Переинкарнация

Глава 28

В которой круг замкнулся…

И у нас с мужем всё хорошо

– Что-то я вас, девки, не пойму, – угрожающе прошипела королева, грохнув по столу кулачком.

У неё была монаршия аллергия на всё непознанное и неузнанное – профессиональный зуд в информативном поле под мантией.

– Та-ак, – чуть злорадно протянула Шарли, дескать, я так и знала.

Она глянула на меня с любопытством и ехидненько осклабилась. Не нужно быть телепатом-медиумом, чтобы оценить её интерес научного руководителя исследовательской программы. Для неё хоть лесом ходи, хоть полем, лишь бы не отпускать от себя иновселенца. Идею влиться в ряды бессмертных приматов Шарли больше не озвучивала, а в душу я к ней не лезла – чего я там не видала? Но мой Тарменюша был ей пригоден в любом виде и смысле. Поэтому именно она моментально догадалась о том, что Джен чуяла сердцем, ибо любила меня всякую.

– Кончай такать! – потребовала Кэм, залезая коленками на стол, чтобы лучше контролировать все лица. – Что там эта психованная славянка задумала? Не смейте держать меня в неведении! – пьяненько взвизгнула она, плюхнувшись задницей прямо в блюдо с зеленью. – Я вам не прыщ на заднице, а владычица половины земли! – капризно напомнила она.

И вытерла заляпанные жиром руки о рукав орденского балахона Салли. Между прочим, из дорогущей тряпки с люрексом и шитыми бисером завитушками.

– Не верещи, – поморщилась Джен. – Владычица драная. Что, окончательно поглупела от жадности со своими западными колониями? Дальше собственной казны ничего не видишь? Салли угадала: скоро мы снова будем жить без нашего иновселенского небожителя. Не так ли, Матрёшка? – ядовитенько уточнила она.

– Да, Ольга, ничего у тебя не получилось, – грустно констатировала Мерона заплетающимся языком. – Не, я надеялась, – взялась она объяснять свои чувства королевскому башмаку перед своим носом. – Но точно знала: надеяться не на что. Всю эту дурь с новым воплощением Тармени Пресветлая затеяла сгоряча…

– Да щас! – не выдержала я. – Вовсе не сгоряча! Я, правда, хотела!

– Так ты задумала обратно? – дотумкала королева и обиженно скривила губки: – Снова этого твоего в мартышки? Бросить меня без божественного прикрытия?

– Кончай кривляться! – потребовала Джен и заглянула в кубок.

Три оставшиеся на дне капли раззадорили свекровушку на новую порцию моральной поддержки. Мерона с готовностью взялась за кувшин.

– Ты это для всеобщей пользы или по любви? – поинтересовалась у меня Салли, одобрительно сунув нос в кубок и вдохнув жуткий аромат солдатского деликатеса.

– Ой, ну что вы к нам прицепились?!– досадливо вырвалось у меня. – У самих чёрте что творится, а они всё цепляются!

– Ну, Тармени у нас точно скоро загнётся от человеческой жизни, – одобрила моё выступление Джен и замахнула, не чокаясь, как по покойнику.

– Не загнётся, – отирая губы, успокоила всех Мерона.

И водрузила пустой кубок между растопыренными королевскими коленками, торчащими из-под задравшегося подола балахона.

– Сбежит со дня на день, – подтвердила Салли. – И ты, Ольга, его благословишь.

– Ещё не решила, – вдруг слегка растерялась я.

– А когда оно тебе было надо? – усмехнулась Джен. – Когда ты решала и делала одно и то же? Девки, а чего это мы на ней зациклились? – устало осведомилась свекровушка у подруг. – Что, она у нас: на всю землю один пуп? Своих забот мало? Кэм, где застряла твоя третья эскадра? У нас, между прочим, помимо катаяртанцев и партизаны водятся. Горлопаны, что вдруг вспомнили о самоопределении на своей бывшей земле. Сотню лет они, значит, пресмыкались перед моллюсками. Затем больше десяти лет жрали наш хлеб. А теперь, видишь ли, революцию им подавай!

У них в Алесаром на западном материке образовалось целое герцогство с подобающим ему геморроем. И моя бедная свекровушка погрязла в этом геморрое с головой. Её свободолюбивая душа и в этом мире попала в кабалу осточертевшего домашнего хозяйства. Кэм уже лет десять уговаривала подругу, мол, потерпи, привыкнешь. Дескать, я вон привыкла и прозябаю на пользу народу. Но терпелка Джен явно шла на убыль.

