик, и мой взгляд тут же растроился, расчетверился, стал скользким, шмыгающим взглядом крысы: вот на ноги подорвались другие трое забияк, зеваки назад шарахнулись, трактирщик испустил придушенный вопль: «Только без магии!» — и выставил перед собой здоровенный противень. Метательный нож свистнул в воздухе — воткнулся в плечо несчастному парняге, которым Нэйш заслонялся. Два других контрабандиста отошли от оцепенения и разом кинулись вперед, третий попытался обежать сбоку или со спины. В воздухе разорвался залп ругани, кто-то азартно завопил: «Слева!», кто-то сделал пас воздуха, взывая к Печати…

Вот теперь пора было и мне предпринимать какие-то действия. Само собой, их я и предпринял: соскользнул под стол и втащил туда же любопытствующую деваху.

— Эй, пусти! — возопила она с такой тоскою, будто я разлучаю ее с единственным родственником. — А может, мне тоже хочется поучавств…

— Лежать! — цыкнул я и как следует припечатал ладонью к полу. Над столом что-то загрохотало, рвануло воздухом, забренчала посуда. Раздался раскатистый «Бздыщ», будто кто-то улетел в шкаф. Загремели перевернутые стулья.

— Магия не берет, такую итить! — озадаченно заорал кто-то.

— Магия не берет? — переспросила рыжая, пытаясь приподняться, — да пусти ты, я только взгляну! Ого, правда не берет! А почему? Ого, где он научился так драться?

В следующие пару минут я хмуро прислушивался к топоту, развесистым ругательствам, и звукам бьющейся посуды. Картину боя до меня доносила все та же деваха, но восстанавливалась эта картина скудновато:

— Ого, вроде же совсем несильно ударил… уххх, как увернулся! А вон тот кинжал достал из-за пояса… а что, теперь рука у него отнялась? Черти водные, а вот и холодовые чары… ага, ему хоть бы хны… У-у-у-у, этому, наверное, больно, весь скрючился. Черти водные, я была неправа, я не хотела бы участвовать в такой заварушке. Потому что не смогла бы все это видеть! О да-а, красотища какая.

Моя роль сводилась к тому, чтобы не дать Кани из-под стола уползти окончательно. И чтобы случайно не показаться оттуда самому. Нэйшу, конечно, на магические удары плевать, но не хотелось бы угодить под какой-нибудь рикошет.

— Последний, — ликующе выговорила Кани, и тут в трактире наконец стало потише. В этой скорбной почти-что-тишине одиноко прозвучал звук падающего тела.

Какого, спрашивается, черта водного в этом трактире такой грязный пол. Вылезая из-под стола, я здорово перепачкался. Правда, остальной трактир теперь был в гораздо худшем состоянии: посуда перебита, стулья опрокинуты и местами переломаны, потолок подпален (или он таким и был?). Из зевак осталось двое — и они жались к стенкам, да еще непонятное создание в плаще так и восседало в своем закутке.

В остальном же зал, как выражался Тарк Менестрель, был подобен ниве, ровно засеянной недвижными и безмолвными телами павших. Тела, правда, лежали не особенно ровно — кое-кто расположился на столе, а кое-кто — на своем товарище. И не безмолвно: два-три тела поскуливали, подвывали и шепотом поругивались. С недвижностью тоже было худо: кто-то крючился от боли, кто-то слабо пошевеливался, кто вообще притворялся, что без сознания.

Надо всем этим беспределом стоял Рихард Нэйш, тщательно отряхивая пыль с белого костюма. Мое появление из-под стола он встретил с умеренным удивлением.

— Я еще хочу дожить до восьмидесяти, — отозвался я с достоинством. — И устраивать побоище на ровном месте — не по мне, знаешь ли.

— Знаю, — самым нежным образом отозвалась подмога. — По тебе — бежать.

Отбрить это я не успел, потому что наш разговор пополнился почитательницей приключений, маленьких пурр, а теперь, похоже, еще и Нэйша.

— Это было чертовски здорово! — восторженно заявила рыжая деваха, подлетая к нам вместе с пищащей корзиной. — Я честно хотела принять участие, но вот он не пустил. Можете звать меня Кани.

На миг Нэйш замешкался, изучая новую единицу поподробнее — а потом принялся излучать любезность вовсю: даже руку девахи поймал и почти коснулся губами.

— Рихард Нэйш, рад знакомству. Лайл… я не подозревал, что улов богат настолько.

