Перекресток возможностей

X: Выстрелы во тьме

Североамериканцы обожают любую штуковину, которая движется сама по себе; они обуздали все мыслимые формы энергии (и не одну немыслимую), чтобы приводить в движение самое фантастическое из своих изобретений — личный аппарат на воздушной подушке. Пар и двигатель внутреннего сгорания конкурируют с электричеством и маховиками; ходят басни о «ховер-багги», работающих на огромных резиновых лентах, caged animals, зарядах динамита; а теперь — и на ядерном синтезе. Тайно ли они играют в «Прусского Аса» [71] в облаке турбопыли или спокойно читают, пока компьютеры ведут их по «Зеленой трассе» со скоростью 300 миль в час, — источник энергии их не слишком волнует. Внутри портативного уединения своих дорожных машин они подключились к более великому источнику энергии — внутреннему созерцанию мощно созидательного народа, которое и является источником всех их меньших чудес.

— Алистер Брук «Телерепортаж из Америки»

Когда я был маленьким, я никогда не мог уснуть в ночь перед Рождеством. После гибели отца мама очень старалась сделать этот день для меня особенным, но оставила мне проклятие: я ни разу в жизни не встречал решающий день, нормально выспавшись.

Сегодняшняя ночь обещала быть такой же. Наша коктейльная вечеринка перетекла в ужин, а затем — еще в пару стаканчиков. В конце концов, дамы разошлись по домам, а капитан Форсайт — наружу, руководить вечерней сменой. Уходя, Кларисса сообщила мне радостную новость: завтра гипс снимают, и я совершу свою первую вылазку в город Лапорт.

Для меня это звучало как визит Святого Николая — и я возвращался в детективный бизнес: Эд вошел как раз в тот момент, когда я готовился ко сну, раскладывая содержимое карманов на комоде. Даже в халате я представляю собой передвижную барахолку.

— Сегодня ты сам по себе. Мне нужно поехать проверить охрану для клиента. — Он смотрел, как я выгружаю содержимое карманов, с восхищением мальчишки, наблюдающего, как семьдесят три клоуна вылезают из «Фольксвагена».

— Думаю, я смогу о себе позаботиться — с помощью лучших людей Форсайта, занявших каждый фут по периметру. — Я вытащил «К Новой Свободе», с загнутыми уголками в полудюжине мест, где я сдался, не в силах поверить в прочитанное, и швырнул ее на кровать. По крайней мере, Мэри Росс-Берд была понятнее, чем три четверти того, что шло по Телекому, и она никогда не подводила, усыпляя меня.

Эд покачал головой. — Не теряй бдительности. Они хорошие ребята, но ты все равно заряди свою дубину и сунь под подушку. Или предпочтешь настоящий пистолет? — Он указал на свой автоматический пистолет.

Я потянулся к «Смиту и Вессону», лежавшему среди руин моей некогда функциональной плечевой кобуры. — Этот подойдет… он и его младший брат. Жаль, у меня нет патронов к «Браунингу».

— Зачем? — спросил он с довольно невозмутимым лицом. — По мышам стрелять?

— Мейсса застрелили из .380-го, остряк. Я больше думал о тараканах, двуногих, и, к твоему сведению, этот прекрасный образец бельгийского оружейного мастерства выдает более трехсот фут-фунтов…

— А этот, — Эд откинул плащ, открывая .375-й, — выдает почти четыре тысячи! Слушай, Уин, мы можем найти кого-нибудь, кто сделает тебе патроны для этих игрушек, но ты просто обязан…

— Черт, если повезет, мне в любом случае не понадобится больше патронов.

— Нам бы не помешала такая удача. — Он стоял, праздно копаясь в моем личном хламе: удостоверение, мелочь, пустые гильзы. Я мог бы и возразить, но эти артефакты, должно быть, были для него так же любопытны, как монета Галлатина для меня. Он выпрямился, глубоко вздохнул.

— Ладно, не могу же я стоять тут всю ночь. — Он снова взглянул на комод и пошарил у себя в тунике. — Так вот куда она делась! Не возражаешь, если я конфискую свою ручку? — Он протянул ту, что я нашел в ящике стола Мейсса.

