Путь варга: Хищные пастыри. Книга 1

Глава 2

ДЕБОРА-ПАТРИС-АСКАНИЯ ТРИВИРИ

Моя матушка носит Печать Воды, батюшка был магом Холода. Так что у меня, вроде как, и шансов не оставалось: я стала магом Огня, потому что это же жуть как весело — разлохматить все эти традиции и заумные теории о наследовании. И показать, что наука со мной не работает.

Хотя когда со мной вообще что работало, спрашивается?

Например, нормальные люди свое Посвящение обычно не помнят начисто, потому как пребывали тогда в возрасте раннем и безмятежном. А мне вот всё в деталях помнится: мы прошли через «водное окно», потом плыли в воздушном корабле по небу, и маман всё нервничала, что это дорого, и одёргивала на мне платье, и наставляла, чтобы я вела себя как следует, и цедила сквозь зубы о моем расквашенном носе (я его разбила вечером, когда решила поиграть в магическую войнушку). И бормотала, что, конечно, хорошо бы — вода… но вообще-то, неважно, потому что женщина может и без Дара как следует в жизни устроиться.

И вообще, она говорила-говорила-говорила, а я не особо слушала, потому что под нами плыл Акантор, и я всё пыталась перещупать глазами каждую крышу и каждый причудливый флюгер, и раздумывала, как бы сподручнее поплевать с высоты, и пялилась на бороду здоровенного дядьки, который кораблём управлял, и жуть как хотела выяснить — а вдруг он немного пират?

Потом была скучища: белые мраморные ступени Первого Маяка, который, как известно, есть Святилище Камня и одновременно Башня Кормчей. И родители с притихшими дитятками, надутые и сосредоточенные, хоть убейся об них, и старые какие-то дедушки в длинных одеждах и с голосами, от которых хочется зевать.

Интересное началось, только когда мы вошли в Тот Самый Зал — мне он тогда показался огроменным и красивенным, а посреди него лежал Камень — валун, гладкий и тяжелый, чуть серебрящийся. И женщина у противоположной стены, за Камнем, тоже, серебрилась: совсем чуть-чуть, но это было просто ух ты, как.

— Здрасьте, Кормчая! — сходу заголосила я. — А я Дебби!

Она не ответила, но, вроде, улыбнулась там немного — серебристой такой улыбкой. Дядьки, которые стояли перед ней — все сплошь тоже в серебре — эти так и делали хмурые лица. А один вообще подошел, взял за руку и подвел к Камню.

Это мне мамаша уже говорила. «Не опозорь меня, — повторила раз сто, — когда Смотрящий возьмёт за руку — не реви, не задавай вопросов, не крутись, не убегай…»

Пока я прикидывала, как мне всё это соблюдать и не треснуть, передо мной уже и Камень оказался. С отметиной на нём — детской ладошкой, куда я тут же свою ручонку и пристроила.

Некоторые говорят — голоса внутри себя какие-то разбирают. Камень будто бы им вопросы задаёт. А кто и вообще видений каких-то там удостаивается, только я-то совсем ничего такого не помню. Помню только, сказала Камню: «Привет. А можно мне Дар Огня? Я люблю огонь, очень-очень, а мам мне костры палить запрещает и камин растапливать не даёт».

Ну, а дальше я начала рассказывать — как я люблю огонь (а меня правда за уши от него не оттащишь, сейчас уж тем более), и, вроде, сильно увлеклась, потому что не заметила, как потеплела ладошка. Потом посмотрела на неё — и там уже проступали изгибы пламени, моя Печать. Тут я заорала «ура!» неприлично громко и опозорила свою родительницу в очередной раз.

Потом еще раз опозорила. Когда меня уже вывели из Зала, и маман немного отохалась и отдержалась за сердце, и отвсхлипывала в духе «Это всё твой отец… ну, куда Дар Огня…». В общем, мы уже назад шли, и она втолковывала мне, что Дар мне такой ну совершенно ни к чему, и женщина же и без Дара может отлично устроиться, только надо маму слушать. Ну, а я, понятно, не сводила глаз с Печати, и крутила ладонью и так, и этак, и прислушивалась — как там магия, течет в крови, да? А она какая, она как волшебный огонь, наверное? Э, а может, чуфыкнем?

Чуфыкнуло очень даже хорошо, и следующее, что я помню, — какой-то жрец, который мечется и орёт, размахивая горящей мантией, как огненным хвостом. И моя маман тушит его из фонтана.

В общем, у меня было довольно-таки запоминающееся Посвящение.

Ну, а дальше матерь моя отдала меня обучаться в Храм Дарителя Огня, потому что после двух дней непрерывного тушения пожаров отдать меня куда-то еще было бы трудновато.

Вот первых учителей особо не помню. Запомнилось только — толстый такой, добродушный и бородатый дядька просит меня умильным голоском показать, умею ли я вызывать огонёк. И свой восторг помню: ща как чуфыкну! Запах палёной мантии этого жреца тоже помню довольно хорошо. И что он бегал и орал. Но не особенно обиженно, а остальных звал: «Без пассов, без команд, два дня после Посвящения — какой потенциал!!!»

Вроде бы, это он матушку потом и уговорил — чтобы меня в учебке обучали. Может, даже выбил по знакомству это самое место. Маман, помню, плакала. И разрывалась между гордостью — «Сказали, что возьмут бесплатно, утритесь, соседи и соседские дети!» И между планами насчет меня: «Ох, ну зачем ей такая-то учеба, в самом-то деле!»

Победила гордость, так что меня торжественно и с размахом затараканили в Айлорский пансион-школу-с-овладением-боевой-магией имени как-его-там самого Айла. Да и вообще название у этого заведения было до того паскудно-длинное, что выговорить я его могла только на спор и с перепоя. Раза три у меня получилось.

Правила в учебке тоже были не для нежных фиалок, но я фиалка суровая, привыкшая откусывать пальцы всяким там мажорам. Потому что в учебке была пропасть мажоров. Сынков военных шишек из Айлора, и из Акантора тоже, и вообще кто только не скидывал туда своих детей, потому что репутация у нашей учебки была лютая.