— Уйдем уже, — взмолился я и развернулся к дверям. Так и не позавтракавший и теперь еще и с головной болью.

Позади раздавался восторженный щебет:

— А почему на вас магия не действует? Какой-то амулет? Что, даже так⁈ Слушайте, а все «ковчежники» такие как вы? Ну, а где записывают в эту вашу группу, а? Вот честное слово, я бы с вами насовсем осталась. Вы такие чокнутые, что мне прямо как родные!

Эти восторги явно сулили что-то нехорошее.

— … твою-то трижды разэтакую по перепонкам мантикоры мать!

— Лайл, — с издевательской скорбью прозвучало слева. — При детях…

— Вот это завернул! — завопила справа внезапная «деть». — А ты так постоянно или вот в таких ситуациях?

Может, кто-то отследил нас ещё до таверны, а может, кто-то донёс местным после разборки Нэйша в «Хмельном спруте» — но зажали нас довольно быстро. И очень, очень профессионально: дюжина человек спереди, дюжина сзади. Местные жители были опытными, потому всосались в дома мгновенно. Серые братцы тоже шмыгнули в щели, учуяв запах разборки.

— Беру на себя передних, — предложила Кани шёпотом, который был слышен квартала на три. — С задними-то управитесь или их тоже на меня?

Ребятушки дружно заржали и пообещали нам разные не слишком хорошие анатомические аттракционы. Мелкие сошки. Те, что в серебристых куртках, будто из рыбьей чешуи — Барракуды. Идиотские шляпы с клыками, шрамы на физиономиях, куча амулетов. И заострённые зубы — надо думать, знак принадлежности к банде. Барракуды галдят вразнобой и грозятся, но проблема-то не в них, проблема в тихих, южных ребятушках в тёмном. Они от папаши Лиорне. И раз уж нас держат на месте — явится либо он сам, либо кто-то из его сынков, посмотреть на расправу.

Первыми пожаловали остальные Барракуды: серебристых курток стало больше. Потом вперёд вышли двое.

— О, вот это у них главный, наверное, — Кани беззастенчиво ткнула в здоровенного детинушку, с ног до головы в серебристом и чешуйчатом и в шляпе, утыканной клыками. — Кусачий Бант или что-то типа того, я про него только слышала, а лично не знакомы. Вот это шляпища! О, и у них у всех с именами что-то странное: заместитель сказал, что его зовут Зверюга Мерр, хотя ну вы посмотрите — какая из него зверюга⁈

Заместитель был в данный момент скорее зверюшкой — скрюченной, хромающей и с перевязанной головушкой. Последствия встречи с тумбочкой, видимо. Кани тут же это подтвердила, послав ему воздушный поцелуй.

— С-с-с-с-с! — тут же взбеленился Зверюга Мерр. — С-с-с-слышь, Рант, она это, с-с-с-с… Эта, которая, с-с-с-с! В-в-в-воровка, во! С-с-с-с-сбежала, д-д-да! С-с-с-с-с пуррами!

— А вчера не заикался, — удивилась Кани. — То есть, он, конечно, орал, когда я позвонила в его колокольчики, но…

Барракуды и ребятишки Лиорне грохнули хохотком. Кусачий главарь покамест молчал. Физиономии у него из-под шляпы не было видно, но смотрел он куда-то… слева от меня.

— Нэйш? — голос под шляпой был высоковатым и сиплым, как с перепоя. — Это же ты? Тот в белом, из Неясытей. Талисманчик Косты, а?

— Зубастый Рант, — прошелестели слева. — В самом деле, мы же встречались, кажется. Тильвия, так? Пробы новичков и то небольшое пари… не припомню, чем же там кончилось.

В рядах Барракуд наметились болезненные конвульсии. Такие бывают, когда вспоминаешь, как тебе очень хорошо кто-то навтыкал. Рант тоже не стал развивать эту тему:

— Коста говорила, ты их кинул. Чтобы нырнуть под юбку какой-то варгине. Даже не попрощался, сказала.

— Арделл носит юбки⁈ — шепотом возмутилась Кани.

— Поверх штанов. И кнута, — спас я честь начальства.

— Всегда недолюбливал долгие прощания, — отозвался Нэйш между тем. — Как поживает Коста? А остальные? У них всё в порядке, надеюсь?

— Коста мечтает, чтобы кто выпустил тебе кишки…

— Звучит… обыденно.

