Перекресток возможностей

IV: Второй приз — две недели

— АНАХАЙМ (ФНС)[16] Неожиданным решением 12 против 1 Верховный суд США оставил в силе постановление суда низшей инстанции, предписывающее конфискацию Диснейленда и флоридского «Мира Диснея» из-за неспособности корпорации выплатить недавно введенные ретроактивные налоги на прибыль за 1960-е и 1970-е годы.

Также в качестве причины была названа «вопиющая неоправданная трата невосполнимых энергетических ресурсов Америки».

Представители Федерального управления по делам о банкротстве отказались комментировать слухи о том, что тематические парки могут продолжить работу для нужд 25 миллионов государственных служащих, но заявили неофициально, что «социальная сознательность и государственная служба миллионов самоотверженных американцев-патриотов заслуживают некоторого явного признания».

— «Денвер Ньюс-Пост» 8 июля 1987 г.

Было приятно вырваться на моем «Плимуте» из этой вечной завесы бурого смога.

Миллионы сердечных приступов из-за велосипедов не нанесут и вмятины загрязнению, когда Капитолий штата освобождает от ответственности свои собственные грязные заводы «Государственной службы».

Осторожно поглядывая в зеркало заднего вида, я откинулся на спинку сиденья и позволил милям утекать — ледяные голубые Скалистые горы слева от меня, Канзас где-то справа — и попытался на время забыть о трупах, Берджессе и, может быть, даже о бедняге старом Маке.

Правда, о бронежилете забыть не удавалось, даже несмотря на падение температуры за пределами этой инверсионной чаши, которая делает Денвер вторым по глупости местом в Америке для строительства города.

Выйдя из зоны действия диспетчера, я переключился на коммерческий диапазон.

Шло какое-то возрождение Джима Квескина — в сто раз лучше того, что они крутили в прошлом году.

Однако слишком скоро в эфир вклинился реальный мир — то, что выдавали за новости из Новой Гвинеи, разрыв отношений с Японией, очередное сокращение пайков.

Я переключился на Си-Би[17] в поисках любительских развлечений.

Их было в достатке: фермеры, обменивающиеся байками на своих одиноких бороздах;

дальнобойщики, крамольно делящиеся советами. Внезапно диапазон взорвался

непристойностями: Президент Джексон — это ——, четыре или пять непопулярных федеральных агентств — это ——.

Тирада начала повторяться. Я притормозил, прислушался — да, вот она снова: Си-Би «бомба», дешевый, работающий от батареек магнитофон с семиминутной петлей и такой же одноразовый передатчик, зарытый у обочины и вещающий через десятифутовый медный провод, ожидая, пока боевые вертолеты ФКС[18] проведут триангуляцию и разнесут его на куски.

Радикализм на дистанционном управлении. «Народный комитет за свободное Папуа» развлекал меня почти всю дорогу до Форт-Коллинза, а затем внезапно квакнул и вышел из эфира.

Растянувшийся на десять миль между I-25 и предгорьями, южный Форт-Коллинз — это фактически город-призрак из заброшенных типовых домов.

Более старая часть — приятный поселок эдвардианской эпохи с широкими, усаженными деревьями улицами. Я бывал здесь раньше, и мне нравилось.

К сожалению, для смены места службы копу требуется федеральное разрешение, а выслуга лет — то есть пенсия — не подлежит переводу.

Я ненадолго остановился, чтобы купить карту города от «Джейси»,[19] а затем направился в Университет штата Колорадо.

Доктор Отис Биллс и его маленькие усики в стиле Эррола Флинна мне ТОЧНО не понравятся.

Никотинового желто-серого цвета, это были единственные волосы, которые у него имелись — не считая редкой бахромы на затылке — и, казалось, они росли у него из ноздрей.

Щеголяя мешковатым твидом, дешевой бархатистой жилеткой и безободковыми пластиковыми очками, с которыми он беспрестанно возился, он не производил того академического впечатления, к которому стремился.

Весь этот ансамбль напоминал мне о пошлом старом развратнике из поговорки, который «сделал еще одну зарубку на своей трости с золотым набалдашником».

Этот ублюдок не принимал меня полтора часа.

