Под "крылом" Феникса

Глава 5

Покинув «Хрустальный Покой» Тармулан недолго колесила по городу. Она остановила двуколку позади платной конюшни, находившейся неподалёку от улицы, где стоял дом купца Юешэ. Несмотря на позднее время, на ярко освещённом дворе конюшни царило оживление.

К закату солнца сюда собирались городские извозчики. Они сдавали хозяину, причитающуюся ему часть дневной выручки и оставляли на ночь своих лошадей и ослов. Их сменяли конюхи и рабы, которые до самого утра чистили и ухаживали за животными, мыли колесницы и возки, готовя их к новому рабочему дню. Очень часто сюда заглядывали зажиточные горожане, для того чтобы взять напрокат лошадь для верховой прогулки или нанять колесницу для праздничного выезда.

Позади конюшни были устроены сеновалы, рядом с которыми располагался хозяйственный двор. Его окружал небольшой парк из тополей, платанов и кустов жасмина. Сейчас этот тенистый уголок был погружён в густой мрак. Вот под его-то покровом и остановилась тайгетка.

Соскользнув с облучка, Тармулан захлестнула вожжи вокруг ствола тополя, и принялась переодеваться. Сначала она скинула своё богатое платье, бросив его в двуколку. Затем стянув исподнее, напялила на себя штаны и рубаху из тёмно-серой ткани с чёрными разводами. Сандалии на ногах сменили мягкие кожаные постолы. Чёрная косынка закрыла голову и лицо, оставив лишь узкую прорезь для глаз.

Переодевшись, Тармулан достала припрятанное под сиденьем двуколки оружие и снаряжение. Она устроила за спину меч, а на пояс повесила кинжал и один из метательных ножей. Ножны ещё двух были прикреплены к ногам у голеней. На запястье правой руки у неё была намотана праща.

Вокруг пояса она обвязала моток длинной тонкой верёвки, сплетённой из чёрного волоса тайгетского яка. На обоих концах верёвки располагались острые стальные крюки. Туда же за пояс она сунула две толстые короткие бамбуковые трубки, закрытые наглухо с обоих концов, с торчащими из них фитилями. Их содержимое представляло собой горючие смеси, одна из которых могла поджечь что угодно даже под водой, а вторая давала при горении густой вонючий дым.

Покончив с переодеванием и снаряжением, Тармулан бесшумной, едва различимой тенью скользнула вдоль зарослей по направлению к улице, ведущей к дому Юешэ. Перекрёсток, откуда она начиналась, был ярко освещён четырьмя факелами, укреплёнными на высоком каменном столбе. Населявшие эту часть города богатеи, скупились поставить фонарь, и потому улица освещалась по старинке.

Тармулан подобрала с земли несколько увесистых камней и четырьмя точными бросками сбила со столба все четыре факела. Один из них упав в лужу мостовой громко зашипел. После этого тайгетка затаилась, внимательно оглядывая улицы и окрестности.

Убедившись, что никто не заметил, как она сбила факелы, Тармулан в два прыжка достигла подножья столба. В следующее мгновение три оставшихся факела исчезли в проёме водостока. Перекрёсток и ближайшая часть улиц погрузились во тьму. Огни продолжали гореть лишь у ворот купеческих особняков и домов богачей, но для Тармулан они не являлись помехой.

Городские стражи, обязанные совершать ночной обход, нечасто появлялись в этой части города, ибо разбои и грабежи были здесь редкостью. К тому же большинство местных обитателей держали собственную охрану.

Улица, на которой жил Юешэ, с обеих сторон была обсажена кипарисами и платанами, отделявшими пешеходные дорожки от проезжей мостовой. Тармулан двигалась короткими перебежками от дерева к дереву, скрываясь в густой, непроглядной тени. Вокруг стояла тишина, изредка нарушаемая, доносившимся откуда-то издалека стуком колотушки ночного сторожа. Лишь один раз, из-за забора забрехала собачонка, почуявшая Тармулан, но вскоре её тявканье смолкло.

Поравнявшись со стеной, окружавшей особняк Юешэ, Тармулан остановилась и принялась осматриваться. Сама стена была менее двух десятков локтей в высоту. Она была сложена из камня, побеленного извёсткой. По её гребню шли острые бронзовые шипы, отстоящие на ладонь один от другого. Над калиткой, прорезанной в одной из широких створок ворот, висел светильник. Его тусклый свет выхватывал из темноты видневшуюся из-за стены крышу навеса, устроенного для привратника или ночного сторожа.