— Тут из тебя человека сделают, — внушающе как-то сказал один мужик, весь в мундире с шитьём. Пока отцеплял от своих штанов рыдающего отпрыска.

Тут в мужика с дуба прилетело живой крысой, и он немного приуныл, а отпрыск воспрянул. А мне на дубе так и вообще стало очень даже хорошо.

Таких как я в учебке тоже было не то чтобы мало. Учителя звали нас «одарёнными» — то ли в насмешку, то ли потому, что Камень с чего-то отвалил нам магии за двоих-троих. Шестнадцать человек на курсе — из них три девчонки — против восемнадцати мажоров (две девчонки). Понятное дело, это всё заканчивалось лютейшими магическими потасовками. Да и немагическими тоже.

«Быстрее научатся», — говорили учителя. Они все были магами боевыми, заслуженными и плевать хотели — кто там из Акантора, а кто из канавы Крайтоса. А за потасовки только набавляли физподготовки и боёвки — а то чего это мы дерёмся, силы, что ли, ещё остались?

На седьмом году обучения в меня, было дело, втюрился залётный школяр из Академии Таррахоры. Приехал повидать настоящей боёвки, повидал меня, дико впечатлился и начал бросать мне букеты в окно казармы, ну то есть комнаты, но дважды букетами в морду выхватили дежурные, так что…

Школяр был кошмарным романтиком и взахлёб читал стихи, к которым я вечно подбирала неприличные рифмы. А ещё меня дико веселило, как он разливался про своё обучение. «Ах, знаешь, какие воспоминания я сохраню о своей учёбе? О-о-о, эти бескрайние академические сады, и нежный шёпот в их тиши, и шорох книжных страниц, и дуэли за честь прекрасных дам…» Тут я всегда икала и пучила глаза, чтобы не расхохотаться. У меня учёба представлялась примерно так: на кровати лежит похмельная Тарра; Марисса свесилась за окно и там с кем-то целуется, а в дверь лезет рожа с фингалом: «Рыжая, того… в кладовку полезешь колбасы красть?»

Может, потому у нас со школяром дальше поцелуев дело и не продвинулось, да и вообще ни с кем особо не продвинулось, потому как мажоры — боялись, а свои ребята считали, что вместе со мной можно воровать лошадей (проверено в действии, чего уж там!). Так что по углам юношески жамкаться приходилось со всякими там соседями — до тех пор, пока их матушки не прознавали про жуткую мою истинную натуру. Маман по этому поводу иногда разводила сопли: «Это всё её оте-е-е-ец», а её второй кадр (Мейрик Тривири, он продержался больше других, мне даже его фамилию вписали) говорил, что ужасно хочет посмотреть — за какого-такого полоумного маман меня собирается пристроить. «Потому что тут никакого приданого не хватит», — повторял он каждый раз, как я заявлялась на побывку.

Но маман — она была полна уверенности, что вот закончу я учебку с отличием, получу шикарную должность аж при дворе самого Даггерна-как-его-там, да и как стану себе Настоящей Леди — тут же захомутаю кого-нибудь не меньше, чем Шеннета Хромца. Того, правда, уберегли Девятеро, а может король Даггерн-шутник-предатель-вероломный. В общем, Шеннет женился на Касильде Виверрент, но маманя не теряла оптимизма, потому что оставались всякие там вкусные кусочки типа Третьего Мечника Всея Кайетты Хорота Эвклингского, красавчика Йелта Нокторна, ну и так далее.

Не знаю, кто этих-то уберёг. Может, баллы в моём аттестате. В учебке у меня самую малость не было времени на разную там скукотищу типа истории Братских Войн или философии магии, или изящных искусств. Так что я взяла высшие баллы только по практической боёвке, а остальные мне кой-как натянули преподаватели. И то только потому, что я не поленилась — каждому сообщила, что вот, идти мне некуда, потому я с удовольствием останусь при учебке годика ещё на два-три.

А о моей дисциплине в характеристике было написано так много и с таким художественным вкусом (директор явно отыгрался за все годы, бедолажка), что путь мне оставался разве что в Братство Мора — туда-то, говорят, любых берут, даже самых отшибленных.

Искать блудного папочку я отправилась не то чтобы совсем случайно. Всегда до чёртиков интересно было узнать — что ж он там такое из себя представляет, этот законник-уголовник-пропащая душа. Воспоминаний о нем у меня было маловато, так что я здорово проклевала мозг маман и бабушке своим: «А какой он был?». И после услышанного: «Неудачник, всё вокруг рушил, вечно лез в дурные компании» — уверилась, что такое знакомство пропускать нельзя.

Сперва я планировала выпуститься из учебки, пару лет повалять дурака (в учебке в полную силу разогнаться не давали). Поискать приключений, поплавать с пиратами, или вступить в банду с каким-нибудь здоровским названием (Кровожадные Яприли, Упоротые Шнырки — что-нибудь такое). Накопить деньжат. А потом поинтересоваться — не видел ли кто Лайла Гроски, бывшего законника, мага Холода.

Но выйти в поиск пришлось сразу после учебки. Из-за совершенной моей несовместимости с мамочкиной личной жизнью. Вернее, с её новым кадром (попытка № 4).

Пока мамочка подумывала подыскать мне женишка — Четвёртый решил, что надо бы опробовать — как я там, в семейных функциях. И потянулся лапать и слюнявить — шик-блеск-красота, я тут же засосала его так, что глаза на лоб полезли. И начала орать о своей к нему пламенной страсти. Мол, сгораю-не-могу, любвя всей жизни, как я счастлива, сделай мне трёх мальчиков, я хочу иметь много детей и прямо сейчас, не бойся, любимый, о да-а-а, я от тебя ни на шаг не отстану.