— В её стиле, да, — под шляпой обозначился острозубейший оскал. — У них, знаешь ли, разладилось, как ты ушёл. Куча Неясытей сдохла на заданиях. Новичков почти что и нет. Так что она обрадуется вестям.

— Полагаешь?

Я не смотрел на Нэйша, но чуял — взгляд у него переменился. Обратился в тусклый светло-голубой ледок, заставляющий тебя чувствовать себя добычей. В рядах Барракуд наметились повторные конвульсии. Теперь уже в предчувствии того, что им сейчас кто-то навтыкает.

— Бывшая Неясыть в Менцию припорхала, — сипел из-под шляпы главарь Барракуд. — Крылышки тут она себе поломала… С неудачниками какими-то стакнулась и в дуплишко своё не вернулась…

Наступившую паузу разорвал возмущённый вопль Кани.

— Нет, ну вы что! — она потрясала кулаками и обращалась к остальным Барракудам. — Хотите сказать — он вот так постоянно? И никто не сказал ему, что у него нет чувства ритма⁈ Главарь-графоман — горе в банде!

Из тёмно-серебристой чешуйчатой толпы долетело слабое: «Да мы говорили…» Ребятишки Лиорне надрывали животики. Кусачий Рант оскалил было все заострённые зубки, но продолжил в прозе:

— С кем это ты связался, а, Нэйш? Это всё ковчежники? Девка тоже, стало быть? — следующую фразу ему пришлось сказать погромче, чтобы перекрыть ликующее: «Я уже почти!» — А это что за пухляшик? И с такими-то силами ты решил лезть против нас? Втроём? Коста говорила, что ты малость трёхнутый, даже для Неясытей, но тут ты на что рассчитывал?

— Ну, — размеренно произнёс Нэйш, — я бы сказал, у нас отличные шансы.

В воздух с его ладони тихонько взмыло серебристое лезвие палладарта — покрасовалось серебристой же цепочкой, вокруг ладони обмотанной. Кани радостно выдохнула («Понеслось веселье!») и захрустела пальцами. Только вот что-то Барракуды и ребятушки Лиорне не торопились ёжиться или становиться в боевые стойки.

А ещё в улочке стало как-то слишком тенисто. И сверху донёсся короткий и резкий свист. Нэйш и я задрали подбородки одновременно.

Над нашими головами на высоте четвёртого этажа неспешно плыл всевозможный хлам. Шкафы и старые столы, грязные доски, немаленький якорь…

Я и забыл, что крыши для жителей мелких южных городков — любимое место досуга. Отчего там вечно полно разного рода вещичек. А игра в «раздави жука» с годами всё не утрачивает популярности.

— Воздушные маги на крышах, — шепнул углом рта. — И силёнок хоть отбавляй… прорыв не выход.

— А если в дом? — тоже углом рта осведомилась Кани и чуть заметно кивнула влево-вправо на двери домов.

— Жители их наверняка заперли.

В доказательство у нас над головой кто-то очень громко задраил ставни.

Свист донёсся повторно, и хлам отдрейфовал к законным пристаням на крышах.

— Маги уважаемого Лиорне, — ухмылялся Рант. — Теперь поняли, да? Я помню, что у тебя Дар Щита, Нэйш. Только он не поможет, когда тебя заваливает. Коста будет рада. Она считает, ты ей задолжал. А я передам ей твою брошечку на память. Как думаешь, мне чего в ответ перепадёт?

Нэйш задумчиво потрогал брошь-бабочку на отвороте сюртука и пожал плечами.

— Никогда не мог назвать Косту щедрой.

— Толстячка, конечно, мы просто пришибём, — мурлыкал Рант. — А с девкой будет поинтереснее, с ней мы…

— Я требую об этом поэму на восемьсот стихов! И чтобы твои ребята блевали в такт!

— С-с-с-с-с!! — решил добавить заикания в эту милую беседу заместитель главаря. — С-с-с-сама просить о с-с-с-смерти будешь, т-т-т-тварь, к-к-к-кровью умоешься, да мы с-с-с-с тобой вс-с-с-се…

— Так-так-так, — успокаивающе раздалось откуда-то из-за спин, — что это мы так спешим, куда спешим? Мы сейчас всё обговорим по справедливости…

Ребята в тёмном сперва вытянулись почтительно и распихали банду в серебристом, освободив проход. В проход сперва торжественно вступили внучки и сынки Лиорне: темноволосые, кучерявые, белозубые. В чёрных, ладно пригнанных костюмах, несмотря на жару. Костюмы были вышиты золотом — у внучков поменьше, у сыновей побольше. Статус сынка или внука сходу определялся по тому, сколько золотых перстней и цепочек он на себя нацепил.