Особняк располагался в глубине двора. С одной стороны к нему примыкал большой сад с беседкой, цветниками и прудом, а с другой находились пристройка, где жили рабы, конюшня и амбары.

Само жилище купца представляло собой трёхъярусное каменное здание с островерхой черепичной крышей, нижняя часть которого несколько выступала вперёд. Там, как разузнала Тармулан, была кухня и комнаты, в которых жили доверенные приказчики и телохранители купца. Плоская крыша нижнего яруса служила своеобразной галереей, охватывающей второй ярус дома. Здесь располагалась гостиная и покои. Третий, самый верхний ярус занимали опочивальни Юешэ и его семейства.

Чёрная петля захлестнула один из торчащих на гребне шипов, и тёмно-серая тень бесшумно взметнулась вверх по стене, а ещё через долю мгновения она уже исчезла за ней. Оказавшись за стеной, Тармулан шмыгнула под сень садовых деревьев, чья густая листва не пропускала лунный свет. Под их прикрытием она пробралась к углу дома. На мгновение остановившись, она прислушалась, но всё по-прежнему было спокойно.

Коротко размахнувшись, Тармулан забросила крюк на галерею, опоясывающую второй ярус дома. Издав короткий сухой стук, он зацепился за ограждение. Тайгетка несколько раз дёрнула за верёвку и, убедившись, что она прочно закреплена, единым духом взобралась наверх.

Внезапно Тармулан почуяла в темноте какое-то неясное движение. Она замерла, увидев совсем близко перед собой два больших жёлтых глаза, смотревших прямо на неё.

Первой её мыслью было: «Телохранитель-дикарь! Купец не отпустил его от себя». У Тармулан внутри всё сжалось от охватившего её волнения. В висках бешено застучала кровь. Она лихорадочно прикидывала, как будет выбираться из ловушки, в которую угодила.

– Мау-у,– раздалось из темноты и взгляд жёлтых глаз, изумрудно блеснув зеленью на прощание, потух.

Тьфу ты пакость. Это же обыкновенная кошка. Тармулан облегчённо вздохнула. Поминая про себя Мизирта-Заступника, она подождала, когда успокоится сердцебиение. Потом её охватила досада. И как только она умудрилась забыть о том, что встретила дикаря по дороге в Алань среди воинов. Ведь это же было совсем недавно.

Успокоившись, Тармулан двинулась дальше по галерее. Она дошла до двери, ведущей внутрь дома. Та была распахнута настежь, а дверной проём закрывала лёгкая занавесь, колеблемая ночным ветерком. Отогнув край занавеси, Тармулан мягко проскользнула внутрь и оказалась в большой просторной гостиной. Залитое потоками лунного света помещение пустовало.

В гостиную выходило три двери смежных комнат. Одна из них была полуоткрыта. Заглянув, Тармулан увидела человека. Он спал за столом, уронив голову на руки. Перед ним лежали свитки пергамента, а на полу валялся пустой кувшин. Витавший в воздухе запах перегара подсказал ей, что спящего нечего опасаться, и до утра его вряд ли разбудишь.

Пробравшись через всю гостиную залу, Тармулан очутилась на лестнице. По ней она поднялась наверх к личным покоям хозяина дома. Лестница оканчивалась площадкой, куда выходили две двери. Одна из них вела в опочивальню купца, другая в детскую.

Здесь Тармулан в первый раз столкнулась с препятствием. Возле первой двери, лёжа на ковре сладко посапывая дремал евнух. У второй, сидя на подушке, сонно клевала носом пожилая рабыня. Тайгетка вытащила кинжал и мягко скользнула вперёд. Тармулан не стала их убивать. Рукоять кинжала последовательно опустилась сначала на голову евнуха, а потом и рабыни.

Теперь Тармулан предстояло решить: за которой из двух дверей находится спальня Юешэ. Она справедливо рассудила, что купец вряд ли бы стал пользоваться услугами рабыни, к тому же ещё и старой. К тому же она не слыхала, чтобы скопцы были воспитателями маленьких детей. Поэтому она уверенно направилась к двери, возле которой лежал евнух. Из-под неё пробивалась слабая полоска света.

Бесшумно ступая, Тармулан проскользнула в опочивальню. Посредине стояла большая, закрытая с трёх сторон пологами, кровать. У её изголовья, разгоняя ночной мрак, горела большая лампа, заправленная благовонным маслом. Тут же рядом на небольшом табурете стоял медный тазик с водой для омовения.