Где-то после этого момента Четвёртый куда-то испарился, но я ещё только начала. Вечером заявилась к нему в минимуме одежды и в слезах — мол, ты что, не всерьёз? Я ж сказала, я твоя навеки! И в целом, я довольно весело мужичка погоняла по дому — влезала в ванную, выпрыгивала из шкафа, раз даже по плющу к окну взобралась. В общем, девятницы не прошло — Четвёртый возопил к мамаше, что я его домогаюсь, мамаша прикинула свои возможности при попытке № 5 — и быстренько попыталась меня куда-нибудь да спихнуть. Выдала тонны стенаний в духе: «Я для тебя всё — а ты мне нож в спину…» «Позор, позор, и кто тебя такую замуж возьмёт!» и завершила смачным: «Ты вся в своего отца!»

— А кстати, о папе, — выдала я и потёрла ручки в предвкушении.

Грандиозный был разговор. Стёкла звякали, Четвёртый хоронился где-то на чердаке. Маман изливала эмоции, я записывала.

Портрет Погубителя Маминой Молодости вырисовывался тот ещё: неотёсанный мужлан, немытый-небритый, алкаш и вор, законник, преступник и беглец с Рифов. Фантастическая личность, словом. Невозможно устоять и глазком не глянуть.

Так что я помахала маме ручкой, чмокнула в лобик и наврала с три короба. Что-то там насчёт поездки в Акантор и моих ошеломительных перспектив: боевые маги, хорошие деньги, молодые законники толпами. Маман в ответ обязала меня писать, а к законникам не подходить и близко. В общем, мне вроде как отвесили пендаля во взрослую жизнь: счастья до небес.

Конечно же меня тут же понесло в Акантор! Там же повсюду эти самые воздушные шары, с которых так весело плевать на крыши. И кто-то да должен был знать что-то о Лайле Гроски, маге холода.

Только вот все папашкины знакомые так и торчали расфасованные по Рифам. А город оказался чертовски большим. Удалось только найти стряпчего — того, который вёл дело насчёт папашкиного оправдания. Он мне малость рассказал и про суд в восемьдесят четвёртом, и про «парадокс Гарна». Оказалось, что папанька мало того что умотал с Рифов — так из-за него аж законодательство переписали! Блеск!

Про побег с Рифов стряпчий сказал, что папанька, будто бы, собирал годами перья чаек и склеивал их застывшей баландой. А потом сделал крылья да и воспарил над «костеломкой».

И тут-то я поняла, что прямо обязана найти человека с такой фантазией. Пасть на колени и умолять поделиться частичкой жизненного опыта.

Только вот папка десять лет как не выходил со своим другом стряпчим на связь, а если бы я объявила его в розыск через законников — вряд ли бы он сказал мне спасибо.

«Наверняка сменил имя, — сказал этот папенькин дружок. — Может, держит таверну где-нибудь в Тильвии — он всегда об этом поговаривал».

Как будто тот, кто свалил с Рифов неведомыми путями, а потом переписал законы, да ещё наврал про «полетаю на крыльях из чаек и баланды», мог булочки печь или пиво разливать. У него просто обязана быть интересная жизнь. Составлять букеты из орущих фениксов в небе — что-то вроде этого.

В общем, я шаталась по разным интересным местам осенние и зимние месяцы. Взяла пару заказов, видела один налёт чокнутых даарду, но подраться не пришлось, а жаль. Заработала малость деньжат и подбитый глаз на нескольких пари и одном подпольном бою. Ещё я следила — где случается всякое неожиданное. Мне казалось — рано или поздно он там будет и я его как-нибудь да узнаю. Наверное, по родственной чокнутости.

Жалко, я опоздала в Энкер на замес с алапардами. Говорят, их там было штук восемьдесят, да ещё с дюжину варгов, одно самозванное Дитя Энкера — который Мастер, да ещё потом настоящее, с фениксом. Пропустить такое из-за очереди на порталы! В общем, на очереди завязалась драка, и я её немножко разняла, а потом мы объяснялись с урядником, а потом вир возле Энкера закрылся, и я в город принеслась уже днём, когда даже мэра арестовали. И из-за приезда Дерка Горбуна у всех подряд проверяли документы, у меня аж три раза проверили. Спасибо хоть, фальшивка качественная, и вписана туда Тильвия, а не Айлор.

Так вот, я завязла в Энкере, и тут-то на меня повалилась Великая Удача. Я вообще везучая, вечно выигрываю во всякое, но тут было прямо что-то особенное. В общем, я решила глянуть, что в газетах пишут насчёт этого Второго Явления — а торговка мне сунула всю вейгордскую прессу, и я ещё не успела лопнуть со смеху от статей про козни айлорцев и Хромое Зло Всея Кайетты, как меня пришибло с размаху именем «Гроски» в заметке про танцующего яприля.

Я была сразу уверена, что это тот самый Гроски — кому ещё учить пьяных яприлей танцевать. Но взялась выслеживать блудного отца по всем правилам: смоталась к информаторам в Вейгорд-тэне, спросила про этих ковчежников и про питомник. Думала даже сама сходить и последить, но мне понарассказывали столько забористого, что я немножко раздумала. Следопыт и варг — не то, на что можно наплевать, как на аканторскую крышу.

А где-то с Перекрёстков я находилась в Громадных Жизненных Раздумьях. Подвернулась пара халтурок, и одна была как раз насчёт «родной крови»: папа хотел прибить свою незаконнорожденную дочурку, а та со мной познакомилась, и я немножко побыла её охранницей, и наёмники того папаши хапнули очень большую дозу огонёчка. Но тут до меня дошло, что блудный мой родитель, очень возможно, не испытывает дичайшего желания обнять потерянное дитятко и поделиться байками юности.

А я-то уже почти заказала коробку с бантиком, чтобы подарить себя папане на Перекрёстки.

Тут-то меня осенила мысль, что некисло бы устроиться в самом питомнике. Можно познакомиться с папкой, подергать за хвост какого-нибудь алапарда и посмотреть на эти самые вызовы, которые– ого-го!