Мое представление об аде — это приемная, пластик и трубчатая сталь, жутко занятая секретарша, демонстративно не замечающая тебя, пока ты листаешь шестилетней давности номера «Today’s Health» и «Wee Wisdom».

Только в этом случае это были журналы, заполненные закорючками, в которых я даже не был уверен, что это цифры.

Карта города была более занимательной. Все это время модный телефон мигал и мигал, как компьютер в фильме ужасов, прожигая линии.

Когда он наконец соизволил меня принять, я почувствовал себя так, будто меня отправили к директору школы.

Он развалился за столом размером с авианосец, играя очками и перебирая бумаги.

Наконец, взглянув на часы, он спросил, не поднимая глаз: — Итак, чем физический факультет УШК может помочь полиции Денвера?

— Значит, вы не слышали о докторе Мейссе?

— Слышал? В какие неприятности он опять влип?

— В самые худшие. Его убили вчера. Я так понимаю, он работал…

— Офицер, пожалуйста! Доктора философии здесь не работают! Уборщики, стенографистки, прочая прислуга — работают здесь. Если позволите мне оптимистично преувеличить, студенты здесь работают. Профессора несут Факел Цивилизации, обдумывают наш Обширный Свод Знаний. Они Трудятся в Виноградниках Науки, раздвигая Барьеры Не…

— Доктор Биллс, — прервал я его.

— Один из ваших Тружеников больше не будет околачиваться в Виноградниках. Он лежит на столе из листовой стали в городском морге Денвера, настолько нашпигованный пулями из автомата, что ему понадобится вилочный погрузчик для…

— Пулями? Мой дорогой, уверяю вас, никто на этом факультете… — Он нажал кнопку интеркома, что было глупо — дверь кабинета была открыта, секретарша сидела в восьми футах.

— Ширли, выясните, находится ли доктор Мейсс в своем кабинете или на занятиях. Попросите его немедленно зайти, если он свободен.

Она повернулась на стуле и посмотрела прямо в дверь. — Вон не явился на свои занятия в восемь часов, сэр, и не позвонил. Я упоминала об этом, когда вы пришли в одиннадцать.

Три очка в пользу Ширли. — Спасибо, миссис Бин. — Он побагровел. — Можете быть свободны.

Резко встав и обогнув стол, он закрыл дверь и торопливо вернулся.

— Я уверен, что этому есть более разумное объяснение. Он пунктуален, по крайней мере, это о нем можно сказать.

Я состроил любопытную гримасу.

— Вы считаете, у него были недостатки?

— Боже мой, вы просто не знаете!

Он откинулся назад, протирая очки краем пиджака.

— В области, и без того переполненной кретинами, мистиками и богемщиками, он… с чего бы мне начать?

— Как насчет…

— …Его позорной деятельности! Мое глубочайшее разочарование, как главы этого факультета, — это когда мне мешают обеспечивать, хм, признательность его сотрудников. Иные мнения, особенно в эти времена экономической переоценки, выдают определенное отсутствие смирения. И у нас нет места для упорствующего индивидуализма. Социально Ответственная Наука не может развиваться таким образом.

А Мак еще спрашивал, где я был! — В какой форме проявлялось его упорство?

— Он пишет письма — дикие, безответственные, абсолютистские, подрывные! Знаете ли вы, он утверждает, что это учреждение было бы более эффективным, если бы управлялось ради прибыли? Как будто эффективность — это допустимый критерий в образовании!

Он доверительно посмотрел поверх очков. — Позвольте вам сказать — даже местные троцкисты и бёрчеры[20] не желают с ним связываться.

Я ухмыльнулся. — Он был пропертарианцем. В книге, которую я читаю, говорится, что они считают весь этот право-левый политический спектр показухой. Это могло немного разозлить ваших заурядных радикалов.

— Возможно. Он был опасен, антисоциален… какой-то большевик!

— Большевик? — Я не упустил внезапную смену времени глагола.

— Интересно, как бы это понравилось Мэри Росс-Берд?

— Кому? Ах, понимаю — такой же, как и все остальные. Что ж, предупреждаю вас, я — тертый калач. Каждый на этом факультете жаждет меня сместить. Ежедневно я противостою насмешкам, заговорам и контрзаговорам. Я буду полностью сотрудничать с ответственной властью — мой счастливый долг как благодарного гражданина — но я не потерплю оскорблений от государственного служащего, вы меня понимаете?