— Пожалуйста, братишка, но эту я принес с собой с той стороны. Она принадлежала моему покойному физику.

— Что? Невозможно! Я… секунду. — Он выскочил из комнаты, отсутствовал несколько минут, вернулся, держа руки, как только что вымывшийся хирург, — в каждом кулаке по фломастеру. — Нашел. Посмотри на это!

Это были дешевые рекламные сувениры, идентичные вплоть до надписи: «ПАРАТРОНИКС, ЛТД., ЛАПОРТ, С.А.К., ТЕЛЕКОМ СЕРЫЙ 4-3122». [72]

Вот, очевидно, и была та «зацепка» (как они ее здесь пишут), которую я не должен был упускать. Я таскал эту чертову ручку каждый день, даже не напрягши ни единой серой клетки. Кларисса могла снять гипс с моей руки и наложить его мне на голову.

Но в итоге получалось, что завтра я воспользуюсь своей новообретенной мобильностью, чтобы пойти по верному следу — спросить у ребят из «Паратроникса», какого черта их собственность оказывается в «Сумеречной Зоне». [73] Это было важнее, чем могло показаться: именно на «Паратроникс, Лтд.» Эд и работал в ту ночь, расследуя пропажи, куда более значительные, чем рекламные фломастеры. Совпадение требовало проверки.

Впереди у меня был большой день — в чем, собственно, и заключалась проблема. Я беспокойно ерзал под одеялами, смирившись с тем, что завтра буду как зомби, и наконец погрузился в то жалкое состояние, когда не можешь толком разобрать, спишь ты или нет, пробыл в нем около полутора веков, потея в простыни, затем замерзая до смерти, борясь с подушкой, обнаруживая, что ногам неудобно ни в каком положении…

— ТРЕВОГА! — взвыл Телеком. Я рывком проснулся — обе ноги на полу, пистолет в руке, — зажал ускоритель заряжания между зубами, жалея о второй руке, и выскочил в коридор. — ВТОРЖЕНИЕ У ГЛАВНЫХ ВОРОТ! ВТОРЖЕНИЕ У ГЛАВНЫХ ВОРОТ! — Я нашарил дверь, оказался на тротуаре, затем на подъездной дорожке. У ворот, прямо внутри, возилась группа фигур. Люди Форсайта, люди и не только, спешили с других постов. Я надеялся, что это не отвлекающий маневр.

Один охранник лежал на земле, кровь уродливо чернела на дорожке, над ним стоял кто-то в темно-сером комбинезоне. Эд лежал на спине, раскинув пустые руки. Огромная фигура, тоже в сером, целилась ему в лицо из какого-то оружия. Я поймал на мушку грудь незнакомца и нажал на спусковой крючок, выпустив в полумрак ослепительный огненный шар.

Фигура подпрыгнула и рухнула. Первый тип в сером поднял пистолет в мою сторону, явно опешил и на мгновение опустил руки. Это стоило ему жизни. Я проделал в нем две рваные дыры; он был мертв еще до того, как ударился о землю.

Незваные гости бросились врассыпную. Я навскидку выстрелил в одного, но не рассчитал расстояние. Он споткнулся, но продолжил движение, прыгая на одной ноге, пока на него не навалились охранники. Остальные плохие парни, четверо, может, пятеро, исчезли.

Эд сел на покрытое росой резиновое покрытие, вытирая щеку краем плаща. Он слегка поморщился. — Уин. Как приятно тебя видеть… да и вообще хоть что-то видеть. На тебе что, денверская полицейская форма?

Я посмотрел вниз и внезапно ощутил холод, одетый в пистолет в руке и гипс на другой руке. Я вынул ускоритель заряжания изо рта. — Не знал, что у нас тут перестрелка со смокингами. Мерзкий у тебя синяк!

— Заживет. — Он с усилием поднялся на ноги, на мгновение качнувшись и оперевшись рукой о мое плечо, затем выпрямился и взял командование на себя. — Капитан в порядке? Отведите того парня в дом. — Тот «другой парень», которого я подранил, стонал, схватившись за бедро. С небольшой помощью людей в форме он встал на ноги; должно быть, в сапоге у него уже хлюпала кровь. Охранник накладывал ему жгут. Может, я и не задел бедренную кость. Жаль.