Оставалось решить — как заявиться в питомник, чтобы меня не выперли через пять минут. Про эту Арделл все высказывались в том духе, что она вообще всех в свой питомник пускает, так что можно было просто приползти на коленях и притвориться тупой глухонемой сироткой, которой очень хочется кушать (хотя чтобы притвориться глухонемой — мне придётся сунуть язык в гнездо даматских песчаных оводов). Но какой, спрашивается, в этом деле шик? Вот если заявиться с какой-нибудь зверушкой и до кучи показать, какая я полезная — тогда-то меня возьмут в ковчежники с гарантией.

Оставалось найти подходящую зверушку. Потому что если и являться в питомник, то с чем-то вроде альфина, ну или верхом на мантикоре. Но тут подъехали Весенние Ярмарки, и мне сказали, что Арделл такого не пропустит.

Я немножко с закрытыми глазами потыкала пальцем в карту и наметила себе три или четыре городка, а потом на всё плюнула, и меня понесло в Менцию. Просто один торговец говорил, что у них там есть корабль с призраками и вино тоже ничего.

Вино было ничего, призраков я не нашла, познакомилась с ребятами из местных и на четвёртый день уже хотела было отчалить, потому что на ярмарке была скучища — даже свихнутых варгов не завезли. Но тут подъехало знакомство с Барракудами, потом у меня оказалась корзина пурр, а потом мой разум породил Очень Чокнутый План (других он не порождает принципиально). Опять же, не знаю, что лучше годится для знакомства с папаней, чем корабль-где-возможно-есть-призраки, таинственная незнакомка и секретный пароль. И ещё немножко банда очень злых Барракуд где-то на горизонте. Совместный досуг родителей и детей очень важен — вроде, так говорила старая дева, которая в учебке пыталась привить нам зачатки манер.

Папка оказался круче, чем я воображала. Правда, у него не было бороды, зато была щетина — жутко мужественно. Ещё он оказался пониже, чем помнилось из детства. И самую малость пошире (ладно, не малость). Зато под его взглядом всё время хотелось обхлопать себе карманы. Видала такой прищур у одного знакомого фокусника: моргнёшь — а твои часы уже вытаскивают из задницы мимопролетающей вороны. Сразу видно — у Рифов не было шансов.

Короче, я была в диком восторге ещё даже до того, как мы встретили красавчика в белом, который отрекомендовался Рихардом Нэйшем. И началось веселье сначала в таверне, потом на улице, потом с Барракудами, потом с Лиорне, и папаша выкручивался вовсю, и я тоже не смогла не влезть и себя не показать, а после этого ребятушки Лиорне нас проводили в порт, где мы забрали две клетки и загрузились в водную карету с гиппокампами. Нэйш был прямо-таки милахой и вовсю любезничал, папанька закатывал глаза с видом «Убейте меня кто-нибудь, нет, не ты, в белом, а то я тебя знаю…».

И ясно было, что он меня не узнал. Ни на ноготочек. И это вообще-то понятно, потому что в последнюю нашу встречу я была мелкой, костлявой Дебби Гроски, без Печати и чем-то невнятно-русым на голове. А теперь я вымахала, у меня Печать Огня, а волосы я крашу с четвёртого года учебки. И ещё я вполне себе Аскания Тривири, даже по документам, потому что Деборой звали ту самую старую деву в учебке — кошки-брошки-поджатые губы и вышивка. А Патрис — это имя моей бабули. В общем, в учебке меня звали Кани, а фамилия у меня от второго маминого кадра.

Вопрос — как папане преподнести. Так, чтобы он не выпрыгнул из окна или что-то вроде этого. Это же человек, который сбежал с Рифов, если он свалит второй раз — я его лет десять искать буду. И он явно не похож на того, кто схватит меня в объятия и будет завывать на всю Кайетту: «Кровиночка ты моя родненькая, да наконец-то!»

И преподносить ли ему что-то такое вообще, потому что это прозвучит просто люто: «Эй, не хочешь ли обзавестись ребёночком? Не-а, не угадал, прям вот готовеньким, восемнадцатилетним — давно не видались!» Почему-то кажется, что всё это придётся завершить чем-нибудь вроде «Э-э-э, а ты где?»

И да, пока что мы нормально общаемся, а если я скажу — то кто знает. Вдруг он коварно и под дых напишет моей маман, чтобы она сделала из меня человека (хотя очевиден же крах такой идеи). И рассказывали мне жуткие истории насчёт того, как в блудных папань вселяется Дух Отцеринства, и они внезапно обретают Великую Ответственность за своих уже вроде как взрослых отпрысков, а через это начинается бесконечное: «Не пей восьмую кружку пива! Не дерись с пьяными пиратами! Это что у тебя там, мужик под одеялом⁈»

…в общем, расскажу когда-нибудь. Через пару месяцев, ну или через годик, или через лет семнадцать, чтобы сразу познакомить его с восемью внуками…

Потому что длинные розыгрыши — самые крутые.

По дороге в питомник никак не могу заткнуться. И чувствую себя немножко деревенской дурочкой на празднике, ну или как когда я проходила Посвящение. Потому что волшебно же: вода бурлит за окнами, флектусы светятся жутко таинственно, а на коленях у меня корзина с пуррами-милахами, а ещё у нас в компании таясты, самка горевестника и Нэйш. Удержать язык невозможно.

— … так о чём я, вообще? А, про учебку. Это у папани был один друг, который ему вроде как должен был по гроб жизни. И он взял да и озаботился мне подарить дорогу в жизнь, потому что мамаша, кажись, о чём другом заботилась — ну, всякие там перспективные и нет, с деньгами и не очень. Так вот этот друг был довольно богатый и со связями, и хотел меня пристроить в пансион девиц, где учат вышивке и говорить в нос, но вовремя пожалел пансион и пристроил в учебку. В прихрамовой нашей рады были, а то они не знали, куда от меня деваться… Меня, правда, выперли за полгода до выпуска, но кой-чего нахваталась — видали, да? Но вы тоже прямо от души круто дерётесь. Вроде как, лёгенькие тычки такие — а хлоп, и мужик лежит. Это какой-то особый стиль?

— Что-то вроде этого. Видите ли… у каждого есть уязвимые точки.