Впрочем, разворачивающуюся дискуссию на эту тему я решила пережить где-нибудь подальше. А потому тихонько сползла с кресла под насмешливыми взглядами Салли и Меронки. На цыпках шмыгнула к двери и протиснулась в неё, со всей аккуратностью вернув на место бесшумную створку.

Когда вылезла на крыльцо, меня, было, пытались утопить в хлопотливом шуме приветствий: народ воодушевлённо громоздил на крепостном дворе длиннющие столы. Все аж трепетали в предвкушении невиданной прежде крупномасштабной пьянки, а потому до ворот я добралась не без потерь. Переползла через мостик, протащилась сквозь барбакан и выкарабкалась, наконец-то, наружу.

На обширном поле между крепостью и моей обновлённой рощицей валялись несколько нартий. Две из них подняли навстречу головы. Этих я чуяла в любом месте при любом раскладе – как и затюканного любимого.

«А нажралась-то», - брезгливо проворчала Эби, завозившись с коленками и хвостом.

Арнэр тоже принялся подниматься, зевая во всю пасть, из которой явственно воняло недавним обедом. На его спине развалился пузом к солнцу Лисёнок.

– Опять завидует, – поделилась я с Харлатом. – Ей-то ещё нескоро доведётся выпить.

«Это радует», - чистосердечно признался тот, стараясь не стряхнуть со спины своего любимца.

По всему выходило, что ближе Арнэра у Вейтела так никого и не образовалось. Я подозревала, что мой сынуля уже передумал деградировать в приматы. Возмечтал, миновав эту стадию, сразу скатиться до динозавров. И уж совсем была уверена, что его отчим поддержит придурка в подобных начинаниях ради процветания своей сомнительной науки.

Эби уверяла, что когда эта троица заговорщиков шушукается, ей никак не удаётся подслушать. Она всегда была со мной честна, так что мы сетовали и злились на мужиков рука об руку. Подруга на полном серьёзе полагала, что так, как они с Харлатом – поневоле – это одно дело, а добровольно – жуткая хрень. Тоже ещё экспертша драная!

Подруга, кряхтя, разогнула колени. Покачнулась, подперев тело хвостом, и потянулась ко мне своим распахнутым чемоданищем, сгибая шею. Натурально экскаватор, вознамерившийся производить раскопки прямо подо мной.

«Отпустишь его?» - вроде, как безо всякого интереса, осведомилась она, лязгнув зубами.

«Тармени вам не собака на цепи», - встрял Вейтел, приподнимаясь на своей шипастой сковородке. – «Его нельзя отпускать или не отпускать…»

«Заткнись, сопляк!» - лениво гаркнула Эби, презрительно фыркнув.

Фыркнула она, естественно, позабыв обернуться к нахалу. И облако пыли ударило не в него, а в меня неповинную. Эта паршивка противно захихикала, любуясь на мои отплёвывания и ругань. Я машинально подхватила с земли каменюку и запульнула в «Змея Поганого». Хотела было развернуть полномасштабный обстрел, но Арнэр сунул голову между нами и любезно предложил:

«Давай-ка, отнесу тебя к Тармени»

«А потом мы отнесём вас домой», - примирительно подольстилась Эби.

Вас домой – тотчас зацепилось сознание за слова подруги. Вас обоих – ткнуло оно меня носом в мою же собственную правду. Остальные девчонки могли думать всякое, а Эби слышала все нежнейшие оттенки моих метаний, будто я трубила о них в тубу. В башке как-то само собой сложилось всё, что в ней мельтешило и пересыпалось из пустого в порожнее. И чего маялась? Всё ж, как на ладони.

И тиражируется всеми дамскими журналами: если устанешь от себя – такой умной – отдохни, почувствовав себя полной идиоткой. А для этого заведи себе хрустальную мечту. И звякай в неё, как в колокольцы. Звук получится тихий, но приятный – только для собственного удовольствия. Затем дождись, покуда не захочется показать всему миру, как оно у тебя здорово музыкально звякается – просто талант! И тогда начнёшь так долбиться в те колокольцы, что они разлетятся вдребезги – каюк твоей хрустальной мечте. Результат налицо: ты идиотка, можешь отдыхать.

«Мам, ты чего задумала?» - всполошился, подскакивая Вейтел.

И чуть, было, не сиганул вниз, минуя подъемный механизм сложенных крыльев. Арнэр услужливо опустил правое, и Лисёнок скатился вниз. Сурово надвинулся на малолетнюю мамашу и потребовал ясности:

– Ты насовсем возвращаешься?