На папаше Лиорне золотишка не было вовсе. Был он в заношенном чёрном костюме и голубоватой рубахе да со стёртой тросточкой. Старичков такого рода полно среди рыбаков: мелкий, сухой и морщинистый, из-под старой кепки торчит бледный венчик волос, глазки помаргивают добродушно, острый носик пошмыгивает.

Только вот Барракуды враз умолкли, а раззолоченные сыночки и внуки очень уж предано кушают старичка взглядом. А какая-то мелочь набежала, тут же поставила столик, креслице, организовала бутылочку с вином, глиняный стаканчик и тарелочку с закусками. Другая мелочь тут же распахнула над креслицем зонтик и выставила ладонь с Печатью Холода — освежить воздух.

— Ох, — уселся папаша Лиорне в креслице. — Жара, а хлопот столько… И получается совсем уж нехорошо. — Говорок у него был мягкий, прямо-таки сливочный. — Так, так… неуважительно. Пурры ведь кому обещаны были? Мне обещаны. Ох, подагра, подагра разыгралась! А тут мне приходят и говорят: воровка взяла. Такое беспокойство, такое неуважение! Время потратили, силы потратили… Да, деточка? Ты, деточка, чья? Какой семьи? Или из приезжих? Может, тебя надоумил кто? Ты говори, не бойся, так, так… меня тут все знают, я всегда по справедливости.

Тут он расплылся в улыбке, показав, что кое-какая деталь у него всё-таки была золотой — зубы.

— Хочу себе такие же, — завистливо простенала Кани, и тут главарь Барракуд почтительно подскочил, принагнулся и принялся докладывать шёпотом папаше Лиорне чуть ли не на ушко.

Одновременно внутри меня подскочил грызун. Зарылся в вороха памяти в поиски традиций семейки Лиорне. Придерживаются своих кодексов справедливости, примерно похоже на понятия «южного кодекса», действуют осторожно, с верхами не ссорятся, строгая иерархия, папаша азартен, любит зрелища и пари…

— Ковчежники, — протянул Лиорне, и в меня ввинтились совсем не стариковские глазки. — Так, так, интересно. Что ж это вы, ковчежники — и красть у уважаемых людей? Нехорошо, совсем плохо, можно сказать? Ну, кто тут у вас главный? Кто говорить будет?

— Твоя специальность, Лайл, — выдохнули над ухом.

Спасибо, что напомнил. Я пнул в голень Кани, которая нацелилась было выступить и похоронить нас совсем.

— Лайл Гроски, доброго денёчка, большая честь быть представленным уважаемым людям в Менции, — шкурка шмыгнула, облегла — простецкая, чуть потёртая, честного труженика-ковчежника. — Тут, знаете ли, произошло ужасное недоразумение. Понимаете, мы с напарником из королевского питомника Вейгорда. Точно, ковчежники. А сюда с утреца на ярмарку закупиться. Переходить дорогу хорошим людям — и в мыслях не было.

Острые чёрные глазки щурились, обшаривали, норовили пролезть внутрь.

— Питомник королевский… Так, так, слышал про вас, говорили. Интересные дела делаются там у вас… интересные люди за вами. С такими людьми не хочется ссориться.

Интересно бы знать, откуда папаша Лиорне мог узнать о нынешнем покровителе питомника… Или он не о нём?

— Только вот воровку засылать — это как-то совсем уж нехорошо. Нехорошо же, ну? — Лиорне развёл сухими ладошками. — Пришли бы в гости, поговорили бы, порешали бы за бутылочкой сладенького…

Он скорбно сделал глоточек из стакана и закачал головой — мол, ну совсем молодёжь о понятиях забыла.

— Да я не… — мой пинок помешал Кани закопать нас второй раз.

— Тут, видите ли, такое дело вышло. Мы с вот этой девочкой только сегодня познакомились. Она предложила нам купить пурр. Так что сговора тут нет, могу на Печати поклясться, всё как полагается. Что пурры предназначались такому человеку — тут мы ни слухом ни духом. Девочка сказала, пурры ей достались в уплату долга. Да, Кани? Карточный долг, так ты говорила?

Искательница приключений было гневно запыхтела, когда вообразила, что я хочу свалить всё на неё. Но тут отмерла.