Из всех бестий в «поплавке» Нэйш самая интересная. Во-первых, он напарник папаньки (нет, Лайла Гроски — надо называть так даже в мыслях, а то можно ляпнуть не то и вслух). Во-вторых, он как будто вылез из какого-нибудь хорошего романа, который писала дамочка, только эта самая дамочка сначала пережила много странного, потом съела хорошую порцию грибочков, а потом её очень долго били головой о статую Стрелка.

— Здорово. А научиться такому можно? А это долго? А есть, ну я не знаю, всякие там точки, чтобы надавил — и вот ты уже петухом орёшь, ну или там обрастаешь волосами, или бегаешь до вечера на руках?

— Есть другие. Те, после которых превращаешься в «пустой элемент». В ничто. Или даже в крысу. Маленький, визжащий грызун, извивающийся на полу…

Папанька, в смысле, Лайл Гроски, смотрит со своего места хмуро.

Нэйш улыбается. Впечатление он производит мощное, даже когда весь синий (из-за флектусов). Я навидалась всякоразных красавчиков в учебке, на состязаниях и просто пока шаталась по Кайетте. Томных, и сладких, и хищных, и хрупких, и этого ещё странного типа, которые вообще непонятно какого пола. Но Нэйш — это что-то особенное. Вроде красоты древнего клинка из Мастерграда — каждая чёрточка на месте, только вот оно же холодное и смертоносное, и тебя потому к нему и тянет — хоть потрогать.

— А с бестиями вы тоже так? В эти самые уязвимые точки? Ха, в учебке, конечно, нас натаскивали насчёт этого, если в магических поединках. Ну там, бреши в щите противника, интуитивная оценка — куда лупить и всякое такое вот. Но насчёт бестий я чего-то не думала. И что, вы прямо-таки с палладартом за ними гоняетесь? У-у-у-у, тут я хотела бы посмотреть.

— Если вы решите задержаться — возможность представится непременно.

Какой милый-премилый на всю голову устранитель, я прям горю. Если учесть ещё то, как он в драке двигается… В общем теперь Третий Мечник Кайетты Хорот Эвклинг с мечом и на турнире не самое внушающее зрелище в моей жизни.

— А такие вызовы у вас бывают часто? Дико хочется посмотреть на вас против бешеного альфина. Ну, или против алапардов, как в Энкере. Могу свой Дар поставить — зрелище на века.

— Вызовы на устранение? Неравномерно, но… в среднем раз в девятницу. В последнее время чаще. Верно, Лайл? Керберы и игольчатники бесятся по весне. Яприли попадают в капканы и выходят из себя. Вот разве что альфина у меня в коллекции пока что нет.

— Или тебя у него в коллекции, — в голосе у Лайла Гроски — лёгкая мечтательность.

— Ты сомневаешься в моих способностях?

— Да нет, кто я такой. На месте бедолаги-альфина я бы, знаешь… отошёл бы подальше, пока нервы целы.

Третья причина интересоваться Нэйшем — то, как они общаются с Лайлом Гроски. Тут явно что-то непростое, запутанное и неоднодневное, так что меня прямо подкидывает от любопытства.

— Серьёзно — альфин? Но это же кошечка до черта здоровая? И вы думаете её дартом положить? Или вы вдвоём на устранение ходите? В смысле, один держит, другой лупит?

— Бью обычно я. У Лайла другие функции. Но если говорить об охоте на альфинов — то поддержка напарника, конечно…

— Боженьки. С удовольствием соберу в сундучок всё, что от тебя после такой охоты останется.

Лайл Гроски чем-то люто озабочен, очень может быть даже мной. Поглядывает с сомнением. То ли ему жалко питомника, то ли я не сумела правдоподобно натрепать — кто я такая. Может, стоило отработать по схеме «сирота и дочь портовой шлюхи»?

Начинаю нервничать и отпускаю на волю язык совсем.

— Чёрт, я бы подписалась на такое дельце. А на какое ещё можно подписаться, кроме как кормить ваших зверушек посетителями? В смысле, у меня Дар Огня, и я не знаю — как я у вас, могу чем-нибудь пригодиться? А то выгребать навоз из вольеров — как-то не моё. Э, а насколько у вас питомник чокнутый по шкале от одного до десяти, где один — это Эрдей, а десять — Велейса Пиратская?

— В хорошие дни — пять, — выдыхает Лайл Гроски. Тут «поплавок» начинает замедляться, а потом шумно всплывать из глубины. Папанька поднимается на ноги и заканчивает внушительно: — В плохие — двенадцать.

Звучит чертовски подходяще, и я ему это говорю.

Потом мы поднимаемся на скрипучий причальчик и идём по тропинке между деревьями и кустами от реки к вольерам. Из вольеров ржут и рычат — издалека слышно — а потом долетает вопль:

— Калатамаррэ! — и что-то про сыновей криволапой собаки, рождённых с задом вместо головы. Потом начинают полнозвучно орать на языке нойя. Папочка прислушивается и малость спадает с лица.

— Так, знакомство с Амандой пока отменяется. Похоже, вольерные только что грохнули ящик притирки для чешуи. И она, ну…

— … сделаю так, что ваши отростки пустят корни в землю, сухорукие идиоты с мозгами слизней!

— … немножко не в духе.

— Всегда мечтала быть отравленной в первый день на новом месте! — пытаюсь я в оптимизм, но судя по физиономии Лайла Гроски — получается больше в реализм. Он косится в сторону вольерной драмы очень красноречиво.

— Арделл и остальные на ярмарках, будут с добычей ближе к вечеру, так что…

— Всё в порядке, Лайл, — влезает разлюбезный Нэйш. — Я могу показать Кани питомник. Просто небольшая прогулка. Познакомиться с новым местом.

Неведомая нойя в отдалении заворачивает что-то сложносинтаксическое, с поминанием родителей вольерных, Рифов, ишаков и рук, годных разве что на то, чтобы засовывать их в высокостратегические места. Что-то угрожающе бахает, и испуганно взвывают несколько мужских голосов.

— Звучит так, будто вольерным не помешает небольшая помощь, а? — продолжает Нэйш невозмутимо. — И боюсь, именно в этом случае помочь можешь только ты. Не беспокойся, Лайл. Со мной она в безопасности.