— Конечно, док, я понимаю — у вас знатная парочка.

— Парочка? Парочка чего?

— Нойдов… проехали. Что еще было нетрадиционного в Мейссе?

— Кхм… Ну, он имел обыкновение… имеет обыкновение… путать свою истинную роль на факультете. Он совершенно сторонится своих коллег.

— Вы имеете в виду тех троцкистов и бёрчеров, которые не хотели с ним связываться?

— Я имею в виду, что они часто жалуются, что он изо всех сил старается сделать свои профессиональные занятия туманными и эзотерическими. Они…

— Не могли понять, что он делает.

— Я бы подобрал другие слова. Он не имеет права ставить себя выше своих коллег.

Он нервно порылся в ящике стола, взглянул на меня и передумал, с сожалением задвинув ящик.

Я рассмеялся. — Валяйте. Я и сам никотиновый наркоман.

Он покраснел. — Мы говорили о докторе Мейссе!

Я подумывал закурить сам, но решил не нагнетать. — Так и есть.

— Да. Похоже, он более откровенен со своими студентами, чем с коллегами, общаясь с ними в вульгарной и недисциплинированной манере — они называют его по имени! Я даже слышал, будто он встречается с ними в неформальной обстановке, выпивает с ними, совершенно пренебрегая приличиями и законом.

— Сухой закон — тяжелая штука для всех. Думаете, кто-нибудь из этих коллег хотел бы, чтобы он стал чуть менее откровенным — посредством нескольких десятков мерзких маленьких пулевых отверстий?

Он выпрямился, кажется, по-настоящему шокированный. — Офицер, пожалуйста!

— Лейтенант, доктор Биллс, лейтенант убойного отдела. Я бы тоже не хотел оскорблений от государственного служащего. Что насчет внеклассной деятельности Мейсса?

Он принял самое ледяное выражение лица. Я поставил ему «тройку с минусом».

— Уверяю вас, лейтенант, я не вмешиваюсь в личную жизнь моих подчиненных.

Это меня никуда не приводило.

— Слушайте, Биллс, я просто делаю свою работу, и это не очень-то легко. Все, на кого я работаю, мертвы, и это меня угнетает. Что скажете, если мы объявим перемирие?

Он посидел мгновение, цвет лица вернулся к норме. Затем он микроскопически кивнул.

Поэтому я надавил на него: — Ладно, скажите мне, какой физикой Мейсс занимался в последнее время.

Он удивил меня: — Могу я еще раз взглянуть на ваше удостоверение? Уверяю вас, у меня есть веская причина. — Я протянул ему свою корочку.

Он посмотрел на значок, взвесил его в руке — удивительно тяжелый, иначе не ощущался бы как власть — затем откинул войлочную подкладку и потратил больше времени на пластиковую карточку.

— Полагаю, вы не будете возражать, если я позвоню в ваш департамент, чтобы подтвердить это?

Я узнаю рефлекс человека, связанного с нацбезопасностью, когда вижу его. Я сидел не шевелясь, тренируя свое покерное лицо.

Если бы они сказали ему «нет, лейтенант Беар в Маниту-Спрингс», мне бы понадобились недели, чтобы выкрутиться.

— Вовсе нет. 226-24-21… хотя лучше уточните у оператора, на всякий случай. Попросите лейтенанта Джеймса Дж. Джеймса. «Дж» значит…

— Не думаю, что в этом будет необходимость.

Он украдкой взглянул на часы.

— Видите ли, доктор Мейсс когда-то занимался исследованиями… деликатного характера. Он больше не занимается подобными вещами — конечно, если он действительно мертв, полагаю, это в любом случае так, ха-ха. Этика, как он утверждал, но вы же понимаете, они были только рады. Их беспокоила перемена в его взглядах.

— Мне уже говорили. Примерно когда все это произошло?

— Не сразу. Насколько я понимаю, он окончательно порвал с этим два, два с половиной года назад.

Я вспомнил дату на его партийном билете. — Так почему паника сейчас?

— Это большой срок, если говорить о правительственных секретах.

Биллс снова принялся за свое протирание очков. — Поймите, сэр, он был — учитывая его посредственный талант — довольно далеко впереди в этой области.