Форсайта стукнули по голове так же, как и Эда, но более эффективно. Его несли в дом, но он «говорил», отдавая приказы и вызывая подкрепление.

Он был не единственной жертвой среди приматов. Мой второй и третий выстрелы за вечер уложили гориллу. R.I.P.

В 2 ЧАСА НОЧИ Эд не хотел беспокоить Клариссу, хотя у нас было трое раненых, о которых нужно было позаботиться, плюс пара трупов на подъездной дорожке. Он был готов позволить тем, кто здесь сходит за власти, заняться этим.

Люси, разбуженная фейерверком, примчалась, раздосадованная тем, что пропустила все веселье. Она категорически настояла на том, чтобы позвонить моему любимому доктору, которая была уже на пути, не успела Люси выговорить и трех слов и скривиться. Капитан напугал нас, когда его вырвало, — плохой признак при ранении в голову. К тому моменту Эд уже был рад, что мы позвали на помощь, — он и сам был изрядно не в себе.

Оставался наш друг с дыркой в ноге, угрюмо сидевший в углу, которого не слишком нежно держали два злых шимпанзе, обмениваясь интересными идеями о том, что с ним сделать, если Форсайту станет хуже. Это навело меня на мысль, так что я пошел наверх одеться. Закутавшись в халат, я вернулся со своим сорок первым калибром. Эд был у Телекома, пока Люси ухаживала за капитаном. Пленник заметно напрягся, когда я поймал его взгляд, и продолжал коситься то на Эда, то на меня, с редким диким взглядом на «Смит и Вессон».

— Ладно, мудак, — сказал я своим лучшим голосом для допроса с пристрастием. — Будешь говорить, или мне придется провентилировать тебя еще немного? — Я прицелился в его другую ногу, положив большой палец на курок. Охранники слегка опешили, но остались на своих местах.

— Варвар! — выплюнул он. — Ты меня не напугаешь!

— Вот как? — Я сместил ствол ему на переносицу. — У меня осталось еще две пули. Думаешь, парни здесь будут против, если я разбрызгаю твои мозги по их форме? Я оплачу химчистку. Или предпочитаете куда-нибудь поаккуратнее, парни? — Я направил пистолет ему в пах.

— Уберите этого дикаря! — заорал он. — Я требую соблюдения своих прав! — Все лица повернулись к нам, даже Форсайт приподнял голову, оценил происходящее и слабо откинулся назад. Эд закончил разговор и медленно проковылял через комнату.

Я повернулся и широко подмигнул ему так, чтобы пленник не видел.

— Уин, — он устало покачал головой, — мы здесь так дела не делаем.

Я знал. Я разрядил револьвер после того, как оделся. Теперь главное, чтобы Эд въехал. — Какого черта ты имеешь в виду? Этот парень и его дружки вырубили тебя и Форсайта, а я теперь не могу даже слегка на него надавить? Уж мы-то дома знали бы, как с ним поступить! — Я начал описывать испанскую инквизицию, «Железную деву», некоторые северокорейские вариации. Я как раз дошел до раскаленных щипцов, когда Эд вклинился между мной и пленником.

— Слушай, Уин, мы сделаем это по-моему. Я только что позвонил в Ассоциацию Гражданских Свобод… [74]

— А?

— Ты что предпочитаешь, суд Линча? У него есть права, друг мой, те же права, которые понадобятся тебе, если тебя когда-нибудь обвинят. АГС или какая-нибудь другая профессионально нейтральная организация обо всем позаботится. Они позвонят в его охранную компанию, его родственникам, друзьям…

— Или, может, его нанимателю, — вставила Люси. — Вот это было бы познавательно!

— И что они сделают, отправят его в загородный клуб?

Эд выглядел измученным. — Он проведет ночь под стражей, точно так же, как я мог бы при схожих обстоятельствах оказаться под надзором «Профессиональной Защиты». Нет, они его не отпустят — не с той суммой залога, что за них внесена!

— Должен признать, Эдди, — снова влезла Люси, — условия там довольно сносные. Черт, гость сам за них платит — и получает компенсацию с процентами, если его невиновность докажут.