Кажись, папанька опасается оставлять меня в компании своего напарничка ещё больше, чем бросать мне на растерзание питомник. Но человеколюбие в нём перевешивает, так что он кидает: «В закрытую часть не заходите» — и несётся на звуки разборки.

Рихард Нэйш берёт меня под руку таким галантным жестом, что я готова прослезиться. И уплывает со мной на буксире в образцовую экскурсию для посетительницы: смотрите, а вот это вот единороги, прелестные создания, правда? А вот у нас в клетке грифон — крылья оперённые, это потому что летающий, редкость сейчас… Тут яприли, там алапарды…

Закрутить с ним, что ли. С Нэйшем. Ясное дело, ненадолго — у него поперёк рожи значится: «Сердцеед, каждая ночь с новой». Но так, из интереса. Просто вообразить– какое у папаньки станет лицо…

И да, зверюшки тут ничего себе, особенно единорог-драккайна Вулкан, с которым мы приветственно друг другу фыркаем пламенем. Только мне интересно не это.

— А почему с этой нойя может помочь только Лайл? У них там что, самую малость…

— Самую малость, — он отпускает мою руку и поворачивается лицом. — Ты можешь спросить у него… потом, когда скажешь. Или до того.

Это самое «скажешь» ёкает у меня внутри как-то нехорошо. Но только ведь знать он не может, потому я выдаю Мину Великого Недоумения. «Клык» переваривает её с лёгкой насмешкой. Возле губ у него обозначаются два резких круга — набросок для улыбочки.

— Всегда было интересно — как это: встречаться с родителями после долгой разлуки. Тринадцать лет, не так ли. Или больше?

Смотрю вправо-влево, но подслушать могут разве что керберы и игольчатники в клетках.

— Как ты вычислил?

— Малость знания анатомии, долгая практика наблюдений за мелочами, –вытягивает пальцы, будто держит карандаш. Проводит линию в воздухе напротив моего лица. — Общий разрез глаз. Форма ушей. Скулы, подбородок…

Пальцы прикасаются к подбородку — совсем чуть-чуть. Улыбочка стала шире и теперь дразнит.

— Эй, я-то думала, я вся в мамочку!

Мы стоим близковато, и мне приходится задирать голову, хотя рост у меня не такой уж мелкий.

— Ну, и что теперь? Ты ему расскажешь? Просто я-то пока не собиралась. Понаблюдать за папашей в естественных условиях — здорово, правда?

Нэйш жестом показывает, что идею наблюдений за Лайлом Гроски он очень даже одобряет.

— Но ты меня ему сдашь. Как это… мужская солидарность? Напарническая солидарность? Ковчежническая солидар…

Устранитель, опять жестом, даёт понять, что не испытывает к моему блудному отцу ни капли какой-нибудь солидарности.

— О, ну тогда спасибо за такое твоё великодушие.

— Я скорее прагматичен.

И наклоняет голову, и взгляд становится морозяще-цепким. Этот тип точно набивает чучела по ночам где-то в подвальчике. А потом ведёт с ними длинные беседы о несовершенстве мира.

— А-а-а-а, я должна заплатить. Деньгами или натурой? Малость погодя или займёмся непотребным прям здесь и сейчас?

— Нет. Во всяком случае, — короткая хищная улыбочка, — пока что нет.

Ух ты, я-то уже обнадёжиться успела.

— Надо кого-нибудь грохнуть? Не, ты б сам справился. Кого-нибудь довести? Тоже справился бы. Слушай, если только ты не потребуешь у меня переодеваться во всё розовенькое… а хотя вир с ним, требуй, хочу на себя такую посмотреть.

— Просто хочу, чтобы ты помнила, — самую чуточку нагибается вперёд, и его губы оказываются над моим ухом. — Я могу сказать ему в любой момент.

— Мне нужно называть тебя «моим большим белым господином»?

— Мы обдумаем этот вариант на досуге.

Он от души развлекается на мой счёт — будто наблюдает за чем-то новым и экзотическим в клеточке. Только мне ж тоже интересно. И вообще, если он прикажет мне пробежать нагишом по питомнику или что-то вроде этого — оно только в плюс.

— Как у вас тут скрепляют договоры — ритуально потрошат единорогов? Или клянутся на Печати, или…

Он поднимает мою руку к губам и смотрит так насмешливо-жарко, что я подумываю всё же скинуть рубаху и «предаться омерзительным порокам», как говорит бабуля. Но Нэйш с размаху обламывает меня первыми же словами:

— Познакомлю тебя с Йоллой.

Йоллой оказывается девчонка лет десяти — «пустой элемент», зато знает питомник и всех в питомнике. Мы отлично проводим время: наполняем поилки и чешем гривы единорогам, кидаем еду шныркам и яприлятам. И я веду себя почти что паинькой, болтаю о Менции, пуррах и папашке Лиорне, но больше слушаю. И проникаюсь лютым расположением ко всем окружающим.

Послушать Йоллу — тут все прям-таки новые Кормчие в перспективе. Гриз вся замечательная-расспасательная; Мел хорошая и любит животных; Янист добрый, любит книги и Гриз (ого!); Аманда заведует печеньем с чаем и лечит всех-превсех (на этом месте я мычу, потому что уже поняла, чем ещё может заведовать милая нойя), Лайл Гроски тоже милый, и шутки у него смешные, и истории интересные, а есть ещё…

— Нэйш, — шепотом подсказываю я. Йолла застывает с озадаченным видом и бормочет, что да-а-а-а, у этого бабочки красивые.

Так что я совсем чувствую себя дома и уже расслабляюсь, когда начинается тарарам. В воздухе разносится тревожный зов колокольчика, и Йолла подскакивает с воплем: «Общий сбор!» — и несётся чёрт знает куда, и я, конечно, несусь туда тоже.