Мужику двадцать пять с гаком! А он всё ещё верит, будто у женщины можно потребовать отчёт о намерениях, имея в арсенале только насупленную бровь. Да эти вот капризные интонации её баловня.

– Не твоё дело.

Мне весьма удался равнодушный тон знающей себе цену дамы. И он бы возымел действие, приведя оппонента в неловкость, кабы тот оппонент не плевал на её позы. Сын насмешливо фыркнул и зашёл с козырей:

– Я давно понял, почему все наши считают тебя легкомысленной особой. И весьма бестолковой. А ты всё стараешься мне это доказать. Знаешь, мама, я всё лучше понимаю Сарга. Он в отличие от Алесара действительно считает себя чуть ли не твоим отцом. Потому у него и чешутся руки задрать твою юбку и высечь.

«Чего ты распинаешься, умник?» - удивилась Эби, присаживаясь и подставляя мне крыло для восхождения на борт. – «Такой большой, а дурак. Не видишь? Твоя маман сама ещё не знает: что ей взбрендит в следующую минуту? А ты хочешь, чтобы она облекла это в словесную форму», - снисходительно косилась на меня поганка, пока я карабкалась на её плечо.

– Я с вами! – сорвался с места Вейтел и в два счёта взлетел на Арнэра.

«Чего ты его не сбросил?» - набычилась Эби, расправляя крылья.

«А почему я должен его сбрасывать?» - иронично осведомился супруг. – «Полагаешь, тут больше некому доставить парня, куда ему угодно?»

Он демонстративно повёл взглядом по шипастым хребтам развалившихся вокруг нартий. Тут было кому, и Эби демонстративно завернула нос. Подпрыгнула и заработала крыльями, идя на взлёт. Мне давно надоело представлять, во что превратился бы этот мир, зайди Тармени дальше в своих экспериментах с нартиями. Засунь в них таких вот Эби, и миру кранты.

Любимый торчал в одном из своих подпольных гнёзд. Он вручную препарировал какое-то пресмыкающееся – насобачился не хуже своего лабораторного ящика. Рядом сидел со скучающей миной сынок Вотума: двадцатилетний продукт его брака с кухаркой. Приставленный к Тармени в приказном порядке, молодой здоровенный жизнерадостный бабник прозябал в писарях у нудилы бога. Вотумович проклинал свои навыки чисто- и быстрописания, надеясь, что бог слишком занят, чтобы читать его мысли.

То, что Тармени просто-напросто плевать на чувства ближнего, в бестолковую головушку не приходило. Мой Повелевающий битвами замечательно и со всей искренностью не умел «думать о людях».

Завидев нас ещё на подлёте, Вотумович возблагодарил Пресветлую Кишагнин за явление и законный повод тактично слинять. Задницей почуял прохиндей, что у богов затянется. Мы ещё садились, а из-за ближайшей горки камней уже поднимался молодой нарт: такой же гусь лапчатый, как его двуногий подельник.

Спустив меня на землю, Эби со всей бестактностью врачихи протиснулась к божьему окопу и плюхнулась на брюхо. Я носилась перед её носом и собирала бумаги, разлетевшиеся от поднятого нами ветра. Любимый махнул мне окровавленной рукой, однако носа из распотрошённой тушки не вытащил. Чуял же зараза, что жена припёрлась не с глупостями, а с чем-то эпохальным! Но святой науке не изменил: продолжал ковыряться в чужих потрохах. И что-то бормотал стенографисту, которого и след простыл.

– Ты что, не собираешься на мне жениться? – сотрясла я на пробу воздух.

И присела к разделочному столу, прижимая к пузу стопку бумаг.

– Не вижу смысла тратить время на то, что уже является фактом, – резонно заметил любимый самым скучным своим человеческим голосом.

Он и с виду получился каким-то унылым созданием – тут мы с ним оба не задались. Сарг-то у нас роста среднего, Мерона тоже. А этот и вовсе недомерок: лишь на полголовы выше меня. Шестнадцать лет – не оправдание дистрофии. Вон у меня какие братцы вымахали: качки-переростки. Стальные кони – куда там тракторам. А этого дрища даже стыдно к сексу принуждать.

Год назад я впервые затащила его в постель, ибо окончательно исстрадалась в этом долбанном отрочестве. И уж старалась – будьте любезны! Все свои знания, весь опыт науськала на бедного растерянного девственника. Бестолку: бревно бревном. Второй подход был через месяц – с тем же счётом. На третьем подходе он просто сбежал – скотина.

Вот честное слово: даже грех обижаться. Потому как обижаться, по чести сказать, я могла лишь на свою грёбанную инициативу в обустройстве нашей семейной жизни. Ну, не пошло у него быть человеком! Не прижилась иновселенская душа в собственных мозгах – в потусторонних слизняках оно привычней.