— Ага. Они мне за ночь сто золотниц продули. А я говорю — гоните деньги. А вон тот, который скрюченный и заикается, мне такой: «Да я тебе кой-что получше покажу!» Ну, он меня завёл в комнату с пуррами, я думаю: значит, это они мне пуррами заплатить решили! Взяла и ушла, а то ещё передумают. Этот вон и так хотел от меня разного интересного.

Щебет наивной дурочки ей давался без всякого труда.

— Это… зуб даю. Или хотите, на Печати поклянусь. Или зелье правды выпью, есть у вас зелья правды? Но предупреждаю — я под ним выдаю тако-о-о-е…

Под шляпой Кусачего Ранта пропала острозубая улыбочка. У заместителя Барракуд начала забавно подёргиваться голова. Взгляд глазок папаши Лиорне теперь был обращён на них.

— Карточный должок? — тон был очень, запредельно отеческим. — А что ж это вы не сказали, что хотели расплатиться моими пуррами?

— Д-д-да мы вообще этой с-с-с-с-суке платить не х-хо-хотели, да мы её…

Рант с опозданием дёрнулся — заткнуть заместителю пасть, только вот было поздно.

— Не хотели платить карточный долг? — в воздухе от тона папаши Лиорне повис запах озона, как перед грозой. — А что же это вы, ребятушки? В моём городе озорничаете, не по кодексам, не по справедливости?

— Да это он шутит, — попытался было Рант. — Уж конечно заплатили бы ей, только не пуррами…

— Так, так, заплатили бы… девочка готова клясться Печатью, твой человек готов?

Печальная пауза и подёргивания уже всего Зверюги Мерра показали, что этот раунд за нами.

— Тут ведь вот какая штука, — осмелился опять влезть я. — Мы традиции знаем. Девочка сказала: ей не собирались платить, показали пурр. А если платить не собираются, по южному кодексу честных людей можешь взять в уплату что хочешь…

— Ха! Можешь, можешь, так, так. Знаешь правила, ковчежник. Не то что молодёжь, а? — кивнул на своих сынков и внуков. — Слышали, молодёжь? Ковчежник знает южные кодексы. Что ещё скажешь?

— Ну так вот мы и заключили торговый договор. Девочка нам пурр, а мы ей деньги… — можно было бы сказать — «услугу», но так сложнее будет. — А у вас-то тоже торговый договор был — то бишь, пурры прямо вам и предназначались? Ну, тут тогда уж поделать ничего нельзя — кто раньше заключил, того и зверюшки. По справедливости, да?

Пурр, конечно, жаль, но тут бы ноги живыми унести. Если там и впрямь был договор, а не…

— Нет, — тихо отозвался папаша Лиорне. — Договора не было. Была предварительная договорённость. Задатка я не платил.

Впереди и позади одновременно раздалось клацанье челюстей. Ребята, знакомые с южными «понятиями», сообразили, что по справедливости-то — и пурры остаются за нами.

— А ты ловкий, ковчежник… — старичок таскал орешки из тарелки. Давил узловатыми пальцами, выбирал ядрышки. — Ловкий… не стряпчий, нет? Я бы тебя нанял. Дал бы хорошие деньги — дела делать…

Я польщённо поклонился — говори потом, что мои маленькие таланты не ценят…

— Если только в питомнике косо глянут — тут же к вам, в тот же день. А насчёт пурр-то…

— Так, так, насчёт пурр. Подагра моя… ох. Что предложишь, ковчежник?

— Да вот, прямо неудобно говорить… пурры-то детёныши. Вы их видали? –запустил руку в корзинку и выудил одного пушистого милягу. Пурра пискнул с ужасом, и я поторопился сунуть его к собратьям. — А с детёнышей до года никакого прока: они лечить-то не могут. Правда, оттягивают боль на часик-два, но потом сами подыхают, а хлопот с ними — хрупкие, кормежка нужна, грелка постоянная, влажность…

Про грелку и кормежку я не врал, в остальном же нёс вдохновенную чушь, пользуясь тем, что вряд ли в окружении Лиорне куча экспертов по редким видам бестий.

— А боль и болезнь потом ещё и возвращаются с утроенной силой… Короче, мне кажется, это самую малость не тот товар, на который вы договаривались.

Барракуды попытались что-то говорить, но папаша Лиорне качнул головой — и его люди угрожающе подвинулись вперёд. Охотники сдулись и замолчали.

— И получается-то что? Мы, конечно, можем отдать вам пурр — уважаемым людям не жалко — но проку с этого не будет: товар не тот. Или можем за них заплатить…

— Заплатите мне не вы, — веско уронил папаша Лиорне. — Заплатят они.

