Перекресток возможностей

I: Полуденный выстрел

…прекратит вещание в начале следующего месяца.

В совместном пресс-релизе руководители других сетей выразили сожаление по поводу кончины старейшей вещательной корпорации Америки и обязались использовать активы, присужденные им федеральным судом по делам о банкротстве, чтобы продолжить ее традицию вещания «в общественных интересах».

В связанной с этим новости сообщается, что на следующей неделе в восьмидесяти городах сетка телевещания будет сокращена еще на два часа.

Главы ФКС и Министерства энергетики, официально недоступные для комментариев, неофициально опровергли слухи о том, что сокращение вещания связано с недавней критикой в СМИ экономической и энергетической политики Президента.

— Новости «Очевидец» на 4 канале KOE Денвер, 6 июля 1987 г.

ВТОРНИК, 7 ИЮЛЯ 1987

Очередное знойное денверское лето.

Выцветший плакат был криво прибит степлером к фанерной двери заброшенной забегаловки на углу Колфакс и Йорк:

ЗАКРЫТО ПО ПРИКАЗУ ПРАВИТЕЛЬСТВА СОЕДИНЕННЫХ ШТАТОВ Министр энергетики установил, что данное предприятие Представляет собой неоправданный расход Драгоценных и Истощающихся Энергетических Запасов нашей Страны.

МЭ 568-90-3041

Сквозь грязные от копоти окна я видел, как они вяло шевелятся — попрошайки, прячущиеся от солнца.

Я же жарился на парковке, мой потрепанный служебный «Плимут» медленно погружался по самые колпаки в горячий асфальт.

Запихивая в себя безвкусный обед из бумажного пакета, я тщетно мечтал о сигаре и репетировал свой обширный репертуар оправданий.

День с самого начала пошел наперекосяк: завтрак прервал вызов в полуразвалившийся гараж на Эмерсон-стрит.

Кто-то подвесил к стропилам труп, выпотрошил его и освежевал, словно оленя.

Кровь из туши стекла в оцинкованное ведро на полу, а кожа была аккуратно сложена на кухонном стуле с прямой спинкой — из тех, что обычно валяются в гаражах, без двух перекладин и скрепленных проволокой для картин.

В утреннем воздухе стояло то самое безветренное, напряженное ожидание, сулившее сорок градусов жары или больше.

В гараже начало было уже неплохим: обычная паутина и моторное масло быстро уступали место приторному запаху скотобойни.

А сегодня днем веселье продолжится, когда я буду объяснять «Ньюс-Пост» и куче микрофонов — не говоря уже о начальнике моего отдела — почему патрульных, нашедших тело во время обычной облавы из-за комендантского часа, стошнило прямо на улики.

Черт, да я и сам чуть не… Я посмотрел на свой сэндвич и содрогнулся.

Желудок и без того донимал меня. Двадцать семь лет в полиции, и вот теперь боль поползла по левой руке вниз, к запястью.

Может, дело было в паршивом графике, в ужасной еде. Может, в том, что я постоянно беспокоился: рак; мини-оспа;

…риск наткнуться на старого друга в упаковке контрабандной мясной нарезки.

Может, это была депрессия, которую боялись назвать своим именем, или вид стариков, побирающихся на улицах.

А может, я просто пересмотрел сериалов про докторов.

Впрочем, сорок восемь — подходящий возраст, чтобы беспокоиться, особенно для копа.

О, я пытался поддерживать форму: диеты, упражнения, витамины — до того, как они стали слишком рискованными.

Но после того, как Эвелин свалила, все это стало казаться пустой тратой времени.

Мне, правда, удалось завязать с кофе, что само по себе подвиг для работы, которая вертится вокруг урны с кофе в участке.

Девятнадцать лет в убойном, а вид человеческих кишок, сваленных на грязный бетонный пол, все еще мог вывернуть меня наизнанку.

Что ж, лучше уж так, чем зачерстветь. И вот теперь, пока солнце пекло крышу моей машины, выхлопы раздолбанного городского автобуса убивали остатки моего аппетита.

Я скучал по сигарам за обедом и никак не мог понять, начал ли скисать маленький пакет молока в моей руке.

Отчего-то неизвестность — хуже всего.

Больше всего на свете мне хотелось снять промокший пиджак, но считается, что вид наплечной кобуры вызывает у публики панику.