— Арделл вызвала, — кидает Лайл Гроски, который трусцой выдвигается нам навстречу от здания бывшей гостиницы — «Ковчежца», как называла его Йолла. — У них большая партия зверей после ловушек, все в плохом состоянии, Йолла, вольерных, пусть готовят солому, опилки, воду, Мел и Янист тоже прибудут, надо готовиться к приёмке. Кани, а ты…

Показываю, что буду стоять в стороночке, Гроски смотрит с опаской, но кивает и уходит, потом прибегает Йолла, уже с вольерными, и все начинают открывать запасные вольеры, разворачивать воздушные носилки и носиться с вёдрами, и я тоже ношусь, потому что ноги никак не могут устоять на месте, когда такое творится. Потом начинают от пристани по воздуху притаскивать израненных зверей, прилетает нойя в цветастых юбках и с кучей пузырьков в кофре, за ней в подоле волочится какая-то немочь, завешенная волосами; руки у немочи дрожат, и зелья проливается.

— Уна, укрепляющее волчонку, — рычит нойя, колдуя над обмякшим кербером, а руки у этой самой Уны трясутся, и Йолла тоже занята — рулит вольерными над носилками…

Просовываюсь у Уны над плечом и выхватываю пузырёк и пипетку. Сто раз латала пацанов после драк или магических дуэлей.

— Дозировка какая? — спрашиваю шёпотом. Немочь в волосах шарахается, но шепчет что-то вроде: «Д-д-д-десять кк-к-апель, и в-в-воды…» — Тогда воду давай тащи!

Сначала волчонок с поломанными иглами и ранами на лапах, потом полузадушенный кербер с загноившейся раной на боку, потом мелкая огненная лисица… кинуться они не пытаются, видно, их по дороге успокоили.

Те, которые успокоили, заявляются следом.

— Нэйш, давай быстро, тут ампутация! — звенит женский голос, и я краем глаза вижу клетчатую рубашку, растрепавшиеся каштановые волосы. — Ловушка с некроядом, яд быстро распространяется, пошло омертвение ткани, Аманда, сонное не надо, ей опасно в таком состоянии, я подержу.

Потом мелькает что-то рыжее, и я слышу песнь ужаса: «Гриз, это же опасно, а если у неё не выдержит сердце, а если ты уйдёшь за ней…»

— В сторону, Янист! — голос огревает с размаху так, что я подскакиваю. — Тут уже на минуты счёт, Нэйш, на досках нормально или поднять?

Нэйш отвечает что-то очень тихо, но я вижу, что через два загона он и Арделл то ли наклонились, то ли встали на колени… над чем там? Рядом маячит и не уходит страдающее рыжее.

Нойя высокохудожественно ругается сквозь зубы и бормочет что-то про безумие Пастырей. Мелкая Йолла носится туда-сюда. Прибегает ещё какая-то, чёрная и вся взъерошенная, орёт:

— Конфетка, эти стабильны? Там ещё много, готовь запасы. Грызи набрела на шатры, банда охотников, новички, чтоб им шнырки нутро выели! С уходом без понятия, яды, ожоги, гнойные раны, дюжина зверей на клетку, Пухлик махнул туда торговаться, я сейчас тоже, зверей забирать. Принцесска, чего встал без дела⁈

И сперва уволакивает нечто рыжее с собой, а потом они возвращаются, притаскивают ещё зверей, мне в руки кто-то суёт солому, потом воду, потом бинты, потом заживляющие зелья. Прижимаю, смешиваю, поджигаю костры — греть воду, потом плюю и пассом довожу до кипения прямо в вёдрах. И стонут яприлята, у грифонёнка повреждено крыло, и ух ты — я что, держу детёныша алапарда? И всё крутится, вокруг орут, всем нужна помощь, и меня, кажись, как-то и не замечают вовсе, а может, тут так и принято — я не спрашиваю, потому что мамочки, тут же волк-драккайна хрипит и вот-вот задохнётся…

Лайла Гроски не видать, и я не могу спросить — как это, по его шкале — двенадцать баллов или, например, пять с половиной⁈

А потом как-то незаметно оказывается, что всюду вечерние тени. На плечо ложится рука.

Глаза у этой варгини сплошь прозелень — будто трава растёт изнутри. Лицо, правда, тоже зеленоватое. И круги под глазами.

— Пойдём в «Ковчежец». Мы привели в порядок, кого могли, спасибо за помощь. Можно сделать перерыв.

Оказывается, зверски болит спина. И ноги как после штрафного кросса в учебке. И ещё бурчит в животе, хотя Йолла в обед таскала меня на кухню…

Возле «Ковчежца» к нам подваливает алапард. Тычется носом в ладонь Гриз Арделл и смотрит на мою отвисшую челюсть. И немного ухмыляется, вроде.

— Привет, Морвил, привет… тяжёлый день, извини… сейчас поглажу, почешу…

Внутри у меня уже маловато ресурсов для удивления, но варг, болтающий с алапардом, всё-таки занимает какое-то да место.

На первом этаже гостиницы Арделл валится в кресло перед камином.

— Лайл мне в общих чертах сообщил насчёт Менции. Большое спасибо за пурр. Я Гриз — рада наконец познакомиться лично.

Ну да, точно, мы же говорили с ней через сквозник. Лет восемьсот назад. В смысле, утром.

— Люто рада. Аскания Тривиро.

— Третье имя? — удивляется Арделл куда-то в потолок. — Фамилия меня не удивляет, но ведь мне казалось, что ты — Дебора?

Рановато я тут расслабилась-то.

— Нэйш растрепал?

— Рихард знает? Хотя неудивительно. Нет, я просто наводила сведения о семье Лайла. Думала помочь ему с поисками — он как раз скоро хотел вас искать.

Звучит ободряюще, так что я решаюсь.

— А можно вас попросить пока ему не рассказывать? Я пока что хотела как-то… ну… сблизиться, что ли. Подружиться.

Звучу проникновенно, аж жуть. Арделл теперь смотрит на меня, довольно-таки печально. Но она точно не из тех, которые выдают чужие тайны.

— Если ты настаиваешь. Хотя мне не кажется, что это хорошая идея.

