Перекресток возможностей

VIII: Ночь длинных ножей

— Слухай сюда, малец, и слухай внимательно. Толку-то не будет, если будешь раскисать каждый раз, как нашпигуешь дырками грабителя поездов. Не ты ж его заставил на нашу получку позариться, он сам так решил. Может, ты его и пристрелил, но, по-моему, это его палец все время был на твоем крючке. Гляди, мы — лучшие, кто есть у «Уэллс-Маллиган»: всякий, кто вломится в наш товарняк, просто совершает самоубийство. А у каждого есть право на самоубийство, верно, малец?

— Майк Моррисон в роли «Поющего Сэнди» в «Стрелках Одинокой Звезды»

В ту ночь мне хреново спалось. Я вымотался, и не только от напряжения и пулевых ран. Чудесные машины Клариссы лечили меня с такой скоростью, что это съедало все мои резервы и пробуждало во мне дикий голод каждые сорок пять минут. Но сон не шел. Когда целый день валяешься в кровати, опутанный проводами, как «Мозг Донована» [51], это не слишком-то располагает к крепкой ночной спячке.

Я не из тех, кому помогает теплое молоко, а выпивка никогда не помогала мне уснуть. В этом анархистском Диснейленде, судя по всему, не было законов о рецептах. В аптечках Эда было все, от аспирина до морфия. По иронии судьбы, дюжина пластиковых бутыльков, оставленных Клариссой, содержала в основном витамин Е, костную муку и таблетки аскорбинки размером с мой значок. Для вызова сна она предпочитала использовать нечто среднее между вуду и электроникой, что она называла электронаркозом. Но на меня это не очень-то действовало.

Беспокойно ворочаясь в темноте, я пытался выспорить у Эдова терминала что-нибудь почитать. И тут я его услышал: гудение, тихое, но безошибочное. Я мог бы и проспать. Я повернулся. В тусклой подсветке далеких уличных фонарей я различил тень на оконном стекле.

Мой «Смит и Вессон» лежал на комоде, но я настоял на том, чтобы «дерринджер» остался у меня под подушкой, и это меня злило. Он, скорее всего, покалечит мне руку, а все, что мне сейчас было нужно, — это еще один комплект катушек Бассета.

Тем не менее, я медленно сунул руку за голову, нашел крошечную, неудобную рукоять и взвел эту колымагу под подушкой. Один выстрел. Лучше бы он был с близкого расстояния.

Окно, закрепленное на петлях вверху, открывалось наружу. Тень молча перекинула ногу через подоконник. Один шаг по полу, два, три. Звездный свет блеснул на голой стали.

Он был уже на мне! Огромный нож описал сверкающую дугу, и я вывернул ствол в его сторону, пока его клинок запутывался в проводах вокруг меня, чиркнул по гипсу на руке и был отведен в сторону. «Дерринджер» выстрелил с ослепительной вспышкой, пройдя в ладони от его лица. Я выронил пистолет из обожженных пальцев, хватаясь за его запястье. Он дернул руку назад — я позволил, толкая бритвенно-острое лезвие к его лицу. Оно впилось ему под челюсть, проворачиваясь в ране, рассекая плоть и узловатый мускул, обрызгивая нас обоих кровью. Он пытался бороться с клинком, дрожавшим в четверти дюйма от его сонной артерии, и мы оба быстро слабели в этом клинче. Я услышал, как хрустнули кости в его запястье.

Внезапно он разжал руку, вырвался из моей слабеющей хватки и нырнул головой вперед из окна, и в тот же миг… Хлоп! Хлоп! Стекло разлетелось на миллион кристаллических осколков.

Вспыхнул свет. Эд привалился к дверному косяку, паутинка дыма вилась из дула его .375-го. Я откинулся на промокшую от пота постель; аккуратные схемы Клариссы превратились в свисающие руины. Окровавленный нож лежал на одеяле, в миллиметрах от моей дрожащей, отбитой выстрелом руки. Взгляд Эда скользнул с моего залитого кровью лица на клинок длиной в фут. — Ты что, не знаешь, что бриться в темноте — плохая идея?

— Кровь принадлежит другому парню. — Я вытер лицо простыней. Ниже тоже было мокро — вечно мой мочевой пузырь подводит в кризис. — Думаешь, ты в него попал?

— Сомневаюсь. — Он осмотрел пустую оконную раму, на мгновение высунувшись наружу. — Он оставил свою лестницу. Погоди-ка… что-то здесь прямо под подоконником. — Он поднял пластиковую коробку размером с пачку сигарет, свисающую на мотке проводов. — «Глушилка». Гасит вибрации, вызываемые взломом. Сложная и очень дорогая штука. Всего вторая, что я видел с тех пор, как…

— Если эта хреновина издает гул, ему следует потребовать деньги назад. Именно это его и выдало.