Уж кто-кто, а я знала разницу. И когда готовилась к новой реинкарнации, жутко печалилась о Сли. Не могла не думать, что он – по логике вещей – должен умереть. Но Тармени, узнав о причине тоскливых трепыханий супруги, успокоил: оба тела с уа-тууа будут законсервированы до лучших времён. Кто ж предполагал, что те не за горами?

– Ты согласна, что мне пора вернуться? – без малейших ажиотаций скрупулёзно уточнил Тармени.

Он бросил ковыряться в растерзанном трупе и повернул ко мне прекрасные чёрные глаза своей матери. Вместе с широкоскулым лицом отца, которое украшали не шрамы, а прыщи. Если прибавить к этому худую шейку и костлявые безмясые плечи, так повеситься можно. И ЭТО они сегодня решили притащить к алтарю! Сами стоят горой за религию, но сами так и норовят дискредитировать Повелевающего битвами в глазах народа. Чем ТАКОЕ может повелевать, кроме вечной битвы с клопами: и враг соответствует и суть неистребимости такой войны.

– Крайне неудобное тело, – согласился со мной супруг.

«Да уж», - поддакнула Эби тоном профессионала. – «Такое впечатление, будто ты пару миллионов лет назад выпал из эволюции и откатился в кусты. Полное ничтожество, с какой стороны не посмотри. Довела тебя семейная жизнь, Повелевающий. Наглядное пособие для подкаблучников»

– Не думаю, что твои выводы соответствуют ситуации, – тем же профессиональным тоном заявил Тармени. – Если мою подругу заинтересовало то же исследовательское направление, что и меня, я не вижу причин…

«Ты бы собирался, профессор», - беспардонно оборвала его Эби. – «Вымой руки, подтяни штаны и рванём на базу. Там залезешь в свою бабуиновую шкуру и, наконец-то, снова почувствуешь себя человеком»

Арнэр давно привык к её нарочитому хамству в адрес бога и правильно понимал его природу. Но пендель хвостом любимой отвесил, дескать, не зарывайся. Эби хмыкнула, но склоку не затеяла: в этом каменном колодце двум авианосцам нереально развернуться от души.

– Давай, правда, слиняем поскорей, – поторопила я Тармени, хаотично вытирающего руки о рубаху. – А то ещё какая-нибудь делегация заявится. Все ж теперь такие мобильные! У каждого под задницей по самолёту.

– Ты собираешься меня проводить? – неожиданно угрюмо поинтересовался он.

Я поняла, что до мужа не дошло, и удивилась. Неужели у меня всё ещё фонит неуверенность в решении, принятом с грехом пополам? Мыслей он больше не читает, но видит меня насквозь, как томограф.

«И как ты выжил в чужих Палестинах», - сердечно вздохнула Эби, поднимаясь. – «Законченный придурок», - приласкала она бога, пятясь из его окопа вслед за Харлатом. – «Что, не видишь? Она возвращается домой. К себе домой. В ваш дом. Чего моргаешь, утырок?»

– Ольга там не сможет существовать в этом теле, – изрёк наш иновселенец выдающуюся мысль и тут же выдвинул гипотезу: – Ты согласна, чтобы я транспонировал твоё сознание обратно и…

Я цапнула его за руку и потащила вслед за уползающей башкой Эби. Та ехидно скалилась, окатывая нас клубами послеобеденного зловония.

– Ты обещал, – пыхтела я на ходу, – что это будет прежнее тело. И мой Сли! – категорично возопила богиня. – Больше никаких младенческих тушек. Хватит с меня!

– Они договорились?! – прилетел из-за спины Эби встречный вопль Вейтела.

Вопль был довольным, что несколько неприлично, когда тебе снова предстоит потерять родную мать. Значит, этот негодяй не оставил мысли впереться на нашу жилплощадь, приняв иновселенское гражданство. А после ещё и невестку мне притащит – не дай Бог, и вправду бессмертную. В наши-то нечеловеческие тюремные условия стопроцентной изоляции. И будут они у нас тысячу лет отношения выяснять, пока мы их обратно в мир не вытолкаем. Дела!

«Не накручивай себя», - посоветовала Эби, подставляя мне крыло. – «Может, он ещё передумает»

А потом велела Лисёнку убираться в Юди дабы сообщить счастливую весть: богам осточертела их собачья жизнь и они вернулись к себе на Олимп, благословив на прощание Руфес. Вейтел рискнул поупираться: зудело поганцу залезть в липовые небожители с разбега. Хотя и знал из лекции Тармени, что для этого нужны подготовительные мероприятия, которые со мной заняли четыре года.