Принимаю вид заплутавшего и запутавшегося дитяти, и Арделл малость смягчается. Но ещё хмурится.

— Особенно если учесть, что ты собираешься задержаться в питомнике… Я ведь верно поняла, ты собираешься пока что остаться?

— Ну-у-у, мне тут у вас довольно по вкусу, а на должность я ещё пока не поступила, и потом — тут, вроде как, родная кровь…

Рядом с Арделл моя придурь как-то скукоживается. А может, это от усталости.

— Если только найдётся, что делать, — бормочу с заплутавшим видом. — А то Дар Огня…

— Родная кровь… — непонятно выдыхает Арделл. — Маги Огня в группах ковчежников нужны часто. Отвести пламя огненных драккайн. Пугнуть браконьеров…

— О, и тут и такие есть⁈

— К тому же ты и лечить умеешь, — так что сможешь помогать Аманде с зельями. Пожалуй, из тебя выйдет приличный «язык»… магов Огня в ковчежных «телах» обычно называют так. Из-за языков пламени.

Хе-хе. Уникальный получается моментик, когда получаешь назначение не только из-за Дара.

— Я-то думала — будет что-нибудь покруче, вроде левой задней ноги, печёнки или жо…

— Только вот где тебя поселить? Придётся, видимо, потеснить Уну. Но она Сноходец и не всегда контролирует Дар. Если не опасаешься за свои секреты…

— Вряд ли мне приснится Гроски с табличкой «Кани, я твой отец». Я больше за вашего Сноходца боюсь — ка-а-а-ак насмотрится…

— И насчёт твоего секрета. Не затягивай с этим. Если до Перекрёстков ты не решишься…

Очень говорящая пауза. Очень понимающие мои кивки. Арделл малость смахивает на строгую училку, ну или на мамочку моего дружка по учебке. Всё-таки она мне скорее нравится, наверное.

— По обязанностям и оплате поговорим подробно завтра, сегодня можешь познакомиться с Мел — обучение будешь проходить у неё. И с Амандой — она наставница Уны, поможет тебе обустроиться. Где кухня, Йолла показывала? Скоро будет ужин. Ах да, ещё…

Я уже готовилась ломануться знакомиться, потому что ноги малость отдохнули. Но тут притормозила в положении «полувстала». И так и поймала в лоб финальный вопрос.

— Умеешь быстро бегать?

— Это уж будьте спокойны! — гаркнула я радостно. — От меня ещё никто не ушёл!

Арделл ещё что-то вздохнула, кажись. Видимо, прозревая, что в питомнике со мной будет вполне себе весело. Это она правильно: не люблю скучищу.

Следопытка Мел из веселухи исключается. Видок у неё такой, будто она и в колыбельке матушке не улыбалась.

— Ну? — кидает она, когда я её отыскиваю в вольере у керберихи, которую резал Нэйш. Кербериха постанывает и поскуливает. Под пропитанными зельями бинтами на месте левой задней лапы виднеется культя. А Хмурая Личность Мел выслушивает, как я поясняю — так и так, мол, теперь я вроде как «язык» и буду у неё проходить какое-то там обучение.

На физиономии у неё такое отвращение, будто я последние лет пять хожу за ней по пятам и целенаправленно гажу. Это здорово сбивает с толку, так что я только минут через пять вспоминаю, что не представилась.

— А, да. Я Кани. В смысле, Кани Тривири. Люто рада знако…

Следопытка фыркает и вылетает из загона. Меряет меня мрачным взглядом.

— Дочка Пухлика, да?

Этой-то кто натрепал — Нэйш или Гриз? Решаю прикинуться совсем тупенькой:

— Какой-такой Пухлик?

Мел закатывает глаза так, будто очевиднее ничего в Кайетте не бывает. С Рифов трудно бежать. Хромого Министра ненавидит его жёнушка. Кани Тривири — дочь Лайла Гроски.

— Да вы даже кряхтите одинаково!

Это чтобы меня добить. Добить почти получается, но я ещё пытаюсь:

— Тут такое дело. В общем, он пока не знает. Я вроде как не говорила, кто я — и можно попросить тебя ему пока тоже не говор…

— Мантикоры печёнка, да плевать мне, кому ты родня! Завтра сюда с рассветом. Волосы подобрать, чтоб не лезли, никаких лишних побрякушек, перчатки на складе возьмёшь, куртки там же. Будешь шататься тут одна — руки в клетки не совать…

Следопытка ещё что-то несёт насчёт правил, только я-то вообще не слушаю всё, что похоже на инструкции «Как не свихнуть себе шею». Особенно если их ещё сообщают таким тоном. Но я киваю — мне не жалко. Интересно, если подложить к плотоядным какую-нибудь здоровущую кость и запричитать, что это вольерному не повезло…

Обратно к «Ковчежцу» бреду вся в Глубоких Раздумьях. Не только придумываю розыгрыши, хотя и это тоже немножко. Печалюсь насчёт самого крутецкого. Какая тайна, если получается, что тут все уже знают?

Даже нойя несётся ко мне с великой многозначительностью на лице. Сейчас начнёт мне сообщать, кто я есть.

— Сладенькая, где же ты пропадаешь? Ай-яй, всюду тебя ищу — надо заселиться, всё тебе показать, зелья выдать, напоить чаем, да-да-да? Не смущайся, Лайл просил позаботиться о тебе, и я точно знаю — почему…

— Валяйте, начинайте тоже: «Я знаю, что ты дочь Лайла Гроски»…

— А у Лайла есть дочь? — она вскидывает брови и озадаченно стучит пальцем по носу. — А, да-да-да, он как-то что-то говорил мне, да я позабыла… Нет, он сказал, что ты мне понравишься — нойя любят огонь, красавица, и любят огненных людей! Почему же он не сказал, что ты ему дочь? О, он не знает, не так ли? Тайны нойя тоже любят — пойдём, пойдём, попробуешь моего имбирного печенья и расскажешь всё-всё…

Сдаётся мне, этот чокнутый «Ковчежец» с его ушибленными на разные вкусы обитателями кто-то в небесах придумал прямо-таки для меня.