Я знал, что пот разъедает засунутый мне под левую подмышку поношенный, неуставной «Смит-и-Вессон» 41-го калибра «Магнум».

Кожаная портупея промокла, а грязный эластичный ремень медленно натирал потницу на затылке.

Если бы только… черт, да хотя бы лет пять назад. Можно было насладиться гигиеничным обедом в кабинке с кондиционером.

Теперь же на половине дверей в центре города болтались таблички ЗАКРЫТО ПО ПРИКАЗУ; вторую половину, казалось, прихлопнула «экономическая перестройка».

А нелицензированный кондиционер был преступлением похлеще, чем припрятывание серебра.

Автобус на углу с надсадным вздохом тронулся, наполнив мою машину сизым дымом.

Не надо было парковаться так близко к улице, черт побери. На пустой, замусоренной парковке у меня был выбор.

Я плюнул на обед, комкая обертки, когда радио, бормотание которого я до сих пор игнорировал, заговорило обо мне:

— Пять-Чарли-Девятнадцать, выезжайте, Код Три, возможное убийство, юго-западный угол Шестнадцатой и Гейлорд.

Это я, конечно, более известный всем, кроме диспетчеров, как лейтенант Эдвард У. Беар.

«У» — это Уильям, но благодаря этому сукину сыну А. А. Милну и миру, полному остряков, я довольствуюсь именем Уин.

— Пять-Чарли-Девятнадцать… — Я швырнул бумажки на заднее сиденье и завел двигатель.

Он астматически кашлянул, и, когда мотор схватился, по мне пронеслась волна адреналина.

Сигналя, я вильнул и, чиркнув днищем, выехал на Колфакс, разлив недопитый пакет молока на пол.

Я прорезал редкий поток машин — визг тормозов и проклятия велосипедистов — проревел незаконную сотню ярдов против движения по Йорк, свернул налево через парковку на Гейлорд и помчался прочь под вой сирены и всполохи красной мигалки.

Это было всего в одном квартале отсюда. Четыре потертых «черно-белых» перегородили улицу, их мигалки на крышах вращались у замусоренной обочины перед разваливающейся местной мечетью, которая раньше служила мексиканской католической церковью.

Тяжело дыша, я вывалился из машины.

У стены, полуприслонившись, лежало тело; кровь текла по треснувшему цементу в водосточный желоб.

— Что у нас тут? — спросил я у патрульного сержанта. — Очередная разборка ви-энов[5] с арабами?

Он покачал головой, и я со смущением вспомнил, что он и сам араб. — Прости, Мограби… денек сегодня паршивый.

— Ему хуже, лейтенант. — Жертва — парень лет под тридцать — лежал, вцепившись себе в живот, словно пытаясь удержать вываливающиеся кишки.

У него были на то веские причины, учитывая, как его прошили от бедра до плеча.

Пробел в плотной группе оспин от пуль на стене над ним говорил о том, что он упал там же, где в него стреляли.

В одной вытянутой руке был «курносый» из нержавейки.

По крайней мере, не пушка какого-нибудь сопляка.

Промокший от крови пиджак открывал вид на кобуру «Бьянки», точь-в-точь как у меня.

Я посмотрел на обочину.

Ну да, в раздуваемом ветром мусоре что-то поблескивало медью: две дюжины стреляных гильз.

Я подцепил одну кончиком карандаша: .380 Auto. Должно быть, пистолет-пулемет «Ингрэм». Весьма изысканно.

Прибыли ребята из лаборатории со своими наборами для сбора улик и видеокамерой, патрульные сгоняли в кучу потенциальных свидетелей.

Их отчеты я увижу позже, хотя толку от них будет мало: это был не самый отшибленный район Денвера, но жмурик у стены, несмотря на «волыну» в руке, имел вид богатенького студентика, а это означало, что от местных жителей придется ждать либо молчания,

…либо вранья.

Мограби не терял времени, обеспечивая перевод. Он кивнул патрульному и подбежал ко мне.

— Кое-что есть, белый универсал последней модели, бразильской сборки. Объявить план-перехват?

— Лучше подождать. В этом городе, наверное, еще бегают десятки универсалов. Что-нибудь еще?

— Насчет машины сходятся почти все. Сами знаете этих свидетелей. Что насчет жертвы?

Я пожал плечами.

— Они там все еще сохраняют все для потомков. Дай мне знать, если что-нибудь еще появится.