Эби, особо не мудрствуя, устроила моему мальчику фееричный скандал. Тот обиделся, залез на Арнэра и умчался порадовать народ, дескать, избавились от холеры, братцы! А мы направились прямиком на восток, не переживая за Харлата: этот обломище нас догонит в два счёта.

Напрямик да на молодых рысаках добрались быстро. Тем более что никаких визитов не делали и шопинг в пролетающих под нами городах не заводили. У нас под горой такой складище продукции местной индустрии роскоши – что натаскали богу поклонники – за сотню лет не растранжирить. Да и на что транжирить? Сырьё для производства запчастей к нашему бункеру Руфес нам и так поставляет. А само производство…

Короче, это не моя проблема. Чай, мужик в доме имеется, чтобы я им тут гвозди забивала. Мясо нам добывают нартии, зерно для каши везут торговцы, фруктовая плантация своя.

Наряд на каждый день в каждом сезоне один: игольчатая шкура, об которую порвутся даже кольчужные бикини. Косметику на моей роже не употребишь: всё, что нужно раскрашивать, либо в шерсти, либо утоплено в череп, либо – как губы – вовсе отсутствует. Никогда в жизни мне ещё не удавалось так легко оставаться женщиной: хвост распушила, клыки наружу и, прям, хоть на бал, хоть на войну – всех поражу насквозь до заворота поджилок.

«Точно не пожалеешь?» - в последний раз докопалась до меня привередливая подруга.

Мы с Тармени слезли с надорвавшей пупки парочки и полезли в нору, что вела вглубь горы к шлюзовым переходам. Эби распласталась на земле в позе статуи переутомления – можно подумать, кто-то её подгонял – и трещала без умолку. Насиловала Тармени требованиями представить доказательства нашей жизнеспособности.

В смысле, не сломалось ли что-нибудь дома за время отсутствия? Не заржавело ли, не растащили? Кто? Да те же барбосы! Соображениями их невозможности куда-то что-то тащить по местной атмосфере Эби не заморачивалась.

Теперь она громогласно сомневалась в способности Тармени «вернуть всё взад». Дескать, залезем мы во враждебную среду, а там что-нибудь перемкнёт или заклинит. Вот и помрём мы, не добравшись до собственных обезьяньих туш.

– Может, её усыпить? – с достоинством предложил мне супруг чуток сподличать.

– А мы тут что, надолго? – слегка приуныла я, разглядывая слабо освещённые стены тоннеля.

Не прожекторами или какой другой электрикой, а мерзейшими слизнями, от которых вставала дыбом моя законсервированная где-то шерсть – я это отсюда чувствовала. Ещё и эта дура сунула морду в жерло тоннеля и затрубила в него, как в дудку. Шутница, етить её – стерву британскую – не переетить!

– Перед уходом я запустил систему посменного анабиоза, – завёл свою просветительскую шарманку Тармени. – Для экономии ресурсов. К сожалению, у нас осталось всего сорок три целых, восемь десятых объёма запасных питательных элементов для оптимального функционирования базы. Потом придётся переходить на местные энергоресурсы…

Он бубнил, а я, прижавшись к мужу, успокаивала нервы мыслью, что этого хватит ещё на пару тысяч лет. Если исходить из того срока, что он прожил на потраченных пятидесяти шести процентах. А там посмотрим, коли будем ещё в состоянии.

И чего там барбосы так возятся? Что, трудно хозяевам двери отворить? Или они там без нас безобразили, устраивая вечеринки? Наклонировали себе баб и вперёд. А теперь поспешно распихивают по углам следы своего морального падения.

– Не думаю, что биороботы испытывают потребность в подобных мероприятиях, – начал нудить Тармени.

Я долбанула его кулаком в бок. И облегчённо выдохнула: по здоровенному люку побежала световая полоска с пляшущими цветными пятнами. Любимый читал это своё узелковое сообщение, а я прикидывала: интересно, через сколько дней после внедрения в мою бабуиновую шкуру, можно заняться сексом? Шестнадцать лет ждала! Такой «невтерпёж» меня ещё никогда не посещал.

Изабель Аджани была права: когда любишь мужчину, тебя вечно морочит иллюзия, что ты просто обязана помочь ему измениться. Жаль, что никто умный не надавал мне по этой иллюзии семнадцать лет назад: столько времени маялись дурью.

Тармени, не оборачиваясь, хмыкнул, а за люком что-то зашипело. Мы возвращались домой.