— Избыточная энергия должна куда-то деваться — в тепло или в звук. Может, просто день у него не задался.

Я хмыкнул, оглядывая погром. — Ты не видел, он там внизу не валяется?

— Нет. Промазал на милю. Хотя, вероятно, нахватал полную задницу заноз. — Он кивнул в сторону разбитого окна.

Я ухмыльнулся. По краям рамы был странный, маслянистый отблеск. Может, просто необычный эффект освещения. — Как он пережил падение? — Я посмотрел снова. Амебовидный отблеск все еще был там.

— Просто, с десятифутовыми кустами можжевельника, густо растущими у дома. Думаешь, ты будешь в порядке, если я немного осмотрюсь?

Я замялся. — Прежде чем выйдешь… тут простыни… я тут, типа, оконфузился, похоже.

Он не рассмеялся. — Вообще-то, это моя вина. Я подумывал об установке дополнительной защиты, но решил, что автозащиты будет достаточно. И вот теперь я позволил, чтобы на тебя снова напали, в моем собственном доме.

— Все же обошлось, верно?

Он покачал опущенной головой. — Ты не понимаешь, — тихо сказал он, — Ты мой гость, больной и тяжело раненый… и, как оказалось, не получающий должной…

— Ты не приглашал меня истекать кровью на твоей подъездной дорожке! Ты спас мне жизнь тогда и вовремя появился сегодня. Простыни отстираются, а вся эта херня — нет!

Он глубоко вздохнул. — Тем не менее, я больше ничего не желаю слышать о подачках. Я показал, чего стоит моя благотворительность! — Он направился к двери, но его взгляд упал на нож, и он остановился, а затем потянулся к нему.

— Отпечатки! — завопил я. — Не запорти улики! — Я откинул уголок одеяла и поднял нож за клинок. Эта чертова штука была почти что коротким мечом, целых восемнадцать дюймов от навершия до острия, заточенная до бритвенной остроты до самой рукояти и на пол-обуха. Должно быть, весила фунта два.

— Отпечатки? — возразил Эд. — Что это еще за улики?

Я сидел, пытаясь это осознать. — Слушай… в наших мирах могут быть различия, но это не одно из них! Не существует двух одинаковых отпечатков…

— Я слышал эту теорию, но какой в ней толк? Нам все равно сначала нужно поймать преступника, а если он уже пойман, то в чем смысл?

— Иисусе Христе! Вы что, не ведете никаких записей, лицензий, ничего, что использует отпечатки пальцев для идентификации?

— Люди бы такого не потерпели. Я бы не потерпел.

Есть у анархии свои недостатки, особенно для копов. — Предположим, мы «снимем» эти отпечатки… тогда мы сможем доказать, что поймали того парня!

Эд задумался. — При условии, что отпечатки пальцев действительно уникальны. Ты можешь это доказать?

Настала моя очередь задуматься. Я всегда принимал это как данность: миллионы отпечатков в файлах ФБР, и ни одного совпадения. Но если бы феды когда-нибудь и наткнулись на пару «двойников», они бы ни за что не признались. Они могли бы даже «убрать» бедолагу с дубликатами пальцев! Печальный мир. — Я никогда не слышал, чтобы кто-то это опроверг. Принеси мне тальк и «скотч». [52]

— Что такое «скотч»?

— Грр! Какая-нибудь прозрачная клейкая лента, вроде той, которой упаковывают посылки. Неохота мне тут уроки давать, но, похоже, этот тебе пригодится.

— Вероятно, есть пара вещей, которым и мы могли бы тебя научить, — добродушно сказал он.

— Я учусь каждую минуту. Не забудь чистые простыни. — Он ушел, оставив меня размышлять, как мы вернем все эти провода на место. Кларисса будет та еще злюка. Я взглянул на окно. Что-то определенно странное там происходило. Казалось, стекла там сейчас больше, чем оставил автопистолет Эда.

Эд вернулся со свертком под мышкой и довольным видом. — Я тут немного пошарил. Кусты под этим окном прилично примяты. Приземление не было мягким. До самой улицы тянется слабая дорожка из битого стекла — совершенно невидимая, мне пришлось использовать приборы. Крови, впрочем, нет.

Я рассмеялся. — Не переживай. Я в него с шести дюймов промазал! — Я указал на «дерринджер», валявшийся на полу, впервые осознав, что пальцы у меня не сломаны.