На полу возле ложа валялся целый ворох одежды. Это значило, что Юешэ улёгся спать не один. Тармулан осторожно заглянула за полог и её лицо передёрнулось от отвращения. Она ожидала увидеть Юешэ в объятиях жены, наложницы, на худой конец даже рабыни, но только не это. На смятой постели рядом с жирной тушей купца лежал, уткнувшись лицом в подушку широкоплечий мускулистый юноша.

Левая ладонь Тармулан опустилась на бритый затылок юноши, вжимая его лицо глубже в подушку. Пальцы правой руки сомкнулись на шее, надавив на нужные точки. По телу спящего пробежала едва заметная судорога. Он было шевельнулся, но тут же бессильно обмяк, потеряв сознание.

Отпустив его, Тармулан брезгливо вытерла ладони о полог. Затем она взяла со столика тазик с водой и вылила его на голову Юешэ. Ченжер очнулся от сна, и громко икнув от неожиданности, захлопал глазами. Его челюсть отвисла, когда он увидел склонившуюся над ним чёрную тень.

Тармулан сходу врезала кулаком прямо по сальной морде купца. В следующее мгновение острый кончик её кинжала упёрся в кадык Юешэ.

– Если будешь отвечать быстро и не задумываясь, то у тебя будет возможность сохранить свою поганую жизнь,– прошипела Тармулан.

– Му-гу,– только и смог промычать в ответ ченжер.

– Что за послание тебе передали жрецы в Пограничье?

– Н-не знаю.

– Вот как? – острие кинжала впилось в кожу.

– К-клянусь богиней. Мне дали закрытый печатью пенал, что внутри мне не сказали, да я и не спрашивал. Сказали только, что это нужно доставить в Алань и отдать главе местных жрецов Братства Богини.

– Дальше.

– Я сделал всё так, как мне было велено. Больше ничего не знаю.

– Значит, пенал сейчас у местных жрецов? Так?

– Не знаю.

– Жрецы что-нибудь упоминали про Дайсана? Называли какие-то имена?

– Н-нет, нет. Ничего.

– Ну что же. Мне кажется, что твоя жизнь не стоит тех сведений, которые ты мне рассказал.

В голосе Тармулан прозвучало зловещее сожаление.

– Погоди, погоди,– задёргался Юешэ, кося глазами на лезвие кинжала.– Я вспомнил…

– Говори.

– Те жрецы в Кутюме в разговоре между собой упоминали имя Кендага. И ещё. Послания здесь уже нет. После того, как я передал пенал, я задержался в храме. Молился. А когда вышел, то увидел знакомого мне послушника – Шо. Так вот, он служит в Братстве гонцом. Когда он садился на коня я заметил у него под одеждой тот самый пенал, что я привёз из Пограничья.

– Не путаешь? Может быть, у него был другой пенал?

– Нет. Там печать. Я узнал её.

– Куда поехал гонец?

– Этого я не знаю. Только он торопился очень. Клянусь, это всё.

Юешэ умолк. Он тяжко дышал, как вытащенная на берег рыба. По его лицу катились крупные капли пота. Заглянув в расширенные от ужаса глаза купца, Тармулан поняла, что больше ничего она из него не выжмет. Её кинжал стремительно перевернулся, и его рукоять ударила ченжера в висок. Тот завалился на постель.

Теперь настала пора выбираться отсюда. Тармулан подошла к окну спальни и откинула занавески. Окно было забрано лёгкой на вид, но очень прочной решёткой. И тогда она решила возвращаться тем же путем, каким пришла.

Спустившись на второй ярус дома, Тармулан шагнула в гостиную и неожиданно нос к носу столкнулась с полураздетой женщиной. Увидев перед собой неясную тёмную фигуру, та испуганно завизжала от страха. В следующее мгновение Тармулан вырубила её ударом кулака в челюсть. Визг оборвался, но было уже поздно. Внизу раздался топот ног, захлопали двери и послышались встревоженные голоса.

Тармулан перескочила через упавшее тело женщины и бросилась к выходу на галерею. Оказавшись снаружи, она увидела внизу человека, выскочившего из дома. В одной руке он сжимал факел, а другой кривой меч-чимкан. За спиной, в гостиной раздался крик и лязг выхватываемого из ножен клинка.

Тармулан, не раздумывая, прыгнула вниз, прямо на стоявшего внизу человека. В последний момент тот обернулся и обе ноги тайгетки врезались ему в грудь. Раздался сочный хруст ломающихся рёбер.

Приземление вышло не очень удачным. Упав, Тармулан зашибла колено. Не обращая внимания на возникшую боль, она подхватила факел и, достав одну из своих трубок, запалила фитиль. Потом с силой швырнула наверх, прямо в одно из окон второго яруса. Раздался звон осыпающегося стекла.