Он кивнул и направился обратно, туда, где патрульные обменивались ломаным арабским на ломаный английский.

Я получил добро от видеотехников, наклонился над телом и осторожно вытащил револьвер из коченеющих пальцев.

«Ругер Секьюрити-Сикс», как я и думал. Я открыл барабан; на меня блеснули ямочки на четырех капсюлях.

Четыре выстрела, экспансивные пули «Норма» .357 калибра. Если бы хоть одна попала в цель, мы бы сейчас искали еще один труп, возможно, в состоянии и похуже, чем этот.

— Эй, лейтенант? — окликнул меня стажер с середины улицы.

На той стороне к фургону лаборатории присоединилась «мясовозка».

— Глядите, что мы нашли! Мы измеряли следы шин и заметили все это… — Я с трудом выпрямился, стараясь не обращать внимания на колени.

— Эй, лейтенант, как вы думаете…

— Стараюсь не думать, если можно. — Пришлось приложить усилие, чтобы не добавить «сынок».

Его свежевыбритая физиономия и энтузиазм новичка во взгляде диссонировали с залатанными и выцветшими служебными обносками. Я наклонился вперед, хмыкнув себе под нос.

Почему улики вечно валяются на земле? Тут я вспомнил утреннее «украшение», свисавшее с потолка гаража, и едва не расстался со своим сэндвичем с испорченным майонезом.

Зрелище на улице не улучшило моего состояния: осколки стекла; все в крови, брызги. Эти экспансивные пули все-таки попали в цель.

Если присмотреться, в этом месиве можно было бы даже разглядеть мозги. Я удержался от соблазна. — Мограби!

Я жестом показал ему, чтобы он не ходил по уликам. — Сержант, теперь можешь объявлять свой план-перехват. У этого универсала будут выбиты окна.

Он кивнул, направляясь к своей рации. Я вернулся к телу, уже с чуть большим уважением.

Судя по разрешению на передвижение, это был некто Мейсс, Вон Л., из Форт-Коллинза, что в шестидесяти милях к северу.

Место работы: Университет штата Колорадо. Как доктор философии (Ph.D.) с физического факультета, он имел право на собственные колеса и топливо, чтобы на них ездить.

Ключи от машины и квитанцию с парковки я передал сержанту, который передаст их патрульному, который откопает эту колымагу и передаст ее ребятам из лаборатории.

Это называется «соблюдать субординацию».

Они найдут обертки от конфет, бумажные платки, пепельницу, полную незаконных «бычков» или «косяков», и, вероятно, больше ничего.

Хотя они, конечно, всегда надеялись: на полтонны «Лаэтрила»[6] или «Эверклира»[7].

Надо полагать, Мейсс припарковался где-то поблизости. В наши дни с местами проблем не было, да и слишком уж жарко, чтобы тащиться пешком, особенно парню из маленького городка, приехавшему в Большой Теплоотвод.

Что подводило к вопросу: почему профессор из захолустного колледжа заканчивает тем, что пропитывает денверский тротуар своей кровью (минус вторая или какая там у него) с «волыной» в кулаке, способной остановить небольшой паровоз?

Скорая была готова отвезти нашего клиента к таксидермистам в центр.

Мимо прошел один из техников с набором пластиковых пакетов, содержащих личные вещи. — Погодите. Дайте-ка взглянуть.

Он протянул мне яркий золотой диск, крупнее серебряных долларов, которые я помнил с детства, с барельефом лысого старого хрыча с жабо на шее:

АЛЬБЕРТ ГАЛЛАТИН 1761 Н.Э. — Г.С. 76

РЕВОЛЮЦИОНЕР, ПРЕЗИДЕНТ, ИССЛЕДОВАТЕЛЬ СВОБОДЫ На оборотной стороне — старомодный деревенский кувшин для виски, а за ним покрытые лесом холмы:

ОДНА МЕТРИЧЕСКАЯ УНЦИЯ ЗОЛОТА 999 ПРОБЫ ЛАПОРТСКИЙ ПРОМЫШЛЕННЫЙ БАНК, Л.Т.Д.

Неужели стрельба была из-за этого — пары тысяч необаксов?

Может, если бы их было больше… Монета холодила руку, приятно тяжелая, внушающая уверенность.

Золото, бывшее законным каких-то несколько коротких лет назад, теперь было «горячее», чем витамин C, и…

— Коллекционируем монеты, Беар?