— Невиновность? Да этот сукин…

— Люси лишь обобщает. АГС собирает улики и показания. Также могут быть судебные иски из-за тех тел снаружи. АГС иногда этим занимается, просто чтобы убедиться, что никто не может безнаказанно убить какого-нибудь безродного алкаша, например. Или, если обвиняемый, вот этот, неимущий, они будут его защищать. В таком случае они передают официальный нейтралитет какой-нибудь другой конторе в этом бизнесе. Затем мы соберемся и наймем судью, приемлемого для всех сторон. Любая апелляция пойдет ко второму судье…

— Оплаченному первым!

— Да, Люси, оплаченному первым. И если это решение не устоит, могут позвать третьего судью. Его голос решающий. Любые два судьи закрывают дело. Весь процесс может занять до недели.

Неделя? Эд изложил остальную часть процедуры. В Конфедерации нет настоящих тюрем. Ожидается, что люди, причинившие вред другим, заплатят за это, в буквальном смысле. Нет никаких «преступлений без жертв»: вмазывайся героином, нюхай кокаин, катайся на байке без шлема — делай что угодно… с собой. «Закон» лишь заставляет тебя возместить ущерб жертвам до того состояния, в котором они были бы, если бы преступление никогда не произошло. Не сможешь этого сделать — твое имя и лицо расклеят повсюду, что является серьезной угрозой в обществе, завязанном на что-то вроде Телекома. Кто будет иметь дело с тем, кто отказывается от своих моральных долгов? Негде будет купить еду, одежду, жилье, патроны — любые предметы первой необходимости.

И один верный способ стать изгоем — совершить необратимое преступление, такое как убийство, возмещение за которое невозможно.

Безумие — не оправдание. Судью интересует только то, как ты планируешь загладить содеянное. Общество никогда не берет вину на себя: в Северной Америке есть только личности.

Изгнанники могут забрать свое имущество и уехать. Несколько стран все еще принимают их, и еще несколько колоний на астероидах. Нигде не сахар. Светлая сторона в том, что здесь нет профессионального преступного класса, нет «бывших заключенных». Как только ты все исправил, ты чист. Каждый день — это новое начало, и это всяко лучше, чем сидеть в бетонной коробке, штампуя номерные знаки.

Все это предполагает, конечно, что преступник выживет после своей первоначальной попытки нападения на хорошо вооруженную жертву — весьма серьезное допущение и еще одна причина, почему здесь не так много тюрем и нет тюрем настоящих. Теперь, когда его благополучно поймали, наш пленник полагался на высокоцивилизованную систему: ни один конфедерат не причинит ему вреда, но он боялся меня. И это было интригующе.

— К черту вашу АГС! — взревел я, входя в абсолютно искусственную ярость. — Я добуду ответы старым добрым способом! — Я помахал пистолетом, коснувшись кончика его носа. — Хочешь закончить, как твои дружки вон там, лицом в асфальт? — Я упер ствол ему в левый глаз и со щелчком взвел курок, ухмыляясь, как демон.

Он закричал и задергался. Охранникам пришлось упереться ногами. — Не убивайте! Пожалуйста, не убивайте!

— Я не собираюсь тебя убивать… то есть, я не собираюсь тебя калечить. Я собираюсь тебя убить! — Я изобразил медленное нажатие на спусковой крючок. Пот струился по моему багровому лицу.

— Хорошо! Я скажу! — Он мотался из стороны в сторону, пытаясь увернуться от пистолета. По его штанам расползалось пятно. — Все, что хотите знать… только, пожалуйста, не давайте ему меня трогать!

Я позволил Эду оттолкнуть меня. — Я не дам ему тебя трогать, — успокоил он.

Пленник всхлипнул, уронив голову на грудь. — Это был Мэдисон. Он сказал, это ради Дела! Уберите этого дикаря! — Я внезапно испугался, что он отключится, прежде чем толком расколется. — Мэдисон до вас доберется! Он со всеми вами разберется! У него… у него есть что-то, что-то с той… — Он уставился на меня, кажется, внезапно все осознав. — Он сотрет вас всех в радиоактивный шлак!