– Пожар! – крикнула Тармулан во всю мощь своих лёгких и тут же бросилась в сторону сада.

Из окон второго яруса купеческого особняка повалили густые едкие клубы дыма. От дворовых построек к нему бежали люди. Ещё недавно безлюдный и сонный двор, огласился громкими криками носившихся по нему челядинцев, и стал походить на потревоженный муравейник. Полсотни слуг и рабов заполошно метались туда-сюда. Одни таскали воду в бадьях, другие размахивали над головами зажжёнными факелами и фонарями. Какой-то человек метался по галерее, что-то крича и тыча мечом в сторону сада, но его не было слышно из-за многочисленных воплей и громкого топота.

Тармулан заметила, что воротная калитка открыта, а один из сторожей выскочил на улицу вопя о пожаре. Второй стоял, неуверенно переминаясь с ноги на ногу, глазея на поднятую суматоху. Путь на улицу был отрезан, и тогда Тармулан перемахнула через забор во двор к одному из соседей Юешэ.

По другую сторону ограды находился цветник. Обойдя его, Тармулан направилась к невысокому сараю, вплотную примыкавшему к стене, за которой проходила соседняя улица. У сарая её встретило злобное рычание сторожевого пса. Мохнатая тень метнулась к Тармулан, целя клыками в горло. Та встретила его ещё в прыжке. Подхватив снизу его за горло, тайгетка одновременно всадила в брюхо собаки кинжал. Раздался короткий взвизг, и тело пса полетело в сторону приминая заросли жимолости.

Ей не понадобилось много времени, чтобы подняться на крышу сарая, а потом перебраться через стену. Оказавшись на улице, Тармулан поспешно направилась прочь отсюда к месту, где она оставила свою двуколку и лошадей.

Она добралась до них без особых происшествий. Там Тармулан быстро разоружилась, но переодеваться не стала. Она лишь сняла повязку, закрывающую лицо, а поверх своей чёрной одежды накинула дорожное платье.

Теперь ей надо было как можно скорее выбраться из города. И желательно до того времени, когда в доме купца кончится переполох и начнут действовать Тайные Стражи. Впрочем, их-то она как раз не очень-то опасалась. Куда хуже, если купец побежит жаловаться жрецам Уранами. Те, кого хочешь выследят. Правда, Тармулан не оставила после себя никаких вещей, по которым с помощью волшбы можно найти их владельца. Но кто знает, все возможности жрецов?

На ночь городские ворота закрывались, но у Тармулан была одна задумка, как заставить караульных выпустить её из города.

Взобравшись в двуколку, она надвинула пониже видлогу и направилась в сторону ворот платной конюшни. Не доехав до них нескольких шагов, Тармулан остановилась. Тут стояла кучка конюхов и рабов. Они с интересом смотрели в сторону улицы, где находился дом Юешэ. Один из них, заметив остановившуюся двуколку, подошёл к ней.

– Не знаешь, что там за переполох? Говорят пожар? – спросил он, но Тармулан лишь молчаливо пожала плечами в ответ.

Тем временем на перекрёсток вышел отряд городской стражи и торопливо проследовал к месту шума. Тайгетка слышала, как ругался командовавший караулом десятник, насчёт освещения. Едва последний из стражников скрылся в темноте улицы, как Тармулан подхлестнула лошадей и поехала в сторону, откуда они пришли. Ехать было не так далеко, но зато теперь она знала, что не нарвётся на стражу, совершающую ночной обход.

Свернув в небольшой переулок, Тармулан остановилась в самом его конце возле небольшого приземистого здания, от которого в обе стороны отходила высокая бронзовая решётка. За оградой располагался аланьский Сад Мудрости, где постигали науки учёные мужи Империи Феникса и готовили государственных чиновников.

Среди многих предметов здесь преподавали искусство лечения и целительства. Ну, а это неприметное здание было мертвецкой, куда для изучения строения человеческого тела, привозили бесхозных покойников. Сюда же помещали останки тех, кто служил опытным материалом при жизни[1].

Тармулан была немного знакома с ночным сторожем, охранявшим покойницкую. Покинув двуколку, она подошла к широкой, обитой бронзовыми листами двери, взялась за кольцо и принялась стучать. В ответ послышался скрежет отодвигаемого засова, а в следующее мгновение наружу высунулась голова, украшенная длинной клочковатой бородой.

– Чего твоя нада? – недружелюбно осведомилась голова.