Кр-рак! — раскололся орешек с особо толстой скорлупой. Скорлупки застучали о тарелку, как костяшки счётов. Ну да, ну да — папаше Лиорне очень выгодно иметь целую банду Барракуд в долгах. Можно представить только, какой счёт он им выкатит — как минимум новые пурры и бесплатно, в короткий срок. Потом будут потихоньку нарастать проценты, и подаивать охотничков можно будет не день и не два.

На это-то я и надеялся. А теперь нужно задобрить местного «теневого главу города» и потом уже нестись прочь со всех лапок, то есть тьфу ты, ног.

— Но мы так и так понимаем, что кое-что вам задолжали. Время вот вы из-за этого недоразумения потеряли. Людей своих отправляли на поиски — словом, сплошные хлопоты. Так что это мы с радостью компенсируем.

Папаша Лиорне заинтригованно хмыкнул, и я добавил торопливо:

— Сами понимаете, народ мы небогатый, в питомник-то из казны сплошь медницы капают, — надеюсь, он сейчас не смотрит на Нэйша в его костюмчике из таллеи. — Но если позволите — мы заплатим не золотишком. А тем, что умеем. Скажем, хотели бы вы увидеть красивый бой? Премиленькую такую разборочку, на которые можно хорошо сделать ставки? Тут у нас точно есть, что предложить — скажем, наш боец против пяти Барракуд… ведь им-то тоже нужно будет платить за ваше потерянное время? Или против шести? Семи? И ставочку — ну я не знаю, если наш побеждает — мы ничего не должны и уходим с пуррами, если проигрывает — можете забрать его и загнать по сходной цене на Весенней Ярмарке Тавентатума…

— Лайл… — предупредительно выцедили над ухом.

— Ой, да не прибедняйся, — обронил я, улыбаясь папаше Лиорне. — Я тут тебе даю проявить себя.

Лиорне смеялся. Мягким, совсем не стариковским смехом, показывая все свои драгоценные зубы разом. Тянулся за стаканом вина, показывал парнишке рядом — налей — и пытался поднести ко рту — и не мог отхлебнуть из-за смеха.

Наконец совладал с собой и вытер голубеньким затёртым платочком заслезившиеся глаза.

— Шустрый ковчежник, шустрый… так, так… Хорошая ставка, да. Себя показать хотите, а? Слыхал, в «Хмельном спруте» одному моему человеку попало от вашего парня. Ну что, Рант? Давай, принимай ставку, что ли? Выставляй своих людей: а то нехорошо, и правда. Время у меня забрали, так теперь потешьте старичка, ха!

Зубастый Рант явственно хотел нас всех сожрать. Возможно, даже закусить своей шляпой. Но маги Лиорне очень расхолаживали его пыл, так что он выдал только:

— Я знаю порядки. Если такое решение… ладно. Хорошо. Мы привезём ещё пурр. Найдём взрослых. Барракуды за своё слово в ответе. Но такую ставку на бой я не приму. Мои парни не будут драться с ним, — он кивнул на Нэйша, который выдал крайне глумливую мину «Какая жалость». — Даже семь на одного. Они видели его в деле. У него Дар Щита…

— Ну, а если вообще без Дара? И без амулетов? Чистая рукопашка, а?

Заикающийся заместитель хмыкнул.

— С-с-с-с! С-с-с-с ножами с-с-с-с наш-шей с-с-с-стороны!

Дюжие близнецы позади него перемигнулись — явно мастера по киданию ножичков, а если ещё из Велейсы Пиратской… Я покосился на Нэйша и сунулся в торг.

— А не много ли просите? Хотя… если оставить нашему парню дарт…

— Ха! С дартом всякий может!

— Атархэ ему оставь, как же ж!

— Ну, так и вы свои оставьте. Есть у кого-нибудь атархэ? Что, нет? Можем снять запрет насчёт амулетов…

— Простаков нашёл!

Мы ещё малость пободались по поводу «с ножами» и «без ножей», «по очереди» или «все сразу». Папаша Лиорне скучнел. По южным кодексам условия боя должны быть приняты теми, кто сражается, так что заставить никого из нас он не мог. Зато мог сказать, что мы ему обрыдли, и сейчас он посмотрит несколько другое представление: «Раздави жука».

— Предлагаю другое пари!

Мы малость забыли про Кани. А она как раз увлечённо махала ладошкой в розовой митенке с цветочком.