На этом он рухнул, и, судя по урчанию у меня в животе, моя игра по системе Станиславского вот-вот должна была унести и вторую жертву.

КОГДА Я ВЕРНУЛСЯ из ванной, Кларисса уже занималась нашим пленником без сознания. Эд был перевязан, а Форсайт спал, комфортно дыша под электронным прибором на глазах. Она метнула в меня испепеляющий взгляд. — Это так вы в Денвере обращаетесь с ранеными пленными?

— Уже очень, очень давно нет, — я медленно покачал головой. — Дома у него было бы больше прав, чем у честных людей. Мне жаль.

— Мой пациент в шоке, а вам «жаль»? Надеюсь, вы получили то, что хотели… лейтенант!

Я поморщился. — Пока не знаю. Кто этот Мэдисон, Эд? Давай посмотрим, что в ’коме…

— Уже опередила вас, мальчики! — Люси помахала планшетом Телекома. — Мэдисоны, целая эпизоотия! — Ряды имен и номеров мелькали на маленьком экране.

Кларисса о чем-то пошепталась с охранниками. — Люси, можешь тут пока заняться? — Она пересекла комнату и подошла ко мне. — Они сказали мне, что он даже не был заряжен. — Она посмотрела на меня снизу вверх, чего-то ожидая. Я не был уверен, чего именно.

— Не мог довериться себе рядом с этим ублюдком.

— Это тебя не извиняет, — сказала она. — То, что ты сделал, было ужасно. Безнравственно. Я не уверена, что вы мне очень нравитесь, лейтенант Уин Беар!

— Я и сам себе не очень-то нравлюсь, — ответил я, чувствуя вкус желчи. — И что ты имеешь в виду под «безнравственно»? После того, что он сделал? С меня хватит этой лицемерной чуши. Вы все так самодовольно упиваетесь своим конфедератским статус-кво, что не видите, как безумие пляшет прямо у вас под вашими глупыми носами!

Люси обернулась с недоверием на лице. — Какая муха тебя укусила, сынок?

Внезапно они все стали чужими, существами из другого мира. — Добрая докторша тут… из-за того, за что мне и так уже паршиво, спасибо… в то время как каждый в этом безопасном, стабильном, о-таком-гуманном обществе таскает пушку, готовый убить в мгновение ока! Какого черта вы все боитесь? Почему такие уравновешенные люди так истерично цепляются за свои извращенные фаллические символы?

Кларисса посмотрела на меня с циничным пониманием. — Я так и думала, что у тебя там внутри найдется пара-другая конфликтов! Рядышком с тем револьвером, которым ты так хорошо владеешь, притаился обычный мечтательный пацифист…

— Или потенциальный диктатор!

— Оставь его, Люси! Уин, твои внутренние противоречия разорвут тебя здесь на части. Я знала нескольких бедолаг, которые боятся позволить другим защищаться — даже владеть средствами для защиты, — неспособных вынести одиночество дольше нескольких минут, боящихся, что их собственные тени их предадут, проецирующих свой страх на других, интерпретирующих каждый жест как угрозу.

— Или ты из другого типа, тех, кто не выносит независимости, кто втайне жаждет контролировать жизни людей и терпит их желание самообороны лишь с укором виноватой совести?

— Ты же знаешь, что это не так! — выпалил я. — Но посмотри на себя, ты поносишь мое общество, в то время как здесь женщины… господи, да даже дети… обвешаны оружием!

— Сынок, любой, у кого шестеренки на месте, хочет быть свободным, — сказала Люси. — Неважно, какого ты пола или возраста, а свобода всегда требует немного железа, даже… может быть, особенно… если ты маленький ребенок.

Кларисса продолжала: — Уин, тот первый тип, бедный несчастный, каждую минуту своей жизни борется с искушением вышибить себе мозги. Он ненавидит оружие — не из-за других, а из-за того, что он может сделать с собой! Второй тип… он просто боится, что получит по заслугам!