— Цена потакания безрассудной независимости. Боюсь, никто другой не смог… и как будто этого было недостаточно, разгуливать со всей этой информацией в голове…

Я не мог удержаться. — Он должен был ее сдать?

— Я имею в виду, свою голову. Обычная практика — делать это до того, как начинаешь работать на…

— …бросил все, умчавшись на какую-то незначительную коммерческую стезю, не оставив после себя ничего, кроме…

— Что вы имеете в виду?

— Ряд доходных грантов из частных промышленных источников. Не общие пожертвования, заметьте, а персональный карт-бланш. Все, что его душе было угодно!

— Его купили, вот так просто, увели из его истинной области и служения своей стране.

— Осмелюсь сказать, в его распоряжении было больше ресурсов, чем у всего остального…

Он поерзал очками, надев их вверх ногами. — Что ж, могу вам сказать, что всерьез рассматривались определенные меры.

— Нашлись те, кто мог бы позаботиться, чтобы ему отказали в постоянной должности, — бодро добавил Биллс. — Они были бы мне за это благодарны.

— Это не исключено. — Он моргнул и поправил очки.

Прежде чем он успел снова открыть рот, я сказал: — Можно ли осмотреть его кабинет, ну, знаете, в поисках улик и всего такого?

Я ожидал сопротивления, но был готов спорить.

Изучающий взгляд и задумчивая пауза. Биллс, вероятно, запугивал немало студентов. — Это весьма не по правилам, лейтенант.

— Я должен был бы настоять на ордере или чем-то в этом роде, ха-ха.

— Но мы же не хотим, чтобы сказали, будто мы отказались сотрудничать, не так ли?

Он снова посмотрел на часы.

— Уж точно не хотим, — поддакнул я. — Как насчет его лаборатории — или это я пересмотрел фильмов о Франкенштейне?

— Может, он был одним из тех математиков, которые все вычисляют с помощью…

— Нет, у доктора Мейсса действительно были рабочие помещения.

— Полагаю, вы можете их осмотреть.

Он снова взглянул на часы. — Едва ли я вижу какие-либо возражения против этого!

БИЛЛС ПРОВЕЛ МЕНЯ через свою приемную, остановившись, чтобы сказать секретарше, где он будет, если кто-нибудь захочет знать. Кто-нибудь важный. Она посмотрела на меня так, словно спрашивала, знаю ли я, во что ввязываюсь, но, когда ее босс в очередной раз снял очки, я подмигнул и легонько похлопал по пиджаку там, где курок сорок первого протирает подкладку.

Меня обвиняли во многом, но только не в глупости. В деле, где удачей считается раскрыть один из двадцати, я ловлю своего клиента примерно в половине случаев, и, в отличие от вымышленных детективов, меня ни разу не били дубинкой сзади и не подсыпали «Микки Финна».[21]

По крайней мере, пока. Единственный раз, когда меня подстрелили, какой-то ублюдок палил через крошечное окошко в противопожарной двери, и мой паршивый .38-й не смог ее пробить. Я купил .41 «Магнум» в тот же день, как вышел из больницы.

Биллс все еще следил за своими часами. С полуторачасовым промедлением, оживленным телефоном и его явным восторгом от того, что он затащил меня в другую часть здания, я был не то чтобы совсем без подозрений. Я был хорошим парнем и не мог стрелять первым, таков был Кодекс Запада или что-то в этом роде, но, когда бы ни появились визитеры Биллса, они не получат шанса с тем автоматом — не в том случае, если у «Смит и Вессон, Инк.» будет что сказать по этому поводу.

Кабинет Вона Мейсса представлял собой каморку из шлакоблоков в гнезде таких же каморок вдоль шлакоблочного коридора, выкрашенного в удручающе знакомый казенный трупно-зеленый цвет.

Книжные шкафы шатко высились до потолка по всем четырем стенам, а в середину каким-то образом был втиснут стол, заваленный книгами и бумагами.

На потолке, поверх крошащейся акустической плитки, он приклеил скотчем пропертарианский плакат: IRS — ЭТО РЕАЛЬНЫЙ ГРАБЕЖ![22]

Маленькая классная доска была покрыта множеством стертых закорючек, как в журналах Биллса, плюс, для приятной человеческой нотки, словом «Дерьмо!».

