Отец меня удивил. Сдержанно выслушал, похмурил черные брови, потеребил шевелюру с тонкими ниточками седины, а потом сказал:
— Отлично сын, женись! Даю мое благословение! Свадьбу хотите в поместье?
— Моя невеста не представлена ко двору, и плохо знает наши обычаи и этикет.
— Тем лучше, значит в поместье.
Мы еще немного поговорили о столичных новостях, но едва речь зашла о ежегодном бале невест, как отец вдруг смутился и спросил:
— Сын до тебя слухи из столицы не доходили?
— Нет, — я искренне удивился, — вы же знаете, мы живем уединенно.
— Хорошо, но даже если и дойдут — не верь! — Сказав это, отец так резко рубанул воздух ладонью, что раздался резкий неприятный звук.
Тут дверь отворилась, и в комнату вошла леди Марина, и отец внимательно ее рассмотрел, пока она делала реверанс.
— Приветствую вас, леди, мой сын обрадовал меня доброй вестью, благословляю ваш союз, и с радостью назову вас дочерью.
Марина еще раз присела и отошла к креслу. Я помог ей сесть, удивляя ее бледности, впрочем, розовое платье хорошо это скрывало, но ее ледяная рука, легшая на мою ладонь, беспокоила.
К счастью отец не стал расспрашивать леди Марину ни о чем, а просто посетовал, что проголодался, и мы прошли в столовую. Весь вечер отец улыбался, шутил, но чувствовал, что его мысли далеко. Как только подали десерт он извинился и отправился в кабинет, а мы с Мариной переместились к чайному столику и она, наконец, немного успокоившись спросила:
— Жан, почему ваш отец так обрадовался нашей помолвке, и почему так спешит со свадьбой?
— Марина, я не знаю, я очень удивлен, ведь я думал, что отец будет, напротив, под разными предлогами откладывать нашу свадьбу, и мы сможем поехать в столицу.
— Мы не можем поехать?
— Прямо сейчас — нет. Отец собирается задержаться на несколько дней, а потом можно будет съездить в ближайший крупный город, под предлогом покупки приданного, и отыскать мага там.
Леди Марина к счастью дослушала, мило покусывая розовую губку, и кивнула:
— Хорошо, Жан, я подожду, но мне обязательно-обязательно нужно к магу!
Я понимаю, — коснувшись поцелуем ее руки, я вдруг вспомнил, — и еще, через неделю прилетит мой друг, он дракон.
— Дракон?
— Да, нам придется его дождаться, думаю, он не откажется съездить с нами в Бориллу, или в Сакс. И все драконы хорошие маги, возможно, он что-нибудь знает о твоем мире.
Жан меня уговаривает, чувствую, что старается, что бы мне было спокойно, но при этом неотвязно думает о чем-то печальном. Очень хочется поправить длинную прядь, которую он одним движением отбрасывает от лица, но помня о холодных глазах Марты, хватаюсь за ручку чашки: лучше буду чай пить, нечего мечтать, лучше буду думать, как быстрее попасть домой!
Отпила несколько глоточков и задумалась, глядя, как Жан крошит на блюдце бисквит. Он не спешит убежать, не мнется с ноги на ногу, и даже подливает кипяток из пузатого чайника, хотя это считается здесь чисто женской обязанностью.
На мой удивленный взгляд он поясняет:
— Чайник тяжелый, не хочу, что бы ты обожглась. Только отцу не говори, это не принято, но звать Марту каждый раз, когда захотелось чаю? — Он выразительно пожал плечами, а я продолжила размышления.
Его отец меня удивил, я думала, он будет старше, или солиднее, этакий вельможа екатерининских времен с картинки в учебнике истории, а он оказался невысоким, сухощавым, и очень похожим на сына, только шире в плечах и волосы красиво переплетают серебряные нити. Простой дорожный камзол, но длинная шпага на боку и даже пистолет, заткнутый за пояс, скорее путешественник времен королевы Виктории, как их рисуют на обложках дамских романов.
Говорил граф коротко, смотрел пристально, но думал о чем-то своем. Впрочем, ругать меня или чрезмерно хвалить не стал, и это меня порадовало: может просто забудет, когда мы с Жаном расстанемся?
Когда чай был допит, а бисквиты раскрошены мысли перепрыгнули в другую сторону: друг— дракон?
Интересно, помнится, одна из тетушек дарила мне книгу «Все о драконах» совершенно ошеломительное издание легенд о драконах, куда включили и Никиту Кожемяку, изобразив спасенную им княжью племянницу черноволосой и узкоглазой. Мы с Юлькой так смеялись, что бабушке пришлось нам чай с валерьянкой заваривать и малиновым вареньем запах скрывать.
Жан не пошел с отцом в кабинет, сидел со мной, рассказывал легенды о драконах, которые живут в их мире, даже книжку принес, с картинками! Я была разочарована, в книжке рассказывалось о великих битвах с участием драконов, поэтому в основном изображались панорамы полей усыпанных трупами и реющие над полями огнедышащие твари обликом напоминавшие смесь дикобраза и ящерицы. Книгу мы, однако, листали до полной темноты за окнами. Потом сославшись на поздний час, Жан проводил меня к моим комнатам, и поцеловав на прощание руку передал Саре, которая ждала меня гордясь новым званием — личной горничной невесты виконта!
Дом уже не был тихим и задумчивым: всюду сновали люди, мужчины и женщины, подростки и старики. Мыли, чистили, носили подносы с едой и вазы с цветами из оранжереи. Стоило Саре выскочить из комнаты за водой для умывания или за новым душистым мылом, сваренным только сегодня, как эта новая жизнь врывалась в мои тихие комнаты звуками, запахами, и даже любопытными носами двух пажей.
Не смотря на тишину и уютный халатик поверх ночной рубашки, мне не спалось. Какое-то время я провела у холодного стекла, дыша на него и рисуя пальцем узоры. Потом пыталась разглядеть звезды, потом села за маленький столик, похожий на те, что были в школьной библиотеке — с высокой наклонной крышкой и множеством ячеек для бумаг. Читать не хотелось, писать тоже, может быть порисовать?
Я увлеклась, отбрасывала сломанные перья, вытирала носовым платком мокрые от чернил пальцы и старательно пыхтя, добивалась нужного эффекта. Рисовать я не умею, вообще, учительница ИЗО милосердно ставила тройки, что бы не портить мне оценки за четверть, а в конце четверти просила написать реферат о художнике, или направлении в искусстве, и поставив пару пятерок, за мои опусы выводила за четверть четверку, опять — таки, что бы не портить девочке четвертые оценки.
Рисовала я Жана, такого, как увидела на поляне: грустного, озабоченного душевными терзаниями и безжалостно бьющего мишени, в надежде уменьшить боль. Когда оторвалась, поняла, что дом уже спит. Осмотрела забрызганный стол, поломанные перья, кучу смятых и порванных листов и вздохнула, нужно убирать. Камин еще тлел, он легко проглотил и бумагу, и перья, и даже замызганный до неузнаваемости платок. Результаты трудов я запихнула в пустую ячейку, Жану я это показать не решусь.