— Ты носишь этот пистолет не для себя, не как акт независимости; у тебя есть лицензия. Какой-то бюрократ «дал» тебе право, с которым ты уже родился! Право, за отрицание которого у всех остальных тебе платят! — Я вскинул руки, пытаясь остановить ее, но она меня просто переехала. — Я уже слышала этот аргумент про «фаллический символ», и всегда от никчемных людей, вынужденных делать всех остальных такими же беспомощными, как они сами. Кто здесь более запутался: те, кто считает оружие половыми органами, или те, кто хочет отобрать у всех половые органы?

— Уин, цивилизованные люди ходят вооруженными, чтобы сказать: «Я самодостаточен. Я никогда не стану обузой для других». Они также говорят: «Если тебе нужна моя помощь, вот он я, готовый»… да, это противоречие, но, по-моему, довольно благородное. Независимость — это источник свободы, первый и важнейший компонент психического здоровья. Ты хорошо умеешь о себе заботиться, лейтенант. Почему ты не можешь позволить другим такое же право?

— Вооруженные люди свободны. Никакое государство не может контролировать тех, у кого есть средства и воля к сопротивлению, никакая толпа не может отнять их свободу и собственность. И никакой 220-фунтовый головорез не может угрожать благополучию или достоинству 110-фунтовой женщины, у которой есть два фунта железа, чтобы уравнять шансы. Это зло? Это неправильно?

— Люди, возражающие против оружия, не отменяют насилие, они молят о правлении грубой силы, когда самые большие, самые сильные животные среди людей всегда были автоматически «правы». Пистолеты покончили с этим, и социальная демократия — это пустой фарс без вооруженного населения, которое заставляет ее работать.

— Ты приносишь оружие в чужой дом, ты говоришь: «Я буду защищать этот дом, как свой собственный». Когда твои гости видят, что ты носишь оружие, ты говоришь им: «Я буду защищать вас, как свою собственную семью». И любой, кто возражает, наносит самое смертельное оскорбление: «Я не доверяю тебе, если ты не обезоружен»!

— Я скажу тебе кое-что, лейтенант. Всякий раз, когда личное оружие выходило из моды, общество превращалось в нечто такое, что ни один здравомыслящий человек не счел бы достойным защиты. То же самое происходит и с личностями: они тоже начинают гнить, становясь беспомощными, брезгуя поднять палец, потому что это «ниже их достоинства». Они больше не приспособлены к жизни и просто доказывают, что знают это!

Она вытерла яростные слезы. — Уин, разве это неправильно — быть счастливым с системой, которая работает, и добродетельно — быть неуверенным или неудовлетворенным? Разве мудро притворяться, что ничего не знаешь? Какой моральный калека, больной на всю голову, научил тебя этому? Я бы хотела это выяснить, прежде чем узнаю тебя получше! — Ее глаза пылали, глядя мне в лицо, и странная надежда шевельнулась во мне.

— Дайте леди выпить! — Люси прогромыхала мимо с огромным стаканом в каждой руке. — Держи, лейтенант, ты заслужил!

— Я никогда не пью из того, что больше моей головы, — запротестовал я, снова глядя на Клариссу. — Наполнишь мне наперсток?

Кларисса усмехнулась, ее глаза все еще блестели, а нос покраснел. — Прости, Уин, я, кажется, копила это всю неделю. Может, я немного… перегнула палку. Чуть-чуть.

Я переложил стакан в левую руку и убрал влажный локон с ее глаз. — Да, и, может быть, «перегнула палку» — это мягко сказано. Чуть-чуть. Пару раз ты была очень далека от истины — я никогда никого не арестовывал за оружие.

Она рассмеялась. — Как бы то ни было, я думаю, ты один из немногих, кто мог бы приспособиться к этой культуре, не слетев с катушек.

— Комплименты! — Я беспомощно развел руками. — Кларисса, когда-нибудь ты возьмешь назад каждый слог этой тирады… кроме того куска о хозяевах, гостях и оружии. В этом есть смысл. — Я сделал долгий-долгий глоток. Обжигало. — И, Эд? Видишь этот револьвер, мой идентичный друг? Я забуду о том, что я «благотворительный случай». Я всегда чувствовал именно то, что она сказала: я буду защищать твой дом, — я на мгновение коснулся плеча Клариссы, — и тех, кто в нем, как если бы они были моими собственными.