Биллс провел меня внутрь, как гостиничный коридорный, передал ключи, а затем извинился — что было честно, таким, как он, нужно много извинений — и поспешил прочь на «другую встречу».

Я выглянул из-за угла и посмотрел, как он уносится прочь, уставившись на свои часы.

Я послонялся по кабинету, гадая, узнаю ли я улику, написанную на академическом санскрите Мейсса, если она спрыгнет с доски и начнет жевать мой галстук.

Беглый осмотр книжных шкафов: довольно предсказуемо — много математики и физики, пара полок пропертарианской литературы, немного научной фантастики.

Никаких секретных панелей, таинственных кодов или книг с вырезанными страницами.

Один странный факт: стол был завален книгами по истории, охватывающими Революцию и два-три последующих десятилетия.

Закладки — университетские штрафы за парковку, начиная с 1983 года — указывали на особый интерес к Александру Гамильтону, Федералистской партии и, черт возьми, Альберту Галлатину.

Еще одна любопытная вещь: в абсолютно забитом кабинете один ящик стола, второй справа, был демонстративно пуст, или почти пуст — полупустая коробка патронов «Норма» .357 «Магнум» с экспансивными пулями в 158 гран;

фломастер со странной надписью «ЛАПОРТ ПАРАТРОНИКС, ЛТД., ЛАПОРТ, С.А.К.,[23] ТЕЛЕКОМ ГРЕЙ 4-3122»;

один пистолетный патрон незнакомого калибра с маркировкой «.476 D & A Auto»; и — еще одна монета!

Эта была размером примерно с четвертак:

ОДНА ВТОРАЯ МЕТРИЧЕСКОЙ УНЦИИ СЕРЕБРО 999 ПРОБЫ ЛАПОРТСКИЙ ПРОМЫШЛЕННЫЙ БАНК, ЛТД.

Другая сторона была еще более странной, свирепого вида старец с бородой Карла Маркса:

ЛИСАНДР СПУНЕР Г.С. 32-110 АРХИТЕКТОР СВОБОДЫ

С этими сомнительными уликами в кармане я решил заехать в город Лапорт после того, как закончу здесь.

Если это тот самый Лапорт в Колорадо, то тут определенно творится что-то неладное.

В шести или семи милях к северо-западу от Форт-Коллинза Лапорт мог похвастаться населением менее пяти тысяч человек — маловероятное место для подпольного монетного двора, промышленного банка или фабрики паратроники — что бы это ни было.

Когда-то его рассматривали — его единственное отличие — как потенциальную столицу Территории Колорадо, еще в те времена, когда Джек Слэйд управлял дилижансами, а в Денвере была всего одна из этих новомодных железнодорожных штуковин.

К делу: я нашел дорогу вниз (еще больше зеленых шлакоблоков), вошел в лабораторию Мейсса и включил свет — на сорок ватт или меньше, согласно правительственному указу.

Окна были густо закрашены — национальная безопасность. Также имелся крепкий засов, скользящий вверх-вниз, самодельный из арматурного стержня.

Неплохая идея, подумал я, с лязгом задвигая его. Это давало несколько секунд предупреждения.

Лаборатория Вона Мейсса воплощала в жизнь все стереотипы. Помните фильм «Муха»?

Все было точно так же — опутано проводами и изоляторами, в сумерках маячили громоздкие шкафы с сигнальными лампочками.

Только плакаты были не к месту. Один на обратной стороне двери гласил: «ПРАВИТЕЛЬСТВЕННАЯ НАУКА — ЭТО ХОДЯЧЕЕ ПРОТИВОРЕЧИЕ — АЙН РЭНД» и карандашом приписано ниже: «Айн Рэнд — это ходячее противоречие».

Другой, на дальней стене, был кадром из какого-то старого фильмецa с Борисом Карлоффом: «ОНИ НИКОГДА НЕ ПОНИМАЛИ МЕНЯ В УНИВЕРСИТЕТЕ!».

У внешней стены был темный чуланчик в стальном каркасе, который мог быть пожарным выходом — я не очень хорошо видел оттуда, где стоял, по пояс погребенный в адского вида механизмах.

Все, кроме одной, люминесцентные лампы были удалены с потолка. Как и у всех в наши дни, у меня развивался пещерный прищур.