— Пять на одного. Магия против магии, без амулетов и ножей. Но драться буду я. Вы ж хотели одного нашего бойца, а?

И торопливо отпрыгнула из-под моей попытки её лягнуть. Затарахтела радостно:

— А с остальным можно как прежде оставить: если я их уделаю — мы уходим с пуррами, а если они меня — ну, тогда я вся ваша, только предупреждаю: в порыве страсти я кусаюсь, особенно за уши!

— Да какого…

Я дёрнулся было вперёд — сказать, отвести, возразить, но тут на плечо упала рука Нэйша, весящая пудов десять. И голос слева выдал:

— Приемлемо, — в ту же секунду, как взорвались радостными воплями Барракуды: их такое тоже очень устраивало. И папаша Лиорне заусмехался, закивал головой:

— Так, так, деточка, за свои дела сама ответ держишь. Хорошие условия, интересные… — и меня будто обожгло осознанием: Барракуды приняли, Лиорне… и у нас два голоса из трёх, и значит, сколько бы я ни возражал — теперь уже поздно, сделана ставка, сейчас будет…

Я, правда, пытался ещё трепыхаться — пока мы сдвигались к ближайшему глухому перекрёстку, так, чтобы папаша Лиорне мог безопасно и в подробностях наблюдать за поединком со входа на соседнюю улочку. Пока размечали место поединка по двадцать шагов от перекрестка в две стороны, пока ребятишки Лиорне споро устанавливали артефакты на рассеивание магии и сами становились в подхват — если что, отражать рикошеты. Нам пришлось затереться за плёнку магии у противоположного от папаши Лиорне выхода на улицу. И я ещё пытался было то ли отговорить Кани, то ли сказать Нэйшу, что он последние мозги растерял, то ли попросить Лиорне об отсрочке…

Серый грызун внутри утверждал, что за такую просьбу дедушка и прикончить может. Они как раз вместе с сыновьями и внучками делали ставки — кто кого, отпрыски столпились возле столика Лиорне и полыхали азартом. Нэйш же просто пробормотал: «Не мешай, Лайл», — и его пальцы прогулялись с моего плеча к щеке, резануло болью в челюсти — и я обнаружил, что не могу открыть рот.

Кани подмигнула, подтащила к нам корзину с пуррами и унеслась к столику Лиорне, расспрашивать о правилах: «А бить по свистку? А ниже пояса можно? А приветствия, а демонстрация Дара… у-у-у-у, здорово, даже без этого!»

Барракуды свой Дар тоже не собирались демонстрировать впустую. Двое скрывали Печати боевыми перчатками. Мелкий и прыгучий нетерпеливо встряхивал ладони, но направо-налево не показывал. Длиннющий и рябой заворачивал рукава, избегая показывать Печать.

Последним был сам Кусачий Рант — стянул шляпу, открывая исполосованную шрамами рыбью физиономию с половинкой носа. На нос явно когда-то покусилась какая-то тварь, которая отказалась потом отдать откушенное хозяину. Кусачий Рант скалился по-акульи.

— Маг Воздуха, — шепнул Нэйш. — Те, что в перчатках — Огонь. А эти двое — с Даром Холода. Среди Барракуд многие носят Дар Воды или Ветра, но в драках они обычно пользуются тремя стихиями.

— Убу-бу-бу-бу!!! — выразил я всё, что думаю о напарничке. Неотрывно глядя за тонкую плёнку магии, где напротив пяти Барракуд стояла чокнутая любительница приключений.

— Ах да, — спохватился Нэйш. Пальцы коснулись висков, соскользнули ниже — и после мгновенной боли я смог открыть рот.

— Ты шшшо, шовшем⁈ — челюсть ощущалась чужой и замороженной.

— Если бы я заклинил твой рот в открытом состоянии — было бы куда менее удобно.

— Ты… какого чёрта… что это за…

— Да, Лайл, — шепнул Нэйш, глядя в сторону Кани. — Мне тоже интересно, откуда она знает «огненную стойку».

Тогда-то до меня и дошло, где я видел такую манеру ходить и стоять.

У боевых магов.

А уже через секунду сверху долетел свист — сигнал к поединку, — и рыжая смешная девчонка перетекла в безупречную «стойку Огня», отработанным движением выкинув ладонь в пассе.