Он кивнул и пожал мне руку. — Возможно, теперь ты понимаешь, что я чувствовал после нападения с ножом: ты-то уж точно не подкачал — я редко видел такую стрельбу!

— Да, но теперь я взял и все испортил, не так ли? — Я указал на нашего пленника, который был в действительно плохом состоянии, если мог дрыхнуть во время пламенной лекции Клариссы.

— Боюсь, что да, дружище, — Люси рассеянно взболтала лед в своем стакане. — Он, скорее всего, отсудит у нас последние штаны — а у тебя их не так уж и много. Это разве не Эдов халат?

— С голого нечего взять. Это что, означает Чертов остров?

— Астероиды. Нет, Винни, это просто означает, что мы не можем подать на него в суд: наши иски аннулируют друг друга.

Кислая мина Эда была не от выпивки. — Возможно, оно того стоило, если мы сможем выяснить, кто за этим стоит. На них мы в суд подавать не будем. Мы просто пригласим их на кофе и пистолеты на рассвете!

— Он серьезно, или это только ранение в голову?

— Можешь не сомневаться, он серьезно! Кстати, Эдди, я тоже в деле. Эти не подлежащие страхованию уроды все еще должны мне за парадное окно!

— Думаешь, это была та банда с «Фронтенака», Эд? — спросил я.

— Похоже на то. Только назовем их банда «Фронтенак-Резин».

— Я тоже так подумал. Что, полагаю, является некоторым оправданием допроса третьей степени, Кларисса. Ты ведь не слышала финала, да?

— Сынок, мы все слышали, как тебя выворачивало, даже в гостиной!

— Я не об этом, Люси! Ты знаешь, что такое тактический ядерный заряд? — Пустые взгляды. Люси демонстративно уставилась в свой стакан. — Ладно, напомните мне рассказать, когда моему желудку полегчает. А пока нам нужно найти этого Мэдисона. Есть идеи?

Эд осторожно потрогал висок. — Нет, но я считаю, что это сотрясение принадлежит тебе, я…

— Слушайте, кто-нибудь хочет поесть, чтобы заесть весь этот алкоголь? — Люси указала на перевязанную голову Эда. — Утром я буду чувствовать себя так же, как ты, если не закинусь белком. — Всеобщее согласие, за которым последовал короткий сеанс у клавиатуры. Из кухни потянулись приятные запахи.

— Ладно, — сказал я, — так о чем ты говорил, Эд?

— Ну, ты знаешь, мои машины все еще в мастерской. Тот пулемет нанес много ущерба.

— Знаю, знаю! — Я помахал гипсом у него под носом.

— Когда я уходил сегодня вечером, я сел на подземку, провел проверку безопасности, а потом направился обратно. Эти, — он указал на пленника, который наконец-то приходил в себя, — ждали меня у главных ворот. Они вырубили Форсайта, и один из них был в его шляпе. В темноте я не заметил, пока… Уин, они приняли меня за тебя!

— Что?

— Через дорогу была припаркована машина, ждала… нет, не «Фронтенак».

— Это случайно был не белый универсал?

— Хм? Нет, нет. Как только я попал под свет фонаря у ворот, я услышал, как кто-то сказал: «Это он… это коп!» Кто-то другой сказал: «Заткнись, Биллс!» [75] Следующее, что я услышал, было «ДЗИНЬ!»… а потом ты, палящий из своего кремневого ружья.

— Биллс?

У КОНФЕДЕРАТОВ здравое отношение ко времени: они давно признали, что, хотя некоторые люди могут функционировать утром, другим лучше даже не пытаться до 2 часов дня. А люди, которые до рассвета оттирали пятна крови с ковра и пытались помириться с красивыми врачами, считающими их нецивилизованными, откладывают свои встречи и отсыпаются.

К тому времени, как я добрался до постели, власти уже увезли тела, живые и не очень, вместе с показаниями в живом цвете и стереофоническом звуке от каждого свидетеля и участника — долгий процесс, но не лишенный своих наград.

В конце концов, на астероиды я не отправлялся. Наш помятый гость отрицал, что его запугивали, — был категорически против этого. Я не собирался смотреть дареному коню в зубы, но всем остальным было любопытно, когда АГС его обыскивала.