Эд подобрал пистолетик, с недоверием осмотрел его и положил на книжный шкаф. — Окно приходит в норму, — сказал он, проводя пальцем по краям. — Я позвонил в «Профессиональную Защиту». Они пришлют команду. Куда тебе эти вещи?

Я взял тальк. — Надеюсь, я не растерял хватку с тех пор, как видел это в «Учебнике криминалиста». Он должен прилипнуть там, где его руки оставили жирный след. Затем мы соберем порошок лентой, и…

Эд поднял руку. — Звучит грязновато. Не проще ли позволить Телекому это сделать? — Он взял свой планшет и вытянул из него маленькую головку, за которой тянулся тонкий, сматывающийся кабель. Он провел головкой по поверхности рукояти ножа. — Теперь у нас есть постоянная запись. Хочешь взглянуть?

Я тупо кивнул. Стена засветилась, показывая шестидюймовую рукоять, увеличенную до шести футов, вся ее поверхность была видна на экране.

— Теперь попробуем немного усилить контраст. — Изображение начало разворачиваться миллиметр за миллиметром, заменяясь, строка за строкой, более четкими деталями. Частички пыли, мельчайшие царапины начали исчезать. Большинство отпечатков были смазаны, за исключением одного красавца сзади, у гарды. — Больше ультрафиолета, — сказал себе Эд, и смазанные следы начали тускнеть. Вдоль каждой четкой линии гребня теперь можно было различить отдельные отпечатки пор.

— Ладно, гений, я впечатлен. А что насчет тех, что перекрывают друг друга?

Еще немного настроек. Отпечатки сдвинулись и разделились, как титры в мультфильме, выстраиваясь в ряд, словно на карточке из картотеки ФБР [53]. Это, казалось, удовлетворило Эда. — Теперь давай займемся «глушилкой». — Он поднял ее за провода и позволил Телекому ее осмотреть. Изображения были должным образом обработаны и размещены под теми, что были с ножа, каждое в паре со своим идентичным собратом, что без надобности доказывало, что наш незваный гость трогал оба предмета.

Однако внизу экрана был третий ряд. — Здесь «глушилку» трогал кто-то еще. Вероятно, я. — Он просканировал свои пальцы, и камера щелкнула. Нижний ряд сдвинулся и заплясал, идентифицировав отпечатки большого и указательного пальцев Эда, оставив четыре чужих отпечатка. Эд выглядел очень довольным. — Знаешь что, Уин? Бьюсь об заклад, тот, кому принадлежат эти отпечатки, нанял нашего друга с ножом.

— Или продал ему «глушилку», Шерлок. Не забегай вперед.

— Без комментариев. — Эд ухмыльнулся. — Хочешь, чтобы я тебе постель поменял? — Он потянулся к постельному белью, которое принес вместе с бесполезными тальком и лентой.

— Да… и не напоминай мне, что у этого талька есть и другое применение! А как насчет всей этой аппаратуры?

— Думаю, мы сможем подключить тебя обратно. Кларисса оставила инструкции в ’коме. Не хотелось бы будить ее в такой час. Пересядь в это кресло, пока я тут все приберу.

— Эд, есть хоть что-нибудь, чего твой Телеком не умеет? Должно быть, адски дорогая установка.

— Она шла в комплекте с домом, как водопровод и авто-камердинер. Но вот постель эта штука не поменяет, к несчастью. — Он открыл стенную панель и швырнул влажное белье внутрь. Я сидел в кресле, вытирая «пыряло» наволочкой. Кровь высохла и легко отшелушилась.

— По крайней мере, — сказал Эд, подтыкая последний угол, — ты выиграл себе красавца «Резина». — Он пересадил меня обратно в постель и начал присоединять провода.

— «Резина»? О чем ты говоришь?

— Клинок. Это «Резин».

— Выглядит как сталь, но если это какая-то навороченная конфедератская эпоксидка…

— Мы вообще на одном языке говорим? — У Эда был измученный вид. — Р-Е-З-И-Н. Назван в честь изобретателя, Резина Боуи из Теннесси. — Он рассортировал кабели, перекидывая их через опоры.

— Родственник Джима Боуи? — спросил я, разглядывая злобное «фальшлезвие» вдоль обуха ножа.

Он на мгновение задумался. — Его брат, кажется… один из победителей при Аламо и, позднее, президент Республики Техас?

Я рассмеялся. — Как я слышал, сторона Боуи при Аламо проиграла. Хотя эта задержка и стоила Санта-Анне войны.