– Не бойся Гнусавый, это я. Мне нужно сменить свою двуколку на твою телегу. И ещё… я хотела бы одолжить у тебя пару твоих постояльцев.

– Пять рыжиков,– прозвучало в ответ.

Тармулан достала из-под одежды небольшой кожаный мешочек тряхнула им. Внутри глухо звякнуло золото. Из-за двери высунулась костистая рука, и цепко схватив кошелёк, также быстро исчезла.

– Ладна. Твоя немного пожди.

Через полчаса Тармулан выехала из переулка. На этот раз, вместо лёгкой двуколки, её лошади были запряжены в длинную телегу с высокими бортами. Позади сидящей на облучке тайгетки, на соломе лежали два изуродованных трупа, чьи голые ноги торчали из-под закрывавшей их рогожи.

У городских ворот Тармулан остановила стража.

– Стой! Куда прёшь?

К телеге подошли двое стражников.

– Ты кто и чего тебе надо?

– Постойте! – тайгетка вскинула руку в отвращающем жесте,– не подходите ближе. Не видите, что ли – зараза!

Оба воина остановились как вкопанные.

– Какая ещё зараза? – подозрительно спросил один из них.– Чего болтаешь?

– Ликомская лихорадка,– пояснила Тармулан и кивнула на телегу.– Сегодня ночью умерло двое слуг моего господина. Ещё восемь лежат в горячке. Из храма вызвали двух жрецов. Они велели спехом отвезти трупы подальше за город и сжечь.

Стражники переглянулись.

– Так. Оставайся здесь,– сказал один из них другому и, развернувшись, бегом припустил к караулке.

Он вернулся в сопровождении ментарха-пятидесятника – начальника караула, охранявшего ворота. Тот мутными от сна глазами оглядел телегу и невозмутимо сидевшую на ней Тармулан.

– Какая-такая ликомская лихорадка? – прорычал он.

– Я и сама не знаю, господин,– ответила Тармулан.– Вон убедитесь сами.

Она спрыгнула с облучка и стянула закрывающую трупы рогожу. Ментарх и ратники, привстав на цыпочки, заглянули в телегу. Зрелище, которое они увидели, могло потрясти кого угодно. На дне телеги лежали два скрюченных, покрытых кровавыми струпьями трупа.

– Да пребудет с нами богиня! – громко пробормотал один из воинов.

– Не допусти всевеликая Уранами помереть такой смертью! – вторил ему другой.

Начальник караула ошалело молчал.

– А почему это тебе, женщина, доверили вывозить трупы, а не простому рабу? – подозрительно спросил он.

– Хозяин боится, как бы не заразились другие, а я уже соприкасалась с ними, когда они ещё были живы.

– Кто твой хозяин?

– Купец Юешэ. Он недавно вернулся из Пограничья. Жрецы говорят, что там-то его люди и подхватил заразу.

– Так, ладно…– принял решение ментарх.– Дуфан,– обратился он к одному из ратников,– беги к десятнику и прикажи моим именем открыть ворота. Ты, Хэчи, возьмёшь ещё троих из смены, и вы проводите её до внешних ворот предместья. Заодно проследишь, чтобы эта плутовка не моталась по пригороду и не свалила свой груз в какую-нибудь выгребную яму. Знаю я таких…

Отдав необходимые распоряжения, ментарх вернулся в караулку. Назначенные в сопровождение воины окружили телегу Тармулан, держась от неё на почтительном расстоянии. Вскоре натужно заскрипели городские ворота, и тайгетка выехала на дорогу, ведущую в предместья города.

Здесь вообще всё прошло гладко. Стражники, узнав от товарищей, что везёт на своей телеге Тармулан, распахнули перед ней ворота без лишних вопросов. Единственным их пожеланием было, чтобы она уехала как можно дальше отсюда, а десятник стрелков даже пообещал, что лично вгонит ей в затылок болт из своего самострела, если она остановится ближе, чем на двести шагов от городских стен.

Наконец, распростившись со своими «провожатыми», Тармулан оказалась за городской чертой. Когда стены и башни Аланя скрылись в ночной темноте, она остановилась и громко смеясь, принялась выпрягать лошадей.

Ещё через полчаса она мчалась по залитой лунным светом дороге, держа заводную лошадь на поводу. Позади неё ярко горело пламя, пожирая облитые маслом телегу и останки двух несчастных, телам которым так и не было стать суждено учебным пособием лекарей из Сада Мудрости.

[1] Зачастую в Ченжере строение человеческого тела изучали на живых людях. Обычно это были приговорённые к смерти преступники, на худой конец для этой цели использовали рабов.