— Что это? — Представительница сняла медальон с шеи пленника. Она, может, и была из Ассоциации Гражданских Свобод, но для меня выглядела как настоящая тюремная надзирательница, может, даже из «Всеамериканской сборной». По крайней мере, «Самый ценный игрок».

— Частная собственность! — прорычал он. — Отдайте!

— Как только за вас внесут залог. — Она передала его Эду. — Тебе это о чем-нибудь говорит?

— Жутковатая штука. Взгляни, Уин. — Он передал его через кофейный столик. Разные общества используют символы по-разному — существует ограниченное количество простых дизайнов, и они появляются снова и снова. Свастика, например, здесь никогда не была ничем, кроме индейского знака удачи. С другой стороны, наш европейский уличный знак, означающий «Идут работы», здесь означает «Не открывайте зонт в метро». Медальон был бронзовый, дюйма полтора в диаметре, без каких-либо примет на одной стороне, кроме числа 1789. Обратная сторона, глубоко вырезанная в металле, была очень даже знакомой.

— Всевидящее Око в Пирамиде. У нас дома оно появляется на бумажных деньгах. Никогда не мог понять, почему.

— А я скажу! — Люси чуть не опрокинула свою тарелку, хватаясь за медаль. — Проверьте те тела снаружи! Все это начинает обретать смысл!

Пленник рванулся к Люси. — Заткнись, старуха! Заткнись, или мы до тебя доберемся!

— Хочешь снова открыть себе ногу, парень? — Надзирательница удержала его. — Эй, Луи! Сходи-ка к фургону и посмотри, есть ли на тех жмуриках какие-нибудь побрякушки, а? — Она обратилась к Люси: — Не обращайте на него внимания, мэм.

— Я видела такой тип раньше, — мрачно усмехнулась Люси, — еще на Войне в Европе. Могла бы собрать целую кучу таких медалей, если бы была любительницей сувениров.

Эд выглядел раздосадованным. — Ну вот, опять ты за свое, Люси, это было семьдесят лет назад, и Конфедерация была нейтральной. Единственными американцами там были добровольцы в…

— «Полете Тысячи Дирижаблей»! Кровавые гунны разнесли нас в клочья, но я своих пассажиров посадила нормально и присоединилась к битве. Так я и встретила Пита! [76]

— Пита? — Мои брови слегка подпрыгнули.

— Ее покойный муж… какой-то Принц, если верить ее рассказам!

— И он был настоящий принц! Начал сражаться с пруссаками в тридцать восьмом — это будет тысяча девятьсот четырнадцатый для тебя, Уин, — а потом ухаживал за больными во время гриппа. Философ с немалой репутацией и чертовски хороший стрелок. Ужасно скучаю по этому тощему сукину сыну.

— Тысяча девятьсот четырнадцатый? Люси, у нас тогда была война, против немцев! И грипп тоже! Странная все-таки вселенная.

— Страннее, чем ты думаешь. — Люси вернула медальон. — Никогда не думала, что снова увижу один из этих, особенно в этой стране. Аж тошнит.

— Он прусский? — спросил я.

— Осечки и отказы, нет! Принадлежит интриганам, стоявшим за этими пруссаками-садомазохистами. Думала, мы их всех вычистили в последнюю войну — в Антарктиде. Последний раз о них слышали во время послевоенного переворота, который они пытались устроить на Луне… голыми через шлюз, мертвее доллара.

Эд вытаращил глаза. — Ты хочешь сказать, это действительно…

— Верно, Эдди, это они. И, Уин, я знаю, что такое атомная бомба. Я помогала переводить Фобос на синхронную орбиту над Копратом. — Она недобро дернула большим пальцем в сторону пленника. — Если эти лобковые вши планируют использовать термоядерные землеройные машины в качестве оружия…

— О ком, черт возьми, ты говоришь? — потребовал я. — Кто «они»?

— Гамильтонианцы, — тихо ответил Эд. — Это они пытаются убить тебя, Уин.

— Федералисты? — в ужасе прошептала Кларисса. — Прямо здесь, в Лапорте?