Я подпрыгнул, несмотря на себя, словно вернувшись почти на тридцать лет назад, в Колорадскую академию подготовки сотрудников правоохранительных органов. Я обреченно повернулся к Оскару Берджессу, который был на несколько лет старше меня и служил инструктором по стрелковому оружию во времена моей учебы в академии.

Пока я тащил лямку от новичка до патрульного, от следователя до лейтенанта убойного отдела, он ушел из академии в Бюро по контролю за алкоголем, табаком и огнестрельным оружием (АТФ) во времена его расцвета в начале восьмидесятых, а теперь был начальником денверского отделения Федеральной полиции безопасности (ФПБ).

Годы лишь усилили нашу взаимную неприязнь. Если я был… скажем так, «в теле», то он был седым и поджарым, быстрым, как кошка, с пугающим, похожим на карту луны, лицом — ужасным наследием мини-оспы.

За его спиной его команда в свежевыглаженных комбинезонах сжимала автоматические дробовики. На борту их черного с алым фургона красовалась эмблема их подразделения: рука в латной перчатке, сжимающая голое лезвие кинжала, между пальцами сочилась кровь.

— Я заберу это! — сказал он. Я протянул ему монету, стараясь, чтобы это не выглядело слишком подобострастно. — Закурить есть? — спросил он.

Я было потянулся к карману рубашки, но быстро опомнился.

Это был старый трюк АТФ — заставить гражданина выдать себя из-за простого человеческого рефлекса.

Он понимающе ухмыльнулся, глядя на мое краснеющее лицо.

— Что СекПол[8] забыла на простом уличном убийстве, Берджесс?

Он небрежно ткнул большим пальцем в сторону жуткой эмблемы на фургоне.

— Тебе ли не знать, что глупые вопросы задавать не стоит. Мы подумываем забрать это дело — соображения национальной безопасности. Когда придут бумаги, тебе придется передать нам все и вернуться к отлову нарушителей правил уличного движения.

Он ухмыльнулся и посмотрел, как его люди противостоят моим; костяшки пальцев у всех побелели на рукоятках пистолетов в кобурах.

— Не знал, что прошлой ночью было полнолуние, Оскар, — сказал я. Он озадаченно обернулся.

Я указал на крошечный порез на его изрытом оспой лбу с засохшей кровью по краям. — Порезался, когда брился?

Он побледнел.

— Не лезь не в свое вонючее дело, Беар, или я позабочусь, чтобы ты снова ловил нарушителей комендантского часа!

— Ты… и кто еще, фед?

— Мне не нужна армия, тупица! — Я мельком увидел древний «Люгер», который он носил в кобуре для перекрестного хвата на поясе.

Затем он опустил полу пиджака и швырнул мне монету, словно давая на чай коридорному.

— Присмотри за ней хорошенько. Я за ней вернусь, когда мы заберем дело. Укрывательство драгоценных металлов — это антиобщественно… и за это можно схлопотать лет сорок в Ливенворте!

Он рассмеялся и зашагал прочь, собирать своих головорезов.

Техник поспорил со мной, но я подписал шесть разных форм и забрал монету, обязавшись сдать ее завтра в отдел вещдоков под страхом страшной кары.

В конце концов она осядет в кармане какого-нибудь бюрократа или ее переплавят, чтобы покрыть федеральный дефицит в мульти-квадриллионы необаксов. Скорее всего, первое.

Перебирая содержимое бумажника, я также взял маленькую коричневую визитку из текстурированного картона, похожую на ту, что я где-то уже видел, если бы только вспомнить… ах, да, у одного из компьютерщиков в центре.

Этот спец по перебиранию циферок в департаменте и покойный доктор Мейсс были оба настоящими, идейными чокнутыми:

Эта карта удостоверяет, что Вон Л. Мейсс является Постоянным членом КОЛОРАДСКОЙ ПРОПЕРТАРИАНСКОЙ ПАРТИИ, «Партии Принципа».

Дата выдачи: 16 декабря 1985 г. Выдавший сотрудник: Дженни Ноубл, Директор штата.

Адрес, куда направлялся Мейсс?

Штаб-квартира Пропертарианской партии штата, по странному совпадению, как раз наискосок от той асфальтовой пустыни, где я всего час назад обедал швейцарским сыром в компании дизельных выхлопов.