— Это стоило Санта-Анне жизни. И любой большой нож, заточенный до половины обуха, называется «Резин». Тот еще был рекламщик, этот парень Боуи.

— Значит, я раздобыл себе настоящий «Резин». Военные трофеи, и все такое?

— Думаешь, его бывший владелец вернется и потребует его назад? К тому же, таков обычай.

Я посмотрел на тяжелую латунную гарду, выступающую из рукояти. — Пожалуй, попрошу кого-нибудь спилить ее.

— Чума на тебя, зачем?

— Учитывая все, что я знаю о ножевом бое, так его будет легче вытащить, когда кто-нибудь его у меня отберет и засунет мне в задницу.

ЗАВТРА МЫ ЗАЙМЕМСЯ нашими загадками одна за другой. Учитывая два нападения за двадцать четыре часа, заставших меня врасплох (прошу прощения за каламбур) [54], вопрос о том, как я сюда попал, должен будет подождать, пока мы не выясним, кто на меня «заказал» и почему. Может, это просто случай «ошибочного пулемета», и на самом деле они охотились за Эдом. Почему-то я в этом сомневался. С другой стороны, если они охотились за мной, они могли знать, как я сюда попал, и, следовательно, как вернуться обратно. С третьей стороны (третьей руки?), мне предстояло еще многому научиться в деле сыска в Северо-Американской Конфедерации.

— Ладно, — сказал я, снова опутанный терапевтическими проводами. — С отпечатками пальцев проехали. — Эд пил кофе с пирогом. Я тянул витаминную бурду через гибкую соломинку, и мне это не нравилось. — Что насчет «Фронтенака»? Кто-нибудь из соседей — может, Люси — запомнил номерные знаки?

— Что такое «номерной знак»? — Он доел свой пирог, пока я ревниво наблюдал.

— Ладно, вычеркиваем это направление расследования. Это такая большая металлическая бляха, которую прикручиваешь к бамперу… к «юбке»… которую штат выдает за солидную плату. Забавная штука — если тебя поймают без нее, ты вполне можешь закончить тем, что будешь их штамповать!

— Это как? — Эд закурил огромную сигарищу, откинулся назад и затянулся.

— Их делают зэки на больших штамповочных прессах. Как насчет того, чтобы подогнать приятелю один из этих «канатов», что ты куришь?

Эд выглядел озадаченным. — Рабы делают номерные знаки, и если ты не… покупаешь?… такой, ты сам становишься рабом? Удобная замкнутая система для кого-то. — Он посмотрел на свою сигару. — И Кларисса сказала не курить, пока твои запасы нитрилозида не восстановятся.

Я попытался объяснить, как труд заключенных — наряду с воинской повинностью и службой в суде присяжных — не считается рабством, но он лишь фыркнул. Как я мог объяснить, что лицензии необходимы для общественной безопасности, особенно когда его культура, очевидно, не находила применения такому понятию? — Послушай, Эд, сколько людей гибнет на ваших дорогах каждый год?

Он снова пыхнул сигарой, и я начал смотреть на убийство под совершенно новым углом. — Понятия не имею. — Он потянулся к планшету Телекома. — В прошлом году, около пятисот-шестисот, если не считать вероятные самоубийства.

— Что? При каком населении… и сколько из них водит?

Снова нажатия кнопок. — Полмиллиарда в Северной Америке, и, может быть, три транспортных средства на каждого человека на континенте.

— Заткнись и дай мне чертову сигару!

— Похороны ваши, лейтенант.

Я в экстазе закурил. Стрелки и циферблаты начали вытворять забавные вещи, но я их игнорировал. В любом случае, последняя проблема — как вернуться в старые добрые США, если они еще существовали, — была в данный момент неразрешимой. Что возвращало меня к тому же старому вопросу: почему история пошла иначе?

Не то чтобы это было срочным делом, но этим я мог заняться, лежа в постели, используя тот самый Телеком, которым так нечестно щеголял мой хозяин.

И, возможно, в этом деле все же была некоторая срочность, по крайней мере, для душевного здоровья старого полицейского. Эд ведь не остановился на отпечатках пальцев на рукоятке ножа, на «глушилке» сигнализации и на кончиках своих собственных пальцев. После того, как прибыла команда безопасности, он настоял на том, чтобы показать мою бедную, отбитую руку своей чудесной машине.

В конце концов, у нас оставалось четыре лишних отпечатка, которые нужно было объяснить.

Так что, может быть, выяснить, где разошлись наши истории, было важно, может быть, важнее всего на свете.

У нас с Эдом одинаковые отпечатки пальцев.