Я пробрался к консоли в центре, по-видимому, командному пункту, покрытому ручками и циферблатами.

Там стояла пара грязных кофейных чашек и наполовину заполненная пепельница, в которой я тщетно искал пачку сигарет.

В центре консоли лежал большой серый металлический блокнот.

Никогда не знаешь, откуда придет следующая улика — я заглянул: ничего.

Очень любопытно, и, как тот почти пустой ящик наверху, своего рода улика от противного. Кто-то здесь был клептоманом.

Скрежет в дверной ручке — Биллс, без сомнения, проверяет, не арестовал ли я каких-нибудь электронов, не зачитав им их права — шаги и приглушенный разговор.

Я подавил свой первоначальный импульс пойти и открыть засов и замер, слегка дрожа. Затем грохот!

Дверь выгнулась, стекло разлетелось на покрытые краской осколки. Сорок первый вспыхнул у меня в руке, когда я нырнул за консоль. Снова!

Дверной косяк лопнул, полетели щепки, и на пол хлынул водопад дисков с данными.

В дверном проеме стоял человек, он отбросил в сторону огнетушитель в качестве тарана и выхватил оружие с правого бедра.

Мягко сместившись к одному концу консоли, я навел мушку на голову незваного гостя, словно на яблоко на шесте, и стал ждать, сердце болезненно колотилось. Он осмотрел тускло освещенную комнату, сделал кому-то знак — ладонью наружу — постой-ка — затем мягко вошел, его голова поворачивалась, как у ищущей добычу рептилии.

Моя рука вспотела на рукоятке револьвера. Когда он проплыл мимо, я переложил «Магнум» в левую руку, приставил ствол к его затылку и поднялся.

— Не дергайся, козел! — прошептал я, стараясь не спускать глаз с двери. Он резко обернулся.

Я рванулся, втиснул большой палец между курком его автомата и бойком.

Оружие было направлено мне в живот, курок сорвался. Боль пронзила мою руку, но пистолет не выстрелил.

Я вырвал его, ударил нападавшего наотмашь по лицу своим револьвером. Брызнула кровь, черная в темноте, и он рухнул.

Я сильно пнул его, просто чтобы убедиться, затем поднял его бесчувственную тушу — что-то неприятно хрустнуло у меня в пояснице — и прислонил к консоли.

Он что-то пробормотал, прежде чем я успел зажать ему рот рукой, неловко навалился на меня и соскользнул.

Его куртка зацепилась — раздался щелчок, гудящий рокот из другого конца комнаты. Замигали новые сигнальные лампочки.

В дверях словно разом вспыхнули пять миллионов фотовспышек. Кто-то присел там, пистолеты-пулеметы поливали комнату смертью.

Пули просвистели мимо меня, разбиваясь о бетонную стену, посыпались дождем металлические осколки и крошки краски. — Нет! Нет! — кричал Биллс из коридора.

Мой сорок первый взревел и дернулся, взревел снова.

Стрелка отбросило взрывом из двери, кровь хлестала за ним, как креповые ленты, и он врезался в стену позади.

Его голова ударилась о кирпичи, как спелая дыня, упавшая на бетонный пол.

Я сунул захваченный автомат в карман, переложил револьвер в правую руку. Осталось четыре пули.

Новая компания в дверях, палящая из всех стволов — Биллс все еще орал где-то сзади.

Я выстрелил — увидел, как что-то разлетается вдребезги, люди падают — и побежал к пожарному выходу, ныряя в темноту. Пули жужжали и цокали позади меня.

Я карабкался по коридору, чувствуя головокружение, дезориентацию. Вместо лестницы я обнаружил голубое небо.

Я оказался на дне свежевырытой ямы — похожей на могилу.

Пули вздымали землю вокруг меня — жгучий шлепок обездвижил мою правую ногу. Зеленая трава и солнечный свет — я выбрался и бежал со всех ног.

Рухнув ничком, я навел свой сорок первый на дыру в земле, а затем с проклятием вспомнил, что пистолет пуст.

Я перекатился, нашаривая автомат, отползая назад и шаря руками…

Земля вздыбилась с оглушительным ревом, поднялась и прогнулась, оторвала меня от земли.

Я тяжело приземлился, но так и не выпустил «Смит-и-Вессон».