Пламя шугануло из розового цветочка на её ладони — оранжево-алое, в цвет шевелюры. Ратт успел выставить щит воздуха, одному из «снеговиков» не хватило мощности — он упал, заорал и покатился, один из огненных ударил пламенем в ответ, но Кани вывесила отвлекающий всполох, мимоходом выставила щит и рассеяла ответные удары огни и холода — и ушла в огненный вихрь, в кружение: поворот-уворот-щит, только мелькает рыже-алое, и не поймёшь — волосы? пламя? И вырываются из приближающегося жгучего вихря сгустки огня: точный кручёный нырнул под щит длинного мага Холода, и тому пришлось тушить одежду, два рассекающих кинжальных на мощные воздушные удары Ратта, один прямой под ноги огненному магу…

Лицо у неё было спокойное, по сравнению с гримасами до этого. Пустоватое лицо, словно началось самое скучное.

Зубастый Ратт оскалился окончательно, изломал пальцы в пассе «висельник», сбил на миг огонь вихря и попытался захлестнуть, задушить девчонку, но она увернулась, подпрыгнула, рассекая пламенем воздушный поток — и огненное лассо захлестнуло главаря Барракуд поверх плеч. Огненный маг дёрнулся, сбивая пламя с шефа, пропустил миг атаки — и получил раскалённым бичом огня наотмашь от Кани, которая уже сблизила дистанцию до десяти шагов.

— Сдаюсь! — заорал маг Огня, а Рант так и не успел провести очередной пасс до конца — Кани встретила удар потоком воздуха огненным щитом и бахнула в ответ обычный огненный поток, только мощный. Сил воздушного щита не хватило, и через секунду Зубастый Рант тоже орал и дрыгался на мостовой, сбивая огонь своей же магией.

— Эй, ну мы как, закончили? — вопила тем временем Кани, сдирая с руки обгоревшую розовую митенку. — Эй, ну как, а? А то я в ударе и могла бы… ты чего⁈

Главарь Барракуд попытался вмазать из положения лёжа, но она отбила удар играючи и мимоходом подожгла на Ранте штаны.

— Чтобы тебе было, чем заняться… Ну так что, мы закончили, а⁈

Барракуды и ребятишки Лиорне во время разборки от души орали и подбадривали тех, на кого поставили. Теперь же молчали. Челюсти у них заклинило в полуоткрытом виде, будто они чем-то достали моего напарничка.

Моя челюсть была разумно прикрыта, зато пасть внутреннего грызуна — распахнута во всю ширь.

Увидеть обученного боевого мага — пожалуйста, сколько хотите. Добро пожаловать на отделение «боёвки» к законникам, или в элиту войск любой армии. Поищите на турнирах, среди умелых наёмников, в охране аристократов…

Но чтобы с такой огненной мощью в таком возрасте…

Старикашка Лиорне вон уже сухонькие ладошечки себе отхлопал. Вытирает слёзки умиления и загребает горстями денежки от малость обескураженных отпрысков.

— Утешила, утешила старика, так, так, деточка… знал, на кого ставить! Огненный маг, так, так… Редко видел, чтобы с такой-то силой. Ты, деточка, какой семьи? Ну, это потом, это я о другом… Хочешь быть Лиорне, деточка? Внука в женихи дам — хорошего парня, Макки, иди сюда! Хороший парень, и обижать тебя не будет, да и не получится, так? Денег вам дам на подъём, дом хороший сделаем…

Внучок Макки потряхивал чёрными кудрями, сверкал белозубостью и слал по воздуху поцелуи. Строил бровями намёки и всячески показывал, что он тут сражён в самое сердце и готов брачеваться прямо сейчас.

— Какой вы добренький, — с придыханием сказала Кани и прижала ручки к груди. — И внук у вас красавчик — так и съела бы прямо, и кстати — зубы у вас шикарные! И я, уж, конечно, о вашем предложении не забуду, и оно очень заманчивое, и если чего в питомнике не сложится — я прямо сразу к вам. Только вот, понимаете, я обещала поехать к ним в питомник, и со всеми там перезнакомиться, и влипнуть в кучу всяких-разных историй, потому что они же постоянно в них влипают. В одну мы так даже уже влипли, и можно сказать, что уже совсем породнились, так что я от них теперь ну никак не отстану, понимаете, да⁈

За левым плечом прозвучал тихий смешок. Я покосился на своего напарничка и удостоверился, что он — редкость-то какая — прямо-таки весь сияет.

— Отменный улов, Лайл, — протянул Рихард Нэйш вполголоса, глядя на несущуюся к нам искательницу приключений. — Действительно отменный.